Борис Ярне
Свобода
– 60 –
Шоцкий переехал Дон по Терменицкому мосту, и свернул на главную улицу Ростова-на-Дону, Большую Садовую. Он, не торопясь, двигался в сторону центра, осматривая архитектуру города. Свернув на Ворошиловский проспект, он, проехав немного в сторону реки, припарковался возле банка и вышел из автомобиля.
Три недели Иван Владимирович ждал этого дня, нежась на курорте.
Несмотря не адскую жару, он оставался в мундире, да еще надел на голову фуражку. Так он вышел прогуляться на площадь Советов. Прячась в тени деревьев, он постоял перед памятником «Первой конной», прошелся мимо скульптуры львов, вдохнув свежесть фонтанов. После он вышел на Большую садовую улицу, бросив взгляд на здание аппарата полномочного представителя Президента РФ по ЮФО, расположенного через дорогу, развернулся и направился вперед, к зданию Правительства Ростовской области…
– Простите, товарищ полковник, но… как бы вам сказать…
– Говорите.
– Скажу, как есть.
– Говорите, говорите.
– Он вас не примет.
– Почему?
– Ну… сегодня он не принимает, а… он только вступил в должность…
– И поэтому не принимает?
– Нет, поймите, нужно записываться. Или задать вопрос по…
– Я хочу лично задать вопрос. И сейчас, – улыбаясь, говорил Шоцкий.
– Но, я не решаю это… да и… поймите, это какое-то недоразумение, вы понимаете…
– Кто решает?
– Что?
– Как попасть на прием к губернатору.
– Да… поймите вы, сегодня никак, даже если бы…
– Если бы что?
– Если бы война началась… ой, простите…
– А вот тут вы правы.
– Сегодня встреча со всем округом будет. Вы представляете, что происходит!
– Я могу помочь.
– О чем вы говорите? Вы… да вы не в себе?
– Почему?
– Я вынужден принять меры.
– Какие?
– Простите, но…
– Хорошо. Сейчас половина второго?
– Да, верно.
– Губернатор обедает…
– Послушайте, сейчас не до…
– Ладно. – Шоцкий развернулся и направился к выходу.
Перед самым выходом он поднял голову вверх, дважды обернулся на каблуках вокруг своей оси и вышел из здания.
– …Только имейте в виду, я прекрасно знаю, куда вы намерены звонить, и, более того, я это услышу. А это может иметь неприятные последствия не только для вас, но, в первую очередь, для вашей многочисленной родни. У вас же внуки уже есть. Сейчас они есть, а потом… не стоит так эмоционально реагировать, вы на государственной службе, а не на привычной сходке братвы. Поэтому, предлагаю вам не подавать вида, а просто отправиться отобедать со мной на полчасика. Мы удовлетворим взаимные интересы, и вы обо мне забудете. Да, вам, раз вы обо мне уже наслышаны, не составит труда убедиться в том, что я это я. Это оперативно. Запросите съемку с камер видеонаблюдения пятиминутной давности. Жду вас.
Шоцкий блефовал, блефовал во всем, и в прослушивании, и в выходе на родню, и во взаимных интересах… Он шел напролом, вперед… и был полностью уверен в том, что это сработает так, как нужно.
– Господин Акбашев? – поинтересовался Шоцкий.
– Это вы? – зло проговорил Кама. – Вы хоть представляете…
– Хотите голову вашего младшего внука для начала? – между прочим, спросил Шоцкий. – Нет? Тогда заткнись, тварь и делай то, что я говорю.
Шамиль Акбашев сел в служебный автомобиль, отпустив водителя, и уехал. Никто его больше не видел… его, вообще, здесь больше никто никогда не видел.
На шикарной сцене шикарного зала шикарного театра стояли в ряд столы с микрофонами, за столами красовались мягкие кресла, а перед столами была выставлена трибуна. Зал был набит до отказа. Пустовали лишь несколько лож на галерке. Зал пестрел белыми рубашками, галстуками, роскошными костюмами, модными юбочками и туфельками на шпильках, выглаженными мундирами, зал сверкал погонами, кокардами и орденами. Пресса забила все проходы. Здесь были все! Вся элита Южного федерального округа.
Полковнику Шоцкому удалось пробраться в театр еще за полтора часа до начала появления первых приглашенных. Деньги творят чудеса, а попасть в театр с черного хода оказалось совсем не сложно. Многочисленная охрана, рассыпанная по всем этажам здания, расставленная чуть ли не на каждом шагу, почтительно провожала взглядом полковника МВД, одетого с иголочки, и вышагивающего по коридору, словно чеканя шаг на плацу. Лишь когда зал начал набиваться гостями, он исчез из поля зрения, скрывшись где-то наверху. В качестве места наблюдения он выбрал закрытую на замок каморку возле помещения фронтального освещения сцены. В само помещение он не рискнул зайти, а соседний закуток, предназначение которого сложно было угадать, ему подошел. Обнаружил он его сразу же, как пробрался в театр. Именно здесь он и спрятал винтовку, завалив ее разным хламом, что нашел. Он же и повесил замок на дверь каморки. «Я человек нелюдимый, – подумал он, – мне и здесь подойдет».
Под бурные аплодисменты на сцену стали выходить один за другим губернаторы региона, их было семеро.
– Семеро смелых, – проворчал Рост, – где Акбашев? Срочно найти, черт бы его побрал. Мне пора.
– Полномочный представитель Президента Российской Федерации в Южном федеральном округе Юрий Николаевич Рост, – было объявлено.
Под неистовые аплодисменты вышел Рост, и немного постояв перед столом, улыбаясь, медленно опустился в кресло. Аплодисменты не прекращались. Юрий Николаевич поднял руку, приподнявшись. Аплодисменты поутихли. Он поднес микрофон и веселым тоном произнес:
– Прошу простить нашего коллегу, недавно назначенного на пост исполняющего обязанности главы ростовской области. Он, как погрузился в работу, так и канул, не успевая реагировать на события, происходящие в мире.
Раздался смех и аплодисменты.
– Но, – Рост продолжал, – как говорится, семеро одного не ждут! – Он выдержал паузу, внимательно следя за залом.
Присутствующие, видимо не сразу поняли, но как только некоторые из них пересчитали губернаторов, находящихся на сцене, закатились смехом.
– А у нас сейчас как раз семь глав областей, – помог Юрий Николаевич.
Весь зал разразился хохотом и аплодисментами.
– Предлагаю… – Рост запнулся, неожиданно дернувшись назад.
Кому-то показалось, что он услышал хлопок, но он не обратил на это внимания. Рост удивленно посмотрел вниз, на отворот своего пиджака, поднял руку и приложил ее к левой стороне груди. Никто ничего не заметил. Продолжался смех и аплодисменты. И вдруг раздался еще хлопок, он был слышен уже громче и казался резким и сухим. Одновременно с хлопком, люди, седевшие в амфитеатре, особенно в задних рядах, и на балконах как-то необычно всколыхнулись всей массой, оглядываясь то по сторонам, то вверх… все начало затихать с задних рядов. И стихло после того, как полномочный представитель Президента закинул голову и все, кто был рядом, или сидели в первых рядах увидели, как его левый глаз разорвался, а сзади от головы что-то отвалилось и потекло на пол. Рост запрокинулся назад и, столкнув кресло в сторону, рухнул навзничь.
Все замерло… и тут же взорвалось. Паника, крики, кто-то падал на пол, кто-то рвался к выходу. Бесчисленная охрана, сотрудники спецслужб, сбивая друг друга, носились в разные стороны и орали друг на друга, по рации и на себя самих… Врачи, вдруг откуда-то выскочившие мелькали в толпе, не понимая, что им делать и куда бежать. Два охранника Роста, сидевшие возле него, нехотя вызвали по рации врача. Их начальник лежал с простреленным, на первый взгляд, сердцем и вытекшими мозгами. Ну, куда торопиться?
Запереть все выходы из театра сумели уже после того, как значительная масса народа вывалила наружу и растеклась в разные стороны.
– Как мы выясним!.. – орал генерал полиции.
– Что? – орал на него другой генерал.
– Да пошли вы!
– Придется шерстить списки. А сейчас, по горячим следам обследовать здание и обыскать, опросить и обследовать всех, кто еще там остался!
– Что значит, обследовать?
– Да пошли вы!
Шоцкий оказался на улице вместе с первыми, выскочившими из театра. Винтовка с еще теплым дулом осталась запертой в каморке.
Километрах в пяти от музыкального театра, за железнодорожными путями уже много лет пылился заброшенный кирпичный завод, имеющий достаточно обширную территорию.
Туда-то и отправился Шоцкий после того, как покинул театр. Невдалеке от бывшей проходной завода стояла служебная машина Акбашева. Иван Владимирович проехал на территорию завода и спрятал свой автомобиль в глубине кирпичных руин.
Пройдя по территории завода, он вошел в один из пустых цехов, побродил по его немногочисленным коридорам и нашел то, зачем пришел, вернее, того к кому пришел. Исполняющий обязанности губернатора Ростовской области сидел между двух кирпичных столбов, прислонившись к стене на полусгнившем стуле, найти который здесь Ивану Владимировичу было не так просто. Акбашев был связан по рукам и ногам, рот был заклеен скотчем.
Шоцкий встал перед ним в чистом мундире, застегнутом на все пуговицы, с погонами полковника, на голове его красовалась фуражка, на груди орденская планка.
Он подошел и сорвал со рта Акбашева скотч.
– Что будешь делать? – откашлявшись, спросил Акбашев. – Что ты хочешь?
Шоцкий посмотрел ему в глаза и опустил голову.
– Я вижу, чего ты хочешь, – твердым голосом проговорил Акбашев. – С родней моей ты меня развел, красавец. Ты бы и пальцем их не тронул, не посмел бы. Нет, не из страха мести, или каких других последствий для тебя, просто, тебе бы совесть не позволила. Ты не такой, полковник. Как я попался? Вот ты волшебник! И не прослушивал ты меня! Вот он, профессионализм! Как у тебя голос поставлен! Как ты меня… просто приворожил. – Акбашев попытался рассмеяться. – Что ты хочешь, ответь? Мне уже все равно, я уже никому не скажу, но хоть, любопытство утолю. И просьба у меня к тебе одна будет.
– Что за просьба, Кама? – наконец выдавил Шоцкий.
– Хочу умереть, как мужчина. Стоя, свободно, лицом к смерти. Кем угодно меня можешь считать, самыми последними словами ругай, и другие пусть ругают, но никто, ни из друзей, ни из врагов никогда не скажет, что я не мужчина.
– А тех, кого ты кончал, ты слушал?
– Жизнь непростая штука, полковник. Я о тебе ничего не знаю, кроме того, что ты как-то поспособствовал по наущению определенных ведомств избавиться от Ротора. Мне кидали твое досье зачем-то, я глянул, но не придал этому значения. Я не понимаю, зачем ты хочешь меня убить. Ответь, полковник.
– Ты много нагадил на этой земле, – спокойно ответил Шоцкий.
– Брось, полковник! Если всех, кто гадит, уничтожать, на земле никого не останется. Или у тебя своя градация есть? Как у закона, который устанавливает степень вины человека в зависимости от обстоятельств того, сего, да и самого человека. Ведь ты служитель закона и прекрасно осведомлен о том, кто эти законы, а главное, для кого, пишет, а потом меняет, расширяет, вносит поправки по мере возникновения неудобных, ну, или наоборот, угодных обстоятельств. Зачем тебе это нужно? Зачем ты это делаешь? Поделись секретом.
– Я разбиваю лампу, – улыбаясь, ответил Шоцкий.
Лицо Камы приняло удивленный вид.
– Видимо, для тебя это важно. Что ж, как знаешь. Ты исполнишь мою просьбу?
– Нет, – отрезал Шоцкий.
Шоцкий извлек из кармана смартфон и принялся, включив на нем камеру, приматывать его скотчем к кирпичному столбу так, чтобы виден был Акбашев и небольшое пространство вокруг него.
– Ты еще и кино решил снять. Да ты извращенец! – Кама рассмеялся. – Будешь лайки собирать, бабло рубить в интернете?
Иван Владимирович ничего не сказал. Он проверил, хорошо ли видно Каму, его самого, если он встанет перед Камой, после вынул из кармана скотч и нагнулся к Акбашеву. Тот воскликнул:
– Последний вопрос, вот чисто из любопытства. Ты всех сегодня в театре завалил, или только одного?
– Одного, – ухмыльнувшись, ответил Шоцкий.
– И все сделал один?
Шоцкий кивнул.
– Что ж, полковник, уважаю тебя, и рад, что именно ты отправишь меня к Аллаху.
Шоцкий замотал ему рот скотчем. Он взглянул на часы. Времени было пять. День был в самом разгаре.
В Хабаровске же была полночь.
– Акбашева не было? – орал Кравчук в трубку телефона, стоя посреди своего номера в отеле. – И ничего… Мать вашу, куда все смотрели? Что слышно сверху? Ясно, что не досмотрели, только я, мать вашу, в Хабаровске, и мне отсюда не очень все видно. Ищите… Мать…мать… вторая линия. Все, работать! Алло! Кто это?
– Это видео-звонок, – раздался спокойный голос Шоцкого.
Кравчук аж подпрыгнул от неожиданности.
– Ах ты, сука ментовская, – злым голосом пробормотал он, упав в кресло. – Это Кама? Кама. Мелькнуло у меня подозрение, – как искра пролетела, – но, и зацепиться не успел. Недооценил того, что ты… ах, ты, сука такая. Паскуда! Ты что, моего мальчика в Анапе приложил? А?
Шоцкий молчал, слегка улыбаясь.
– Ты же знаешь, что я раздавлю тебя! – начал Кравчук. – Ты забыл, что у меня на тебя? Забыл про дочь? Ты, что же это такое, поганец ты такой, вытворяешь? Ты грохнул Роста? Ты? Сам? В одиночку на виду всего, мать твою, региона с толпой легавых и прочей силовой кучи дерьма, которые тебя даже не засекли? Твою ж ты мать во все каналы! О, Шоцкий, ты меня убил. Я… ты, что… ты, тебе дочь не дорога? Карьера, хрен с ней, я все понял… стой, я налью выпить… там, Кама жив? Плохо вижу, забыл спросить.
– Жив, – сухо ответил Иван Владимирович
– Водки бахну сразу сотку… подожди. – Кравчук налил водки в стакан до краев и сразу же в несколько глотков его осушил. – Вот черт, даже не почувствовал. Что ты наделал, ублюдок, а? Я столько работал над этим. Юрий Николаевич мой… можно сказать отец солдатам… Я его… И Каму… мы же с тобой, считай, вместе схему добили. Ну, погорячился я с Кротовым, там еще со всем этим… ну, бывает, работа такая. Что молчишь, полковник? Я даже не решаюсь спросить тебя. Чего ты, вообще, хочешь? Ты… ты же нужен нам был… нет, почему был, ты все еще нужен. Давай, ты Каму оставишь мне. Главу округа мы другого подберем. А тебя в команду возьмем. Ты, там, не только с псами нам поможешь, но и… Иван Владимирович, – спокойно проговорил Кравчук, наливая себе второй стакан. – Есть время подумать, поверь. Всегда есть время подумать, одуматься, пересмотреть свои взгляды на жизнь, на все в этой жизни. А, Иван Владимирович? – Кравчук опрокинул стакан.
– Анатолий Борисович, ну что вы надрываетесь, мне право обидно за самого себя, ей богу. – Шоцкий рассмеялся. – Неужели вы серьезно думаете, что я вам верю. Кроме того, что вы намеревались меня использовать в каких-то своих целях, я не слышал от вас ничего другого. Вы думали, что так легко меня захомутали? Или я чего-то не знаю? А, Анатолий Борисович?
– Каюсь, Иван Владимирович, был чересчур самоуверен. Ну, простите, работы много. Пашу на два фронта.
– Степан Алексеевич ваш второй фронт?
– Да, да, да! – изображая каприз, прокричал Кравчук и налил себе третий стакан, тут же отпив половину. – Но, клянусь, в том, что вы провели пару суток в камере, я не виноват. Я после узнал.
– Не пойму, что вы мечетесь сейчас? – серьезно спросил Шоцкий.
– Элементарно, Иван Владимирович! Человек – существо постоянно меняющееся, я уже говорил только. В мире столько неизведанного, а вы тут с вашей… даже не знаю, что это. Господи, боже, что это, а? Честь? – Кравчук расхохотался. – Вы же это несерьезно! Мы с вами взрослые люди! Верю, не верю, захомутали, не захомутали, использовали не… да к чему вам все эти высокопарные словеса?
– Какая связь?
– Так, подождите, Иван Владимирович. Вы зачем мне кино показываете? Вы меня шантажируете? Оставите его в живых – я забуду про Кротова и ваших беглецов. Обо всем забуду. По рукам? Вот та версия, что нарисована для вашего московского руководства, вот она и будет. Будет только она, она одна и больше ничего! А дальше мы начнем с вами работать над чем? Правильно! Мы займемся «Черными псами»! А, Иван Владимирович, шантажируете, цену бьете?
Шоцкий молчал, улыбаясь, глядя в экран на Кравчука.
– Ну, скажите же хоть что-нибудь, Шоцкий! Мать вашу! Плевать вам на карьеру, я понял, он понял, ты понял, все понял и давно понял… но, успокойтесь вы! Задели ваше офицерское достоинство? Да бог с ней! С ним, черт побери! Это все так мелко! Вы боитесь за вашу дочь? Ну, да, да… Я видел ваш взгляд, и понял, что боитесь.
– Пока я жив, моя дочь в опасности, – незаметно прошептал Иван Владимирович.
– Это работа, – продолжал Кравчук, – мы, я должен использовать все рычаги воздействия на человека, на людей. Все люди так поступают вне зависимости от рода деятельности. Разница лишь в амплитуде. Да, вы наш, пока дочь… ну, вы поняли, а ваша дочь, ну, пока… вы…ну, вы меня поняли. Что мы, как дети малые! Что мы? И, вы видите, я ничего не скрываю! Все начистоту! Не молчите! Что вам надо? Вы меня утомляете, черт! Черт, Шоцкий!
Шоцкий молчал, кидая взгляд на часы.
– Что вы все смотрите на время? Беспокоитесь за меня? Да, у меня поздно! Иван Владимирович, ну, давайте дружить? Вы же, вы же человек системы, вы не сможете без нее жить, без устава, приказов… всей это хрени. Как и я! Нас потереть и мы вскакиваем по стойке смирно, ну, прямо, как Хоттаб… как там его, как раб лампы!
У Шоцкого екнуло внутри.
– Ну, разве не так? Мы все в зависимости у всех и у всех под контролем, под жесточайшим контролем! Мы, мы, мы! Я, ты, он, она, вместе целая тюрьма! Весь мир, поймите же вы, Иван Владимирович! И в этом мире так приятно самому крутить схемы и контролировать клочки жизни, клочки этой массы человечков. Пусть мной управляют и я сам зависим, но подо мной моя вотчина рабов… тьфу ты господи! Но, увольте, полковник, это так приятно! До оргазма, мать его! Мать его! А, полковник?
– Я слушаю вас, Анатолий Борисович, слушаю.
– Так, что вы творите? Вы так и не сказали. Это шантаж?
– Нет.
– А что? О, господи! – Кравчук плеснул водки и выпил еще полстакана. – Вы заразны, – серьезно и тихо проговорил он. – Я это давно заметил. Как прочел донос Кротова, я вам уже говорил. Вы с ними заодно, с вашими беглецами. И неужели вам неинтересно, кто нас всех контролирует? Кто нами крутит, как марионетками, чьи мы рабы? Ведь, если мы это поймем, заключим с ними союз, то черт его знает, во что все это выльется. Мы будем знать такие рычаги управления!.. И мы, мы… Ох, полковник, мы будем держать на цепях весь мир! – кричал Кравчук. – А то и не один. Вы еще не дошли до понимания сквозящих миров, это так увлекательно… простите, я, кажется, слегка пьян. Полковник? Мы с вами твари ползучие… все, миллиарды тварей… Никто не знает, как быть иначе. – Кравчук задумался, налил еще водки, выпил, отшвырнул бутылку в угол комнаты, подошел к холодильнику и достал вторую, откручивая крышку. – Нам или гнить всю жизнь, вечность, или смотреть как гниют остальные, указывая им, как это делать, пинать этих ничтожеств, этих людишек, как пинают сейчас нас. Это же выход! Мы окажемся там, наверху! И это прекрасно! Ну, неужели вы этого не понимаете?
Шоцкий молчал.
– Я вас не переубедил, Иван Владимирович? Я не очень надеялся, но шанс был. А вы у нас кто теперь будете? Робин Гуд? – Кравчук рассмеялся. – Вы еще помните про дочь? Помните… ох… к чему я? Да что вы на часы смотрите?
Шоцкий улыбнулся.
– А вам не приходило в голову разбить лампу? – вдруг спросил Иван Владимирович.
– Какую лампу? Вы о чем? О чем вы? – помотав головой, спросил Кравчук. – Ах, эту, господи! Мы с вами только благодаря ней и живем. – Сломать… смешной вы, полковник. Ну, допустим, вы сломали ее, что вы будете делать? Вы будете один, совсем один, никому ненужный, невидимый… Вы… будете умолять взять вас обратно в лампу, в систему, заковать себя узами зависимости и согреть себя светом контроля. Вы же не столь наивны, хоть и были подвержены этой чертовой заразе. – Кравчук выпил. – Несу я с тобой какую-то чушь несусветную, аж самому и смешно. Зараза! Придумали… Вернемся к деловому разговору. Итак, что вы хотите, в чем смысл вашего шантажа? Столь экстравагантного, совсем не в вашем стиле.
– Я хочу показать Вам, Анатолий Борисович, как ломается лампа, – сказал Шоцкий.
– Что? – переспросил Кравчук, подливая в стакан.
Иван Владимирович извлек из кобуры пистолет и подошел к Акбашеву. Тот смотрел ему прямо в глаза.
– Это все для любителей эффектов, – произнес Иван Владимирович.
– Стой! – Кравчук поперхнулся. – Не дури, полковник! Мы же все обсудили. Выкинь из головы эту чушь про лампу! Разломать лампу! Успокойся, прошу тебя, Иван Владимирович, мы все детально обсудим. Мать твою, полковник, уймись! Опусти ствол, живо, опусти! – орал Кравчук.
Акбашев, глядя в глаза Шоцкому, опустил веки. В этот самый момент полковник трижды выстрелил ему в грудь, отошел от Камы к телефону, чтоб Кравчук лучше его видел и улыбнулся.
– Ты… – Кравчук задыхался.
Шоцкий развернулся и выстрелил Акбашеву в голову. После он надел на него кепку и накинул на плечи легкую куртку.
– Ну, ты и дурак, – наконец, уже спокойно проговорил Кравчук. – Ты полный кретин. – Он сделал глоток, прикурил сигарету и заорал во все горло: – Это глупо, мать твою!.. Это ничего не решит… ничего не изменит! Что ты сейчас мне изобразил? А? Что это была за показательная казнь? Что это за хрень такая, а? А, Рубин Гуд хренов? Твоя дочь все равно в моих руках, понял ты! Или ты забыл, что я тебе говорил? Пока ты жив, ты за нее отвечаешь! И никуда ты не денешься… – Кравчук осекся. – Сука, ты чего задумал, а? Ты что хочешь сделать? Ты какого черта на часы смотришь? Отвечай, скотина!
– По моим расчетом ОМОН будет здесь через считанные минуты. Я сам позвонил им и сообщил о местонахождении Акбашева. На входе его лимузин, найдут быстро.
– Ну, дурак! Вот, дурак! Какой же ты… пакостник! Скотина! Гадина! Гнида! Вы с вашей… черт бы вас всех побрал! – во все горло орал Кравчук. Он остановился, и уже жестким хрипом продолжил: – Ну, что ты в ней нашел? Что она тебе обещала? Ты видел ее? Слышал? Ты знаешь, кто она такая, что она тебе может дать? А, смерть эту? Какая она щедрая! И все? Это все, что она тебе обещала? Вот дурак! Дурила! Чтоб вы… ваше…ваша… суки! Чтоб вы все передохли! Уж я постараюсь…
В этот момент словно из-под земли перед Шоцким вырос целый, как показалось Ивану Владимировичу, взвод ОМОН. На него было наставлено дюжина стволов. Он стоял спиной к Акбашеву с опущенной рукой, в которой был зажат пистолет.
– Оставаться на месте!
– Вы из полиции?
– Осторожно!
– Товарищ полковник?
– Не двигаться!
– Бросить оружие!
– Держать на прицеле!
– Есть еще кто?
– Чисто!
– Это Акбашев? Это Акбашев? Я к вам обращаюсь!
Шоцкий кивнул.
Кравчук все слышал и видел на экране своего телефона.
– Бросьте пистолет!
– Вы из полиции?
Шоцкий хотел было кивнуть, но не стал.
– Вы… кто с вами… вы его сюда привезли?
– Тихо!
– Они тут!
– Всем быть наготове!
– Не стрелять без приказа!
Кричало, шептало, шуршало, лязгало…
– Кто это?
– Не знаю.
– У него бешеные глаза…
– Акбашев жив? Жив, я спрашиваю?
Шоцкий молчал.
– Отойдите и бросьте оружие!
– Вот, сука, тупой!
– Что делать?
– Ближе не подходить!
– Уже сообщили, скорая рядом.
– Он живой?
– Да что вам надо? Кто вы?
– Так, всем замолчать и не двигаться! – командир взял все на себя. – Всем, я сказал! Тихо! Не спускать с прицела.
Все затихло.
– Кто вы? – спокойно обратился он к Шоцкому.
– Я человек, – так же спокойно ответил Иван Владимирович.
– У вас все хорошо? Вы здоровы?
Шоцкий пожал плечами и улыбнулся. Он перевел взгляд немного в сторону и увидел тень, похожую на женский силуэт в плаще.
– Я дал бой, – тихо произнес Иван Владимирович. – Я дышу, это воздух…
– С кем вы говорите? – спросил командир.
– Я же говорю, он не в себе, – послышался шепот.
– Вы меня примите? – тихо спросил Шоцкий.
Тень не двигалась, но Иван Владимирович был уверен, что из-под черного капюшона на него смотрят грустные глаза. Она смотрела на него, но не знала, что сказать, как ответить. Иван Владимирович улыбнулся. Он перевел взгляд обратно, к командиру взвода. Тот продолжал:
– Бросьте оружие, и мы все решим, вы согласны?
Иван Владимирович помотал головой.
– Слушайте… Просто скажите тогда, что вам надо?
Шоцкий молчал.
– Скажите, – повторил командир, – чего вы хотите?
– Разбить лампу, – тихо произнес Иван Владимирович.
– Чего? – переспросил командир.
Шоцкий вскинул пистолет и подался всем телом вперед.
– Огонь!
Из всех стволов, направленных на Шоцкого, полетел горячий свинец. Он стоял, нагнувшись вперед, и принимал пули всем телом, не запрокидываясь назад. Пистолет выпал у него из рук. Командир поднял руку вверх. Стрельба прекратилась.
Шоцкий стоял на месте, он был весь изрешечен пулями, но стоял на месте. Кровь шла горлом. В глазах блуждал кровавый туман. Он шевелил окровавленным ртом, но был не в состоянии выговорить, ни слова:
– Теперь ты в безопасности, доченька, – перебрал он губами.
Омоновцы с ужасом смотрели на это кровавое месиво, стоящее на ногах.
– К Акбашеву, быстро!
– Есть!
– Что там?
– Мертв.
– Ясно.
Иван Владимирович еще мгновение продержался и рухнул на землю лицом вниз.
– И я не раб… – также перебрал он губами и испустил дух.
Кравчук отключил телефон и тут же начал по нему же звонить.
– Слушать внимательно! – заорал он. – Я знаю, где тело Акбашева! Ростовский ОМОН его уже нашел. Там же труп убийцы. Я знаю, кто его убил. А теперь установка: Акбашев попал в аварию и погиб. Чтоб все бойцы, что были там, вычеркнули у себя из памяти все, что они сегодня видели. Под страхом сам придумаешь чего. Чтоб не вышло наружу!.. Потому, что я знаю, кто убил Каму, твою мать! Его имени нигде не должно фигурировать. Его там не было. Его никто не знает и не видел. Да, так и донесите до их прекрасных голов. С Ростом… это уже не мы будем думать, как и с… все! Никаких репортеров. Кратко – автокатастрофа. Точка. Все! Выполнять!
Кравчук схватился за голову. Он взял стакан, поднес его ко рту, но тот оказался пустым. Тогда он размахнулся и разнес его об стену. Взял другой, налил и выпил. Закурив, он вышел на балкон.
– Ну, Иван Владимирович, дорогой, я тебе устрою пышные похороны, тварь ты такая… паскуда! Весь твой героический путь скрашу. Подохнешь ты у меня наикрасивейшем образом. Полковник Шоцкий провел сомнительно заслуженный отпуск за счет государства в одном из лучших отелей Анапы, ежедневно напивался вдрызг, вел себя крайне непристойно, позорил мундир и, в конце концов, будучи до безобразия пьян, утонул в двух метрах от берега. Вот тебе, сука!
Раздался звонок. Кравчук нехотя взял трубку, но услышав голос, так вскочил по стойке смирно, что чуть не сбил люстру.
– Слушаю! Никак нет! Так точно!
В его глазах застыл такой страх, что он стал похож на манекен.
Из микрофона доносился густой бас
– Виноват… Мой… были планы… округ… вернуть? Есть вернуть… Виноват…
Кравчук закашлялся.
– Виноват. Ее передали. Не могу знать, виноват. Он не сказал ничего конкретного. Виноват, ничего не сказал. Не могу знать. Двое, об остальных ничего… Виноват… Будет исполнено… О последствиях осведомлен… Есть! Так точно. Перерыть собственным носом всю страну, обнюхать границы, но найти беглецов… простите, найти этих сукиных детей. Есть. Виноват… виноват… виноват…
Кравчук плакал.
– Виноват… виноват… виноват…
Густой бас перестал доноситься из трубки, а он все еще держал телефон возле уха. Вдруг, уронив его, он бросился в туалет и припал к унитазу. Его рвало.
– Я дал бой, – тихо произносил Иван Владимирович. – Я дышу, мне хватает воздуха, и я не раб. И моя дочь теперь в безопасности.
