Борис Соколов
Москва мистическая, Москва загадочная
А в 1834 году, незадолго до смерти, Клоссиус опубликовал статью «Библиотека великого князя Василия Иоанновича и царя Иоанна Васильевича». В ней была впервые была опубликована «Записка анонима» и подробный рассказ о ее находке. По утверждению Клоссиуса, Дабелов в Дерпте занимался поиском материалов по истории лифляндского права и «получал с разных сторон документы, которые сообщались ему частию от разных посторонних лиц». В 1826 году Клоссиус узнал от Дабелова, что среди этих бумаг находились четыре «связки или тетради», обозначенные им как «Collectania Pernaviensia». Одна из них «была писана не одною рукою, а разными почерками, на бумаге разных форматов, большего и меньшего, и, по-видимому, состояла из документов, которые были сшиты вместе без всякого порядка». Среди этих документов, относящихся к истории Дерпта и Пярну, «находилось на 1,5 или 2 листах известие одного дерптского пастора, который имел в своих руках рукописи московского царя». Оно «было написано на простонародном немецком наречии… мелкими буквами и чрезвычайно нечетко, желтыми некрасивыми чернилами и на бумаге, также совсем пожелтелой».
В статье Клоссиус привел текст сообщения дерптского пастора, переданный ему Дабеловым:
«Сколько у царя рукописей с Востока.
Таковых было всего до 800, которые частию он купил, частию получил в дар. Большая часть суть греческие, но также много и латинских. Из латинских видены мною:
Ливиевы истории, которые я должен был перевести.
Цицеронова книга de republica и 8 книг Historianim.
Светониевы истории о царях, также мною переведенные. Тацитовы истории.
Ульпиана, Палиниана, Павла и т. д. Книга Римских законов. Юстиновы истории.
Кодекс конституций императора Феодосия. Вергилия Энеида и Ith.
Calvi orationes et poem.
Юстинианов кодекс конституций и кодекс новелл.
Сии манускрипты писаны на тонком пергамине и имеют золотые переплеты.
Мне сказывал также царь, что они достались ему от самого императора и что он желает иметь перевод оных, чего, однако, я не был в состоянии сделать.
Саллюст[ия] Югурт[инская] война и сатиры Сира. Цезаря комментарий de bello Gallico и Кодра Epithalam.
Греческие рукописи, которые я видел, были:
Полибиевы истории.
Аристофановы комедии.
Basilica и Novelloe Constitutiones, каждая рукопись также в переплете.
Пиндаровы стихотворения.
Гелиотропов Gynothaet.
Гефестионовы Geographica.
Феодора, Афанасия, Lamoreti и других толкования новелл.
Юстин|иановы] зак[оны] аграр[ные]. Zamolei Matheimtica. Стефанов перевод пандектов…реч (и) и… Hydr.
…пиловы Истории. Кедр…Char и эпиграммы Huphias Hexapod и Evr».
Такая передача списка с пропусками нерасшифрованных мест наряду с отдельными расшифрованными фрагментами слов должна была убедить научный мир в добросовестности Клоссиуса и Дабелова, сделавшего копию со списка дерптского пастора. Не должно было остаться никаких сомнений в том, что Дабелов лично держал в руках знаменитый список.
Далее Клоссиус писал, что по приезде в Дерпт в 1824 году первым делом стал искать оригинал «Рукописи профессора Дабелова», «ибо я предполагал вместе с г. профессором Дабеловым, что оный находится в архиве перновского городского совета». Однако поиски оказались тщетными: даже старые архивисты не могли припомнить указанной связки. Не значилась она и ни в одной из описей. «Осведомления мои в других местах остались без всякого успеха… я принужден был вовсе отказаться от надежды увидеть собственными глазами этот достопримечательный документ», – признавался Клоссиус.
Первым усомнился в подлинности «Рукописи профессора Дабелова» историк Н.П. Лихачев
Перечень книг библиотеки московского царя произвел сильнейшее впечатление на научную общественность. Главным было то, что в списке фигурировали авторы и произведения, не только ранее широко известные («История» Тита Ливия, «Жизнь цезарей» Светония, «История» Тацита, «Энеида» Вергилия, «Югуртинская война» Саллюстия, «История» Полибия, «Комедии» Аристофана, «Песни» Пиндара), но и малоизвестные, а то и вовсе неизвестные («О республике» и 8 книг «Истории Цицерона, «Оратории и поэмы» Кальвина, «Сатиры» драматурга Сира, «Корпус» Ульпиана, Папиана и Павла, «Gynothaet» Гелиотропа и др.).
Первым усомнился в подлинности «Рукописи профессора Дабелова» историк Н.П. Лихачев. 19 марта 1893 года, выступая с докладом в Обществе любителей древней письменности о библиотеке московских царей, он обратил особое внимание на «странную забывчивость Дабелова» насчет «Записки анонима». Подозрительным выглядело то обстоятельство, что Дабелов, имея в своих руках список, так и не предал огласке его полное содержание, да к тому же ухитрился потерять оригинал, что для столь опытного архивиста было совсем уж непростительным.
В книге, вышедшей в 1895 году, Лихачев подробно разобрал «Рукопись профессора Дабелова». Он особо подчеркнул факты, ставящие под сомнения ее достоверность. Особенно подозрительным и невероятным было то, что перечень сочинений и авторов, имевшихся, согласно «Рукописи профессора Дабелова», в библиотеке московских царей, удивительно совпадал с тем, что стало известно об этих сочинениях и авторах в зарубежной научной литературе в 1822–1826 годах. Дабелов тщательно скопировал перечень книг библиотеки, вплоть до указания многоточием непрочитанных слов и даже отдельных букв оригинала, но при этом не стал копировать начало рассказа неизвестного дерптского пастора и даже ухитрился забыть его имя. Впоследствии Добелов лишь утверждал, что этот пастор был не Веттерман. «Самая забывчивость Дабелова относительно имени пастора, – заключал Лихачев, – с скептической точки зрения объясняется сложностью человека, знакомого, с какой тщательностью немцы разрабатывают свою историю: у немцев и пасторы XVI столетия могли оказаться на счету». Очевидно, Дабелов вообще сомневался, что пастор Веттерман существовал в действительности, подозревая, что Ниенштедт его просто выдумал. Создавая свою подделку, Дабелов, безусловно, ориентировался на сообщение Ниенштедта, но придумать новое имя пастора не рискнул.
Критику сообщений Дабелова и Клоссиуса относительно библиотеки Ивана Грозного продолжил известный русский историк Сергей Алексеевич Белокуров
Критику сообщений Дабелова и Клоссиуса насчет библиотеки Ивана Грозного продолжил известный русский историк Сергей Алексеевич Белокуров. Он обратил внимание на то, что из «Записки анонима» абсолютно не ясно, о библиотеке какого московского царя в ней идет речь. «Записка» написана таким образом, что упоминаемый в ней царь может быть отнесен не только к XVI, но даже к XVIII веку. Таким образом автор записки страховался от возможной научной критики. Во-первых, в этом случае поиски пастора, будто бы составившего записку, теряли смысл. Во-вторых, в случае, если бы лингвистический анализ выявил бы в записке какие-либо анахронизмы по отношению, например, к XVI веку, всегда можно было бы возразить, что опись могла быть написана в XVII или даже в начале XVIII века. «Весьма странно» показалось Белокурову также и то, что не сохранился ни один из сделанных дерптским пастором переводов, о которых ни слова нет в известных источниках. Наконец, отметил Белокуров, «вселяет недоверие к рассказу» анонима тот факт, что в опись попали только редкие и известные по упоминаниям в источниках начала XIX века рукописи, хотя в царской библиотеке наверняка должны были быть и самые обыкновенные книги, в том числе богослужебные. По убеждению Белокурова, фальсификатор «Рукописи профессора Дабелова» положил в ее основу известие Веттермана, впервые опубликованное в труде историка И.Г. Арндта в середине XVIII века. Значит, подделка никак не могла быть изготовлена раньше этого времени.
По предложению Белокурова в 1895 году прибалтийские ученые обратились через газету с просьбой помочь в поисках оригинала «Рукописи профессора Дабелова». Поиски во всех архивах и библиотеках Прибалтики оказались тщетными. И С.А. Белокуров пришел к выводу, что никакой библиотеки Ивана Грозного никогда не было. Ведь хорошо известно, что в эпоху Ивана III, как и позднее, на протяжении всего XVI века, на Руси, как и в Европе, было еще довольно мало бумажных книг, как рукописных, так и печатных. В библиотеках хранились главным образом пергаментные свитки – книги, очень редкие и дорогие изделия, у каждой из которых была своя история происхождения и странствия по библиотечным собраниям. Появление же сразу сотен прежде неизвестных и нигде не учтенных раритетов в составе легендарной Либереи выглядит совершенно невероятным.
Серьезные аргументы в пользу того, что рукопись Дабелова является подделкой, выдвинул историк-архивист В.П. Козлов. Он обратил внимание, что в сообщении Клоссиуса есть хронологические неувязки. Профессор недвусмысленно признается, что по приезде в Дерпт в 1824 году его первым желанием было найти оригинал «Записки анонима». Однако из дальнейшего изложения событий следует, что сам Дабелов в 1820 году уже разыскивал его, а их совместные поиски относятся только к 1826 году, поскольку именно этим годом Клоссиус датировал описание рукописи, сделанное для него Дабеловым. Ранее же он просто не мог искать рукопись, поскольку понятия не имел, как она выглядит.
И неслучайно в первом известии Дабелова о «Записке анонима» говорится только о рукописях юридического содержания из библиотеки московского царя. Выдумать рукописи из других областей знаний, реально существовавшие, но утраченные, ему было не под силу из-за недостатка эрудиции. Зато документ, опубликованный Клоссиусом, уже содержал перечень не только юридических, но и исторических и литературных сочинений античности, что породило серьезные подозрения, что Клоссиус существенно доработал «Записку анонима» после 1822 года. Многие включенные в нее сочинения соответствуют тому, что стало о них известно в 1822 году или позже. Так, в опубликованной им описи упоминаются «Светониевы истории о царях» и утверждается, что безвестный немецкий пастор их перевел. Интересно, что еще хронист П. Иовий в своей книге о Московском царстве, изданной в 1600 году, сообщил, что русским известен перевод «Истории римских императоров», под которой явно подразумевалось сочинение Светония. В «Рукописи профессора Дабелова» упоминается «Цицеронова книга de republica и 8 книг Historiarum». Если о «Historiarum» ничего неизвестно и поныне, то о «de republica» первое известие появилось именно в 1822 году, когда были впервые опубликованы найденные фрагменты этого сочинения, и уже в следующем году появился их французский перевод. В 1825 году сообщение об этом было опубликовано в России П.И. Кеппеном, заявившим: «Мы не теряем надежды, чтобы случай, а особливо усердие почтенных соревнователей истинного просвещения не открыли нам рукописи, коею погибель можно бы почесть существенною потерею для классической литературы, а утайку – литературным преступлением».
Возникает еще один вопрос. Почему, если такое большое количество весьма ценных, но не дошедших до наших дней книг хранилось в библиотеке византийских императоров, цитаты из них не встречаются в трудах византийских историков, в том числе придворных хронистов, наверняка имевших доступ к императорской библиотеке?
В начале XIX века наиболее полный свод известий о библиотеке был помещен в «Истории» Карамзина, в ее первых девяти томах, вышедших в 1818–1821 годах. В частности, в 9-м томе цитировался рассказ о дерптском пасторе Веттермане: «Царь отменно уважал сего добродетельного мужа (Веттермана) и велел ему разобрать свою библиотеку, в коей Веттерман нашел множество редких книг, привезенных некогда из Рима, вероятно, царевною Софиею». Карамзин наивно уверял читателей, что собирание древних рукописей имело в России давние традиции, создавая у них преувеличенное представление об уровне распространения книжной культуры в России. Причем, по утверждению Карамзина, эти традиции касались исключительно греческих рукописей. Их будто бы в больших количествах привозили греки, их охотно приобретали великие князья (не знавшие часто толком даже русскую грамоту!). Русский историк не обращал внимание на тот факт, что при дворе Софьи Палеолог как особо ценный раритет показывали единственную греческую рукописную книгу. Карамзин рассказал о том, как Василий III, желая перевести греческие сочинения, пригласил в Россию православного инока Максима Грека (на самом деле речь шла об одной только «Псалтыри»). А вот в «Рукописи профессора Дабелова» говорится, что по просьбе «царя» неизвестный пастор перевел или должен был перевести латинские книги.
Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) – выдающийся историк, крупнейший русский литератор. Автор «Истории государства Российского» наивно уверял читателей, что собирание древних рукописей имело в государстве давние традиции, создавая у них преувеличенное представление об уровне распространения книжной культуры в России
По мнению В.П. Козлова, автор «Записки анонима», в противоположность Карамзину, стремился подчеркнуть интерес русских царей именно к латинским рукописям. Например, Карамзин сообщал, что Максим Грек увидел в библиотеке Василия III греческие рукописи в пыли, а аноним развил это утверждение в том смысле, что латинские книги, напротив, находились в прекрасном состоянии и имели даже золотые переплеты, что указывало на особую заботу и интерес к ним.
В.П. Козлов выяснил также, что еще в XVIII веке в Европе стало известно сочинение Веспасиано да Бистиччи «Жизнеописания замечательных людей XV века». Рассказывая о жизни герцога Федерико Урбинского, автор отметил, что тот «прочел и часто перечитывал поэтов и исторические сочинения Ливия, Саллюстия, Квинта Курция, Юстина, комментарии Цезаря, которые без конца восхвалял; прочитал все сорок восемь жизнеописаний Плутарха в разных переводах; Эмилия Прода, Корнелия Тацита, Светония «Жизнь двенадцати цезарей…». Безмерно почитая латинских и греческих авторов, как духовных, так и светских, он замыслил то, что тысячу лет не замышлял ни один из государей, а именно: устроить библиотеку…». Вероятно, с этого прототипа был списан образ мудрого и могущественного московского царя, страстного коллекционера древних греческих и латинских авторов.
Федерико да Монтефельтро (1422–1482) – герцог Урбино, собравший при своём дворе большое количество деятелей искусства и науки и, вероятно, послуживший прототипом для образа мудрого и могущественного московского царя, страстного коллекционера древних греческих и латинских авторов. Худ. Пьеро делла Франческа, 1472 (Федерико потерял глаз на рыцарском турнире, поэтому всегда позировал в профиль)
Автором фальсификации мог быть только Дабелов, а его полноправным соавтором и продолжателем – Клоссиус. Наиболее вероятным мотивом изготовления поддельного списка кажется стремление убедить власти в необходимости разрешить проведение широкомасштабных археологических раскопках в Кремле с целью найти легендарную Либерею. Что-нибудь меньшее вряд ли бы убедило императора в необходимости тревожить покой кремлевских палат. Кроме того, поиски упомянутых в «записке Дабелова» рукописей были хорошим предлогом для работы во всех российских библиотеках и архивах, где можно было рассчитывать найти если и не неизвестные сочинения Тита Ливия и Цицерона, то, по крайней мере, что-то достаточно ценное. В 1824 году Клоссиус связался с главой Русской археографической комиссии графом Н.П. Румянцевым, предлагая ему «сделать путешествие по всей России и первым плодом оного издать полное описание состояния всех в России библиотек и хранящихся в них сокровищ, подобно тому, как поступил Блуме в отношении к библиотекам итальянским». Для Клоссиуса «Записка Дабелова» была средством заинтересовать российские власти возможностью находок мирового значения. И в 1825 году он действительно получил «высочайшее дозволение» на осмотр «русских хранилищ».
Нельзя сказать, что фальсификатор что-то выдумал. Как будто все факты в «записке Дабелова» правдоподобны и, в принципе, могли бы иметь место в действительности. Вполне вероятно, в частности, что многие рукописи, упомянутые в записке, когда-нибудь еще отыщутся, правда, скорее всего – не в России. Но сама концентрация в одной полуторастраничной записке такого количества уникальных фактов и вызывает самые большие сомнения в ее подлинности. В то же время полная неопределенность деталей затрудняла критику этих фактов и разоблачение подделки. Особенное же впечатление на протяжении почти двух веков «записка Дабелова» производила на чиновников, не владеющих приемами исторической критики.
Добавим, что сами по себе поиски Либереи способствуют облагораживанию облика царя Ивана Грозного, будто бы осознавшего исключительную ценность библиотеки и позаботившегося о ее надежном сохранении для грядущих поколений. Творец опричнины якобы сознавал, что современникам библиотека пока что принесет немного пользы (мало кто тогда в Московской Руси знал латынь и греческий), зато потомки, освоив языки, сполна реализуют этот духовный золотой запас. Придерживающиеся этой точки зрения историки обыкновенно аттестуют предполагаемого владельца Либереи блестящим писателем и мыслителем своего времени (так и пишут: «начитанный интеллигентный царь, один из умнейших и добрейших людей своего времени» – так и хочется, чтобы автор попал в руки опричников: они бы показали ему «умнейшего» и «добрейшего»), закрывая глаза на его злодейства. Зато другие историки именуют царя Ивана кровавым палачом и безграмотным невеждой и, как правило, сомневаются в существовании Либереи.
Князь Андрей Михайлович Курбский (1528–1583) – русский полководец, политик и писатель; происходил из смоленско-ярославской линии Рюриковичей. В 1564 г. в разгар Ливонской войны перешёл на сторону противника и поселился в великом княжестве Литовском. Вёл с русским царём знаменитую переписку и, судя по царским письмам князю Курбскому, Иван Грозный богослужебные книги читал, хотя древних языков не знал
Судя по царским письмам князю Курбскому и другим адресатам (пусть даже письма писали писцы, а их текст могли предварительно составлять тогдашние спичрайтеры – дьяки), царь кое-какие богослужебные книги читал, хотя древних языков не знал. Ну, для этого толмачи имелись. Какая-то библиотека у царя, несомненно, была, но была ли это действительно легендарная библиотека византийских императоров, будто бы спасенной из захваченного турками Константинополя?
О существовании тайников в Кремле разговоры шли очень давно. Еще в мае 1499 года Иван III приказал итальянскому архитектору Алевизу Новому «заложити двор свой камен, палаты каменные и кирпичные, а под ними погреба и ледники, на старом дворе у Благовещения…» В XVI столетии рядом с этими постройками появился дворец Ивана Грозного. От того времени дошли до нас два известия о существовании тайников. Английский посол Антон Дженкинсон свидетельствовал о том, что однажды на аудиенцию к Ивану IV его вели по тайному ходу. А англичанину Джерому Горсею Иван Грозный в 1581 году лично подарил Библию из своей библиотеки. Теперь она хранится в Британском музее.
Иван Грозный показывает сокровища английскому послу Горсею. Худ. Литовченко А. Д. Джерому Горсею Иван Грозный в 1581 году лично подарил Библию из своей библиотеки
Красная площадь во второй половине XVII века. Худ. Васнецов А. М., 1925
Первые поиски Либереи в Кремле относятся к эпохе Петра Великого. В 1724 году пономарь московской церкви Иоанна Предтечи Конон Осипов написал в Канцелярию Фискальных дел в Петербурге доношение, где заявил, что в подземелье Кремля имеются «две палаты», заставленные до потолка сундуками с неизвестным содержимым. На них «замки вислые превеликие, печати на проволоке свинцовые; и у тех палат по одному окошку, а в них решетки без затворок». На допросе Осипов показал, что узнал все это от дьяка Василия Макарьева, бывшего при смерти. Макарьев наткнулся на хранилище во времена царевны Софьи. Тайники располагались возле Тайницких ворот, и выходил Макарьев в Круглую башню на реке Неглинной.
Сенат решил провести раскопки у Тайницких ворот на Житном дворе, на площади против Иностранной коллегии, напротив колокольни Ивана Великого, у Цейхгаузской стены в Круглой башне, в Тайницких воротах. Петр I, интересуясь древностями для Кунсткамеры, повелел Осипову найти сей ход. Ничего достойного внимания не нашли. Через 10 лет Осипов опять обратился в Сенат, попросив денег и 20 рабочих-арестантов. Но тут обнаружили, что пономарь скрыл факт первых раскопок, а в своей церкви еще и проворовался, и надеялся казенными деньгами покрыть недостачу. Раскопки запретили, Осипова наказали, о тайниках забыли.
Тайницкая башня
Теремной дворец
Стоит отметить, что впрямую о библиотеке во время этих поисков речь не шла. Не исключалось, что в сундуках, будто бы виденных Макарьевым, могут находиться золото, драгоценности или посуда, а не только книги.
В конце XIX века немецкий филолог Эдуард Тремер из Страсбурга с разрешения императора Александра III специальным зондом исследовал землю под сооружениями Московского Кремля, но ничего достойного внимания не нашел. Он только высказал надежду, что палаты с книгами располагались в подземной части ныне существующего Теремного дворца. Последний был построен в 1635–1636 годах на основе палат Ивана IV. Уезжая из России, Тремер сказал: «Наука отблагодарит Россию, если ей удастся отыскать свой потерянный клад». Он обнаружил останки дворца Василия III, но не нашел подземных ходов. Тремер первым высказал мысль, что книги хранятся под землей, поскольку следов Либереи не нашлось ни в одном российском архиве. Так что найти ее можно было либо под землей, либо замурованной в какую-то из кремлевских построек. Но стены ломать в Кремле археологам вряд ли разрешили бы, так что оставалось уповать на подземную археологию. Но для раскопок на территории Кремле тоже требовалось разрешение первых лиц государства.
Директор Исторического музея князь Щербатов (1853–1929)
Троицкая башня
Летом и осенью 1894 года тайник искал директор Исторического музея князь Щербатов. Он вскрыл пол в Благовещенском соборе, искал подземелья под Грановитой палатой, Тайницкой и Боровицкой башнями. Князю удалось найти только старые подвалы с хозяйственной утварью. Он раскопал двухъярусные подземелья под Троицкой башней, расчистил от глины и мусора тайный ход, соединяющий Угловую Арсенальную и Никольскую башни, а также подземный ход и такую же палату, случайно найденные у Никольской башни, но продолжению раскопок помешала смерть Александра III, разрешившего раскопки. Николай II, в отличие от своего отца, интереса к поискам Либереи не проявил, возможно, потому, что сильно сомневался в ее существовании.
Угловая Арсенальная башня
Никольская башня
Подземелья под Грановитой палатой
Благовещенский собор
Боровицкая башня
В начале XX века поисками Либереи занялся киевский археолог-энтузиаст Игнатий Яковлевич Стеллецкий. В 1907 году он поступил в Московский археологический институт, а в дальнейшем стал действительным членом Императорского русского военно-исторического общества и Императорского московского археологического общества. Игнатий Яковлевич много занимался изучением церковной старины Москвы.
Стеллецкий Игнатий Яковлевич (1878–1949) – выдающийся российский и советский археолог, историк, исследователь подземной Москвы, зачинатель диггерского движения в России
В 1909 году Стеллецкий обследовал подземные ходы в Донском и Новодевичьем монастырях и ряда зданий XVI–XVII веков. Он составил план подземной Москвы, исходя из идеи, что все подземные сооружения под зданиями XVI–XVII веков в пределах Садового кольца связаны между собой и с Кремлем сетью лабиринтов. По мнению Стеллецкого, «из царских теремов, где-то из подвала, был спуск в подземелье, в царскую казну. Входной люк в подземелье вскоре после смерчи Грозного был, видимо, заделан, навсегда затерян и забыт… Из теремов ход вел в царскую казну – большую подземную палату, в какую расширялся тоннель между Благовещенским, Архангельским и Успенским соборами. Палата была наполнена ящиками с книгами, под нею имелось нижнее помещение, на что указывает архивная терминология «с двумя сводами» и факт существования двойных палат под Кремлем, например, под Троицкой башней, где из нижнего яруса ведет подземный ход под Кремль…. От библиотечной палаты ход направлялся в два противоположных конца: к Тайницкой и Собакиной башням. У последней выход вел в старый Точильный ряд, на берегу Неглинки, имея, кроме того, ответвление под Никольскую башню и направляясь отсюда под Исторический музей в Китай-город».
Собакина башня
Другие археологи в это не верили, и не без оснований. Трудно поверить, что русские цари в то время тратили бы столько сил и средств на затею, не имевшую какого-либо практического значения. До метро ведь было еще 300–400 лет.
Вид на соборную площадь Московского Кремля. Худ. Джакомо Кваренги, 1797
Библиотекой Грозного Стеллецкий заинтересовался еще в 1908 году Он собрал все материалы, имевшие отношение к библиотеке Ивана Грозного и поверил, что Либерея существует. И в ее поисках по кремлевским подземельям прошел дальше своих предшественников и в прямом, и в переносном смысле, но практически ничего не нашел. Вернее, нашел на удивление мало. Эти раскопки нашли отражение в ярком и эмоциональном дневнике Стеллецкого, одержимого убежденностью, что Либерея существует, что она где-то в Кремле, совсем рядом, что до нее буквально рукой подать. Поэтому мы подробнее остановимся на истории его раскопок, опираясь главным образом на книгу журналистки и историка Т.М. Белоусовой «Тайны подземной Москвы».
В 1913 году Стеллецкий ездил в Пярну и будто бы нашел там знаменитый список Дабелова, да еще с подписью W (Веттермана?). Ученый впоследствии утверждал, что, готовясь в 1913 году к XV Археологическому съезду в Новгороде, нашел в Пернове связку документов, содержащую «записку Дабелова» и «лично просмотрел всю опись».
Вот только сфотографировать его у ученого почему-то не нашлось денег, и он просто переписал его от руки.
Архангельский собор
Мы далеки от того, чтобы подозревать Стеллецкого во лжи. Вполне возможно, что он видел список, выполненный в свое время Дабеловым и Клоссиусом. Выдавать свою подделку за подлинник им было невыгодно, поскольку она вряд ли бы выдержала сколько-нибудь серьезную палеографическую экспертизу: профессора ведь отнюдь не были мастерами подделок. Маловероятно, что Стеллецкий эпизод с находкой придумал, чтобы получить весомый повод для раскопок в Кремле. Игнатий Яковлевич в целом производит впечатлениие увлекающегося, но честного ученого, не способного на фальсификацию. И он, безусловно, был убежден, что «записка Дабелова» подлинная и Либерея действительно существует. А поскольку сомнений у него не было, то он поспешил от руки скопировать документ, вместо того чтобы преодолевать все сложности, связанные с его фотосъемкой. Подвергать документ палеографической экспертизе ученый явно не собирался. Наверное, Стеллецкий верил, что теперь драгоценный список никуда больше не исчезнет. Он не мог предположить, что через какие-нибудь пять лет Эстония станет независимым государством, и доступ в Пярну для него будет закрыт. Когда же после Второй мировой войны Эстония оказалась включена в состав СССР, никаких следов «рукописи Дабелова» в местных архивах и библиотеках не было обнаружено. Однако ее исчезновение теперь вполне можно было списать на последствия войны.
Московский кремль. Соборы. Худ. Васнецов А.М.
В 1912 году Стеллецкий сделал доклад «План подземной Москвы», где доказывал, что создатели московского Кремля – зодчие Фиорованти, Солари, Алевиз – нашли неолитические пещеры в кремлевском холме и на их основе устроили систему подземных ходов, связавших самые разные постройки Москвы. Правда, никакими документальными свидетельствами это подтвердить не удалось. Да и сомнительно, что итальянские архитекторы в XV–XVI веках занимались масштабными раскопками. Они слишком ценили и собственное время, и средства, выделенные на проведение работ. Конечно, в случае, если в ходе возведения фундамента они натыкались на естественную полость, то могли ее использовать для водоснабжения или тайника, но вскрыть всю систему подземных пещер в районе Кремля они, безусловно, не могли.
В 1911 году Стеллецкий пришел к выводу, что раскопки надо начинать от Угловой Арсенальной башни, поскольку ход, по которому в XVII веке прошел дьяк Макарьев, непременно приведет к заветному тайнику с Либереей. Ученый исходил из предположения, что, кроме библиотеки византийских императоров, в Кремле больше нечего было прятать. Разумеется, строгих научных оснований у этого предположения не было, а была только увлеченность ученого идеей великой библиотеки, по не очень понятным причинам сокрытой от мира. И уж совсем непонятно, почему подземный ход, ведущий в Кремль, обязательно должен был вести к Либерее. Ведь подземные ходы, как правило, прокладывали на случай осады, чтобы осажденные с их помощью могли сношаться с внешним миром. Но при чем здесь библиотека?
В 1912 году Стеллецкий, обследуя подвалы Арсенала, где в то время велись земляные работы, на глубине одного метра нашел кирпичный свод тайного хода, но ему не разрешили вскрыть его.
В связи с приближением 300-летнего юбилея дома Романовых археолог подал прошение на имя императора Николая II, добиваясь, чтобы ему разрешили искать в Кремле исчезнувшую царскую библиотеку. Целый год прошение ходило по инстанциям. Наконец, пришел ответ от Императорской археологической комиссии – шедевр бюрократического словотворчества: «Комиссия имеет честь уведомить Вас, милостивый государь, что проекту разыскания библиотеки Иоанна Грозного на средства Государственного казначейства не может быть дано дальнейшего движения вперед впредь до представления Вами сколько-нибудь точных предположений о месте, где могла сохраняться названная библиотека».
Но все-таки в 1914 году при помощи Московского архива Министерства юстиции Стеллецкий получил разрешение дворцового управления на осмотр подземелий Угловой Арсенальной и Тайницкой башен. 26 июля он приступает к работе, а спустя пять дней началась Первая мировая война, и раскопки пришлось прекратить. Из западных районов страны в Кремль спешно эвакуировалось имущество царских дворцов. Тут уж было не до поисков Либереи.
Когда в 1923 году после бурь гражданской войны Стеллецкий вернулся с родной Украины в Москву, то обнаружил, что его архив и библиотека пропали. Тем не менее он не отчаивался и не терял надежды найти библиотеку Ивана Грозного. Он устроился библиотекарем в Историческом музее и начал собирать материалы о подземном Кремле. Ученый обратился в ОГПУ, чтобы получить разрешение на обследование подземелий Москвы, и особенно Кремля. Чекисты ему ответили: «В Кремль мы вас не пустим, а вся Москва ваша… Мы его (Кремль) сами весь ископали». Однако и за пределами Кремля здания, занятые правительственными учреждениями, военными организациями, банками и т. п., были для Стеллецкого недоступны. Так что «вся Москва» не получилась. Но все же Игнатию Яковлевичу удалось найти подземные ходы в Сухаревой башне, расположенном в Б. Харитоньевскрм переулке Юсуповском дворце, а в бывшем замке Бирона в подвале оказались свежезаложенные арки, за которыми находился ход, предположительно выводящий в район Воробьевых гор. На месте замка сейчас – высотный дом на Котельнической набережной.
