Борис Рябов
Товарищ Н «Релокант»
Глава 15
Так прошло примерно недели три не меньше. Каждое утро я вставал и направлялся в бухту. Отдавал одну монету на мосту, чтобы заработать на обед и отложить совсем чуть-чуть монет на всякий случай. Как только начинало смеркаться, отдавал вторую монету и шёл спать. По дороге уговаривая себя, что все, что происходит сейчас со мной это не навсегда, это просто испытание, пришедшее сверху. И все что нужно это выдержать его, подождать немного и все изменится.
Я даже заметил, что начал становиться более набожным. Чаще просить бога о том, чтобы с моими родственниками все было хорошо. Чтобы он помог мне пройти все что он мне уготовил… и однажды, я думаю, он меня услышал.
Во время разгрузки очередного транспортника, ко мне подошёл Бал и ткнул в меня пальцем:
– Рус. Идем.
Ни о чем не думая, я направился за ним. Бал двигался по направлению к причалу, где чаще на стоянку швартовались небольшие суда. Наверное, этот проныра и здесь успел с кем-нибудь договориться, мелькнула мысль в моей голове.
Место стоянки здесь было не большим. В воде было много лодок, стоявших в ряд и соприкасавшихся друг с другом бортами. Самой крайней в метрах десяти от нас стояла паровая шхуна, на которую можно было перейти только по этим лодкам.
Мы остановились, как раз напротив нее. Вытерев пот со лба, я осмотрелся по сторонам и какой-то видимой работы не увидел. Здесь и людей-то почти не было.
Бал наклонился, взял не большой камешек и кинул в борт шхуны.
На палубе сначала показалась голова, в синей капитанской фуражке с густыми бакенбардами. Лицо незнакомца было загорелым. Недолго посмотрев на нас, человек встал в полный рост. На нем был одет синий пиджак с серебряными пуговицами.
– Салам, Патон, – поздоровался Бал.
– Салам, Бал, – ответил незнакомец.
Потом он повернулся к трюму и кого-то позвал. Тут же, на палубе, появился еще один человек, вытиравший руки тряпкой. Они о чем-то переговорили, но с берега их разговора слышно не было. После чего подошедший поздоровался с Балом по-турецки, и они начали о чем-то разговаривать.
Насколько я понял по интонации шел торг. Бал показывал на меня, что-то говорил, много жестикулировал. Двое на борту, периодически переговариваясь друг с другом, что-то ему отвечали. Переговоры шли минут, наверное, пять. То, сопровождаясь смехом и шутками с обеих сторон. То безразлично махая друг на друга руками, стороны делали, вид что расходятся не договорившись. Закончилось все тем, что на шхуне согласились на условия Бала. Он радостно, бормоча что-то себе под нос, хлопнул меня по спине и указав пальцем на шхуну, сказал:
– К ним.
Забыв спросить у бригадира, сколько за это заплатят, я начал перебираться к новому месту работы. Спрыгнув с выступа и перешагивая из лодки, в лодку. Двое на шхуне стояли, молча, наблюдая за мной. Мне было интересно, зачем я им понадобился. Когда я добрался до борта шхуны, незнакомцы протянули мне руки и человек, которого Бал назвал Патон на русском, пробасил:
– Извини, трап пока подать не куда.
Они втащили меня на борт, и я оказался на палубе тридцатиметровой паровой шхуны с двумя мачтами.
Парень, который был в роли переговорщика, обратился к Патону на французском языке. Патон угукнул и незнакомец ловко спрыгнув в лодку откуда я влез, начал пробираться на берег.
Глава 16
– Ну что, давай познакомимся.
Человек в фуражке пригласил меня сесть за столик, который стоял не далеко от грузового люка. Ростом он был с меня. Слегка полноватый, с цепкими карими глазами и, как сказала бы моя мама, породистыми чертами лица. Прямой нос и волевой подбородок делали его лицо каким-то решительным. И только расслабленная манера общения, сглаживала это впечатление.
– Давайте, – немного растерянно от удивления такому приему ответил я.
Мы сели. На столе стоял чайник, рядом с которым в блюдце лежала маслянистая халва.
Патон жестом предложил мне угоститься:
– Меня зовут Платон Алексеевич. Я хозяин этого судна и по совместительству капитан.
Издали он мне показался стариком. Лишь позже я узнал, что Платону Алексеевичу всего лишь сорок два года. Возможно его хрипловатой густой голос и пышные бакенбарды, начавшие седеть, старили его.
– Тебя как звать-то?
– Меня, Миша.
Конечно, было приятно встретить соотечественника, но на всякий случай я ожидал какой-нибудь подвох. Тем более, что это люди хорошо знали Бала, а он их.
– Что ж приятно познакомиться Миша. Ты не стесняйся, угощайся. Давай чайку попьем. Заодно расскажешь, как ты попал к этому работорговцу.
– Я не раб, и никому не принадлежу, – нахмурился я.
Платон Алексеевич взял кружку и налил мне чая:
– Извини, если обидел, просто Бал действительно торгует людьми. Если кому-то нужны работники, все обращаются к нему. Он всех считает своими, поэтому его здесь так и кличут «Работорговец».
Капитан налил чая и себе и сменил тон на деловой:
– Что ж не буду тебя вопросами о себе мытарить, захочешь сам расскажешь… Давай тогда по делу. Ты машины ремонтировать умеешь?
Услышав его вопрос, в моей душе вспыхнула легкая надежда.
– Вот скажи мне тогда, почему у меня вроде все нормально, а давление в котле все равно растет?
Перечислив четыре возможные причины, начиная с самой простой поломки прибора, показывающего давление, до настройки распределительной системы я отпил немного чая.
Платон Алексеевич слушал мой рассказ внимательно и ответом остался явно доволен.
– Хорошо Михаил, что тебе нужно, чтобы неполадку найти и устранить?
– Время да инструменты. Если инструменты у вас есть – хорошо, можно прям сейчас приступить, если нет, то за моими идти придется. Пока буду ходить, стемнеет, а в темноте делать неудобно, так что до завтра придется отложить.
– И сколько тебе времени на ремонт понадобиться, с учетом того что прибор давления мы уже меняли, он новый.
Примерно приставив фронт работ, я ответил:
– За полдня, я все сразу вам переберу, за одно почищу.
– Это очень хорошо, – задумчиво протянул капитан. – А с парусами ты как, знаком?
Видя, что Платон Алексеевич никуда не торопиться и интерес его явно больше чем просто одноразовый ремонт, я взял кусочек халвы и начал рассказывать ему, все: начав с рыбацкого детства и закончив тем, как сам пришел к Балу…
Капитану было очень интересно, он почти не задавал вопросов. Только один раз прервал меня перекрестившись:
– Нужно будет помянуть ребят с «Живого».
Платон Алексеевич похвалил моего отца за мудрое решение уехать из Ейска. К концу моего рассказа он глядел на меня с сожалением:
– Да уж Миша! Вот это, унесло тебя, от родного берега. Но может оно и к лучшему?
Я пожал плечами на его вопрос. Он еще немного посмотрел на меня и, несильно хлопнув ладонью по столу, пододвинулся поближе:
– Я вот что тебе скажу Михаил. У меня в команде сейчас не хватает человека, механика. Предыдущий был мужик рукастый, но погиб, – Платон Алексеевич усмехнулся. – Ты не думай, погиб он не во время работы, а в борделе во Франции. Мы сутки его искали. Что там у него случилось неизвестно, но факт есть факт. Так что сюда мы уже без него пришли, на парусах. Машины не запускали, потому что сам понимаешь, давление растет…
Капитан достал из кармана платок и вытер руки от маслянистой халвы:
– В общем, потому что ты рассказал, вижу, что парень ты опытный, предлагаю тебе занять его место.
Радость и надежда на лучшее будущее медленно начали захватывать меня, но виду я постарался не подавать. Хотя уже был согласен. Условий хуже, чем у меня сейчас, наверное, быть не могло. И все же пожав плечами, с видом, что надо подумать, я протянул:
– Ну…
– Условия у меня такие. Плачу за месяц работы, денег на жилье, еду, одежду хватит. В море мы обычно по три недели, потом неделю или чуть больше отдыхаем, до следующего клиента. Занимаемся мы перевозкой небольших грузов или людей. Что за грузы вопросов не задаем. Далеко не ходим, в основном к грекам да французам. Твоя задача будет машины держать в готовности и когда ветер нам в паруса, здесь на палубе в помощь… Ну, что скажешь?
Выслушав его, я смог, только стиснув губы молча кивнуть, боясь спугнуть удачу.
– Да, еще хотел сказать, – продолжил капитан, – В команду возьму только после осмотра врача. Сам понимаешь, зараза в море ни к чему. Ты где живешь-то?
– Здесь за городом, в мазанках, – я махнул, указав направление.
– Понятно, давай тогда сейчас иди к себе. Завтра с утра приходи и приступай к ремонту, я предупрежу Пима, что ты придешь. Ребята здесь по очереди ночуют, сторожат. Так что, если что, можешь первое время здесь пожить. Все одно лучше, чем в бывшем лепрозории, – капитан бросил взгляд в сторону моего жилища. – Ну а дальше как захочешь. Да еще, первая зарплата твоя будет меньше на семь лир, это палата Балу, за то, что он тебя привел.
Я ничуть не расстроился от последнего, что сказал капитан, потому что был окрылен и готов прямо сейчас приступить к ремонту, голыми руками. Но так как Платон Алексеевич стал теперь моим начальником, капитаном, необходимо было выполнять его указания. Сказано: «Иди к себе», значит надо идти к себе.
Встав из-за стола, с переполняющей меня радостью, я почувствовал, как по мне пробежала легкая дрожь.
– До завтра, – дрогнувшим голосом произнес я и, услышав в ответ тоже самое, направился к себе.
Подходя к мосту, издали я посмотрел на Бала. Которому как получалось теперь, был должен целых семь лир. Он все также лежал на лодке и наблюдал за движением в цепочке людей, возле транспортника из Голландии.
Глава 17
По дороге к дому я зашел в кафе пообедать, заказав в этот раз, чай и сладости. Впервые за все время, мне удалось прийти в бывший лепрозорий засветло. Людей в доме почти не было, за исключением нескольких выпивавших бывших военных. Они сидели за столом и о чем-то громко спорили, допивая третью бутылку дузика.
Люди по-разному переживали эмиграцию. Некоторым было тяжело привыкать к новой жизни. Кто-то потихоньку начинал спиваться. Вечерами бузотёры в пьяных спорах даже устраивали драки. Правда, чаще всего культурно – не в помещении, а на улице. Драчуны валялись в пыли, кряхтели, но всегда без какой-то сильной злобы друг на друга. Потом они садились за стол, обнимались и пили за здоровье.
Видимо это наш традиционный способ выпускать пар. Дать кому-нибудь в рыло, потом обнять его, облобызать и, если на душе не полегчало, повторить процедуру. На предложение присоединиться к ним я всегда вежливо отказывался.
Заглянув под свой топчан, я провел инвентаризацию инструментов, которые не трогал все время, пока работал грузчиком. Все было на месте, за исключением не большого молотка, который ходил по рукам с первого дня нашего пребывания здесь. Его можно было и оставить, в любом случае на шхуне был какой-нибудь инструмент:
Парень, которого поглотил бордель, наверняка не таскал его с собой, думал я.
Легкая волнительная дрожь, которая преследовала меня всю дорогу до дома, прошла. Рассуждая уже более спокойно, я принял решение устроить стирку и помывку. Тем более завтра меня должен будет осматривать врач.
Сняв с себя все вещи и надев шинель, я отправился к умывальникам. Мыла оставалось совсем немного, но хватило, чтобы помыться и постирать одежду. Даже остался небольшой обмылок. Вернувшись, я увидел, что допившие бутылку товарищи уже спали. Один сидя за столом уткнувшись в локоть, другой смог дойти до своего места.
В доме наступила тишина. Развесив вещи, я лег.
Пока белье сохло, восторженно как мальчишка, я представлял себе наши будущие походы по далеким морям и странам. Думал, что, когда все успокоится на родине, мне точно хватит денег, чтобы добраться до дома. А может, чем черт не шутит, через год или два мы сможем сходить и в Россию. Сейчас-то только оттуда корабли идут.
Мне представлялось, как мы придем в порт Керчи. Я увижу лодку отца. Он будет сидеть и готовить снасти к завтрашней ловле. Подойдя ближе к причалу, я бы тогда крикнул ему: «Отец». Он бы услышав мой голос, начал бы осматриваться и увидел меня на шхуне. Я бы махнул ему рукой. А потом уже дома, сидя за столом со всеми восточными сладостями и подарками, привезенными с собой, рассказывал бы ему о своих походах. Катюша наверняка уплетала бы халву за обе щеки.
Меня так пробрало тогда от этих мыслей, что даже глаза стали влажными.
Часть 2 Глава 1
Утром проснувшись, я одевался быстрее, чем обычно. Даже солнце в этот раз опередил. Оно только еще собиралось осветить все вокруг, когда я был уже готов. Мысленно попрощавшись с этим домом, взяв инструменты и шинель, я бодро зашагал в сторону бухты. С надеждой, что больше мне сюда возвращаться не придется.
Дойдя до угла, из-за которого открывался обзор на всю бухту, я со страхом взглянул в сторону причала. Резко выдохнул, волнение спало, и я обрадовался тому, что, шхуна стояла там же.
Людей на палубе видно не было, скорее всего, все еще спали. Дойдя до лодок, я не сразу начал перебираться к шхуне. Сначала осмотрелся, прочитав название золотыми буквами на ее носу «Elena».
Постояв несколько минут и не наблюдая движения на палубе, я начал по возможности тихо двигаться к ней. Ящик с инструментами, который я переставлял из лодки в лодку, прежде чем перешагнуть самому, гремел железом на всю округу.
Добравшись до борта, я поднял голову и от неожиданности немного вздрогнул. С палубы на меня смотрел Пим. Рыжий бородатый голландец, закутанный в одеяло, зевнув, спросил по слогам:
– Ми-ша?
Я качнул головой. Он протянул мне руку и сначала поднял инструменты, а потом меня.
– Пим, – показав на себя пальцем, представился голландец.
Он что-то спросил меня по-французски, но ни слова не поняв, я помотал головой. Тогда он рукой показал, следуй за мной.
Подхватив ящик со своими инструментами, я пошел за Пимом. Спустившись в трюм, мы узким проходом добрались до небольшого помещения, где стояла машина. Видно было, что все перегородки внутри шхуны были переделаны. Машинное отделение явно было раньше больше. Закрытых кают осталось две вместо четырех, но при этом их видимо удлинили. Не далеко от трюма за занавесом из брезента болтались гамаки.
Пим показал мне на две керосиновые лампы, подвешенные к балке, и ткнул пальцем наверх. Там был не большой самодельный люк, ведущий на палубу. Я распахнул его. В машинном стало светлее. Голландец жестом показал, что сам он будет наверху и удалился.
Перепланировка всей шхуны была затеяна для того чтобы увеличить площадь грузового отсека. Судя по маркировкам на машине, изготовлена она была сорок три года назад в Швеции на заводе «Мотала».
Осмотревшись, я увидел в углу небольшой ящик с инструментами. Вдоль борта стояли два корыта с запасом угля. Налет сажи на стенках и запах мазута, подействовали на меня как успокоительное. До сих пор помню этот запах.
Глава 2
В ремонт машины я погрузился с большим удовольствием. Перебрав и отрегулировав все механизмы, которые отвечали за давление, я начал разжигать топку, чтобы проверить проделанную работу.
– Ну как тебе машина? – вдруг громко со спины пробасил Платон Алексеевич.
Я не видел и не слышал, как он подошел и от испуга вздрогнул так, что задел головой, подвешенный к потолку чайник. Хорошо, что он был пуст.
– Извини, я думал ты меня видел, – усмехнулся Платон Алексеевич.
– Доброе утро, Платон Алексеевич, – потер я голову в месте удара. – Увлекся тут и вас не заметил. Механизм я перебрал, смазал, клапана отрегулировал. Вот запускаю потихоньку.
– Это хорошо. Вовремя. Нам как раз нам нужно перейти к нашей пристани. Давай, как будешь готов, доложи, я в рубку.
Выходя из машинного, капитал позвал Пима. В громкости своего баса, он мог тягаться с гудками некоторых пароходов. Когда он в рубке что-то требовал от конкретного члена команды, его было слышно во всех концах корабля.
Через тридцать минут у меня все было готово, я поднялся наверх глотнуть свежего воздуху и доложился капитану.
– Хорошо, тогда давай, пошли по малой, – скомандовал Платон Алексеевич.
Я спустился назад и, следуя поступающим командам, начал переключать рычаги, с малого на полный в перед и назад. Все работало отлично. Давление было в норме. Сам переход был недолгим и занял у нас минут двадцать.
– Ну все, глуши и поднимайся, – позвал меня Платон Алексеевич.
Я довольный проделанной работой заглушил котлы. Убрал разложенный инструмент и поднялся наверх.
Мы перешли от прежней стоянки на другую сторону бухты и встали у каменной пристани. Она была не далеко от делового квартала, где на набережной вдоль зданий с красивыми вывесками банков и компаний, ходили люди, одетые преимущественно в европейские костюмы. Все они двигались энергично, как будто куда-то опаздывали.
Пим сбросил швартовый канат и окликнул меня. Я посмотрел на него. Он жестами показал мне на трап, лежащий вдоль борта. Мы установили его, после чего Пим спустился в трюм.
Платон Алексеевич вышел из рубки с корабельным журналом в руке, осмотрел палубу и взглянул на часы:
– Сейчас врач придёт, осмотрит тебя, – негромко прогудел он.
Я немного заволновался, хоть и совсем не чувствовал себя больным.
Платон Алексеевич поставил на палубе раскладной столик и стулья. Сев за стол, он раскрыл журнал и начал в него что-то записывать.
В ожидании доктора, я медленно прогуливался по палубе, осматривая мачты и поглядывая на берег, думая увидеть там человека с белой повязкой на рукаве и красным крестом на ней. Но его не было видно. Обойдя вдоль борта полный круг, я остановился за рубкой. Посмотрев на поток людей на берегу, в метрах в ста от нас моё внимание привлекла девушка, идущая по набережной в нашем направлении. Она отличалась от проходящих мимо неё людей в деловых костюмах. У нее была голубая юбка в пол, сверху накинут белый жакет, и ослепительно белого цвета шляпка с широкими полями, обвитая алой лентой.
Неприлично было вот так пристально смотреть на девушек, но взгляда отвести я не мог. Чем ближе она приближалась, тем красивее становилась. Лицо ее было загорелым. Милая улыбка не сходила у нее с уст, озаряя все вокруг. Я даже не заметил, как и у меня, уголки губ приподнялись. Легкая походка, которой она уверенно шла вдоль пристани, завораживала так, что многие из проходящих мимо нее мужчин, не вольно оборачивались, бросая взгляды ей в след.
Когда она подошла совсем близко, к нашей шхуне, то вдруг перевела свой взгляд прямо на меня. Словно ошпаренный кипятком, я резко отвел взгляд, ища под ногами, что взять в руки, делая вид, что я тут не просто так стою, глазею. Но как назло, на палубе было пусто. Тогда я развернулся, чувствуя, что даже покраснел. Подошел к люку, который вел в машинное отделение, и, встав на одно колено, открыл его, заглянув внутрь с умным видом. Из люка повеяло теплым воздухом. Осмотрев отделение сверху, я оставил люк приоткрытым и, слегка обернувшись, посмотрел на берег. Очаровательная девушка из моего поля зрения исчезла.
Глава 3
– Михаил, – раздался голос Платона Алексеевича.
Закрыв люк, чтобы никто не споткнулся, я направился к капитану. Выйдя из-за рубки, передо мной предстала сцена, которую я никак не ожидал. По трапу поднималась та самая очаровательная девушка.
Платон Алексеевич встречал ее, подав ей руку. Когда она вошла на палубу, он приобнял ее за талию.
– Знакомься Михаил. Это Елена Андреевна, наш судовой врач и моя дорогая супруга.
Робко улыбнувшись, я поздоровался и немного покраснел от мысли, что она сейчас будет меня осматривать.
– Не смущайтесь Михаил. А то вы и меня в краску вгоните, – видя мою неловкость, попросила Елена Андреевна. – Я уже давно не видела здесь мужчин, которые краснеют.
Голос у нее был по-девичьи звонкий.
– Почему вы опять не обедали? – обратилась она к мужу, снимая сапожок на каблуке и одевая приготовленные для нее чуни из овечьей шкуры.
– Я, ну, так это… Мы исправимся! – бормоча эту белиберду, Платон Алексеевич пристально смотрел на меня, будто ждал, что я сейчас за него отвечу на этот вопрос.
Но от меня он ничего не дождался. На помощь ему пришел появившейся из трюма Пим. Он, ощерившись, так что стало видно, что у него нет четырёх или пяти верхних зубов, быстро, немного шепелявя, заговорил по-французски.
Елена Андреевна слушала его, улыбалась все сильнее и сильнее. Когда он замолчал, она что-то, спросила у него в ответ и Пим, взорвавшись громким смехом, удалился назад в трюм.
Капитан, то же усмехнувшись, обратился к супруге:
– Вот ты про еду заговорила, теперь есть захотелось. Давай уже быстрее закончим, и может сходим, поедим? – переведя взгляд на меня, он спросил, – Миша, ты голодный?
Рестораны в этом квартале даже на вид были дорогие. До обещанной зарплаты был еще месяц, поэтому я соблюдал экономию. И хоть есть и в правду хотелось, ответил, что пока не голоден.
– Сегодня обедаете с нами, – будто напомнила мне Елена Андреевна. – Отказа я не приму. И сразу предупреждаю, буду задавать вам много вопросов. А то от приезжих с последней эвакуацией дам, ничего интересного не услышишь. Только то, что все было страшно и ужасно. А мне интересно, что там в Керчи.
Глубоко вздохнув, я ответил согласием на её предложение. Понятно было, что с газетами с родины новостей доходило не много. Я и сам бы сейчас с удовольствием узнал, как там дела, в Керчи.
– А может пока вы тут делами занимаетесь, я схожу возьму чего-нибудь и здесь поедим? – предложил Платон Алексеевич, глядя на супругу.
– Хорошо, – согласилась она.
Платон Алексеевич хмыкнул с удивлением. Видимо он ожидал другого ответа от супруги и, словно испугавшись, что она сейчас передумает, начал быстро собираться. Зайдя в рубку, он взял небольшую холщовую сумку и, заглянув себе в нагрудный карман пиджака, направился по трапу на берег.
– Ну что Михаил, через минуту начнем? – предупредила Елена Андреевна, приглашая меня жестом присесть за стол, а сама направилась вниз, в одну из кают.
Через несколько минут она появилась снова. Только уже не в белом жакете, а в темно синем халате. Он явно был ей большой, поэтому рукава она завернула по локоть и подвязала осиную талию ремешком. Шляпку она тоже сняла. Волосы у нее были русые, из-за солнца некоторые прядки выцвели и стали цвета пшеницы на полях. Она несла в руках небольшую деревянную коробочку, с нарисованным на ней красным крестом. Поставив ее на стол, супруга капитана села напротив, и, пристально посмотрев на меня своими голубыми, как небо глазами, заметила:
– А вы не разговорчивый.
Я немного смутился и отвел глаза от ее взгляда:
– Да, нет. Я просто не знаю, что сказать, – оправдался я, стараясь не выдавать легкого волнения.
Елена Андреевна, не сводя с меня взгляда, с сожалением в голосе, поставила мне первый душевный диагноз:
– Скромность в наше время, это очень мило и очень тяжело.
Она встала и, подойдя ко мне ближе, уже без улыбки попросила:
– Откройте рот и скажите: «А».
Осмотр занял минут десять и ничем не отличался от обычного общего осмотра в больнице. Хотя до того момента я в больницу еще ни разу не ходил, не было необходимости.
Елена Андреевна задала мне несколько вопросов, чем болел, когда последний раз нормально ел, спал. Когда осмотр окончился, последовал телесный диагноз:
– Истощение.
Это было заметно и без осмотра. Я вообще полным никогда не был, а тут с такой работой да переживаниями и вовсе превратился в ходячий скелет.
– Это дело поправимое. Трехразовое питание, поменьше нервничать. А в остальном все хорошо. Да и вот еще, – Елена Андреевна достала из кармана халата зубную щетку, – Это вам подарок. У меня осталось в каюте не много порошка. Можете взять.
– Спасибо, большое, – смутился я, глядя на нее как на ангела, потому что вот уже месяц, я чистил зубы пальцем с мылом.
– Пожалуйста, Михаил.
Увидев мой взгляд, она снова улыбнулась, но уже без искры в глазах, стараясь скрыть жалость.
– Позовите, пожалуйста, Пима, он где-то в трюме, – попросила она, взяв из коробки шприц.
Спустившись вниз, я осмотрелся и увидел Голландца в носовой части. Он, разложив канаты по длине, скатывал их по очереди и вешал на крюки.
– Пим, – не громко позвал его я, чтобы не напугать.
Он обернулся, посмотрел на меня. Я показал пальцем наверх:
– Елена Андреевна зовет.
Пим качнул головой, повесил скатанный канат и направился за мной. Выйдя на палубу и, увидев Елена Андреевну со шприцом в руках, я остановился. Пим же вышел вперед и опять заговорил по-французски. Елена Андреевна, посмеиваясь, что-то ему отвечала. После того как он подошел к ней, она обратилась ко мне.
– Болезнь горячих моряков! – набирая в шприц лекарства, сказала Елена Андреевна. – Надеюсь, вас Михаил мне лечить не придется? Знайте, если вдруг с вами такое случиться, лекарство купите сами! А оно дорогое и курс лечения достаточно долгий, одним уколом не отделаетесь.
Голландец повернулся к Елена Андреевне спиной и приспустив штаны обнажил правую ягодицу. Когда она вонзила в него шприц он, слегка вздрогнув, с сожалением промычал:
– Лола…
– Каждый раз, когда я делаю ему укол, он вспоминает имя той, которая его заразила, – поделилась со мной Елена Андреевна, вынув из Пима шприц. – В прошлый раз это была Кати.
Голландец, поморщившись, потер ладонью ягодицу, поправил штаны, отступил пару шагов и вдруг словно поэт, с печалью в голосе продекламировал:
– La chose la plus difficile a guerir est l amour qui a eclate a premiere vue!2
Елена Андреевна посмотрела на голландца с сожалением, потом встала и подала мне старый черный от копоти чайник, попросив полить ей на руки.
Пим потерев пятую точку, цыкая и негромко бурча, наверное, какие-то ругательства, направился назад в трюм.
– Я так понимаю, вы уже закончили? – раздался голос Платона Алексеевича, поднимающегося по трапу.
– Так точно, – доложила, как будто подчиненный матрос, Елена Андреевна. – Михаил здоров, к службе готов, отощал, но это поправимо.
– Отлично! – принял доклад Платон Алексеевич, вторя тону жены, и тоже доложил, – Я как раз взял мяса, хлеба и овощей.
Он выложил продукты из сумки на стол. Потом заискивающе посмотрел на супругу:
– Ну и по маленькой за знакомство?
Елена Андреевна ничего ему не ответив, снисходительно посмотрела, наклонив голову в знак одобрения.
Капитан прошел в рубку и вышел оттуда с небольшой бутылкой дузика. Поставив на стол четыре кружки, он что-то громко крикнул Пиму. Пим услышал его, и из трюма от него послышалась короткое: «Нет», на русском.
– Ну что же, нет так нет, – подытожил Платон Алексеевич, взяв нож, и быстро начал резать овощи на дольки.
– Давайте помогу? – предложил я.
– Нет! – возразила Елена Андреевна, в ее голосе снова появился азарт. – Вы, Михаил, будете сейчас отвечать на мои вопросы! И так…