Борис Рябов
Товарищ Н «Релокант»
Глава 9
Проснулся я от того, что Семен начал запускать машины. Меня слегка мутило от выпитого вчера, я даже не помнил, как уснул. Но зато выспался.
Павел Николаевич тоже не спал. Оба они были уже гладко выбриты и выглядели так, как будто ничего и не пили вчера. Я встал с матраса, который располагался на полу, и сел за стол. В горле было сухо. Поздоровавшись с обоими, я налил себе кружку воды.
Семен снял кипящий чайник с углей, налил кипяток в миску и поставил передо мной на стол:
– Держи, подарок тебе на память, трофейная, – он положил рядом с миской немецкую бритву.
Я умылся, побрился, водички попил, вроде полегчало. Зато время пока я приходил в себя, мы уже почти начали подходить к пристани.
По мере приближения, шум на палубе становился громче, все готовились сойти на берег. Мичман залез в ящик, достал оттуда шинель, в которую были завернуты винтовки, те что сдали за еду, и тоже отдал мне со словами:
– Не знай где тебе спать придется, но вот с ней полегче будет.
Семен еще отдал мне половину лепешки, завернутую в газету. Удивительно это было для меня и как-то трогательно, что ли.
– Если вдруг, как-то это, все хорошо закончиться, приезжайте в гости, – расчувствовался я.
Глава 10
Тяжело было выходить на палубу. Видеть, как приближается берег, на котором суетилась толпа людей. Страшно было до чертиков. В двадцать лет оказаться в другой стране. Языка не знаешь, денег нет, друзей нет. Вернуться домой нельзя! Есть шинель, бритва. Инструмент я свой забрал. В кармане мешочек с часами на золотой цепочке, двумя золотыми перстнями без камней. Вот и всё. Я никогда не думал, что со мной может такое произойти.
В тот день со всех прибывших кораблей по слухам сошло тысяч семьдесят. Нас сразу пытались посчитать, записать. На пирсе нас встречали люди, толи из посольства, толи из предыдущей волны миграции, подчинявшиеся, как я понял, местному правлению.
В Турции ведь тоже, в то время черт знает, что творилось. Вся страна, как побежденная в войне, была оккупирована французскими и английскими войсками, которые считали себя властью, не меньше чем султан.
Сортировка началась бойко. Раненых куда-то относили. Говорили, что отправят их в плавучий госпиталь. Тех, у кого были хоть какие-то материальные средства, размещали по санаториям. У кого ничего не было, но ходить мог и здоров, в основном уводили сразу за город. Там стояли заброшенные мазанки без окон, дверей, только крыши да стены. Я по распределению как раз попал в такую.
Помню, как нашу группу из сорока человек вели туда, через весь город. Это было первое знакомство с Константинополем. Я тогда не столько все разглядывал, сколько запоминал, где что находиться. Отмечая дорогу назад до бухты.
К обеду мы вышли к нашему новому жилищу. Люди конечно ахнули. Но делать нечего, заселившись, если это можно так назвать. Начали даже обустраиваться. Кто-то пытался сделать из найденных досок двери, столы, топчаны. Подаренная мне шинель была очень кстати тогда. Я сделал себе не большую лежанку в углу одной из комнат, лег на неё и перед сном начал думать, что делать дальше…
В первый день я решил, разыскать наше посольство, так как из разговоров в толпе слышал, что туда стекаются все новости с родины и вообще там все свои. Дальше найти место, где продать или обменять содержимое мешочка. На второй день, я собрался идти в порт и проситься на любую работу. Там как раз к этому времени должны были бы принять всех беженцев и приступить к обычной работе. Для этого нужно было узнать, как будет по-турецки «работа», «грузить», «я могу ремонтировать».
Глава 11
Как говорить эти пять слов по-турецки, я узнал в первый день. Проснулся я от ходьбы и шума своих новых соседей. Солнце уже светило. Доев остатки лепешки, я поинтересовался:
– Никто не собирается идти к посольству или может кто-то знает, как туда добраться?
Одному идти было страшновато. В таком городе заблудиться легко. Хорошо, что один из постояльцев нашего нового двора, тоже собирался, как говориться проверить там обстановку.
Я взял шинель, и мы пошли. Спутника моего звали Андрей, ему было на вид лет тридцать. Он был одет в черный немного пыльный деловой костюм, но выглядел прилично. До всего этого кошмара он работал в газете. Был там вроде как главным репортером или руководителем. Оказалось, что прибыли мы сюда оба на «Херсонесе», только он все время пути был на палубе. Андрей примерно знал куда идти, потому что запомнил, что по дороге из порта рассказывал наш провожатый.
Пока шли, мы беседовали о судьбе «Живого». Он интересовался моим мнением о их шансах выжить. Я не знал его очень хорошо, поэтому говорил ему, что шансы точно были, маловато конечно, но были, а то вдруг у него там знакомые, или еще чего хуже родственники, а я тут шансов нет.
Проходя по одной из узких улочек, мы наткнулись на место для умывания. Там было несколько прикрученных к стене корыт с кранами, из которых текла вода. Умыться и освежиться было очень приятно. И вот, наконец, спустя пару часов ходьбы мы прибыли в район Бейоглу на улицу Пера.
На ней находилось Посольство Российской империи. Выше по улице на пару домов от посольства было еще и наше консульство. Это было большое белое здание, на вход в который стояла длинная очередь.
Андрей, которому по дороге я рассказал, как сюда попал, посоветовал мне обязательно выправить здесь документы.
Сейчас это было, наверное, невозможно думал я, глядя на очередь. Она была слишком большой и совсем не двигалась, так что я решил пока не тратить на это время. Но совет Андрея принял как еще одну цель, которую позже нужно будет обязательно исполнить.
На улице было очень людно, по всюду говорили по-нашему. И это немного успокаивало. На воротах посольства висела доска с объявлениями. Мы с Андреем подошли к ней и на одном из них я прочитал:
– Желающих отбыть в лагерь беженцев в Сербии, просят обратиться в красный крест.
Он кстати тоже находился в задании консульства. Как оказалось, там же было и отделение «Российской почты», созданное специально для беженцев. Другое объявление прочитал Андрей вслух:
– В связи с гибелью военного корабля «Живой», просим всех, кто имел родственников на корабле сообщить о них в консульство.
Мы немного постояли, бегая глазами по объявлениям, и отошли от доски, осматриваясь по сторонам. У меня в голове был один вопрос, где узнать перевод нужных мне слов?
Не находя ответа, я спросил Андрея:
– Как думаешь, где можно узнать, как по-здешнему будет, грузить, носить, работа?
– Я думаю вон в той лавке, на углу, где на стекле нарисован тюбик с кремом, видишь?
Я посмотрел на белые надписи на витрине на иностранном языке.
– Вот там спроси у продавцов. Они, если здесь давно, наверняка и русский знают и турецкий.
– Ты куда дальше? – поинтересовался я.
– Насколько я понял, здесь не далеко есть Русское издательство, – печально улыбнувшись и указав в противоположную сторону от лавки, ответил Андрей. – Кто-то же печатает эти объявления и указы. Если найду, буду пытать счастье там, потом назад.
Пожелав друг другу удачи, мы разошлись в разные стороны.
Глава 12
Войдя в лавку, меня обдало приятными ароматами. За витриной, в которой лежали красиво разложенные тюбики, баночки, наполненные белым кремом, стоял одетый в синий фартук мужчина. На турка он не был похож совсем, больше на европейца. Клиентов в тот час у него в магазине не было. Да и я, явно не подходил по описанию, на щедрого покупателя. Сначала я глазел по сторонам, потом начал мяться, думая, как спросить, с чего начать? Но он меня опередил.
– Чего вы желаете молодой человек? – обратился он ко мне с сильным акцентом на русском языке.
– Хотел попросить, у вас помощи, – ответил я, и как только я это произнес, то сразу услышал.
– Денег в долг не даем, – и продавец, нахмурив брови, указал мне жестом на дверь.
Мне было очень неловко. Я ему говорю:
– Мне не нужно денег, но вы очень поможете, если подскажите, как будет по-турецки: «грузить», «работа», «я могу ремонтировать машины». Если вы конечно знаете?
Брови у продавца выпрямились, лицо перестало быть грозным. Он достал из-под прилавка карандаш и небольшой листок бумаги. Протянул его мне:
– Вот запиши, как услышишь, на своем языке. Запомнить сразу будет сложно.
Я подошел к прилавку, взял листок и карандаш.
Когда он начал диктовать мне слова по-турецки, у меня глаза на лоб полезли. Я думал, что выучить эту тарабарщину вообще невозможно. Записав все, я поблагодарил его, сложил листок в четыре раза и положил его в карман. Потом думаю, раз он местный, да и с виду вроде не плохой человек, спрошу у него:
– Где тут можно обменять ценности, на деньги?
– У ваших тут есть свой рынок. Спросите у своих где он. Я не смогу объяснить, – осмотрев меня оценивающим взглядом, ответил продавец.
Я еще раз поблагодарил его, развернулся и направился к выходу.
– Простите, а что у вас ценное? – остановил он меня. – Я могу посмотреть? Если понравиться купить.
Меня охватило легкое волнение, все-таки я здесь один. Бог его знает, сейчас возьмет, всё в карман себе положит, а потом полицию или кто тут у них вызовет. И поди докажи, что это было мое. Да и кому поверят? Чистому и опрятному гражданину или мне – голодранцу без документов, штаны в заплатках. Но с другой стороны думаю, у этого хоть точно деньги есть. Не зря же он тут стоит.
В общем, была не была, я подошел и достал из кармана свои клад и развязав шнурок, выложил на прилавок, золотые часы на цепочке и два кольца.
Продавец, увидев содержимое, присвистнул, потом уставился на меня.
– Это моя оплата за услуги, – пояснил я ему, – Не краденное.
На кольца он взглянул быстро, они его не заинтересовали. А вот часы он разглядывал долго. Проверил завод, установил правильное время. Померил цепочку по длине. Несколько раз открыл и закрыл крышку. Подносил к уху, слушая, как они тикают.
– Сколько вы хотите за часы?
А я не знаю. Какие тут деньги в ходу? Что сколько стоит?
– А сколько вы дадите? – спрашиваю.
Он ухмыльнулся и говорит:
– Одна лира, это сто курушей. Или как говорят ваши – сто пиастр.
Я понятия не имел, много это здесь или мало. Но вспомнил, как учила меня торговать моя тетка, жена дяди Гриши. Когда она работала в лавке, я бывало помогал ей. Она говорила так: «Чтоб с ценой не ошибиться, спроси человека, сколько он даст, потом прибавь столько же. Если человек брать откажется, скинь четверть от того что ты накинул. Но не больше».
Поэтому я сделал насколько можно серьезное лицо и говорю:
– Одна, это мало совсем. Вещь то хорошая. За две отдам.
Продавец, положив часы на мешочек, скривил губы:
– Нет. Две много. Не возьму.
– Ну, хорошо, – говорю, – Давайте тогда одну лиру, семьдесят пять пиастр и кусок мыла.
Я указал на витрину, где лежало видимо несколько его сортов.
– Лира и шестьдесят пиастр. Больше я не дам.
– По рукам, – согласился я.
Он сунул руку под фартук и достал оттуда горсть монет. Положил их на прилавок, вслух отсчитал мне из них одну лиру и шестьдесят пиастр. Потом наклонившись под прилавок, достал оттуда небольшой кусочек мыла.
С видом знатока я сложил монеты в мешочек вместе с кольцами и положил в карман. Взял мыло и, в очередной раз, сказав спасибо, вышел из лавки.
Ну что думаю, к полудню я уже закрыл все дела, которые себе наметил. Еще и барахолку не пришлось искать. Стоять там. Неизвестно продал бы, что или нет. А так, вот считай, тарелка борща в хорошем ресторане стоила тогда десять, двенадцать, пиастр. Так что получается, я часы променял, на шестнадцать тарелок борща. Маловато конечно. Но были места, где можно было поесть и за шесть монет. Да еще и мыло у меня было! Настроение немного повысилось.
Выйдя из лавки на улицу, я осмотрелся. Навстречу мне по тротуару шла пара. Мужчина военный в форме, в до блеска начищенных сапогах, вел под руку милую девушку. Я услышал, что они о чем-то нехотя спорили, говорили они на русском и шли в сторону консульства.
– Подскажите, пожалуйста, как тут добраться до порта? – прервал я их беседу.
– Идите вниз по улице и держите курс на Галатскую башню, а там все увидите, – указал мне военный.
Девушка же с горечью вздохнула и обратившись к своему спутнику жалобно его укорила:
– Видишь милый, даже, этот молодой человек, уезжает от сюда. Я тоже хочу… в Париж!
Военный засмеялся от её слов, и пара продолжила свой путь.
Я же, подумав, что пока дела складываются удачно, решил осмотреть, куда я завтра пойду говорить слова, написанные на бумаге в кармане…
Глава 13
Башня была хорошим ориентиром, её было видно почти отовсюду. Круглая, высотой, примерно, метров шестьдесят или семьдесят, из серого кирпича, с множеством окон и балконом на самом верху. Она стояла там уже лет, наверное, двести или триста. Сверху наверняка было видно весть Стамбул и Босфор. Скорее всего, она была раньше дозорной.
Потом я слышал, что очень давно, местный изобретатель сделал себе крылья и прыгнув с нее, перелетел на них через пролив. И что удивительно остался жив. Смелый чудак думал я о нем. От места где стоит башня, километра полтора, до того берега. Может чуть больше.
Идя по дороге к порту, я глазел вовсе стороны. Хоть до этого я видел иностранные суда и самих иностранцев, но не в таком количестве, сколько их было там! Здесь французы с англичанами, чувствовали себя совсем как дома. Кроме них было еще море национальностей: индийцы, японцы, африканцы. Люди и флаги со всех континентов.
Когда я вышел из района Бейоглу, где вокруг консульства селились в основном русские, к Галатскому мосту, то обомлел. Пока шел туда планировал, приду с утра, обойду все причалы, но увидев их количество, подумал, хорошо, если четверть от них. Многочисленные пристани, пирсы, большие доки находились по обе стороны бухты Золотой рог, соединённые между собой мостом. Проход по мосту оказался платным, чтобы попасть на другой берег нужно было отдать одну монету.
Флотилия, на которой мы сюда прибыли ушла, но кораблей в бухте меньше не стало, их заменили другие суда. Я подумал при таком-то масштабе, рабочие здесь наверняка нужны. Даже если эти рабочие знают всего три слова.
Недолго прогулявшись вдоль берега и осмотрев виды Босфора, я отправился к своему новому жилищу. По дороге мне приглянулось одно кафе. Как раз настало время обеда и уже хотелось чего-нибудь перекусить. Столики те, что внутри, были заняты, и мне пришлось сесть снаружи. Из кафе ко мне вышел официант турок. Он, посмотрев на меня, спросил:
– Русски?
– Русский, – настороженно ответил я.
Он дал мне листок, на котором карандашом, печатными буквами, на русском было написано меню. Из пяти позиций мне приглянулся суп из требухи за четыре монеты и лепешка за две.
Скорее всего, я был не первый российский подданный, не знающий языка, поэтому хозяева и попросили кого-то написать эту бумагу. Это было здорово, потому что избавило меня от лишних объяснений.
Пока официант ходил за едой. Я сидел и думал, что вообще все, что со мной происходит сей час – это удивительно. В первый раз я сидел в кафе. До этого-то я всегда ел дома или брал еду с собой. Странное чувство было и потому, что не было здесь начальников, чинов, комиссаров. Мне никто не указывал что делать.
Бывший директор газеты шел со мной через весь город, вел беседы, умывался из одного крана. Офицер с дамой вежливо подсказал дорогу. Меня никто не подгонял, обязательств у меня не перед кем не было. Я мог поесть, дойти до своей лежанки и лечь спать. Дома такое и вообразить себе было сложно.
А что в Керчи происходило тогда, я вообще даже представить не мог. Только надеялся, что с родными все хорошо.
Еда была на первый взгляд не очень. Не сразу я к ней привык. Суп, например, тот с чесноком, и зачем-то с уксусом. Но в целом съедобная восточная кухня. Это кафе я отметил потому, что оно находилось по дороге, и вечерами после работы здесь можно было бы ужинать.
Когда официант выходил забрать плату и тарелку, я решил опробовать на нем свои новые познания. Достал листок и прочитал в нем слово – «телисма», через черточку у меня было написано «работа».
Турок широко улыбнулся и сказал:
– Ис ёк.
Еще и руками на всякий случай показал, что работы здесь нет.
Слово «Ёк» я сразу понял, ну что ж думаю ёк, так ёк. Отдав ему монету с отчеканенной десяткой и получив сдачу, я отправился к себе.
Дойдя до нашего общежития, я взмок. Меня посетила мысль, что ходить вот так каждый день конечно далековато. Да еще и с инструментами. Хотя было не ясно, пригодятся ли они мне вообще. Поэтому пока я решил их с собой не брать.
Войдя в внутрь дома, я оценил, как за время моего отсутствия все преобразилось. Во-первых, на входе появилась дверь. В центре большой комнаты сколотили большой стол, на котором стояли пустые железные котелки и кружки. Повсюду на натянутых веревочках сушились постиранные вещи. За домом появился каменный очаг, где со своими дровами можно было нагреть воды. Воду таскали из ближайшего места для умывания, которое оказалось совсем не далеко.
Заглянув под свой топчан, я увидел, что инструменты стояли на месте. Расстелив шинель, я прилег и ни о чем не думая, просто лежал, наблюдая за передвижениями своих сожителей. Вечером кода начало темнеть, я сходил к умывальникам постирал брюки, рубашку и искупался. Хорошо, что на улице было градусов десять или пятнадцать.
Закутавшись в шинель мне было совсем не холодно. Войдя в дом, я повесил свои вещи на гвоздики над окном, на которых, наверное, раньше висела шторка. Улегся поудобнее и, наслаждаясь пряным ароматом, который исходил от меня из-за душистого мыла, уснул. Так прошел мой второй день в Константинополе.
Глава 14
Проснувшись с утра с первыми лучами солнца, я снял высохшие вещи, оделся и перекрестившись на солнышко потопал в порт. Город еще только просыпался, людей на улицах почти не было. Только бездомные собаки пересекали мне дорогу, выныривая из узких не мощёных проулков.
Вчерашнее кафе было еще закрыто. Не столов, не стульев на улице не стояло. Дойдя до Галатского моста, я осмотрелся. С моей стороны бухты стояли в основном прогулочные пароходы, конки и рыбацкие баркасы. Еще была верфь, но туда не зная языка соваться было бессмысленно.
Основная работа вилась на другой стороне, так как там стояло несколько транспортных кораблей. Люди вокруг них суетились, что-то подвозили и отвозили оттуда. Пришлось отдать один куруш на мосту, чтобы попасть к ним на другой берег. Пристаней там было несколько. На ближней, что я видел, уже заканчивал погрузку сухогруз. К другой пристани подальше, такой же сухогруз только подходил. Я направился к подходящему кораблю, по дороге высматривая какого-нибудь местного бригадира или собравшуюся возле причала группу людей.
Подойдя поближе, я заметил такую бригаду из примерно пятнадцати человек. Они стояли не далеко от причала, возле двух небольшие перевернутых лодок, которым, скорее всего здесь чинили дно. На одной из лодок, возвышаясь над остальными, сидел человек. Он был в сером халате и черных шароварах.
Я шёл и проговаривал в голове: «Телисма, телисма, только бы не услышать, Ёк». Как только подали трап, бригадир соскользнул с лодки и резво зашагал к короблю.
Ростом он оказался ниже среднего, мне, наверное, по грудь. Я-то, тогда был метр семьдесят. В халате почти до земли и шароварах, этот человек выглядел как-то смешно, что ли. Похож на «Маленького мука» из сказки. Только взрослый на вид лет пятидесяти.
Когда я дошел до этой бригады, то встал не много в стороне, всматриваясь в лица, пытаясь найти соотечественников. Но понять кто тут, кто по национальности было сложно. Вдруг один из них, обратив на меня внимание, сказал:
– Сейчас Бал подойдет, с ним поговори, – махнул он рукой, указав на ушедшего бригадира.
Парень, который мне подсказал, оказался русским, из первой волны миграции.
Бал как раз, видимо проведя переговоры по цене, подозвал всех к себе. Он что-то недолго им объяснял, показывая руками. После того как он замолчал, тринадцать человек одновременно склонив головы, начали подниматься на борт. Еще несколько отправилась в сторону к недалеко стоявшим ручным тележкам.
Сам бригадир направился назад к лодкам. Медленно приближаясь, он считал деньги, перекладывая их из левого кармана халата в правый. Иногда останавливаясь, он посматривал на меня. Когда он дошел до своего трона, я подошёл нему и говорю:
– Телисма?
– Рус? – буркнул он прищурившись.
Не зная, как «да» по-ихнему, я закивал:
– Рус, рус.
Он перестал щуриться, внимательно осмотрел меня и не спеша забрался назад на лодку. Расположившись на ней как падишах, он лениво спросил:
– Что мочь?
Ну думаю, он, наверное, по-нашему понимает, говорю ему:
– Грузить, ремонтировать машины могу, – начал вспоминать вообще все, что делал когда-то в жизни, – Красить могу, чистить дно лодок…
Выслушав меня, он задумчиво попробовал выговорить:
– Ремо…, ремон… – но слово «ремонтировать» так и не осилил.
Я достал из кармана бумажку и прочел:
– Онарюм макине, – что значило «ремонт машины».
Никакой реакции на мой турецкий не последовало. Бал, по-прежнему, смотрел на меня вопрошающим взглядом. Не сдаваясь, я решил как-то на руках ему объяснить. Начал показывать ключи, гайки, целую миниатюру ему там забабахал. Местами от моего спектакля он даже посмеивался и после того, как мой артистизм совсем иссяк, он указал пальцем на пришвартованный корабль:
– Грузить, – показал на пальцах двадцать и добавил, – Куруш.
Поджав губы и кивнув в знак согласия, я, опустив глаза, отправился к ребятам, которые уже начали выносить мешки, с непонятным содержимым. Мы таскали и складывали их возле одного из ближайших навесов.
Пока я ходил с мешками на плече думал, что очень плохо, что все люди говорят на разных языках. Может быть, если бы все говорили на одном языке, то договариваться между собой было бы проще. Хотя мысль эта была спорной. В России вроде все говорили на одном языке, но это не спасло её от гражданской войны.
За день мы разгрузили три таких корабля. Я получил шестьдесят курушей, и когда солнце начало садиться, отправился домой, отдав на мосту дань в одну монету.
В кафе я съел две тарелки супа, две лепешки, и еще взял с собой лепешку и кебаб на утро. Отложил одну монету для прохода завтра через мост. От сегодняшнего заработка у меня осталось ровно тридцать курушей.
В общем, от хорошего вчерашнего настроения, у меня не осталось и следа. Учитывая длинную дорогу, до шинели я можно сказать дополз. Перспектива вырисовывалась грустной: работа в поте лица за еду.