Б. Н. Алмазов
Психология проблемного детства

© Алмазов Б.Н., 2009

© Оформление Дата Сквер, 2009

Предисловие

Человек, которого воспитание должно реализовать в нас, – это не тот человек, которого создала природа, но тот, каким общество хочет, чтобы он был, а оно хочет, чтобы он был таким, как требует внутреннее устройство общества.

Э. Дюркгейм

Эта книга предназначается школьным психологам и педагогам. Она будет интересна и полезна тем, кто работает с детьми. Мы постараемся сосредоточить внимание специалистов прежде всего на конкретных профессиональных задачах.

В отличие от других специалистов, которым достаточно установить психологический статус на текущий момент времени (в интересах заказчика) или заглянуть в прошлое (в интересах клиента), педагогам и школьным психологам важно и нужно предвидеть, что даст та или иная воспитательная мера в будущем. Каждый взрослый прекрасно знает, что добиться послушания не так уж трудно, пока дети не выросли. Но чаще всего потом мы получаем вовсе не то, на что рассчитывали. Так что прогноз – важнейшее из умений, которому нужно научиться перед тем, как переступить порог школы. Этой задаче мы и намерены посвятить наши усилия.

Когда речь идет о развитии личности – это требует определенной энергии, жизненной активности. Итак, всякое развитие требует энергии, жизненной активности в движении навстречу культуре, когда речь идет о личности. У энергии должны быть источники. Первый из них – темперамент. Он еще никак не привязан к личности, его сила означает лишь особенность высшей нервной деятельности, которая есть у любого теплокровного животного. Так что его роль, скорее всего, косвенная и опосредованная. Второй – любознательность. Здесь речь должна идти о мощности энергетического потенциала серого вещества головного мозга, результатом деятельности которого выступает интеллект. Каждый знает, что при прочих равных обстоятельствах одни с детства предпочитают узнать новое и обрадоваться, а другие – увидеть знакомое и успокоиться, нисколько не тяготясь монотонностью впечатлений повседневной жизни. Третий связан с так называемым стадным инстинктом (по выражению А.В. Луначарского – основой любой морали). Стремление к отождествлению – мощный источник социальных побуждений, из которого питается вся педагогическая практика. Дети хотят быть в семье, коллективе и среде, так что если учитель ставит досягаемую задачу в зоне ближайшего развития, стремление к когнитивному консонансу гарантировано. На этом строится воспитание навыков и привычек. Когда задача неподъемна, энергия развития уходит на строительство самых разных психологических защит. Четвертый определяется потребностью в отчуждении, когда либидо и самосознание оторвут внешние значения от внутренних смыслов. Наступает время просвещения. Общество заинтересовано придать эгоизму отчуждения нравственные формы (ценности, идеалы, убеждения), полагая, что сейчас уместно не принуждение, а приобщение.

Эти источники можно назвать доброй энергией. Она нормальна и естественна. Но есть еще пятый источник, энергия которого питает так называемые неконструктивные побуждения, которые окрашены чувствами страха, тревоги, неуверенности в себе, тоски и злобы. От природы они в личность не переходят. Они созданы, как это принято говорить, ненадлежащим воспитанием. На нем мы и сосредоточим основное внимание. И поскольку в названии книги ключевым понятием выступает проблемное в развитии, этому термину следует придать то значение, которое отвечает поставленным нами задачам.

В литературе используется много терминов, которые с той или иной стороны освещают отклонения от нормы. Достаточно вспомнить психическую средовую дезадаптацию, дефектологию, патохарактерологию, социопатичность, патопсихологию, чтобы представить себе масштабы феноменологического пространства, в которое мы намерены вступить. Поэтому нам нужно вычленить именно то, с чем мы намерены работать. И за основу взять представления об аномальном тех, кто реально формирует развивающуюся личность: родителей, педагогов, врачей. У каждого из них свои цели, которые они достигают собственными методами, не спрашивая совета психолога, да и друг друга.

Родители озабочены послушанием, благодаря которому остальное приложится. И когда все нормально, им бывает вполне достаточно собственного опыта (как они считают), чтобы обеспечить правильное развитие. Педагоги сосредоточены на успеваемости. Врачи обязаны снижать болезненность.

На рис. 1 мы постарались наглядно представить нашу позицию.

Рис. 1

Так, например, в зоне пограничных состояний находятся дети, которым необходимо сотрудничество по меньшей мере двух заинтересованных взрослых. Но как правило они не очень к нему стремятся и стараются переложить ответственность друг на друга за возникшие проблемы адаптации. Психологу приходится выступает в роли координатора усилий. Дети, которые находятся в центре обозначенного пространства, так называемые аномальные – их специалисты отдают так или иначе психологу. Ему приходится, с одной стороны, сопровождать их по жизни, поддерживая морально, с другой – вмешиваться в социальную обстановку, отстаивая интересы тех, кто не может самостоятельно справиться с трудными обстоятельствами самостоятельно. Ему приходится многое брать на себя. Мы надеемся, что в этом трудном деле наша книга будет ему полезна.

Глава 1. Психология обычного воспитания (онтогенез личности)

Детство в тягость человеку.

Ж.П. Сартр

У каждого народа свои представления о целях воспитания. Это зависит от того, как варьирует концепция человека в различных обществах. «Ведь древние, – как писал Э. Дюркгейм – также думали, что создают из своих детей людей точно так же, как и мы. Если они отказывались видеть себе подобного в чужестранце, это как раз потому, что в их глазах только воспитание гражданской общины могло создать истинно и собственно человеческие существа. Но человечество они понимали по-своему, не так, как мы. Любое более или менее значительное изменение в организации общества влечет за собой такое же по значению изменение в понятии человека о самом себе». Тем не менее, каковы бы ни были принципиальные установки, личность всегда формируется в трех сферах: семье, среде и системе. Именно там она перенимает культурную традицию своего народа. Когда мы говорим о ненадлежащем (плохом или небрежном) воспитании, то чаще всего имеем в виду конфликты значения именно в них, считая повод («длинный перечень взаимных слез, упреков и обид») настоящей причиной девиантного развития. Для обыденной жизни такой подход действительно приемлем. Нехорошо, когда ребенка в семье не любят, в коллективе третируют, а во дворе издеваются. Это факт и с ним никто не спорит. Но бывают обстоятельства, когда корни социальной дезадаптации уходят гораздо глубже. Когда, по выражению Ф.М. Достоевского, «шатаются основы» самих воспитывающих институтов. Общество выходит за рамки сложившихся стереотипов, и взрослые теряют уверенность в себе. Прежние рецепты не работают, а новых еще нет. К сожалению (для педагогики), наше общество переживает именно такое время. Мы перенимаем европейскую модель уклада жизни с присущими для нее смыслами поведения (что и раньше пытались сделать, но всякий раз безуспешно). Прежде чем начать систематическое изложение материала, необходимо отвлечься от проблем индивидуального воспитания (онтогенеза) и обратить внимание на проблемы в самой воспитывающей сфере (заняться вопросами филогенеза личности как свойства национального характера).

Это вызвано тем, что советская наука не просто не принимала европейскую традицию в психологии (а нынешний психолог читает, в основном, книги из-за рубежа), но и активно боролась с «тлетворным влиянием Запада». Достаточно вспомнить мнения П.Я. Гальперина – «кризисное состояние характерно для зарубежной психологии практически на всем протяжении ее существования и является следствием недостаточности ее методологических основ» или Л.С. Выготского – «круг этого кризиса очерчен таким образом, что он вытекает из самой природы того методологического обоснования, на котором развивается психология на Западе, поэтому внутри себя он не имеет разрешения», чтобы понять, как далеки мы от европейской культурной традиции. И хотя современное психологическое образование базируется главным образом на ее достижениях, академическая наука не торопится преодолеть имеющиеся разногласия. Они остаются как бы под спудом официально провозглашенной толерантности. Так что каждому специалисту приходится лично работать над собственным профессиональным мировоззрением, ориентируясь на здравый смысл больше, чем на отвлеченные знания.

О субъектах воспитания

Индивид в своем развитии (онтогенезе) повторяет развитие вида (филогенез). Эту закономерность эволюции, сформулированную учеником Ч. Дарвина, Е. Геккелем, можно проследить и в психологии. Национальный характер с присущей ему традицией формирует личность отдельного человека в строгом соответствии с установками суровых предков. И пока человек развивается в отведенных для этого рамках, он чувствует себя довольно комфортно. Напряжение появляется, когда он выходит за них или попадает в непривычные обстоятельства. Если такое случается по своей воле, скептическое отношение современников не заставляет себя ждать. Оказавшись волею судьбы на чужбине, люди вынуждены долгие годы чувствовать себя новичком со всеми вытекающими из этого статуса проблемами психической средовой адаптации. Но бывает в истории время, когда народ примеряет на себя модель жизненного уклада, взятую со стороны. Тогда подражание тому, что не усвоено с детства, ложится тяжелым грузом особенно на молодежь. Те, кто воспитывает, должны уверенно соотносить общепринятые значения с внутренними смыслами поведения, и если это у них не получается (все чувствуют себя новичками), дети, ощутив приближение «огня губительной свободы», начинают метаться в поисках психологической защиты. Достаточно вспомнить повальную токсикоманию наших отроков 11–13-летнего возраста, предшествующую наступлению перестройки. Никто ее причины не исследовал, и о том, что она была, как бы забыли. В условиях глобализации, ориентированной на европейскую культурную традицию, многие народы, привыкшие воспитывать подрастающее поколение в идеологических границах (сословных, классовых, религиозных, расовых и т. п.) чувствуют ощутимый дискомфорт, утрачивая почву под ногами. И наша страна не исключение. Граница между Европой и Азией проходит не только по нашей территории, но и по психологии национального характера тоже. Мы много лет вроде бы стремимся к сближению с Европой, но оно не идет дальше более или менее формального сосуществования. И в наши дни, когда мы твердо нацелились на демократию по европейскому образцу, нам в очередной раз нужно соотнести, в какой мере наша культурная традиция сопоставима с их воспитывающими институтами.

На Западе залогом и условием психический средовой адаптации выступает утрированный (по нашим меркам) индивидуализм. Как отмечал Э. Дюркгейм «мы с вами живем в стране, не признающей никакого властелина, кроме общественного мнения. У каждого из нас существует настолько преувеличенное ощущение своего Я, что мы не замечаем границ, сжимающих его со всех сторон. Создавая у себя иллюзию о собственном всемогуществе, мы стремимся стать самодостаточными. Вот почему мы видим свое достоинство в том, чтобы как можно сильнее отличаться друг от друга и следовать каждому своим собственным путем». Возвращаясь к ассоциациям с биологией, следует считать, что в основе адаптации у людей такого склада должна лежать устойчивость (в психологии – способность к отчуждению). Для нас же важнее изменчивость, в основе которой лежит способность к отождествлению. В природе существует различие между теплокровными (которые тратят массу калорий на поддержание температуры тела, зато могут идти, куда хотят) и холоднокровными, чей организм способен жить в широком диапазоне температур, но лишь в привычной среде. Недаром проблемам сосуществования мышей и лягушек (нонконформистов и конформистов) посвящено множество сказок, с помощью которых предки воспитывали подрастающее поколение. В древности преобладали воинственные сюжеты, современники предпочитают толерантность (герой мультипликационного сериала Шрек популярен, без преувеличения, во всем мире), но все приходят к выводу, что с имеющимися различиями приходится считаться, хотим мы этого или нет. Фатальны они или преодолимы эволюционным путем, мы и рассмотрим на примере среды, системы и семьи.

Первым воспитателем человека является среда. Та община, из которой вышли все ветви цивилизации. Первобытная, когда племя старалось отгородиться даже от соседей пресловутой «ненавистью варвара к чужаку», а затем – участница все более сложных социальных отношений. И пока все потребности удовлетворялись «на месте», порядок жизни зависел больше от характера племени, чем от рациональных установок. Когда стремление к расширению жизненного пространства заставило искать более совершенные формы организации социума, появилось государство. Естественно, оно повторило привычный стиль отношений, но на более высоком уровне. Властвующий слой представлял собой управляющий клан, отношения в котором соответствовали неким общим закономерностям такого объединения:

а) волеизъявление свободно лишь в рамках традиции;

б) межличностное сцепление эмоционально (аффилиативно), что делает конформизм не зазорным;

в) самооценка зависит от близости к лидеру;

г) роли распределены и конкуренция не поощряется;

д) проникновение в клан извне возможно лишь при наличии вакансий;

е) поддержка только своих;

ж) карающая функция изгнания.

Стабильность во взаимодействии с населением обеспечивалась институтами власти:

– казна с централизованным распределением ресурсов (редустрибтивным);

– принудительный труд (барщина) с отчуждением результатов труда в пользу управляющего слоя;

– наследственная передача социального статуса.

Социальная справедливость обеспечивается отчуждением собственности, когда те, кто управляет, лишь пользуются имуществом, но не распоряжаются им, а также правом каждого в источниках пропитания. По исторической легенде, примером такого устройства была древняя Иудея. С течением времени оно трансформировалось в крепостное право и оказалось очень жизнестойким. Во всяком случае, в нашей стране оно удержалось официально до середины XIX века, а неформально присутствует в наших традициях и поныне. Именно среда задает этические принципы как некие ориентиры личностного развития.

Европейцы выбрали иные социальные ценности. Их властители еще в период раннего средневековья отказались от преимуществ, которые дает крепостной уклад, и заменили казну частной собственностью и гражданским оборотом; принудительный труд свободным предпринимательством; правом распоряжаться жизнью подданных поделились с лавочниками. Иными словами, сделали выбор в пользу системы, где главенствуют не институты власти, а институты права. Человек при таком устройстве жизни остается один на один с обществом и государством, получив в придаток к личной независимости «свободу умирать под забором». Общие черты системной организации отношений можно обозначить следующим образом:

а) личностные качества руководителя не играют роли;

б) власть раздается по штатному расписанию;

в) авторитет зависит от компетентности;

г) стиль взаимоотношений не допускает индивидуализма;

д) все участники системы взаимозаменяемы;

е) социальная поддержка – по действующим правилам, а не из жалости и сострадания;

ж) порицание и кара – в форме наказания.

Существующий порядок поддерживается юридическими институтами – совокупностью норм, заключающих однородное содержание и определяющих однородные отношения, в отличие от среды, где право – «инструмент подавления в руках победившего», а «в политике важнее люди, а не аргументы».

Такой шаг обеспечил непрерывный прогресс на многие века, так как человек раскрепощенный, постепенно освобождаясь от пресловутого страха свободы, оказался способен воспринять производственные отношения на качественно новом уровне. О мотивах далеких предков в наши дни судить трудно. Но наблюдая за тем, каких усилий стоит современным авторитарным режимам перестроиться на демократические рельсы, можно полагать, что примерно тысячу лет назад от удобного и привычного крепостного права пришлось отказаться под давлением весьма существенных проблем. Так, защищая «священное право частной собственности», крестоносцы не только очистили территорию, но и отменили крепостное право всюду, до каких пределов дошли. И там оно больше никогда не возобновлялось. Путь от человека общинного к человеку свободному занял несколько веков и проходил сквозь войны, тянувшиеся то тридцать, а то и сто лет. Опыт революций и мировых войн ХХ века, несомненным результатом которых в конечном счете оказалось только падение авторитарных режимов и наступление демократии в странах, потерпевших поражение, не оставляют в этом никаких сомнений.

Пройти в своем развитии путь от общинной зависимости, которая «гнула, ломала и калечила личность», к свободе без социальных гарантий помогла семья. Возникнув как «разрушитель общины», она взяла на себя три основные функции. Как хозяйствующий субъект она олицетворяет «семейно-захватнический порядок» (Ф. Энгельс). «Общинные и частно-семейные отношения – подчеркивал К.Р. Качоровский – находятся в состоянии конфликта. Преобладание одного из них является результатом естественно-экономических причин или отношения к этому вопросу со стороны властей. Если последние не содействуют частной собственности, то общинное начало преобладает. Если семейное начало получает приоритет, имущество (в первую очередь земля) захватывается бессрочно, то есть переходит по наследству, а государство переходит от сбора дани с общины к разверстке подати на конкретные семьи. Со своей стороны семья старается захватить в прочное владение наделы и закрепить свое право на имущество».

Естественно, будучи самостоятельной в материальном отношении, семья выступает и в роли социальной единицы – объединения людей, за которым признается право самостоятельно регулировать внутренние отношения и нести коллективную ответственность по обязательствам или за проступки своих членов.

Хозяйственная и социальная автономия определяет стиль отношений в семье как группе общения. Цементирующим фактором здесь выступает ответственность за тех, кого считают своими членами. И понятно, что в так называемой большой семье с множеством косвенных родственных связей привязанности распределяются неравномерно. Ктому же эмоциональный климат, где любовь соседствует с пресловутым «длинным перечнем взаимных слез, упреков и обид», дополнительно усложняет тему. Тем не менее, именно психологическое единство удерживает семейные традиции в обстоятельствах, когда власти манипулируют хозяйственной и социальной независимостью в политических или идеологических интересах.

Схематично семейные ценности психологического порядка можно представить следующим образом:

• семья ценится людьми как гарант их социальной приемлемости;

• член семьи может безопасно обнаруживать свои статусные установки в уверенности, что его примут таким, как есть;

• на социальную поддержку можно рассчитывать даже на фоне неприязненных отношений;

• чувство долга перед предками и потомками присуще всей родне;

• конфликты в пространстве допускаемой делинквентности разрешаются без участия властей;

• поддержание неискренних ритуалов (ролей-функций) воспринимается как тягостная необходимость;

• лишение сострадания выступает как карательная мера.

Таковы общие контуры, присущие любому цивилизованному обществу. Но у каждого народа семья выполняет еще и своеобразную историческую миссию, от которой зависит ее роль и значение в укладе жизни. В европейской модели цивилизации она была основой феодального строя на протяжении многих веков, пока простые люди в обыденной жизни привыкали не бояться свободы нравственного выбора. Как писал А.С. Пушкин, «Россия никогда не имела ничего общего с остальной Европой, и история ее требует другой мысли и формулы, как мысли и формулы, выведенные из истории христианского Запада. Феодализма у нас не было и тем хуже. Феодализм – частность, аристократия – общность. Феодальное семейство одно. Бояре жили при дворе княжеском, не укрепляя своих поместий, не подавая помощи городам, не враждуя против королей. Но они были вместе, считались старшинством, об их правах заботились придворные товарищи, Великие князья не имели необходимости соединяться с народом, чтобы их усмирить».

В то же время американцы в своем стремлении догнать Европу в психологическом отношении сделали ставку именно на семью. Ей предоставили столько свободы, что на европейцев это производило отталкивающее впечатление (не говоря уже о России, где А.С. Пушкин писал, что никому из критиков существующих порядков не заказано уехать в Америку, где человек с ружьем наглядно покажет, чем отличается гнет самодержавия от принятой там свободы). Американцы быстро переболели средневековыми проблемами и к ХХ веку подошли с народом, готовым приять условия, которые диктует человеку система. И вместе с европейской культурой вступили в фазу, когда семья стала утрачивать прежнее значение. Ф. Фукуяма откликнулся на такие перемены известнейшими социологическими работами, само название которых говорит за себя – «Конец истории» и «Великий разрыв». «В США отношение числа детей, рожденных незамужними женщинами, к числу новорожденных в полноценных семьях подскочило с менее чем 5 % в 1943 г. до 31 % в 1993 г. В наиболее бедных районах очень редко можно встретить ребенка, отец которого был бы мужем матери. В Швеции количество заключенных браков так низко (3,6 на 1000 населения), а количество сожителей так велико (30 % всех пар, что можно утверждать: институт брака переживает долговременный упадок».

В нашей стране семья многие века продолжала оставаться внутри общины практически вплоть до 1917 г. (здесь необходимо заметить, что Российская империя в этом отношении была неоднородна; в центральных и восточных губерниях доля общинного землевладения составляла около 93 %, южная степь – около 80 %, западные и юго-западные губернии – от 13 % до 39 %, Литва и прибалтийские губернии – 0). Пролетарское государство решительно вмешалось в ход исторической эволюции и решило вывести семью на новый уровень отношений, освободив ее от материальных расчетов и забот о воспитании детей (в полном соответствии с установками Манифеста коммунистической партии). Отлучение от имущества не только разрушило межпоколенные связи, основанные на праве наследования, но и своеобразно развернуло материальные интересы в семейных отношениях. Теперь не дети зависели от родителей, а родители от детей (жилье, пособие, льготы и прямые выплаты полагались на ребенка). Примат общественного воспитания дополнил картину. «Каждый советский гражданин уже по выходе из родильного дома получит путевку в детские ясли, из них в детский сад с круглосуточным содержанием или детдом, затем в школу-интернат, а из него с путевкой в жизнь на производство или дальнейшую учебу», – писал академик С.Г. Струмилин в 1964 г.

Скорее всего, у идеологов новой семейной политики были лучшие побуждения, но совершенно не учитывающие естественные закономерности семейных отношений. И получилось, что государство захотело обойтись без этапа созревания личности как качества национального характера в условиях семейного воспитания, а сразу перейти от среды к системе. Образно говоря, не теряя сил и времени на движение по спирали истории, взять и перескочить на следующий виток. В результате оно оказалось в роли некой большой общины с «отцом народа» во главе. Сейчас семья как участник общественных отношений, хозяйствующий субъект и гарант социальной защищенности восстанавливает нормальные традиции, но работа только началась, и с этим приходится считаться.

Итак, мы убедились, что национальный характер в своем развитии движется от тотального отождествления, присущего общине, когда условием социальной адаптации является изменчивость, к отчуждению, свойственному системной организации бытия, где гораздо важнее навыки устойчивости. Темпы этого движения зависят от многих обстоятельств: социальных, географических, политических. И дистанция между продвинутыми и отстающими может быть такой большой, что создается впечатление, будто «мы» и «они» принадлежим чуть ли не к разным видам. Однако, стоит взглянуть на историю через призму психологии, становится очевидным, что эволюционируем мы в одном направлении. Просто нас пока что ничто не подгоняет осваивать навыки социального отчуждения. А когда мы начинаем это делать – вся система воспитания испытывает сильное напряжение от нестыковки филогенетических достижений с онтогенетическими закономерностями. Вполне вероятно, что было бы более адекватно сравнивать «нас» и «их» в качестве людей разного возраста. Тогда мы напоминали бы детей с присущим для тех стремлением к отождествлению, а они – подростков или даже взрослых, которым свойственно не только поддаваться отчуждению, но и управлять им. Думается, что такой переход от биологических аллюзий к педагогическим больше соответствует задачам, которые мы поставили перед собой в этой книге.