Борис Козлов
Лондон, Пикадилли
– Я думаю, и время икристо. Оглянись назад, там годы – комок невнятной субстанции, размазанный по будням. Детали – все эти лица, все эти обстоятельства, страхи и облегчения – они словно тысячи сериальных эпизодов, они просто слиплись и проглочены, просто проглочены неискушенным ртом…
Он замолчал и посмотрел на её губы – сомнений в направлении взгляда у неё не возникло.
– А как надо? – спросила она не без иронии, позабавленная определением “неискушенный” в отношении своего рта.
Он усмехнулся и, прежде чем ответить, посмотрел в окно. Там по-прежнему серо и снова пустился дождь, прохожие на Пикадилли раскрыли зонты.
– Погляди, – сказал он, – каждый из этих шариков, каждая икринка, должен был стать рыбой, гибкой и сильной, и потом несколько лет, целую жизнь, плескаться в море, до последней своей встречи с рыбаком из Бендер-Шаха. Каждая из них была заряжена собственной судьбой, совсем как ты или я, давай будем уважать это.
Соглашаться с мужчиной было частью её работы, она хотела возразить, но промолчала.
– Теперь я делаю правильно? – спросила она через минуту, смеясь глазами, аккуратно перекатывая языком солоноватые маслянистые шарики и старательно раскусывая их поодиночке. Шарики лопались, и она запивала щекотку во рту глотками ледяного брюта.
Час назад, когда в квартале отсюда они слонялись по этажам Хатчардс, вернее, это он блуждал между книжными стеллажами, а она просто стояла, рассматривая черно-белые фото на стенах, вечер казался безнадежным. “Прости, – сказал он потом, уже на улице, осторожно обнимая её за талию, – не сдержался. Видишь ли, это самый старый магазин в Лондоне, и всякий раз…” Она рассеянно слушала его виноватый голос, и ростки симпатии к этому чудаку её порядком раздражали. Довольно странно, но уже часом позже она подмигнула близняшке в зеркале (добрый знак): “ну, как ты сегодня?” Близняшка промолчала, кривя ярко-красный рот, пока рука её подводила губы безупречным, назло шампанскому, мазком. “Конечно, всё дело в этом, ты основательно набралась, сестричка, фи, как же это непрофессионально”. Впрочем, правда заключалась в том, что они иногда случались, нечасто и невпопад, но всё же случались – вечера, когда ей было удивительно хорошо просто быть женщиной в уютно устроенном мире. Она никак не называла это своё состояние, никаких “счастье” или там “безмятежность”, она просто упивалась собой – молодым телом в платье от Эскада и тем, что было на ней под платьем, или тем, чего не было. Вот и сейчас хриплая труба в динамике под потолком всхлипнула напоследок в сдержанном восхищении. Всё верно, сейчас она вернётся в зал, и дюжина голов обернётся синхронно в её сторону…
