bannerbannerbanner
Испанская дивизия – союзник Третьего рейха. 1941–1945 гг.

Борис Ковалев
Испанская дивизия – союзник Третьего рейха. 1941–1945 гг.

Полная версия

При вербовке солдатам и вновь набираемым заявили, что они идут вместе с немцами драться с большевиками, причем они придут на территорию, уже оккупированную, “возьмут испанских детей, которых большевики мучают”, “пройдут парадом по Москве” и вернутся»[33].

Сам процесс вербовки представлялся советской стороной в менее выгодном для нее свете: «Чтобы обеспечить успех вербовки, была мобилизована испанская фаланга. Руководство фаланги разослало всем организациям и воинским частям циркулярное письмо с указанием числа добровольцев, приходящихся на них по разверстке.

Однако если и были случаи насильственного зачисления в дивизию, они не меняют того факта, что большинство завербованных действительно являются добровольцами, в числе которых основное ядро составляют активные фалангисты (студенты буржуазного и мелкобуржуазного происхождения, сыновья землевладельцев, функционеров и бюрократов фаланги, чиновников из государственного аппарата, некоторое число аристократов и т. д.). По крайней мере, к таком выводу можно прийти на основании тех данных, которые имеются о вербовке»[34].

Во время вербовки в Голубую дивизию в каждом регионе страны была своя специфика: «В Мадриде завербовано было примерно 3.500 добровольцев, из коих был образован полк “Родриго”. (Так звали командовавшего этой воинской частью полковника). Почти все добровольцы происходили из столицы. Только ничтожное меньшинство составляли крестьяне из провинции.

Мадридские добровольцы – это в большинстве своем активные фалангисты (студенты, функционеры фаланги из фашистских массовых организаций, государственные чиновники, некоторые аристократы и т. д.). Командный состав в своей значительной части принадлежал к офицерам фалангистской милиции. Кроме того, в дивизию вошло некоторое число авантюристов и люмпен-пролетариев. Об этом дает представление состав военнопленных мадридцев. Из пятерых двое являются фалангистскими студентами, а остальные трое – это посыльный, чистильщик обуви и лотошник, торгующий вразнос фруктами.

В Севилье был сформирован полк “Эспарса”. Здесь среди добровольцев преобладают необразованные, культурно и политически отсталые люди. Имеется довольно значительное число неграмотных и малограмотных андалузских и эстремадурских крестьян 18–23 лет, многие из которых уже служили в армии Франко во время войны. Почти все офицеры служили в легионе и в марокканских колониальных войсках. В Малаге добровольцев, видимо, оказалось очень много. Один из пленных, фалангист, говорит, что там население остается красным и, чтобы набрать намеченное по разверстке число добровольцев, пришлось обратиться к армии.

В Бургосе сформировали полк “Пиментель”. Записались главным образом фалангисты.

В Валенсии сформировался полк “Виерна”. В этой обширной зоне еще труднее, чем в других, было набрать нужное число добровольцев, и недостающих пришлось завербовать из числа военнослужащих. Мало добровольцев дали Кастельон, Альбасете, Таррагона, Лерида и Аликанте. В своем большинстве они фашисты и авантюристы. Валенсия и Мурсия дали много добровольцев из числа студентов, сыновей землевладельцев и т. д., почти сплошь фашистов и кадров фаланги.

В Каталонии завербовано было мало каталонцев. Большинство записавшихся – это проживающие в Каталонии выходцы из других частей Испании.

В Барселоне как будто бы тоже не удалось собрать намеченное число добровольцев, так что пришлось записывать всех желающих»[35].

В предвоенном Советском Союзе было распространено убеждение, что любая война против первого в мире государства рабочих и крестьян обречена на провал. Это объяснялось классовой дружбой всех трудящихся Земли. Поэтому в отчетах всячески отмечались факты, подтверждающие эту теорию: «Имеются такие сведения о том, что гражданское население всячески выражало добровольцам свое неодобрение. Например, в Лериде им не продавали ни табака, ни продовольствия и оскорбляли их. Пленные подтверждают, что каталонцев, записавшихся в дивизию, можно перечесть по пальцам. В этом полку есть немало солдат из сыновей чинов гражданской гвардии. Что касается военнослужащих, то они принадлежат к тем, кто хотел сделать карьеру в армии»[36].

Документ заканчивался словами о том, что «всех имеющихся данных недостаточно, чтобы составить себе точное представление о дивизии, но приблизительно можно сказать следующее:

а) 50–60 % составляют фалангистские кадры и активные члены фаланги;

б) 20–23 % – это авантюристы, деклассированные элементы, а также унтер-офицеры и офицеры армии, желающие сделать карьеру;

в) 15–20 % составляют отсталые крестьяне и безработные, обманутые фалангистской пропагандой насчет легкой войны и записавшиеся в “Голубую дивизию” в поисках выхода из затруднительного экономического положения;

г) ничтожная часть “добровольцев” записалась с намерением перейти на сторону Красной армии, но число таких столь невелико, что установить его не представляется возможным. Большинство перешедших до сих пор на нашу сторону не помышляли об этом, пока не дали себе почувствовать тяжелые условия на фронте, пока не начались морозы и Красная армия не начала обрушивать мощные удары на противника.

Общее число солдат Голубой дивизии по доставленным нам сведениям определяется в 15–16 тысяч.

Об этом предварительном периоде формирования Голубой дивизии можно сделать следующий важный вывод: незначительное, минимальное участие представителей основных слоев испанского населения (рабочего класса и крестьянства). В дивизии совершенно не представлены рабочие крупной промышленности. Нет в ней также рабочих из других основных отраслей производства (металлистов из Басконии и Каталонии, горняков из Астурии, текстильщиков из Каталонии).

Не менее важно и отсутствие в дивизии представителей национальностей (каталонцев, басков, галисийцев). Как указывалось выше, в Барселоне были завербованы главным образом проживавшие там не каталонцы. По выражению пленных, “каталонцев же можно было перечесть по пальцам”. Очень немного было басков и галисийцев.

Подавляющее большинство солдат Голубой дивизии – это кастильцы и андалузцы, а затем меньшее число наваррцев, валенсийцев и т. д.»[37].

В советских документах был весьма подробно рассмотрен долгий путь дивизии из Испании до «новгородского фронта»: «Этот период существования “Голубой дивизии” (14.07–15/20.10.1941 г.) распадается на три этапа:

1. Поездка из Испании в германский учебный лагерь – 4 дня.

2. Период обучения в германском лагере – 35 дней.

3. Переброска из германского лагеря на новгородский фронт – 53 дня»[38].

В процессе допросов военнопленных советское командование интересовали взаимоотношения испанцев с немцами, а также с народами покоренных гитлеровцами стран: «13–14.07. дивизия отправилась в Германию в испанском обмундировании и красных беретах, но без вооружения. На пути, еще в Испании, в одних пунктах дивизию встречали с оркестрами и приветствиями, в других – солдат наделяли подарками. Зато в “дневниках” некоторых добровольцев отмечено, какую холодную встречу им устроили, например, в Вальядолиде и Бургосе, где на станции никого не оказалось. Зато не было недостатка в таких отзывах в адрес добровольцев, что они – сумасшедшие или самоубийцы. Так, в Мадриде популярностью пользовалась поговорка: мы получим хлеб тогда, когда Голубая дивизия будет размолота в муку на русском фронте.

На франко-испанской границе дивизия была встречена плакатами: “Германская армия приветствует Голубую дивизию”. Но французское население встретило “Г. Д.” с заметной враждебностью. Один немецкий офицер во Франции сказал добровольцам: “Эти французы продолжают держаться единого (народного) фронта”. В некоторых местах население встретило проходившую дивизию поднятием вверх кулака (знак антифашистов. – Б. К.), на что испанские солдаты ответили ругательствами в адрес французов. В других местах дело доходило до скандалов. Французы бросали камни в дивизию, солдаты в ответ бросали пустые бутылки, стреляли из пистолетов в толпу и ранили нескольких французов»[39].

Первый контакт немцев и испанцев описывался весьма негативно: «13 июля дивизия прибыла в Графенвер (Бавария), прием был оказан сердечный, но он не носил помпезного характера, как ожидали некоторые добровольцы.

 

В Графенвере вся дивизия была подвергнута медосмотру. 150 человек были отправлены в Испанию как больные венерическими заболеваниями. В Графенвере начались разногласия и стычки между испанцами и немцами в публичных домах и пивных.

Испанские сержанты изнасиловали нескольких немок. Ходили слухи, что их расстреляют, но потом об этом перестали говорить. 8 августа произошел ряд стычек между испанцами и немцами в пивных. В одной из пивных завязалась ссора. Немец, чтобы запугать “гостей”, замахнулся ножом и воткнул его в стол. Тогда испанец схватил пивную кружку и разбил ее об голову местного жителя. После этого испанцев вышвырнули из пивной.

Также регулярно возникали ссоры между сержантами и фалангистами, которых сержанты не любили»[40].

Но в целом испанцы достаточно быстро стали вполне боеспособным военным формированием. «Сразу же в Графенвере дивизия получила германское обмундирование и вооружение и приступила к военной подготовке. Были организованы специальные противотанковые, зенитные, пулеметные, артиллерийские и пр. подразделения. Дивизия была организована по германскому образцу. Начинались военные занятия, теоретическая и практическая подготовка, причем все инструкторы были немцы.

Добровольцев обучали маршировке, стрельбе и разборке винтовки, гранатометанию. Кроме того, с ними проводились тактические занятия и теоретические беседы.

В каждом батальоне был священник, но так как немцы не признавали принятого в Испании порядка, согласно которому полковой священник является капитаном, то эти священники числились рядовыми.

31 июля добровольцы принесли присягу германскому знамени и присягнули на верность Гитлеру. Немецкий полковник произнес речь, а командир дивизии генерал Муньос Грандес в своем ответном слове сказал (слова эти зафиксированы в одном из трофейных дневников. – Б. К.): “Фалангисты в нашей дивизии – это цвет моего отечества…

Единственное, чего мы хотим, это чтобы среди молчаливых могил на русских полях были и испанские могилы”»[41].

1 августа Франц Гальдер записал в своем дневнике: «Прибыл Испанский легион. Он состоит из четырех добровольческих пехотных полков и одного артиллерийского полка.

Укомплектован исключительно участниками войны. Командир легиона Муньос Грандес»[42].

22 августа дивизия оставила графенверские лагеря и погрузилась в вагоны для следования в Сувалки (Польша). Испанцы рассчитывали на быструю победу над Россией, после которой они со славой вернутся домой. Но верховное главнокомандование вермахта уже рассматривало их родину в качестве будущего поля боя (чего, кстати, так боялся Франко). «Только после исключения России как военного фактора можно будет при возможной поддержке Франции и Испании начать в крупных масштабах борьбу против Англии на Средиземном море и в Атлантическом океане.

Однако даже в том случае, если Россия в основном будет разгромлена в этом году, мы будем иметь соответствующие сухопутные войска и авиацию для решающих операций на Средиземном море, в Атлантическом океане и на территории собственно Испании только весной 1942 г.»[43].

В Сувалках было произведено дополнительное вооружение Голубой дивизии. Отсюда 26 августа она отправилась на фронт походным порядком по маршруту Сувалки – Витебск – Новгород, т. е. испанские солдаты прошли пешком по дорогам Польши, Литвы, Белоруссии и России почти 1000 км. Этот поход длился с 28 августа до 14 октября, когда дивизия дошла до Новгорода.

О прибытии нового союзника доложили командующему группы армий «Центр» во время вторжения в СССР генерал-фельдмаршалу фон Боку. 3 сентября он записал в своем дневнике: «Среди всех этих пертурбаций, стоивших мне немало нервов, единственным приятным событием был приезд офицера фельдсвязи, сообщившего мне о приближении испанской дивизии. Его рапорт показался мне забавным, так как он сказал мне примерно следующее: “С точки зрения испанцев, заботиться о лошадях – значит их перекармливать. Кроме того, эти парни режут новую упряжь на брючные ремни и подтяжки, а коробки от противогазов используют в качестве котелков для варки кофе. Из стекол к противогазам они делают автомобильные очки, а винтовки часто сбывают на сторону. Если у испанца мозоли, он прорезает в сапоге дырки, чтобы ноге «было вольно». Из-за прокола в шине испанцы бросают почти новые велосипеды на обочине дороги, а пулемет MG-34 частенько собирают с помощью молотка. «Лишние» детали, которые остаются после сборки, закапываются в землю”»[44].

Вскоре в руки советских чекистов попали трофейные документы, в частности дневники, которые вели испанские офицеры в первые месяцы войны. В одном из них этот многодневный марш описывался так: «Этот тяжелый поход, который закончится переутомлением и неспособностью двигаться дальше, сопровождается недостатком пищи. Мы едим только благодаря ограблению населения в пути. Из 25 лошадей, которых мы имели в начале похода, осталось только 7, так как нечем их кормить и они передохли в дороге. То же происходит и с людьми: слабые остаются в госпиталях или грузятся на повозки. Грустно смотреть, как многие ребята ковыляют сзади, обессилевшие, желающие идти, но не могущие идти.

Мне удалось проехать только 15 км, а затем целый день был без пищи, отчего потерял сознание. Должен отметить, что когда мы выезжали из Мадрида, многие из нас были подлинные добровольцы, а теперь, если бы генерал разрешил, многие желали бы вернуться в Испанию. Мы – как дикие животные. Дисциплина упала.

Имеются сотни и сотни случаев болезней от переутомления и недоедания. Голодные, оборванные и с упавшим духом добровольцы подошли к Новгороду после похода, длившегося 47 дней»[45].

В результате длительных переходов, дождей и первых холодов из строя выбыло 800 человек. Многие повредили ноги, многие заболели. Не замедлили появиться и вши. В Новгород дивизия прибыла, как уже указывалось, после 47-дневного перехода, основательно изголодавшаяся, в изношенной обуви, в рваных шинелях. Конечно, большинство выбывших из строя скоро оправились, но моральное состояние добровольцев пострадало. К тому же в пути были отмечены первые случаи дезертирства[46].

Важно констатировать следующий факт: в Польше местное население отнеслось к дивизии еще хуже, чем во Франции. Об этом свидетельствует приказ, изданный 2 сентября командующим дивизией генералом, который запрещал испанцам разговаривать с поляками и евреями, потому что, «как показала практика, в результате такого общения польское население совершает нападение на солдат.

Кроме того, объясняли командиры своим подчиненным, среди населения есть шпионы, пытающиеся выяснить, куда направляется дивизия. Был уже случай, когда минировали дорогу, в результате чего в полку “Виерна” пострадал 21 солдат.

Возможны также действия красной авиации против испанской дивизии, если она заранее будет знать ее маршрут и остановки. Ввиду этого командиры отдельных частей дивизии должны в населенных пунктах, на остановках, на перекрестках дорог и т. п. принимать все меры к тому, чтобы гражданское население не могло выяснить название части, характер вооружения и другие данные, могущие интересовать врага.

Во избежание нападений, о которых говорилось выше, в тех случаях, когда дивизия ночует в населенных пунктах, запрещается ночью выходить из помещений без разрешения начальника части»[47].

По дневнику солдата 269-го пехотного полка Антонио Руиса Куэста, захваченного в качестве трофея, можно «изнутри» проследить весь путь Голубой дивизии в Россию. Он начинается с первого дня июля 1941 г.: «1.7 – 28 июня 1941 года я и еще три товарища одни из первых записались добровольцами в “Голубую дивизию” в районном пункте Чамбери. После записи нас направили в районное отделение милиции для медосмотра»[48].

Армия – не место для шуток и штатского фрондерства. Еще в Испании добровольцы начали знакомство со спецификой армейского воспитания: «6.7 – Капитан Гаррон бил по морде одного товарища за то, что он вышел из строя без разрешения.

8.7 – В 6.00 совершали марш по окрестностям Пардо. Для всех желающих была баня. После похода в казарме нас снова построили. Исчезла вечная ручка. Лейтенант сказал, что до тех пор, пока не будет найдена ручка, никто не выйдет из казармы. Товарищ У седа в этот момент свистнул. Он не имел никакого желания шутить. Наоборот, он был испуган, капитан Гаррон его уже однажды бил по морде»[49].

Однако подобные конфликты не повод для серьезных огорчений. Ведь вся страна с любовью смотрела на своих героев: «8.7. – Сегодня был медосмотр. Осматривали не так строго, как мы ожидали. Отклонили только четверых.

13.7. – В 5.00 батальон сосредоточен в казарме. В 20.30 батальон с песнями выходит из казармы. На вокзале полно народа. В течение часа слышатся приветствия. Приветствуют Франко и фалангу. Публика преподносит подарки: папиросы, цветы, открытки и т. д. В 11.15 среди энтузиазма и под звуки песен поезд трогается»[50].

Первые часы их дороги в сторону России прошли в духе русской традиции поведения в поездах – за активным поглощением разнообразной пищи: «Мы принимаемся за еду. В 12.30 приехали в Эскориал, где нас встречали с оркестром.

Товарищ Чаперон обожрался фасолью, поэтому его весь день тошнило»[51].

Первые разочарования ждали добровольцев на границе между Испанией и Францией. Французы неподобающе вели себя по отношению к «испанским героям». «С песнями мы прощаемся с Испанией и проезжаем через интернациональный мост. В Андоайне нас встречает военный оркестр. На вокзале вывешен лозунг: “Германская армия приветствует испанских добровольцев”. Проезжаем Сен-Жан-де-Люз, Биарриц, Байонну. Во всех местах можно заметить, что французы – плохой народ. Они грозят нам и встречают приветствиями: “Рот фронт”.

 

Один товарищ разбил бутылкой голову одному французу. Я также швырнул бутылку в другого, но не попал. Нам выдали по 40 франков. Купили 1 кг с четвертью абрикосов и бутылку коньяка. За все заплатили 110 франков»[52].

Наконец негостеприимная Франция осталась позади. Добровольцев встречал Третий рейх: «16.7. – В три часа утра, немного не доезжая германской границы, получили макароны, хлеб, одну сигару и чай с лимоном. В 9 часов утра приезжаем в Страсбург, где нас встречали с оркестром. Немецкий Красный крест нас угощал кофе и чаем.

Начиная с этого пункта, мы следуем по германской территории через германские населенные пункты. Народ приветствует нас вытянутой вверх рукой и криками: “Да здравствует Испания!” На всем протяжении пути народ с энтузиазмом встречает нас»[53].

Место первой дислокации испанских добровольцев несколько разочаровало автора дневника: «17.7 – В 9.00 осматриваем лагерь в Графенвере. Проходим строем перед полковником Родриго. Нас назначили в комнату № 1, павильон 11-А. После этого бежим в лагерь, где пьем пиво. Остаток дня используем для оборудования жилища.

Сегодня впервые был в Граффенвере. Город скучный и маленький. Кроме пива, ничего не выпьешь»[54].

Когда читаешь эти строки, возникает чувство, что волонтеры из Испании рассчитывали отправиться не то на спортивную прогулку, не то на веселый пикник. Но немецкий порядок, тем более военный, никто не отменял. Начались тяжелые будни военной учебы.

В процессе учебы стали происходить и первые конфузы: «Сегодня вечером обнаружили, что у товарища Хосе Синтас завелись вши. Сообщили об этом сержанту. Сержант приказал ему убраться из казармы вместе со своей постелью. Но он такой жук, что не заставил себя долго ждать и вернулся снова.

В 17.00 всеобщая баня в озере. Двух товарищей вытащили полуутонувшими.

До часа ночи нес караульную службу в городе. Арестовали несколько товарищей. Кроме того, всех испанцев, которые ходят в испанской форме, заставляем носить голубую рубашку.

Любопытный случай. Один немец, разгулявшийся с испанцами, схватил со стола нож и бросился на них. В результате один наш товарищ запустил ему в голову кружку пива. Кроме этого, было еще несколько стычек с немцами, во время которых испанцы настаивали, чтобы немцы вышли на улицу.

Стало известно, что отправляют в Испанию группу товарищей – больных венерическими болезнями.

Два товарища подрались. Получаем хлеб на завтрашний день. Ходят слухи, что из Испании придет почта, однако ее не было»[55].

Из дневника хорошо видно, что учебные будни в Германии были весьма однообразны. Его автор отмечает, как их кормили, чем они занимались, какая стояла погода.

В то время испанским солдатам казалось, что их главные проблемы заключаются в плохом питании и излишней требовательности командиров.

Двадцатые числа августа отмечены последними казусами боевой подготовки и долгожданной отправкой на фронт.

«20.8 – В 10.00 построение в полном боевом снаряжении. Полковник Эспарса производит смотр. В это время вырвалась лошадь и понеслась на строй. Два товарища испугались и уронили оружие. Полковник обозвал всех трусами и угрожал распустить батальон. В 14.30 были занятия. Командир говорил о случае, который произошел утром. У товарищей, уронивших винтовки, отобрали оружие. Командир батальона сказал, что те, кто не умеет носить оружие, будут носить метлы, – и отправил провинившихся на кухню. Это были два капрала – пулеметчики.

Вечером готовимся к отправке на фронт. Погружаем боеприпасы.

22.8 – Сегодня отправляемся на фронт. Подъем в 6.30. после того, как полковник осмотрел нас, идем пешком 15 км до станции, на которой погружаемся на поезд»[56].

Воинский состав прошел по Германии быстро и без каких-либо существенных остановок. И вот уже территория Польши. Здесь волонтерам сообщили, что у них, кроме большевиков, есть и другие враги: «23.8 – Прибыли в Хемниц. Здесь к нам прицепили платформы с артиллерией. Сегодня будем в Берлине.

24.8. – Разгружаемся в Сувалках. Разгружаем материальную часть и лошадей.

В расположение отряда прискакала лошадь. Двое товарищей от неожиданности выронили оружие. Полковник пришел в бешенство. Он назвал батальон скопищем старых баб и пригрозил его распустить.

Три товарища заходят в дом и забирают с собой различные вещи. Также отобрали у крестьян двух куриц и петуха.

31.8 – Проходим через район Сувалки. В 16 километрах от этого пункта видели моторизованную итальянскую колонну. Прошли 45 километров. Был очень изнурительный марш.

2.9 – Страшный холод. Бегаем, чтобы согреться. Полковник сегодня сказал, что мы являемся союзниками Германии, а поэтому мы должны быть врагами поляков и евреев, которые не внушают доверия и занимаются всяческим саботажем»[57].

В начале сентября случились первые стычки с местным населением. Дивизия готовилась к долгому пешему переходу по Белоруссии и России.

«3.9 – В одном доме солдат случайно выстрелил. В связи с этим поднялась перестрелка, и взвод пошел в штыковую атаку на дом. Солдат, который стрелял, арестован. Кроме того, наказаны два товарища за то, что воровали табак. Выдали по две пачки папирос и по одной сигаре. Лейтенант читал нам законы из уголовного кодекса.

8.9 – Некоторые, называющие себя товарищами (из Легиона), занимаются реквизициями лошадей. Они заставляют хозяев идти десятки километров, обещая вернуть лошадей. Сейчас их заставили сделать это. Мы возмущаемся этим постыдным фактом.

10.9 – Сегодня некоторые товарищи открыто грабили огороды. Питание с приходом капитана Гаррона улучшилось»[58].

И вот начался тяжелый трехнедельный переход.

«13.9 – подъем в 4.00. в 6.00 выступаем. Пройдя 24 километра, обедаем. На 30-м километре заночевали.

14.9 – Сегодня прошли 28 километров.

19.9 – Подъем в 3.30. Стало слишком холодно.

20.9 – Подъем в 4.00. Любуемся восходом солнца. Находимся на расстоянии 620 километров от Москвы, 1620 километров от Берлина и 102 километра от Минска.

27.9 – Подъем в 4.00. Не доходя до Москвы 465 километров, изменили направление. Идем в направлении Витебска. Ужасно холодно. Авиация красных бомбила полк “Верна”. Прошли 33 километра»[59].

В октябре 1941 г. выпал первый снег. Испанская дивизия понесла первые боевые потери и наконец вышла на линию фронта.

«6.10 – Подъем в 3.00, дошли до окрестностей Витебска. Сегодня похоронили первую жертву в нашей дивизии. Ужасный холод. Проходим через Витебск, который полностью разрушен.

12.10 – В 22.00 выгружаемся. Находимся в трех километрах от новгородской линии фронта. В последнее время получен приказ отойти в тыл к постройкам»[60].

20 сентября недалеко от Смоленска колонну испанцев перегнали машины, в которых ехал генерал-фельдмаршал фон Бок. Вид новых союзников впечатлил его не меньше, чем его командный пункт: «Моя штаб-квартира переезжает в дневные детские ясли на западной окраине Смоленска; в яслях нет детей, зато много тараканов.

По пути встретил испанскую дивизию; непривычная картина для немецкого солдата. Тут и там солдаты привязывают к лошадям или к рамам велосипедов неизвестно где добытых гусей. Их привязывают живыми вниз головой, чтобы провиант сохранялся в свежем виде как можно дольше. Лошади в дивизии находятся в плачевном состоянии»[61].

В официальной истории франкистской Испании вышеперечисленные события трактовались несколько иначе. Вскоре после войны служивший в Голубой дивизии Хуан Бланко выпустил свою книгу воспоминаний, в которой писал следующее: «Поводом для ее написания послужила тоска по тем товарищам, кто был тогда с нами.

Вспоминаются наши горячие споры, тревоги, встречи. Вспоминаются город Новгород, выжженная земля Посада, печальный Отенский монастырь, камни и удивительная ледяная равнина озера Ильмень.

Мои первые впечатления о России относятся к концу 1941 года, когда я, новичок, попал туда. Они возникают в моей памяти, как отдельные яркие вспышки, которые помогают понять, что происходило тогда, так они правдивы и реальны»[62].

Молодые испанские добровольцы ждали быстрой и легкой победы: «С наивным чванством солдаты громко пели: “Судьба России – это вопрос одного дня для нашей пехоты, но в большей степени для наших истребителей танков” (понятно, что автор служил в противотанковом подразделении. – Б. К.). Несколько месяцев спустя их песни стали более пессимистическими»[63].

На победный поход против коммунистической России их настраивали командиры: «Мы собираемся в Россию. Времена нетерпения прошли, мы ликуем, что наконец-то нас отправляют. Среди добровольцев есть и кадровые офицеры, которые являются примером для рядовых этого крестового похода. Некоторые из них: Иосиф Антонио, сержант Максимино Перес – имеют военные награды.

Генерал Муньос Грандес, обращаясь к нам, сказал: “Мальчики, среди нас есть двое награжденных Военной медалью. Не будем им завидовать. Давайте жить по принципу: один за всех и все за одного. Для меня большая честь быть вместе с вами”.

И вот мы готовы к походу. Фаланга построена, зазвучал наш гимн, песня войны и надежды. Всеобщее ликование, руки женщин, протянутые к нашим голубым рубашкам, к нашим плечам, снова эмоции и прощание. И так на всем пути нашего следования, днем и ночью. Даже в маленьких деревнях люди выходят к нам навстречу. Вся Испания осознает значение нашей миссии.

Среди добровольцев всеобщее взаимопонимание, самые теплые товарищеские отношения в рамках дисциплины.

А на границе уже начинается тоска по Родине, и звучит песня: “Виват, Испания! Испания – любовь моя”. Но нет, мы не покидаем Испанию, она всегда в наших сердцах. Мы идем крестовым походом, чтобы еще более возвысить значение старой Испании»[64].

Фалангисты представляли первые дни похода на Россию исключительно в позитивных тонах: «Начало “крестового похода” не разочаровало нас: торжественное пересечение франко-германской границы, цветы, улыбки.

Мы сожалеем, что не знаем немецкого языка, и с нетерпением ждем нашего продвижения вперед. Мы с гордостью можем сказать, что Голубая дивизия полностью готова к бою…

Получая газеты из Испании, набрасываемся на них, чтобы узнать, что происходит в нашей стране.

Мы просыпаемся в шесть часов, немедленно встаем и идем в душ. Завтрак, инструктаж, перерыв, обед. Снова перерыв, инструктаж, ужин, прогулка – таков распорядок нашего дня. Мы стоим лицом на восток с поднятыми вверх руками. В лагере царит приподнятое настроение, идут откровенные разговоры. День проходит с веселыми шутками»[65].

Немецкие друзья по оружию кажутся честными и благородными. Они полностью выполняют обязательства перед своим новым союзником: «Через несколько дней мы получили хорошие новости: нам доставили автомашины, не жесткие военные, а великолепные, совершенно новые. Многие из них имели радио и отопление. Они были реквизированы у Франции.

Мы постоянно получаем почту из дома. Газеты переходят из рук в руки. Мы с нетерпением читаем грозные речи Каудильо, отмечаем, с каким интересом Испания относится к нам, чувствуем гордость за нас, за то, что мы добровольно пошли бороться с коммунизмом. В этом городе мы решили подготовиться к военной жизни, восстановить энергию физическую и моральную. Мы решили помочь мальчикам, жившим в легкомысленном Мадриде, пройти военную подготовку»[66].

Как уже отмечалось, воспоминания Хуана Бланко вышли в начале 50-х гг., в разгар холодной войны. Советский Союз по-прежнему являлся для него главным противником. Только в качестве главного союзника франкистской Испании ему виделся не Третий рейх, а другое государство: «Обучение в Графенвере было организовано на высшем уровне. Даже сегодня эта база является передовой штаб-квартирой американских оккупационных войск в Европе. Только сейчас люди из Арканзаса, Калифорнии не воюют со сталинской ордой, не льется кровь. Вместо этого мы видим очаровательную улыбку, светлые косы, румяные щеки, озорной взгляд, тонкую талию немецких девушек. Возможно, большинство “фройляйн” сегодня уже зрелые “фрау” и вспоминают с радостью и грустью то время, когда здесь стояла дивизия испанских волонтеров»[67].

Даже первые шаги многокилометрового марша не испортили настроения испанцев: «Мы продвигаемся к России. Мы настроили себя на небольшую прогулку через Гродно, Вильно и Смоленск до Витебска. Мы шли и пели: “Мы должны пройти тысячи километров”. В июле – августе 1941 года среди нас бытовало мнение, что коммунистическая армия – “символическая”, так что мы идем просто прогуляться»[68].

В то время когда абсолютное большинство испанских солдат шли пешком, кому-то достались места в комфортабельных автомашинах. Но реалии российских дорог, а также нехватка бензина, все расставили на свои места. И трудно было понять: кому же легче? Тем, кто едет в новеньких Peugeot, Hudson Terraplane и Renault, или тем, у кого машин нет: «Мы устроились в наших комфортабельных машинах (немцы захватили большую часть французской автомобильной промышленности и не знали, что делать с машинами, и им ничего лучшего не пришло в голову, как оснастить ими нашу дивизию). Для английской набережной или французской Ривьеры они бы подошли, но в советской земле, где “комфорт” невозможен, они будут похоронены в снегу»[69].

33Там же. Л. 37.
34РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 43–44.
35РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 44–45.
36Там же. Л. 45.
37РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 45–46.
38Там же. Л. 46.
39РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 4.
40РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32.
41РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 4–5.
42Гальдер Франц. Указ. соч. С. 246.
43Там же. С. 367.
44Фон Бок Федор. Я стоял у ворот Москвы. М., 2006. С. 156.
45РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 5.
46РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 48.
47Там же.
48РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 24.
49Там же.
50РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32.
51Там же. Л. 25.
52Там же.
53РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32.
54Там же.
55РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 26–27.
56РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 26–27.
57РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 29.
58РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 77. Д. 32. Л. 29.
59Там же. Л. 30.
60Там же. Л. 30–31.
61Фон Бок Федор. Указ. соч. С. 173.
62Blanco Juan Eugenio. Rusia no es cuestion de un dia… Madrid, 1954. P. 2.
63Blanco Juan Eugenio. Op. cit. P. 8.
64Blanco Juan Eugenio. Op. cit. P. 9–10.
65Ibid. P. 10–11.
66Blanco Juan Eugenio. Op. cit. P. 12.
67Ibid. P. 14.
68Blanco Juan Eugenio. Op. cit. P. 14.
69Ibid. P. 17.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru