Борис Конофальский
Сталин против рептилоидов
– Совсем убила что ли? – уже с возмущением воспрошал он. – До смерти? А? Зачем так, а? Сейчас я тебе, сюртук твой мама,… Сейчас я горло тебе перережу, за товарища Пильтуса.
А женщина стала перед ним во все своей красе, ничуть не стесняясь своей наготы, наставила на него пистолет без единого патрона и произнесла:
– Ну, попробуй! Как говорили испанские рыцари во время реконкисты, чем больше мавров, тем больше добычи. Иди ко мне, мой татарский храбрец! Ты уже решил, в какой мечети тебя отпевать?
– Э-эх, – сказал Ибрагим, с сожалением глядя в чёрный зрачок ствола, – такая красивая баба и такая злая. Нельзя быть такой злой, мужа не будет. Ну да ладно. Прощай.
Он исчез в двери, тут же послышался звук падающего на пол таза с водой и быстрые шаги. Но Ракель Самуиловна не поверила, что шофёр сбежал. Он, наверное, притаился где-нибудь в темноте, и ждёт её с бритвой в руке.
Она замерла и тоже стала ждать. И тут услышала, как на улице завёлся мотор «Паккарда», сладостно заурчал, и это красивое урчание стало растворяться в ночной тиши, и вскоре совсем растворилось. Ракель Самуиловна поняла, что теперь можно надеть платье. Она взглянула на уполномоченного по закупкам. Он лежал на полу, уже заметно потемнев. И товарищ Незабудка поняла, что этому клиенту её услуги уже не понадобятся.
Красавица, зачем-то не выпуская пустого «Браунинга» из рук, оделась, взяла сумочку, вышла в коридор, где обнаружила одежду товарища Пильтуса. Товарищ Незабудка была женщиной не только умной, красивой и решительной. Она была ещё и практичной, и обшарила вещи товарища Пильтуса на предмет чего-нибудь полезного. И нашла там пару золотых царской чеканки и большой флакон с дорогим кокаином. А больше – ничего.
– Ну что ж, – резонно прикинула она, – шесть патронов в минусе, пять золотых и кокаин в плюсе. И вечерок был нескучным.
Она уже хотела навсегда уйти из этого ужасного дома, но зайдя в комнату ещё раз поглазеть на товарища Пильтуса, красавица решила не оставлять всё как есть. Сбежать, конечно, можно было. Но уехавший шофёр мог что угодно сочинить и обвинить её во всех грехах. И найти её не компетентным органам труда бы не составило. Поэтому она решила дать делу ход. К тому же что-то ей подсказывало, что она здесь, в этом ужасе, не первая.
Товарищ Незабудка решительно вышла в ночь, спотыкаясь в темноте, она нашла первое попавшееся ей жилище и стучала громко и настойчиво в дверь рукояткой пистолета, пока кто-то не зашаркал за дверью, и не спросил грубо прокуренным басом:
– Чего, чего ломаешь? Вот выйду, дубьём тебя нахлобучу, уж отучу людям по ночам двери ломать.
– Товарищ, – зло и решительно заговорила красавица, – где у вас здесь телефон, мне нужно позвонить.
– Нет у меня тут телефонов, дура, – донеслось из-за двери. – Соскоблись с крыльца маво. Иначе выйду, мослы тебе поломаю, век помнить будешь.
Но теперь, после того что она увидела совсем недавно, какой-то грубиян и вовсе не мог напугать Ракель Самуиловну:
– Товарищ, – она продолжала долбить в дверь пистолетом, – немедленно говорите, где тут у вас телефон поблизости, или пожалеете. Мне нужно звонить в ОГПУ. Срочно.
Глава 2
Товарищ Арнольд Буханкин был англоманом. И никто бы не усомнился в этом, увидев его. Любой крестьянин из глухой уральской деревни мог сразу распознать в нём англомана, и только взглянув на товарища Буханкина говорил: «О, глядите, англоман».
А выдавало англомана в Арнольде буквально всё. И бриджи из твида, и рыжие видавшие виды башмаки до колен на шнуровке, украденные в Архангельске у американского офицера-интервента. И френч, и кепи, и битая трубка, которую он вечно ронял изо рта.
Особенную радость товарищу Буханкину доставляли случаи, когда наивные граждане города Москвы путали его с иностранцем. С каким-нибудь американским инженером или корреспондентом. И тогда Арнольд, распираемый совсем непролетарским чувством англоманского чванства, мог еще и ввернуть что-нибудь иностранное типа: «of course, comrade», даже не вынимая изо рта трубки. Для пущего эффекта. После чего, снисходительно хлопал по плечу опешившего собеседника, и величественно удалялся, иногда роняя трубку. К своим двадцати двум годам Арнольд прочёл всего Честертона, наизусть знал куски из Конандойля, имел лупу, и почти в совершенстве владел дедуктивным методом.
А его напарник Свирид Тыжных из села Пищалкино Тверской губернии был младше Арнольда на год, и дедуктивного метода не знал вовсе, зато вовсю поучаствовал в войне. Ушёл в Красную армию ещё в шестнадцать. И даже был ранен где-то на Украине, о чём рассказывать не любил. И в ОГПУ он пришёл не сам, как Арнольд, а по партийному распределению. Малограмотный товарищ Тыжных чувствовал себя некомфортно на фоне, интеллектуала Буханкина. Был он чуть ниже высокого Арнольда, и одет был не как англоман. Носил большую, не по размеру, тёртую кожанку стянутую ремнём, простое солдатское галифе, застиранную гимнастёрку и почти дырявые сапоги. Единственная вещь, которая у него была новой, это форменная армейская фуражка. Ему выдали её совсем недавно. Иногда он завидовал Арнольду по поводу его роскошных ботинок, они ему очень нравились, но товарищ Свирид с презрением гнал от себя это мелкобуржуазное чувство.
Товарищи уполномоченные приехали на рассвете. Честно говоря, их никогда бы не взяли на такое ответственное дело, но сегодня ночью именно они были дежурные КРО ОГПУ по городу Москве. И именно туда пришла странная телефонограмма об убитом ящере. Конечно, они были не одни, они заехали за очень опытным товарищем – настолько опытным, что молодые контрразведчики даже должности его не знали. И видели всего несколько раз. Всё, что им нужно было знать, так это то, что товарища зовут Ян Карлович Эгунд, и что в кузове грузовика Яна Карловича есть ещё четыре рядовых сотрудника.
Товарищ Эгунд, выходя из машины, огляделся и стал удручён увиденной неказистостью: частный сектор, гнилые дома, убогие заборы, нищета и нужники на улице. Оглядевшись, Ян Карлович с характерным акцентом распорядился:
– Товарищ, Буханкин, обойдите окрестные дома, приглядитесь, может, поговорите с кем-нибудь, кто что видел, кто что слышал сегодня ночью, или в другое время. А вон, кажется, и та женщина, что нам звонила. Тыжных, за мной! Товарищи, а вы по периметру дома оглядите всё!
Уставшая, несвежая, после такой-то ночи Ракель Самуиловна всё равно была прекрасна. Ян Карлович подошёл к ней, протянул ей руку и сказал:
– Меня зовут товарищ Эгунд.
Она пожала руку товарища Эгунда и сказала:
– Ракель Незабудка.
– Незабудка? – насторожился товарищ Эгунд. Он так случилось совсем недавно изучал кое-какие списки и вспомнил это имя.
– Незабудка, Незабудка, – серые его глаза чуть сузились, – так Вы, по-моему, из эсеров…
– Я член ВКПб с шестнадцатого года, у меня дома партбилет лежит! – сказала Ракель Самуиловна, – Хотя в партии эсеров я была.
– А когда и где видели Бориса Савинкова в последний раз?
– В ноябре тринадцатого года в Стокгольме, ещё до каторги и ссылки. Сейчас я член ГубСовета Читы.
– Угу, угу, – внимательно слушал её товарищ Ян Карлович. – А здесь как оказались?
– Познакомилась с товарищем Пильтусом в ресторане, он пригласил меня сюда.
– И приехали вы, значит, с ним сюда…
– Да. На квартиру к нему нельзя было.
– И товарищ Пильтус оказался… не товарищем Пильтусом.
– Да, именно.
– И тут вы его…
– И тут я его…
– И чем же вы его?
– Этим, – Ракель Самуиловна показала «Браунинг».
Ян Карлович понимающе поугукал, и продолжил:
– А как он вас сюда уговорил ехать, в такое-то место, чем заманил?
– Ну, во-первых, у него был автомобиль, а вокруг было темно, – Ракель Самуиловна помолчал, но решила не врать, ведь всё равно узнают, и сказала, – и потом он предложил мне три червонца.
Стоявший рядом и слушавший их разговор молодой товарищ Тыжных чуточку обалдел и молчаливо вознегодовал: «да как такое может быть! Товарищ член ВКПб с шестнадцатого года, член ГубСовета Читы и вдруг на квартиру, да в таком нэпманском виде, ночью, да ещё аж за три червонца». Он аж лицом потемнел, и даже фуражка задвигалась сама на голове. Он готов был уже даже и сказать кое-что, нарушающее субординацию, но сдержался. Хотя и с трудом.
А товарищ Эгунд нисколько не обалдел и лицом не поменялся. Он спокойно сказал, кивнув на дверь:
– Ну что ж, пойдёмте, поглядим вашу ящерицу.
И они пошли в дом, хотя товарищу Незабудке вовсе не хотелось ещё заходить туда.
Ящер так и лежал в комнате. Света было мало, и Ян Карлович присел на корточки рядом с ним и стал рассматривать удивительную тварь. А Свирид Тыжных стал осматривать стены, кровать, и коридор, и другую комнату – гремел там тазами, ронял дрова, лез во все щели. Он был ответственным человеком, которому не было нужды давать указания.
– Значит, вы выстрелили шесть раз, – продолжил Эгунд.
– Никак он не хотел прощаться, – отвечала товарищ Незабудка. – Ему всё было мало.
– А где автомобиль, вы ж приехали сюда на авто.
– Его шофёр уехал на нём, когда понял, что с его руководителем покончено.
Тут пришёл товарищ Буханкин и доложил:
– Товарищ Эгунд, никто ничего не видел, и не слышал. Да и говорить никто не хочет, что не удивительно. Здесь, в Марьиной Роще, элемент проживает не пролетарский, а вовсе даже асоциальный.
Эгунд опять поугукал, раздумывая о чём-то, потом продолжил, поднимаясь с корточек:
– Товарищ Незабудка, а какой был автомобиль у товарища Пильтуса, что за шофёр у него был. Может, Вы знаете, кем работал вот этот вот товарищ, – он кивнул на ящера на гнилых досках. – Вы разбираетесь в автомобилях?
– У него был огромный, чёрный «Паккард» с откидным верхом, роскошное авто, – сказала красавица.
– Таких у нас не много, – произнёс Арнольд Буханкин. – Найти будет не сложно. It will be easy.
– А работал он уполномоченным по закупкам табака в МосГорТорге. У него водились деньги.
Про кокаин товарищ Ракель Самуиловна ничего говорить не стала. А и зачем?
– Проверим! – обещал Ян Карлович.
– А шофёром у него был татарин, он ему тут помогал. Он из бывших дворников, а этот, – она кивнула на ящера, – грозился его обратно в дворники отправить.
– А вот это будет не просто, – сказал оперуполномоченный англоман. – В Москве каждый третий дворник татарин.
– Его звали Ибрагим, – вспомнила красавица.
– Ну, тут каждый третий татарин – Ибрагим, – кичился своей осведомлённостью товарищ Буханкин.
– Товарищ Буханкин, идите, помогите товарищу Тыжных, – сказал Ян Карлович.
Когда молодой оперативник вышел, товарищ Эгунд подошёл к Ракель Самуиловне и сказал:
– А теперь расскажите мне всё как было, со всеми подробностями, даже с теми о которых дамы, как правило, умалчивают.
– Да рассказывать особо и нечего, и подробностей особых не было, – Начала вспоминать товарищ Незабудка.
– Тем не менее, всё как было, в мелочах.
В коридоре товарищ Буханкин увидал товарища Тыжных. Тот вертел перед носом омерзительного виду половую, заскорузлую от чёрной грязи тряпку.
– Ну и что ты там нашёл, пока меня не было? – спросил Арнольд Буханкин.
– Да вот, полюбуйся, – товарищ Тыжных кинул англоману тряпку.
Буханкин морщась поймал её, взял в два пальца, едва сдерживая в себе приступы брезгливости, достал лупу и стал разглядывать эту мерзость. Ничего любопытного не найдя, спросил у Свирида:
– И что в ней такого особенного?
– Особенного – ничего. Чего ж в ней особенного? Тряпка половая. Кровушку ею смывали со стен, да с пола. Не чуешь что ли, кровищей воняет?
– Фу, disgustingly, вот ты дурень деревенский, зачем мне эту дрянь сунул, – Буханкин откинул тряпку, стал, как положено англоману, тщательно вытирать руки большим платком. – И что думаешь, много ей смыли?
А «дурень деревенский» смеялся, глядя на коллегу и говорил:
– Да почём же мне знать, сколько этой тряпкой крови отмыто, много ли мало ли. Вот ты у дамочки лучше спроси, её раздевали, или так жрать хотели, с одёжей вместе?
– А зачем тебе это? – поинтересовался Буханкин. – Может, ты любишь послушать про раздетых дамочек?
– Дурак ты, Буханкин. Чтобы просто уяснить, сколько тут уже баб пожрали. Ежели раздевали, то куда их тряпьё девали, продавали или сжигали, или прятали?
– Сжигали, наверное, или продавали. Что и куда в этой халупе спрятать можно? Тут же пусто во всё доме – недоумевал Буханкин, который был в органах совсем недолго.
Свирид Тыжных тоже работал в КРО совсем недавно. Но был он деревенским, и в отличие от англомана, в совершенстве владевшего дедуктивным методом, знал, где обычно что-то прячут:
– Чердак да подпол, куда ж ещё прятать. Давай я чердак осмотрю, а ты подпол. Половицы плохо прибитые поищешь.
Но Арнольд Буханкин не согласен был с таким раскладом:
– А чего это ты чердак, а я подпол? Давай наоборот. let's reverse.
– Давай, – сразу согласился крестьянский сын, морщась от непонятных слов, и достал топор из-за сложенных дров у стены.
– А ты дамочку-то разглядел? – игриво улыбнулся Буханкин, прежде чем уйти. – Какова конфета!
– Никакая она не конфета, – буркнул Свирид Тыжных сердито. – Она член ВКПб с шестнадцатого года, а сама проститутка. Вот так вот, брат.
– Не может быть!? – Округлил глаза Буханкин. – Откуда знаешь?
– Откуда, откуда? Оттуда! Сама она сказала! Сказала, что ей ящер три червонца предложил! За них и поехала. А ещё она Савинкова знала, сам слышал.
Но эсер Савинков на товарища Буханкина не произвёл никакого впечатления. Его больше удивляла сумма:
– Три червонца? – отказывался верить он. – Да нет, ты не расслышал. Не может быть, чтобы три червонца.
– Не веришь, так сам спроси. Я то небось, не глухой.
– А вот так и спрошу! – храбрился оперуполномоченный Буханкин.
– Брешешь, не спросишь, – Тыжных даже остановился, ухмылялся. – Забоишься!
– Спрошу!
– Забоишься.
– С чего бы? Я при исполнении, могу любые вопросы задавать.
– Охота глянуть. Без меня не спрашивай, – продолжал ухмыляться товарищ Тыжных, садясь на пол и что-то там ища. – А пока иди чердак погляди.
– Не командуй.
– А я не командую, – заверил товарищ Тыжных.
– Ну, вот и не командуй – завершил разговор товарищ Буханкин и пошёл искать лестницу на чердак.
На чердаке молодой оперуполномоченный ничего интересного не нашёл, хлам старый, да и того не много. Он спустился вниз и там, в пустой комнате обнаружил своего коллегу, который топором отковыривал трухлявые доски от пола:
– Даже не прибиты, – объяснял Свирид, приподнимая доску, он уже откинул пару досок попытался заглянуть под пол.
– Ну, что ты там обнаружил, товарищ Тыжных? – Почти официальным тоном спросил Арнольд Буханкин.
– Да хрен его разберёшь. Ни хрена не видать, лампу бы, – но ждать от коллеги лампы он не стал, запустил руку подпол, и тут же вытащил оттуда что-то.
Что-то неприятное, даже мерзкое, страшное. Оперуполномоченный Буханкин, сначала даже не мог разобрать, что такое его коллега держит в руке. Товарищ Буханкин морщился, пытаясь понять, что это, но морщиться не помогало. Это была и не пакля, и не потерявшая всякую структуру тряпка, а что-то иное, мохнатое и грязное. И никакой дедуктивный метод не давал знатоку детективной литературы ни одной подсказки.
– Что это за дрянь? – не выдержал непонимания товарищ Буханкин.
А крестьянский сын Свирид Тыжных повертел добытое из-под пола у себя перед носом, потряс этим немного, а потом небрежно кинул это на пол и сказал:
– Патлы бабьи.
Лёг на пол и снова запустил руку под пол. И достал ещё один клок женских волос. И снова полез. И стал доставать и доставать оттуда предметы женского туалета. И кидал их в кучу. Тут было и нижнее белье, и рваные платья, и дешёвые ридикюли, и обувь и новые пучки волос. Куча росла, а Свирид всё шарил, всё доставал и доставал.
Арнольд Буханкин сел у кучи на корточки, и, превозмогая брезгливость, стал раскладывать добытое Свиридом по кучкам, пытаясь как-то систематизировать находки. Платья – к платьям, туфли – к туфлям, бельё – к белью, а волосы… Волосы он раскладывал так, чтобы пучки и косы не перемешивались. Ну, он пытался, во всяком случае, так всё разложить.
Они не заметили, как в дверях появился человек. Был он одет макинтош, и в форме без знаков различия, и был он не молод. Пришедший негромко сказал:
– Здравствуйте, товарищи.
Буханкин и Тыжных узнали его сразу, вскочили, вытянулись. А появившийся подошёл к ним и каждому пожал руку.
– Ну, что тут у вас? – спросил он.
– Вот товарищ Артур, – немного волнуясь, показал на кучи Буханкин. – Обнаружили вот это.
– И что вы обо всём этом думаете? – Спрашивал товарищ Артур, внимательно разглядывая кучи.
Арнольд замялся и поэтому заговорил Свирид:
– Думаем, что тут этот… жабрей… баб тут душегубил. Вон сколько их тут набил. – Он обвёл рукой кучи. – Даже и сосчитать не можем их.
– Жабрей? Жабрей, что это значит, что за слово такое? – спросил товарищ Артур.
– Жабрей это… ну муж жабы, – пояснил товарищ Тыжных.
– Ах, вот как, понятно… Хорошее определение, верное, но вот в одном вы не правы, товарищ…
– Тыжных, – представился Свирид.
– …товарищ Тыжных, – продолжал товарищь Артур. – У нас в СССР больше нет баб. У нас… – он замолчал, давая возможность продолжить молодому оперуполномоченному.
– Да, понял я, товарищ Артузов, у нас женщины.
– Верно, товарищ Тыжных, которых мы любим и ценим, они наши матери, боевые подруги и товарищи, и каждую из них мы должны беречь и уважать. Даже если они и оступились. Или встали на неправильный путь.
– Есть уважать и беречь женщин, – сказал Свирид.
– Товарищ, Артур, – заговорил Буханкин.
– Да.
– Нам бы МУР сюда позвать, не разберёмся мы тут без них, нет у нас методик, и мы с Тыжных не специалисты, я тут сижу и думаю, как всё здесь классифицировать, как подсчитать, сколько было жертв. Откуда они и кто.
– Товарищ… – Артузов замер, ожидая имени.
– Оперуполномоченный Буханкин. – представился Арнольд.
– Товарищ Буханкин, никого мы вызывать не будем. Это дело секретное и государственной важности. Будем разбираться сами по мере сил. Хорошо, что эта женщина нам позвонила, а не в МУР. Кстати как вам она показалась?
– Редкая красавица – сказал Арнольд Буханкин.
– Из эсеров она, и Савинкова знает. – пробурчал Тыжных. – Раньше была, сейчас, вроде, член ВКПб. Да и то проверить нужно, Не похожа она на нашу, больше на нэпманшу смахивает.
– Вот как… Ну что ж, пойду, взгляну на нэпманшу. Где она?
– В соседней комнате, с товарищем Эгундом – доложил Арнольд.
– Здравствуйте, я – Артузов, – поздоровался товарищ Артузов, входя в комнату, где были Ракель Самуиловна и товарищ Эгунд.
Он поздоровался за руку с Яном Карловичем, и сразу подошёл к дохлому ящеру, осмотрел его внимательно и констатировал:
– Опять серый.
– Да, той же породы, что и Яшка Свердлов. – очень тихо, что б не слышала товарищ Незабудка, прошептал товарищ Эгунд.
– Значит, жабрей нарвался на Вас, – теперь товарищ Артузов говорил с Ракель Самуиловной. – А Вы оказались из эсеров, товарищ…
– Незабудка, Ракель Самуиловна. Я из эсеров, но давно уже член ВКПб.
– Незабудка!? – обрадовался товарищ Артузов. – Так вы легендарная товарищ Катя! За вами Жандармерия числила три акта. Вас Савинков всем в пример ставил.
Слова и тон товарища Артузова безусловно польстили красавице. Но говорить, что за ней числилось не три, а пять актов, она не стала. Скромно промолчала, только вздохнула. Товарищ Незабудка устала, как в молодости, когда её допрашивали по восемь часов к ряду.
– Значит, этот жабрей завёз Вас сюда, как и многих других женщин, чтобы здесь, в глуши, спокойненько убить – продолжал товарищ Артузов задумчиво. – Да не на ту, как говорится, напал. Не знал жабрей, что в гости к нему едет известная в прошлом, террористка, товарищ Катя.
Ракель Самуиловна снова скромно молчала.
– Жабрей? – удивился новому словцу товарищ Эгунд. И кивнул на дохлого ящера. – Это его имя?
– Пора бы вам знать, дорогой Ян Карлович, – улыбался товарищ Артузов, – жабрей – это муж жабы, а не имя. Ну, мне так ваши молодые сотрудники объяснили только что.
– Ах, эти… Ну что ж, ребята колоритные, и суждения у них свежие.
– Надёжные?
– Молодые, но убеждённые коммунисты.
– Хорошо! – товарищ Артур Артузов чуть помолчал и заговорил:
– Товарищ Незабудка, Вы в большой опасности, ящеры не прощают убийства своих сородичей. Они убили, одного за другим, всех рабочих в Орле, всех, кто принимал участие в убийстве ящера Яшки Свердлова. Думаю, что в Ваших интересах покинуть Москву.
– Яков Свердлов был ящером, как и этот? – Ракель Самуиловна не верила своим ушам.
– Да, был ящером, или жабреем, как тонко подметил товарищ Тыжных. И страшным людоедом к тому же. Страшным! Да они все такие, впрочем. Вам нужно уезжать, и подальше.
– Ну что ж, нужно – так уеду – устало произнесла Ракель Самуиловна.
Товарищ Артузов, чуть помолчал и спросил:
– Вы коммунист, товарищ Катя?
– Член ВКПб с шестнадцатого года, билет у меня дома – ответила товарищ Незабудка.
– Ну что ж, тогда буду говорить с вами не как с прекрасной женщиной, а как с товарищем по партии.
– Говорите, товарищ Артузов – сказала Ракель Самуиловна твёрдо.
– Вам угрожает страшная опасность, двух мнений тут быть не может. Но нам нужно выяснить, из какой семьи был этот ящер… жабрей, как называют его наши молодые сотрудник. Поэтому я прошу Вас задержаться, буквально на два-три дня, чтобы опознать автомобиль или шофёра, которого Вы видели ночью. Как только нам станет ясно, из какой он семьи, мы отправим Вас из Москвы под охраной. Понимаете?
– Найдите мне патроны для моего «Браунинга», в Чите их было не сыскать – твёрдо сказала Ракель Самуиловна.
– Мы дадим вам патроны, товарищ Катя, а лучше дадим Вам охрану, найдём автомобиль «паккард», или шофёра. А потом Вы уедете отсюда. – сказал красавице товарищ Артур и посмотрел на товарища Эгунда.
– Ян Карлович, нужно найти товарищу хорошую охрану. Кого посоветуете?
– Посвящать новых сотрудников в это дело полагаю излишним. Думаю, что товарищи Буханкин и Тыжных подойдут для такой работы. – ответил товарищ Эгунд.
– Они не слишком молоды? – усомнился товарищ Артур. – Да и с проблемой ящеров они не знакомы. Они же вроде монархистами занимались?
– Ну, теперь уже и с ящерами знакомы. Уже видели жабрея, как Вы изволили выразиться. А насчёт опыта… думаю – справятся! Буханкин вдумчивый и с развитой системой анализа, хорошо ведёт допрос, видит врага, а Тыжных отличный боец, стреляет с любой руки, винтовка, пулемёт, шашка – всё знакомо. Служил в Перовой конной, в разведке, наблюдательный и по-крестьянски хитрый, водит автомобиль. И оба политически грамотны.
– Ну, что ж, – произнёс товарищ Артур. – Раз так, то пусть будут они. И в правду, нет смысла посвящать в дело новых людей. Берёте таких рыцарей в охрану, товарищ Катя?
– Беру, но про патроны не забудьте – сказала товарищ Незабудка.
– Не забудем, – обещал товарищ Эгунд. – И ещё я дам Вам мой автомобиль, он старый, но очень надёжный. У Вас будет личное авто, товарищ Незабудка, с личной охраной и шофёром. Как у комиссара СовНарКома.
– Спасибо, товарищи, – первый раз за всё последнее время красавица улыбнулась. И тут же стала серьёзной. – А вы будете выяснять, сколько женщин убил этот… жабрей?
– Нет, – твёрдо ответил товарищ Артур. – Понимаете, товарищ Катя, наша задача сделать так, чтобы ящеры знали как можно меньше о том, что мы хотим знать о них как можно больше. Сейчас у нас только две задачи: спасти Вас, и выяснить, к какой семье принадлежал этот ящер. И всё. Поэтому мы сейчас уйдём из этого дома, а наши сотрудники его сожгут. Чтоб никаких следов от пребывания ящера в нём никто другой не нашёл. Никто не должен о нём знать.
– А сколько их, ну… семей этих ящеров, кто они? – спросила Ракель Самуиловна.
– Мы Вам ничего сказать не можем, – отвечал Ян Карлович, – мы и так Вам много сказали, учитывая Ваши заслуги, и надеясь на Вашу сознательность и готовность сотрудничать.
– Что ж, и на том спасибо, – отвечала Ракель Самуиловна.
– Товарищи! – крикнул в коридор Эгунд. – Идите сюда.
Буханкин и Тыжных тут же явились. Замерли в ожидании.
– Ставлю задачу: с головы этой прекрасной женщины не должен упасть ни один волос. Вы поступаете в охранение, пока не найдём автомобиль, на котором её сюда привезли, или шофёра этого автомобиля. – сказал товарищ Эгунд.
– Возьмёте мой автомобиль. Найдёте тихое место, о котором доложите лично мне, и будете спокойно ждать приглашения на просмотр. Как она что-то опознает, вы проводите товарища Катю до места её проживания. Задача ясна?
– Предельно ясна! – отвечал ему товарищ Буханкин.
– Есть беречь товарища Катю! – сказал Тыжных.
Товарищ Артузов посмотрел на их серьёзные лица и напутствовал:
– Идите, и будьте внимательны, товарищи!
