Борис Конофальский
Рейд. Оазисы. Книга 5. Блок

Миша ушёл, заперев дверь, а Андрей Николаевич стал собираться в дорогу. Он ещё раз перебрал свой рюкзак и упаковал в него часть еды со стола, а потом взвесил его: килограммов шесть, если не семь, – и начал прикидывать вес, который ему придётся нести. Вода – двенадцать килограммов. Рюкзак шесть. Винтовка, обрез, револьвер, пистолет, патроны ко всему этому и две гранаты. Ещё килограммов двенадцать. Фляга-тайник – пара кг. Тесак. Вес подбирался к тридцати пяти килограммам. И, кстати, деньги. Казалось бы, что там, но только его свёрток с серебром и парой золотых, не считая меди в карманах, уверенно тянули на полкило.

Ну, в молодости, лет десять назад, этот вес его бы не испугал. Но пройти с такой ношей пятьдесят километров за день, да ещё по горе вверх – задача абсолютно нереальная. Это он уже понимал. Он ещё не ощущал значительного влияния заболевания на свои физические возможности, но прекрасно понимал, что воздействия болезни не избежать.

«Но болезнь ещё на ранней стадии, плюс Люсины таблетки, возможно, я ещё смогу перейти горы, в случае чего помогут стимуляторы».

Он также собрал рюкзак и для Миши, банки с водой снёс к двери, они поделят воду потом, когда выгрузятся в Кытлыме. Уполномоченный был готов выдвигаться. Только накинуть пыльник и маску с головным убором. Хотелось закурить, но теперь, после рассказа Шубу-Ухая о следах под дверью, он не решился этого делать. Сел на кровать и стал ждать. Думал даже ещё немного полежать, закрыв глаза, да не пришлось: едва устроился, как за окном негромко затарахтел моторчик. Потом послышались разговоры, и в дверном замке провернулся ключ. Миша проскользнул в комнату и тихо сказал:

– Он приехал, Андрей, давай собираться, – и тут же, оглядевшись, с удивлением добавил: – О, так ты уже и рюкзак мой собрал; тогда я буду носить вещи, а как всё снесу, так ты и выйдешь.

Горохов лишь кивнул молча: давай.

Вскоре, за две ходки, он перенёс всё в машину, в том числе и рюкзак уполномоченного, и его винтовку заодно, а потом Шубу-Ухай остановился и сказал уполномоченному тихо:

– Его Чупейко зовут. Он о тебе ещё не знает. Думает, что мы вдвоём поедем. Ты его сильно не пугай, пожалуйста. Он сосед мой.

– Сильно не буду, – пообещал Горохов, одеваясь и беря в руки оружие и надевая маску. – Там на улице никого нет?

– Нет, рядом никого, – отвечает Миша, но на всякий случай выглядывает из двери на улицу и только потом делает Андрею Николаевичу знак: давай!

Уполномоченный проскальзывает мимо него и прямо у порога дома видит небольшой, видавший виды грузовичок, дверь кабины которого гостеприимно раскрыта… Два шага, и он запрыгивает в кабину, а там… Немолодой уже мужичок, сидящий за рулём, смотрит на него удивлённо, а потом спрашивает:

– Это… В смысле чего?

– Ничего, – спокойно говорит ему Горохов, тоном самым миролюбивым. – Я друг Миши, Витя, я с вами до Кытлыма. Мне тоже мясо нужно.

А тут и сам охотник, заперев дверь, уже влезает в кабину и, хлопнув дверцей, усаживается и говорит:

– Всё… Поехали, Фёдор, поехали…

А Фёдор-то и забубнил сразу:

– Так ты не сказал, что мы втроём поедем, я думал… Знаешь что, Миша, мы так не договаривались… – по его лицу и не понять, сколько ему лет, и, видно, человек себя берёг, витамины дорогие пил: отёки на щеках были, но до синяков дело ещё не дошло.

– Поехали, Фёдор, я всё тебе сейчас расскажу, – продолжал охотник, но у него не выходило говорить убедительно.

– Нет, ты обожди, Миша, – стал упрямиться хозяин грузовичка. – Уговор какой у нас был?

Он хотел продолжить, но тут, поняв, что все эти разговоры могут затянуться, заговорил уполномоченный:

– Федя, ты два рубля за дорогу до Кытлыма уже получил?

– Ну и что, я…

И снова Горохов его не слушает, он хватает мужичка под правый локоток, держит крепко – вдруг у того оружие под пыльником, – а сам достаёт из кобуры револьвер, приставляет его к колену Чупейко и взводит курок.

– Федя, я убивать тебя не стану. Просто прострелю колено, а потом…– Андрей Николаевич приставляет ствол револьвера к нижней челюсти мужичка, – … выстрелю вот сюда, выброшу тебя из машины, и ты её никогда больше не увидишь, кстати, если ты и выживешь после этого, жить ты будешь без удовольствия. Уверяю тебя. Но если… – уполномоченный убирает револьвер от щеки водителя, – ты доставишь нас до Кытлыма, получишь ещё один рубль и уедешь оттуда на своём славном грузовичке… Ну, выбирай, пару больших пуль или свой грузовичок и рубль в придачу?

Но Чупейко всё ещё не трогается с места, он в нерешительности, и тогда Горохов снова приставляет ствол оружия к ноге водителя и говорит угрожающе:

– Ну давай уже… – Горохов снимает маску, он хочет, чтобы Фёдор видел его голодное лицо, – решай, давай, Федя, пулю или рубль…

Возможно, это и сыграло свою роль.

– Рубль, – с явной неохотой произносит Фёдор.

– Тогда поехали, Федя, поехали, ну… Втыкай передачу, давай… – говорит уполномоченный уже мягче, но револьвер при этом не прячет. – Ну, чего дожидаешься, разозлить меня хочешь? Поехали…

Феде деваться некуда, он косится на револьвер и наконец включает передачу. Грузовик трогается.

– Ну вот и молодец, – хвалит его Андрей Николаевич.

И тут подаёт голос молчавший до сих пор Шубу-Ухай:

– Э-э… Вот как нехорошо вышло…

– Чего? – уполномоченный оборачивается к нему и видит, как охотник смотрит в окно.

– Марина эта… Полоумная. Как раз выползла, когда не надо. Видала нас троих в машине, стояла, глаз не сводила. Может, из окна за нами следила, она такая…

Но теперь ничего уже сделать было нельзя, уполномоченный даже не разглядел эту Марину, где она была, откуда вылезла; он снова смотрит на водителя.

– Федя, ты не стесняйся, не стесняйся, притопи давай педаль-то! Или ты всё ещё надеешься на что-то?

– Да ничего… Ни на что я не надеюсь, – уныло отвечал Чупейко.

– Тогда поехали побыстрее! Давай, дави на газ!

Они наконец покинули улицу, и тут Фёдор хотел было пересечь трассу и поехать по едва заметной от пыли дороге на запад, но Горохов приказал ему, пока он не выровнял машину:

– Не съезжай! На юг, на юг давай, по трассе!

– Так мы на Кытлым договаривались! – зло почти кричит ему водитель. Это поездка ему нравится всё меньше и меньше.

– Туда и едем, – резко отвечает ему Горохов, – только чуть-чуть на юг возьмём сначала.

Водитель подчиняется, и машина, вильнув резко, цепляет правыми колёсами обочину, поднимая за собой большое густое облако. Горохов оборачивается назад и через специальное стекло в задней стенке кабины смотрит на оставшиеся за пылью дома. Он не видит никакой Марины, но это его не успокаивает; уполномоченный надеется, что она видит, что машина пошла на юг.

Глава 6

– Давай, давай, Федя, не спи, – продолжал Горохов, указывая стволом револьвера на идущий впереди караван из нескольких грузовиков. – Догоняй их.

У Фёдора морда злая, всё это ему не по вкусу, глядит на дорогу исподлобья, вертит баранку и сопит, иногда косится на уполномоченного, а тот крутит головой, смотрит во все стороны на заросли колючки и кактусов, что протянулись справа и слева от дороги, и случайно бросает взгляд на Мишу, на его лицо, и хоть была ситуация напряжённая, но Горохов невольно усмехается. У Шубу-Ухая рот открыт, он что-то шепчет одними губами, глаза, мягко говоря, удивлённые: ну никак он не предполагал, что всё будет развиваться вот так вот: с угрозами, с принуждениями, с оружием.

«Да, дорогой, всё всегда так и бывает…».

Они догоняют колонну из пяти, кажется, машин, идущих на юг.

– Теперь просто езжай спокойно, – говорит уполномоченный. – Когда скажу, свернёшь к горам.

Ни у Фёдора, ни у Миши вопросов к нему нет, молчат оба, а Горохов тем временем настраивает кондиционер: жарко в кабине, она маленькая, люди сидят колено к колену.

– Не надо его насиловать, – говорит ему Федя, глядя на пыльную дорогу перед собой, – старенький он, сломается, пусть хоть так дует.

– Хорошо, – уполномоченный не хочет ещё больше накалять ситуацию, хотя ему кажется, что хозяин грузовика просто экономит за счёт прохлады топливо.

Так они едут ещё минут пять, а Андрей Николаевич понимает, что долго так по главной дороге ехать нельзя, можно нарваться на какой-нибудь пост и угодить на проверку машины; он видит первый удобный, пологий съезд с дороги на кактусовое поле, за которым начинаются небольшие барханы.

– Вот теперь можно поворачивать к горам, – говорит Горохов и показывает Фёдору: – Вот тут, давай…

Тот послушно выполняет указание, а сам бубнит при этом:

– Лишку километров десять дали.

– Нет, не десять, – уверенно возражает ему уполномоченный, – километров семь.

– А к чему это было? – не успокаивается водитель.

Андрей Николаевич мог бы, конечно, ему объяснить, что какая-то полоумная Марина видела их грузовик и в нём двух своих соседей и подозрительного незнакомца, и что если у неё хватит ума сопоставить это и объявление властей о награде за поимку преступника, она может и позвонить в милицию. А когда те поинтересуются, куда поехал грузовик с незнакомцем, то она скажет, что поехал он по дороге на юг. Вот пусть патрули на дороге его и ищут, а найти, где грузовик съехал с трассы, ещё пойди попробуй в придорожной-то пылище. В общем, всего этого рассказывать уполномоченный Фёдору не стал. Теперь, когда перед ними не было машин и поднимаемой ими пыли, он мог разглядеть горы вдали. Они были нечёткими; даже когда Фёдор включил «дворники» и смахнул пыль с лобового стекла, всё равно горы виделись уполномоченному как в дымке, дрожали своими далёкими очертаниями в жарком мареве миража. Горохов достал карту, только теперь у него есть время как следует разобраться во всём. Он находит Кытлым. Прикидывает на глаз расстояние.

– До Кытлыма семьдесят километров? Примерно.

Миша качает головой:

– От Серова, от моего дома – восемьдесят. Мне два дня идти.

– Значит, карта дрянь, – уверенно говорит уполномоченный. Вариант, что его могли подвести его навыки работы с картами, он отбрасывает: не было ещё такого. А потом чуть наклоняется вперед и смотрит на обувь охотника. Башмаки-то у Миши не очень… А идти им нужно будет по горам, и не одну сотню километров. Горохов отрывается от созерцания не новой уже обуви своего проводника и осматривает окрестности. Кактусы, колючка, термитники не очень большие. Ничего необычного – предгорья. А между всем этим – пятна песка, барханы. Они тут небольшие, и вообще песка немного, но всё равно… Восемьдесят километров за два дня… Шубу-Ухай неплохо ходит, по твёрдому грунту ходить, конечно, легче, чем по песку, но сорок километров в день – всё равно хорошо.

Машина идёт с неплохой скоростью, километров пятнадцать в час, держится от песка подальше; в принципе, Федя знает, как водить автомобиль по бездорожью. Горохов оборачивается и открывает задвижку на заднем окне кабины. Солнце слепит, но он различает трассу, что осталась далеко позади, над нею жёлто-серым облаком висит пыль. А за ними нет никого. Даже пыли за ними немного.

«Ну, ещё бы пару часов вот так никого не видеть, и можно будет успокоиться».

***

Так они катят час или чуть больше. А дело-то уже идёт к полудню. Андрей Николаевич косится на Фёдора, лицо у того вспотело, и он по-прежнему угрюм. Угрюм и сосредоточен.

«Скорее всего, сегодняшней поездки он никогда не простит Шубу-Ухаю. Такие, как Федя, – они злопамятные».

Уполномоченный касается крыши, она раскалена так, что пальцам больно. А Миша спит, завалившись на стойку возле двери. Голова качается на ухабах, но он не просыпается.

Всё бы ничего, вот если бы ещё кондиционер Фёдор разрешил использовать как положено. Андрей Николаевич отпивает воды и в который уже раз оборачивается и смотрит назад. Нет, за ними никто не едет.

Он снова глядит на Фёдора.

«Наверное, понимает, кто я. – Горохов ухмыляется. – И жалеет, что не сможет сдать меня Юре Сыру. За сто рублей! Нет, он точно не простит этой поездки Мише».

Тут Фёдор дёргает руль вправо и тут же возвращает его на место, и машину чуть-чуть мотает в зигзаге. Миша сразу просыпается: это отчего так? Он оглядывается.

– Птица, – говорит ему Федя.

– Дрофу с кладки подняли, – поясняет Горохов.

– А, – удовлетворённо произносит Шубу-Ухай и снова прислоняет голову к стенке кабины, закрывает глаза и добавляет: – Их дальше много будет.

Жара. Термометр на приборной доске грузовика показывает сорок четыре градуса. Теперь, куда ни погляди, везде трясутся над землёю зыбкие миражи.

Это, конечно, не летний, всё выжигающий полуденный жар. Сорок четыре градуса можно считать комфортной погодой, но в машине тепла ещё добавляет мотор и закрытые окна.

«Хоть бы дождик пошёл, что ли».

Они едут уже почти два часа, и только теперь его начало клонить в сон. Да, он этой ночью поспал, и проспал немало, но два дня до этого ему было почти не до сна. Теперь сон берёт своё. Вот только спать ему ну никак нельзя. Этот Федя, что сидит слева от него… Кто его знает, что от него можно ждать.

А у шофёра капля пота на носу висит, мокрый весь. Он горожанин, это не Горохов и не Миша-охотник. Но ведь терпит, мерзавец, кондиционер не трогает. Взял бы да прибавил бы холодка, нет… Молодец, стойкий… Упрямый, как термит. Те такие же, жариться на солнце будут, будут помирать, но пойманных тлей или песчаного клопа не отпустят, так и будут тащить добычу в термитник по солнцепёку. Барханов больше не становится, но иной раз Фёдор вёл машину совсем рядом с песчаными пятнами, и когда они проезжали мимо одного бархана – обычного такого, даже не очень длинного, – прямо перед машиной, справа от неё, песок вдруг взорвался небольшим фонтаном.

– Влево! – рявкнул Горохов и, опережая реакцию водителя, сам дёрнул руль. Машина вильнула, снова разбудив Мишу.

– Что, птица? – спрашивает он.

Но на сей раз Федя зло отвечает ему, проехав немного вперёд и останавливая машину:

– Сколопендра! Надо выйти глянуть, кажись, плюнула на машину.

– Миша, надо выйти, – спокойно, но холодно произносит Горохов.

И тогда охотник, поморгав спросонья глазами и глубоко вздохнув, взял стоявшее между ног ружьё, взвёл курки, аккуратно приоткрыл дверь и выглянул из кабины, поглядел вниз:

– Не вижу.

Горохов тоже взвёл курки на обрезе.

– Выпрыгни тихонечко, я за тобой, – и тут же повернулся к Фёдору. И предупредил его: – Даже не думай ни о чём.

– Да ни о чём я не думаю! – зло огрызнулся водитель. – Колесо либо сожгла, падаль, вот о чём я думаю.

А Миша тем временем уже вышел из машины, держа оружие наизготовку. Андрей Николаевич тоже выпрыгнул за ним и первым делом взглянул на колесо. Да, от него шёл белый дым, сколопендра приняла его за добычу. Тупая какая-то, может быть, молодая, не поняла по звуку, кто к ней приближается.

Миша обходит машину спереди, а уполномоченный, подняв обрез, идёт к задним колёсам и почти сразу находит след мерзкого существа. Оно, поняв, что машина – это не добыча, быстро пробежало немного и снова юркнуло в бархан. Закопалось в песок. Андрей Николаевич подходит шагов на пять к тому месту, где спряталась сколопендра, и стреляет. Она тут же вырывается из песка, но бежать уже не может, порция картечи переломила её, она бьётся на песке, пока Горохов не добивает её вторым выстрелом. Сколопендра красного цвета, небольшая, совсем молодая. Как раз после дождей наступают времена молодых сколопендр. Но даже у таких кислота вполне себе едкая. Он возвращается к машине, перезаряжая обрез, а там, присев у колеса, Фёдор… конечно, причитает и проклинает всё подряд:

– Ну, пустыни бог, ну надо же! Прожгла колесо! Вот тварь, а! Ну на хрена мне это всё было надо?! На хрен я согласился на эту поездку?! Вот дёрнул меня чёрт!

– Ты бы помыл колесо, – мягко предлагает ему Шубу-Ухай, глядя на колесо, от которого всё ещё идёт дым, – может, оно ещё цело, не спускает же. Видишь?

Но Федя не слушает его, он поднимает на Мишу глаза и говорит:

– Ну ты, Миша… Зараза, не забуду я тебе этой поездки никогда, – и он тихо, почти шёпотом, добавляет: – Мудак, блин…

Горохов видит, что колесо не спустило, видно, кислота не прожгла его до конца, а шофёр… А вот шофёр его уже раздражает сильно, и тогда он прислоняет ещё тёплые после выстрелов стволы обреза к открытой шее Фёдора… Тот резко дёргается и вскакивает, смотрит на уполномоченного широко раскрытыми глазами: это ты чего, это ты зачем так?

А Горохов, глядя ему в глаза, отвечает спокойно:

– Возьми манометр, проверь давление в колесе… Если оно упало, то меняй колесо, у тебя должны быть запаски, без них никто в пустыню не ездит, если давление в норме – так садись за руль и поехали. Понял?

– Далеко мы на нём не уедем, – бубнит Федя.

Он, конечно, всё сделает, как требует этот неприятный его пассажир, но поныть… Поноет он обязательно.

«Гнилой».

Впрочем, это было ясно уполномоченному ещё с первых минут их знакомства. Но чтобы не усугублять конфликт и чтобы Фёдор заткнулся, он говорит ему:

– Получишь ещё рубль за своё колесо.

– Рубль?! – снова скулит шофёр. – Такое колесо за рубль не укупишь! – а потом ещё и говорит с вызовом: – Знаешь, где купить? Покажи!

– Тебе его завулканизируют за полрубля, будет как новое, – холодно замечает уполномоченный. – А пока неси манометр. Быстрее.

Глава 7

Поехали дальше, теперь Шубу-Ухай уже не спит, но всё равно в машине никто не разговаривает, шофёр и раньше был невесел, а теперь и вовсе сидит чёрный от злости. Вцепился в баранку, аж костяшки белые, косится на уполномоченного иной раз, но тот встречает его взгляды холодным вниманием и рукой рядом с кобурой, так что Фёдор ничего не говорит, ведёт машину дальше. А на градуснике уже сорок пять, в кабине тоже под сорок, больше из кондиционера выжать Федя не позволяет.

Так проходит ещё какое-то время, полчаса где-то, уже есть захотелось, Горохов достаёт из кармана герметичный пакет с тыквенными семечками, предлагает Мише, но тот только качает головой: не надо. Фёдору он ничего не предлагает, а съедает пару пригоршней семечек сам; баловство, конечно, но вкусно, да и голод утолён, ведь, кроме ста граммов крахмала, он сегодня ничего не ел.

А вокруг стало появляться всё больше камня и птицы. То и дело в зарослях колючки или на лужайках с кактусами он видит дроф. Их много, и они весьма крупные. Да и жирные, деликатесные козодои пару раз тяжело перелетали им дорогу. А на барханах кое-где встречались сети на саранчу. Ну, если здесь так много птицы, саранчи тут должно быть немало. Да, охотникам и собирателям саранчи тут раздолье, в барханах столько птицы он отродясь не видал. А тут каждые полкилометра они шумом мотора поднимали из заросли одну, а иной раз и пару дроф. Руки давно стали липкими, лицо тоже. В машине было душно, ну хоть пыль сюда не попадала и можно было дышать без маски.

Горохов выпил не спеша литр воды – не потому, что хотелось, а потому, что кондиционер кабину уже почти не охлаждал, а после съеденного и выпитого, как обычно, его стало клонить в сон. Миша опять прикрыл глаза… Горохов взглянул на водителя… Ну какой тут может быть сон, когда рядом с тобой едет человек с такой физиономией. Тогда Андрей Николаевич достаёт сигареты, он думает, что для Фёдора это будет ещё один повод поскулить, но тот только покосился на сигареты и ничего не сказал. Горохов сразу закурил. Да, сигареты – это большое удовольствие. Он сделал большую затяжку и выпустил струю дыма в сторону кондиционера, потом сделал затяжку ещё… И едва не поперхнулся… Ему сразу заскребло горло… Андрей Николаевич начал кашлять…

Миша встрепенулся, уселся поудобнее, а водитель теперь поглядывал на него не столько со злобой, сколько с брезгливостью: ну, чего это ты ещё… И в моей машине…

Но Андрею Николаевичу теперь было не до него. От мокроты, которую он не мог выплюнуть и которая раздражало горло, он начал ещё и давиться, задыхаться и продолжать откашливаться. Сначала он просто кашлял в кулак, а потом стал судорожно искать по карманам хоть что-то и достал из галифе тряпку, а уже после и выплюнул сгусток алого цвета. Только тогда ему стало полегче, в горле ещё першило, но теперь он уже не задыхался от спазмов.

– Ну, вообще… Теперь у меня ещё и заразный в машине! – сипел Федя, не поворачивая головы к Горохову. – Вот это я влип… Осталось только грибок подцепить в этой поездке для полного счастья.

А Андрей Николаевич взглянул на Шубу-Ухая, тот смотрел в окно на убегающую от машины огромную дрофу так умиротворённо, словно Горохов не кашлял и не давился только что кровавой мокротой, сидя рядом с ним.

«Спокойный он, этот Миша, повезло мне с ним».

Уполномоченный, ещё раз отхаркавшись и сплюнув ещё немного крови в тряпку, достал новую сигарету, предыдущую он уронил на пол, когда кашлял. И снова закурил. Федя опять косился на него зло, но теперь Горохову было так на него наплевать, что он даже подкрутил немного кондиционер. Пусть чуть-чуть прохлады прибавится в кабине. Теперь, после всего происшедшего, сон как рукой сняло. В кабине все теперь бодры и едут дальше, и Горохов даже стал успокаиваться понемногу. И, как выяснилось, преждевременно. Приблизительно через час они остановились, как говорится, в связи с физиологической необходимостью, вышли из машины все, и пока Фёдор снова оглядывал колесо, да и всю машину в целом, Миша, прихватив ружьецо, уже через минуту сделал выстрел. Горохов же, который снова закурил, увидел, как он возвращается с большой дрофой. Даже от машины охотнику далеко не пришлось отходить. Метров сто, не больше. Андрей Николаевич и водитель теперь ждали, пока он вернётся, и чтобы не стоять просто так, уполномоченный влез на камень, валун высотой в метр примерно, что был тут рядом, влез и поглядел на восток. Курил и глядел, и настроение у него портилось. Он обернулся.

– Миша, пойди сюда.

Шубу-Ухай влез к нему на камень и тоже поглядел на восток; и тут же подтвердил опасения уполномоченного:

– Пыль.

Да, там, где-то далеко-далеко, Горохов не мог на глаз определить расстояние, в степи поднималось облако пыли. И, стрельнув в кактусы окурком, Андрей Николаевич достал из кобуры с револьвером оптический прицел. И, поглядев в него несколько секунд, произнёс:

– Едут за нами, судя по всему…

– Ну, так, может, и за нами, – согласился охотник. – А может, просто сети снимать, ты же видел, сколько сетей мы проехали. А может, кто и за дрофой или за вараном. Не все пешком ходят, как я.

Очень Андрею Николаевичу хотелось бы, чтобы было именно так, вот только не очень-то ему в это верилось. Он снова поднял оптику и уставился на пыльное облако. А сам и спрашивает:

– Миша, а сколько там до Кытлыма?

Охотник поворачивается на запад, смотрит на горы.

– Часа два ещё.

А Горохову кажется, что там, вдали, не пыльное облако, а… два пыльных облака. Конечно, он пока не может быть в этом уверен, но ему так кажется, и этого для него вполне достаточно.

Охотники вряд ли будут жечь топливо вот так бестолково, гоняя по степи группами, они бы собрались в одну машину и поехали.

– Фёдор! – кричит Горохов, не убирая оптического прицела от глаза. – Заводи мотор!

Водила опять что-то бурчит злое, а сам не спешит лезть в кабину. Вот только теперь, когда ситуация, кажется, обостряется, уполномоченный не собирается миндальничать с этим уродом, он прячет оптику и, спрыгнув с камня, идёт к машине; и говорит весьма убедительно:

– В машину, полудурок, быстро, иначе останешься здесь.

Миша тоже спешит к грузовику, и когда Федя завёл мотор, все уже уселись на свои места. И Горохов говорит Фёдору:

– Нам нужно быть в Кытлыме через час.

– Да как?! – едва ли не орёт водитель.

– Да вот так! – спокойно отвечает ему уполномоченный.

– Я машину угроблю! Ты этого хочешь?

– Ничего ты не угробишь, а вот я тебя точно выброшу из машины, – на этот раз сказано это было сквозь зубы. – Поехали.

– Блин! Миша, будь ты, блин, проклят! – ругается Фёдор зло. И тут же срывается на нытьё. – Ну как же мне не повезло!

Только умение держать себя в руках не позволило уполномоченному ударить его, а иначе… С каким удовольствием он заехал бы этому уроду в тыкву… Пару раз. Но вместо этого он поворачивается к охотнику и говорит:

– Как приедем, если захочешь, Миша, можешь его убить. А то он тебе потом жизни не даст.

Миша встрепенулся, уставился на Горохова удивлённо и говорит:

– Да не буду я его убивать.

А Горохов и говорит с заметным разочарованием:

– Ну и зря, я бы его убил, – и добавляет: – С удовольствием, – а потом, поглядев на Фёдора, продолжает уже грубо: – Ну давай, давай, притопи. Мы торопимся.

Теперь ехать не так комфортно. Машину трясёт, всё-таки она идёт по бездорожью. Но уполномоченный готов это терпеть. Солнце уже начало опускаться за горы, теперь оно светит прямо в лобовое стекло, стекло сверху, как и положено, затемнено, но это помогает мало, поэтому Горохов выкручивает кондиционер на максимум, и плевать ему, что он стал чем-то позвякивать внутри, и плевать на злые взгляды Фёдора, пусть хоть лопнет от злости, уполномоченный пьёт воду, снова курит и, отодвигая заслонку на заднем окошке, то и дело смотрит из кабины назад.

Нет, пока клубы пыли ещё не видны. Но это ничего не значит. А через полчаса Федя, видно, устав сидеть молча, снова начинает ныть:

– Гоним и гоним… Мотор уже начал греться! Надо потише ехать.

Горохов глядит на градусник. Стрелка едва подползла к красному сектору на циферблате.

– Нет, не начал, езжай с той же скоростью, – замечает ему уполномоченный, – нам нужно торопиться.

А Фёдор продолжает нытьё:

– Нельзя так гнать, камень пошёл, налетим ещё, так встанем тут…

– А ты не налетай, – отвечает Горохов. – Смотри, куда едешь.

Шубу-Ухай, обычно не встревавший в их разговоры, тут заговорил:

– Ты бери вправо, – он указывает рукой на длинный, пологий песчаный подъем, уходящий в горы, – вон к тем пескам.

– Так ты, что, хочешь, чтобы я вас прямо в горы завёз? – опять причитает водитель. – Прямо до развалин, что ли?

– Так туда все ездят. Кытлым там, – немного удивлённо произносит охотник.

– У тебя три моста, включишь все, подъём пологий, грузовик пустой, машина наверх козодоем взлетит, – говорит Горохов уверенно. – Да и камней там нет. Так что давай туда. Давай-давай, не спи, Федя, не спи.

Шофёр чуть не плачет и что-то шепчет одними губами, опять, наверное, проклинает соседа, что втянул его в это дело. Но делает то, что от него требуют. Сворачивает к большой песчаной дюне, что тянется вверх и за гору.

– Миша, а сколько до Кытлыма? – спрашивает Горохов, когда колеса грузовика на пониженной передаче начали проминать под собой первый песок дюны.

– Километра два, может три, – отвечает охотник, – вот за этой горой.

И вправду, вскоре из песка появляются первые обломки зданий. Бетонные стены с дырами окон.

«Кытлым».

Андрей Николаевич снова открывает заднее окошко и смотрит назад. Нет, он не ошибся, никакие это не охотники за ними едут. Там, на востоке, в лучах катящегося к закату солнца, он уже и без всякой оптики различает пыль. И источников у этой пыли два. Два как минимум.

«В лучшем случае пятнадцать километров осталось. Но, может быть, и всего десять. Быстро едут, сволочи!».

Действительно, как ни гнал Горохов Федю, как тот ни напрягал мотор грузовичка, те, кто ехал за ними, здорово сократили расстояние. Всего за час.

«И кто же может так гонять по степи? «Багги». Эта небольшая машинка может. Но это машина пижонская. Скорее всего, это «Вараны». «Варан-60», похоже, он. Мощный, проходимый, шесть человек влезает, ещё кузов для снаряжения. И этих «варанов» две штуки. В них можно набить двенадцать человек. Возможно, это те самые ловкие ребята, с которыми я уже виделся».

Горохову очень не хотелось, чтобы его догадки были верными, но уж больно редко он последнее время ошибался.

– Едут? – коротко интересуется Шубу-Ухай.

Горохов кивает ему, наконец закрывает заслонку и оборачивается к водителю.

– Федя, ты давай-ка, поднажми.

– Да куда же ещё-то?! – чуть не плачет Фёдор, человек, видно, волнуется за свой грузовик.

– Давай-давай, поднажми, – не отстаёт от него уполномоченный, – мы почти приехали. Ещё немного, получишь два рубля и домой поедешь по холодку.

А Фёдор вдруг вылупил глаза и заорал ему в ответ:

– А-а-а…!

То ли от тоски, то ли от неутолимой злости. Но делать нечего, и, надеясь закончить всё это побыстрее, он давит на газ. И грузовик, урча коробкой, ползёт вверх – уверенно, но не так, конечно, как обещал уполномоченный. Ползёт, а не летит вверх козодоем. Дальше ехать было нельзя, даже на машинах с отличной проходимостью.

– Миша, нужно всё делать быстро, – говорит Горохов, выскакивая вслед за Шубу-Ухаем из кабины. – У нас минут пятнадцать всего.

– Я уже понял, – спокойно отвечает охотник, доставая рюкзаки и воду из кузова, – отдыхать не будем… Пойдём.

– А я? – тут же вылез из кабины и Фёдор. – Может, скажете, кто там за нами едет?

Горохов не отвечает ему, достаёт два рубля, протягивает их водителю. Он старается всегда выполнять обещанное. Протягивает деньги Феде, и когда тот берёт, закидывает рюкзак на плечи, сверху укладывает связанные вместе баклажки с водой, берёт винтовку. Получается не очень легко, но он предполагал заранее, что так будет, так что…

– Нам туда, – взвалив на себя свою ношу, говорит ему Миша и указывает ружьём на относительно пологий подъём в гору.

Без слов уполномоченный двинулся в ту сторону.

– Миша, а кого мы везли то? – и так как охотник не ответил ему, он снова спрашивает: – Эй, а ты хоть кто? – спрятав деньги интересуется на прощание водитель.

Горохов оборачивается и представляется ему:

– Старший уполномоченный Трибунала Горохов.

– Трибунала? – вот этого Фёдор никак, видно, не ожидал услышать. – А эти, – он указывает вниз, в предгорья, – тогда кто?

– Бандиты! – коротко отвечает уполномоченный и начинает подъём.

Глава 8

Шаг, ещё шаг, ещё… Горохов иногда поднимает глаза…

У Миши не очень хорошая обувь. Горохов, идя за ним, отлично это понимает. А тут, едва присыпанные песком, камни – чёрные, острые. Даже в степи во время длинных переходов от перенапряжения обувь долго не выдерживает, швы начинают расходиться, да и сам материал иной раз лопается. Почти засыпанные песком развалины городка, что подпирал гору, остались слева от них, внизу. Теперь им был виден только белый бетонный куб бывшей трансформаторной будки на самом краю поселения. Они уходили вверх. Миша торопился. Горохов это видел. Охотник хотел забраться повыше, прежде чем те, кто за ними едут, доберутся до Кытлыма. И это было правильно, подъём пока был пологий, и на этом склоне Горохова и Шубу-Ухая было видно, несмотря на то что катящееся к закату солнце вытянуло от самых вершин гор до подъёма чёрную тень, до которой Миша и Горохов уже добрались и в которой спрятались. Но тень не гарантировала им безопасности.