Также довожу до вашего сведения, что благодаря виртуозной игре в карты, пристенок и чу Пиноккио Джеппетто постоянно имеет наличные деньги в недопустимых для его возраста количествах. И ещё он постоянно носит с собой самодельный нож и каретные рессоры.
Сегодня в приватной беседе в туалете гимназии Пиноккио Джеппетто заявил сверстникам, что работают одни дураки, а нормальные люди красиво живут. Считаю, что подобные речи развращают неокрепшие умы учеников, сея в них социалистические идеи и нежелание становиться полезными членами общества. Полагаю, что подобные речи противоречат нормам человеческой и церковной морали и являются антигосударственными.
Прошу сделать выводы из всего вышесказанного, во избежание потери контроля над ситуацией.
Колибри».
Вот такой учитель был у нашего героя. Впрочем, учителей, как и родителей, не выбирают. К счастью, на эту докладную записку директор наложил резолюцию: «Принято к сведению». И на этом её хождение прекратилось, а Буратино не попал на карандаш и тайную полицию. Пока что. Впоследствии он не только будет считаться «политическим», он станет одним из самых разыскиваемых людей королевства.
Но об этом, даст Бог, я расскажу в следующих книгах, а в этой мы продолжим свой рассказ о детстве и отрочестве нашего героя.
***
– Калабриа, – начал учитель, – ты хочешь получить хоть одну оценку больше единицы?
– Это в каком смысле? – насторожился Рокко, чуя, что дело пахнет неприятностями.
– Хотите ответить урок?
– У меня живот вчера болел. А какой вопрос? – спросил парень, надеясь, что знает тему.
– Ты когда-нибудь слышал о Гётезберге? – без особой надежды спросил учитель.
– Как же, слыхал, то скупщик старья из Слободы, известный мошенник, – сказал Рокко.
– Болван,– кричит ему кто-то из ребят, – того разбойника зовут Гинзбург.
– Всё ясно, – констатировал преподаватель, – опять кол.
– За что? – возмутился Чеснок. – Спросите что-нибудь ещё. Откуда же мне знать, кто такой был Гётезберг.
– Хорошо, подготовьтесь к вопросу: предпосылки гражданской войны Севера и Юга, а про Гётезберг нам ответит ваш друг Пиноккио Джеппетто. Надеюсь, что вы-то готовы?
– Я готов, – встал Буратино и вышел к доске.
– Ну, так расскажите нам, что случилось при Гётезберге.
– Там случилось крупное сражение, происходившее на территории Соединенных штатов. После ряда побед южан под руководством легендарного генерала Ли конфедераты вышвырнули захватчиков-северян с юга и перенесли военные действия на территорию противника. Прямо, можно сказать, к столице севера, к Вашингтону. Генерал Ли настолько уверовал в свою звезду и непобедимость, что искал встречи с главными силами севера.
– И что же?
– И нашёл их у городка Гётезберга, где и развернулось трехдневное сражение. Несмотря на крайне невыгодную позицию, Ли решил атаковать превосходящие силы противника. И проиграл.
– А почему он решил атаковать? – спросил синьор Колибри.
– Не знаю наверняка, но могу предположить.
– Попробуйте.
– Думаю, что секрет прост. В городе Гётезберге был огромный склад обуви.
– Обувь, – сказал учитель, – это, конечно, исторический факт, но при чём здесь ботинки и атака генерала Ли?
– Как это при чём. А кому, по-вашему, неохота получить ботинок на халяву? А генералу, надо думать, не одна пара досталась бы. И не две, – рассуждал Пиноккио.
– Интересно у вас получается, Джеппетто, – произнёс учитель, – вы хотите сказать, что величайшее американское сражение произошло из-за ботинок, что ли?
– Из-за большого количества ботинок, – уточнил Пиноккио.
– Любопытная теория, но достаточно спорная. Впрочем, если вы назовёте мне дату сражения, я поставлю вам пятёрку.
Буратино без запинки назвал дату.
– Пять, – сухо сказал педагог и, занеся оценку в журнал, посмотрел на Рокко, – ну те-с, сударь, вы знаете тему?
– А когда это я не знал, – нагло заявил Рокко.
В классе все засмеялись. Учитель стукнул по столу указкой, призывая учеников к тишине, и сказал:
– Спокойно, синьоры. Я понимаю, конечно, что подобное заявление синьора Калабрио приводит вас в состояние бурного веселья. Но всё-таки давайте его выслушаем. Прошу вас к доске, синьор Калабрио.
Рокко вышел к доске, где обычно чувствовал себя неуверенно, но на сей раз он был настроен на решительную борьбу за высокую оценку.
– Значит так, – начал парень, откашлявшись, – бедные и несчастные, замученные непосильной рабской работой на плантациях хлопка негры изнывали от непосильной работы на хлопковой плантации.
– Очень трогательно, – произнёс учитель, – мы все тронуты до глубины души и прониклись состраданием к бедным неграм. Поэтому больше можете не упоминать о хлопковых плантациях и непосильной работе. Только уточните, где изнывали эти бедные негры?
– Известно где, в Америке.
– Уточните, в какой Америке, Америк, знаете ли, много.
Это заявление учителя поставило ученика в тупик. Для Чеснока и одной Америки было много. А оказалось, что их несколько.
– В Северной, – шепнул мальчишка с первой парты.
Учитель заметил это и пообещал ему:
– Оторву уши.
– В Северной, – нашёлся Рокко.
– Хорошо, продолжайте.
– В общем, изнывали они, изнывали на хлопковых плантациях, изнывали, изнывали…
– И что? Изныли? – спросил учитель.
– А эти на них деньги зарабатывали.
– Кто эти? – уточнил учитель.
– Рабовладельцы деньги зарабатывали, а негры изнывали.
– Понятно, негры изнывали. И так всё время? – спросил синьор Колибри.
– Ну, не всё время. Когда у них были выходные, они в Новом Орлеане блюз придумывали или степ какой-нибудь.
– Какие талантливые. И что же произошло дальше?
– А на Севере жили всякие люди-северяне, янки называются. И больно этих янков коробило, что плантаторы на неграх столько денег зарабатывают, а они нет, поскольку эти самые негры на их фабриках не работали. И было от этого янкам очень обидно. А ещё эти янки очень злились, что эти южане-плантаторы больно уж культурные были. Только их частенько ветром уносило.
– Каким ещё ветром? – не понял учитель.
– А я почём знаю, каким, может, северным, а может, восточным? В учебнике про то не сказано. В учебнике сказано про культуру Юга и про унесённых ветром. А кого, куда, каким ветром уносило, ни слова не написано.
– Продолжайте. А то ещё выяснится, что уносило их в терновник, где они благополучно пели, – сказал учитель.
– Песни или псалмы? – уточнил Рокко.
– Продолжайте, – настоял педагог.
– Вот значит, и началась у них война. И янки пожгли культурным южанам всякие города. И бились они неизвестно сколько.
– Почему же это неизвестно? – не поверил учитель. – И некоторым очень, даже очень хорошо известно, сколько лет они бились.
– Ну, может, кому и известно, – согласился Чеснок. – Бог им судья. В общем, бились они, бились и победили в конце северяне. И присоединили к себе Юг – не дураки авось. А негров освободили.
– Какая романтическая история. И что же стало с бедными неграми?
– Известно что, негры с Нового Орлеана в Нью-Йорк переехали.
– Зачем?
– Как зачем, чтобы на фабриках работать. И чтобы северяне-фабриканты начали на них денежки зарабатывать.
– Ну и как? Получилось?
– Куда там, – усмехнулся Чеснок, – негры, они, конечно же, негры, но не совсем уж и дураки. Они все стали безработными, кому охота на фабрике горбатить. Стали получать пособие. Наркотиками приторговывать. Забросили свои дурацкие блюзы со степами и изобрели себе брэк-данс, хип-хоп и рэп. В общем, стали счастливы.
– Какая удивительная трактовка учебника, – сказал учитель и потёр очки, – вот хоть месяц я буду учебник читать, никогда к таким выводам не пришёл бы.
– А что же здесь такого удивительного? – насторожился Чеснок.
– Да нет там, в учебнике, ни про наркотики, ни про рэп, ни про блюз. Где вы всё это вычитали, любопытно узнать?
– В газетах, – ответил Рокко.
– А где вы такие газеты берёте?
– Да в порту. Там разные баре перед посадкой на пароход старые газеты выкидывают, а новые покупают. Вот я старые газеты беру и читаю.
– Ну, что ж, – подвёл итог учитель, – сегодня у нас был урок исторического мышления. И если я вашему дружку поставил пять, то вам мне совесть не позволяет поставить оценку ниже тройки.
– Тройки? – возмутился Рокко. – Что такое, какой ещё тройки?
В классе прошелестел ропот недовольства.
– Ладно-ладно, – улыбнулся учитель, – под давлением общественности и учитывая вашу сострадательность к несчастным неграм, поставлю вам четыре.
– Другое дело, – удовлетворённо улыбнулся Чеснок и сел на своё место.
После уроков вся банда собралась на рынке. У всех аж дух перехватило от скопления шумного, подпитого и денежного лоха.
– Ох-ох, сколько денег пьяных ходит кругом, – сказал Чеснок, – Буратино, если мы здесь не сядем играть, то всю жизнь потом будем жалеть.
– Знаю, – коротко бросил Пиноккио и пошёл среди толпы, выискивая полицейских.
Он нашёл двух сотрудников правоохранительных органов у лотков с мясом. Буратино знал одного из них. Это был тот самый толстый полицейский, который за один сольдо освободил Пиноккио от преследований Паджеро и его дружков. На сей раз полицейский не ел слив, так как потреблял груши. Груши были большие, сочные. И чтобы не капать на мундир, толстяк стоял в полупоклоне, но всё равно грушевый сок попадал на форму, что очень сильно расстраивало полицейского. Он на время останавливался, вытирал пятна на мундире рукавом и приступал к поеданию плодов снова. Второй полицейский не ел груш, он сидел на прилавке, слегка покачивая ногами, и пытался убить хоть одну муху дубинкой. Но делал он это довольно лениво, и по сему мухи кружили вокруг мяса весьма даже невредимые.
Некоторое время Буратино стоял невдалеке, наблюдая за полицейскими, собирался с духом. И после третьей груши, съеденной на его глазах, решился:
– Здравствуйте, синьоры полицейские, – вежливо поздоровался он, подходя к ним.
Оба полицейских оторвались от своих дел и неодобрительно посмотрели на мальчика. Посмотрели, но ничего не произнесли в ответ.
– Здравствуйте, синьоры полицейские, – уже громче сказал Пиноккио, подумав, что эти двое его не расслышали.
– Чего тебе? – спросил толстяк.
– Дубинкой по башке хочет, – ответил за Буратино неудачливый мухобой.
– Нет, синьоры, дубинкой я не хочу.
– Тогда что тебе нужно?
– Да так, ничего особенного, просто пришёл поздороваться.
– Поздороваться? – переспросил толстый полицейский. – А чего тебе с нами здороваться, мы что, знакомы что ли?
– Мы, наверное, даже друзья? – засмеялся мухоненавистник, – просто мы с тобой Пьетро, забыли, что у нас есть такой носатый дружок.
– А вот вы меня как-то из беды выручали, – обратился Буратино к пожирателю груш, – не помните?
– Выручать людей из беды – это наша святая обязанность, – важно сказал толстый, – для этого мы тут и поставлены.
«А я-то думал, вас тут поставили груши жрать да мух давить» – про себя усмехнулся Буратино, но сказал совсем другое:
– А знаете, синьоры полицейские, мы с ребятами в порту в напёрстки играли и случайно нашли два сольдо.
– Так, – сказал толстый, отбросив огрызок груши и вытирая руки об мундир, – где нашли?
Мухобой тоже насторожился.
– Вот и я думаю, – продолжал Пиноккио, – а не вы ли, синьоры полицейские, потеряли эти два сольдо? Дай, думаю, пойду, спрошу.
– Точно, – сказал мухоненавистник, – а я всё утро маюсь, куда я подевал один сольдо?
– И у меня один пропал, – сказал толстяк, – где наши денежки?
– Вот они, – Буратино протянул им две монеты.
Толстый липкими пальцами воровато взял деньги и спрятал их в карман.
– Синьоры, – продолжал Буратино, – мне почему-то кажется, что вы потеряли не два сольдо.
– Какой умный мальчик, – сказал толстяк, – а сколько же мы потеряли?
– Как минимум четыре. Причём остальные два сольдо вы потеряли именно здесь, на рынке. Может, мы поищем с ребятами, если найдём, клянусь честью, принесём их вам.
– Что ж, – сказал мухобой, – ищите, это законом не возбраняется, только в процессе поиска не заденьте кого-нибудь, чтобы жалоб на вас не было.
– А как же не задеть? – удивился Пиноккио. – Тут, в такой толчее, и не захочешь – всё равно кого-нибудь заденешь. А люди последнее время злобные пошли. Тут же жаловаться побегут.
– Это верно, – согласился толстый, – народ пошёл дрянь, но вы поаккуратней ищите, а мы на обед сходим, уж вы за час расстарайтесь-найдите.
– Постараемся, – оживился Буратино, – уже не сомневайтесь.
– Вот и договорились, – сказал мухобой, и они с напарником стали медленно удаляться с рынка, по дороге треская какого-нибудь бомжа или пьяного дубинками.
А Буратино побежал к своим товарищам и сказал им:
– Садимся, пацаны, быстро, времени у нас в обрез.
И игра началась. Народу вокруг игроков собралась куча, всем было любопытно узнать, что же там происходит.
– Цэ шо забава такая?
– Что это там тот малец колдует?
– Ох, и ловко играют!
– Да не пихайтесь вы меня в бок. Он же вам не чугунный.
– А что же вы столбом стоите, как осёл, мне же тоже посмотреть охота.
В общем, люди лезли смотреть, потом отваживались играть по мелочи, а потом и по-крупному. Банду охватило возбуждение от лёгких денег. И бабки поплыли к ним рекой. Не прошло и полчаса, как у Рокко в кармане позвякивали восемнадцать сольдо. И тут произошёл казус. Лука сплошал. Не успел он взять в руку шарик, когда краснолицый фермер умудрился всё-таки поднять победный напёрсток.
– Я выиграл, – заявил он, – гоните денежки, синьор игрок.
Фермер ставил на кон пять сольдо и теперь рассчитывал получить законные десять. Но очень пацанам не хотелось отдавать деньги лоху, и Чеснок заявил:
– Дядя, игра Московская была.
– Какая ещё Московская? Что это значит? – возмутился фермер.
– Московская игра значит: кто угадал, тот проиграл.
– Да вы тут жулики, – заорал селянин и тут же получил хороший удар по голове от Фернандо.
И такой хороший, что шапка налезла ему на глаза, а в этих самых глазах поплыли пятна. А пока у фермера в глазах плыли пятна, Серджо вытащил его из толпы за кушак и усадил ошарашенного на ящик. Параллельно с этим Фальконе сделал ставку и выиграл. И зеваки тут же забыли об облапошенном фермере.
«Коллектив, кажется, сработался», – удовлетворённо отметил слаженность работы бригады Буратино, а сам подошёл к фермеру, хнычущему на ящике, и предложил ему воды из консервной банки.
– Я же выиграл, – стонал тот, попивая дармовую воду, – вот скажи, пацан, я выиграл или нет?
– Не знаю, синьор, – дипломатично уклонился Пиноккио, – вон синьор в рваной шляпе выиграл, денежки ему отдали.
– А я чем хуже? Деньги не отдали, да ещё по башке двинули, аж земля шатается. Что за жизнь такая, деньги не отдали и жена у меня дура и ещё страшная, как чёрт.
– Выпить вам надо, – посоветовал Буратино.
– Только что и осталось, – сокрушённо сказал облапошенный мужик и пошёл, пошатываясь, в трактир.
И игра тем временем продолжалась. И денежки текли в бригадную кассу. Всё складывалось неплохо, пока мимо Буратино бодрым шагом не прошёл взволнованный господинчик, прилично одетый и с разбитым носом.
– Негодяи, – ругался он, придерживая нос окровавленным платком, – я вам покажу, вы ещё узнаете, с кем связались.
Что он покажет и с кем они связались, Буратино не расслышал, так как его внимание привлёк крик: на этот раз орал Лука, орал как резанный. Пиноккио растолкал толпу и увидел, как сурова жизнь бродяжья. Фермерша, весом пудов семь-восемь, схватила Крючка за волосы и трясла его, словно тряпку, приговаривая:
– Ты что же, поскудник, деток моих без хлеба хочешь оставить?
В толпе хихикали, но Крючку было не до смеха.
А зачем же ты, дура, играла, – шипел он, пытаясь вырваться.
– Так выиграть хотела, – объясняла фермерша, продолжая драть ему волосы, да так, что у пацана ноги от земли отрывались.
К Крючку на помощь поспешили братцы, но даже этим сильным ребятам не сразу удалось освободить компаньона. Да и освободили они его без клока волос, который так и остался в руке фермерши.
– У-я! – заорал Лука, хватаясь за голову.
Чеснок, видя такое дело, очень разозлился и что было сил дал пинка этой здоровенной бабе, приговаривая:
– Что же ты, скотина фермерская, с малолетства парня причёски лишаешь?!
Но этот пинок фермерши был не более вреден, чем комариный укус, зря только Рокко ногу отбил и ботинок попортил, подошва до самого каблука отлетела. Тётка побагровела от злости, безмолвно грозила Крючку его прядью волос, которую сжимала в кулаке. Она была готова снова броситься в бой.
Зеваки потешались от души. Ой, как им было весело, разве такое бесплатно часто увидишь? И тут Буратино заметил полицейских, а они не спеша приближались к куче людей, а вокруг них, приплясывая и повизгивая от злости, крутился тот самый прилично одетый синьор с разбитым носом.
– Линяем, – сказал Пиноккио Чесноку тихо, а тот так же передал команду всем остальным.
Крючок буквально испарился, за ним медленно удалились братцы, Джузеппе и Рокко. Когда полицейские подошли к месту игры, там оставалась одна раскрасневшаяся фермерша, как флаг врага сжимавшая клок волос ретировавшегося Луки.
– Вот, – суетился синьор с разбитой мордой, – вот здесь они играли.
– Где? – спросил толстый полицейский.
– Вот здесь! Вот здесь, – приличный синьор даже подпрыгивал от злости, – какая наглость, это возмутительно, я ставлю деньги, а этот подлец их у меня выигрывает. Вы понимаете, какой негодяй? Это хамство чистой воды. Сопляк, а туда же, у меня деньги выигрывать! Мерзавец! Скотина!
– Ну, и где же он, этот скотина? – спросил мухобой.
– Не знаю, не знаю. Я что ли должен их ловить? Это ваша работа ловить негодяев, вот и ловите. А я – гражданин… Я не позволю…
– Может, вам эту бабу поймать? – спросил толстый, указывая дубинкой на фермершу, – Подозрительная она какая-то.
– Зачем мне эта дура-баба? – завизжал синьорчик. – Стоит какая-то корова коровой, мне абсолютно ненужная. Вы жуликов ловите. Мальчик, эй ты, с носом, – синьор обратился к Буратино, который наблюдал эту сцену, – ты не видел, куда делся жулик?
– Какой жулик? – искренне удивился Пиноккио.
– Как какой, что значит какой? Вот тут сидел, – синьор подбежал к месту, где сидел Лука, и стал там приплясывать, – вот! Вот здесь он сидел, ты что не видел что ли? Как ты мог не видеть? Он сидел и крутил, как дурак, свои напёрстки. Вот так вот сидел и крутил, – синьор, обладавший, безусловно, артистическим даром, очень натурально показал, как всё было, – я потом за полицией побежал, а он куда-то делся.
– Не видел, – сказал Буратино.
– А что вы от нас хотите? – спросил мухоненавистник.
– А вы что, не знаете? – возмутился синьор. – Хочу, чтобы вы жулика поймали, деньги у него отобрали мои и в тюрьму посадили. А ещё я хочу, чтобы вы ему сломали какую-нибудь кость.
– И всего-то, – усмехнулся мухобой.
– Знаете что, милостивый государь, – начал толстый, – если вы уж настаиваете, мы эту бабу можем забрать для допроса, а больше здесь забирать некого.
– Это свинство, – заверещал синьор, – не нужна мне эта баба. Почему вы такие тупые? При чём здесь баба, у меня жена есть, на арфе играет. Я от неё не знаю куда деться, а вы ко мне со своей глупой бабой лезете. У неё морда страшная, как у каменщика. Вы мне лучше жулика поймайте, идиоты.
Но вместо того, чтобы ловить жулика, полицейский-мухобой обратился к Пиноккио:
– Эй, малец, а ты случайно не слышал, как этот нервический синьор оскорбил представителя закона при исполнении служебных обязанностей?
– Как же не слышать, он орёт на весь рынок. Конечно, слышал. Он называл вас свинством и идиотами. А ещё козлами, скотами и дубинами.
– Как ты смеешь? – аж завизжал от злости синьор. – Маленькое носатое ничтожество. Как ты только осмелился?
– В случае чего могу быть свидетелем, – спокойно заявил Пиноккио.
– Какое нахальство, – приличный синьор даже затрясся, – я не называл козлами и скотинами. Это какая-то комедия. Я – писатель. Как вы смеете? Вы жуликов должны ловить, а не над интеллигенцией издеваться.
– Вот мы и ловим, – сказал толстый, беря писателя за шиворот, – тебя, подлеца, уже поймали. Наш околоточный тебе покажет, поддонку, как обзывать скотинами блюстителей закона. Это тебе, брат, не шутки.
– Но я не обзывал, – чувствуя на своём воротнике длань закона, захныкал синьор, от его боевитости не осталось и следа.
– А вот там и разберёмся, – пообещал толстый, тыча литератора в живот дубинкой, – обзывал или не обзывал. Как заплатишь штраф двадцать сольдо да ещё десять суток на нарах клопов кормить будешь.
– Я не хотел, – захныкал синьор, – это я в состоянии аффекта, я – писатель. Тем более, что скотами и дубинами я вас не обзывал.
– А свинством? А идиотами? – вставил Буратино.
– Я нечаянно.
– А если я тебя нечаянно гвоздону дубинкой по боку, тебе понравится? – спросил мухобой.
– Простите, – зарыдал синьор, – я больше не буду. Отпустите меня, пожалуйста.
– Идите, – отпустил его толстый полицейский и даже костюмчик на нём поправил, – но если ещё раз попадётесь – не обижайтесь.
– Спасибо, синьоры, я никогда… Никогда… Да уж поверьте…– всхлипывал литератор, уходя.
– И не играйте больше в азартные игры, а то видите, как всё это для вас кончается, – крикнул ему в след Буратино.
– Никогда… Никогда, сволочи поганые… Ещё угрожают, подлецы… – литератор скрылся в толпе, а Пиноккио подошёл к полицейским.
– Ну, что? – спросил его толстый. – Нашли что-нибудь?
– А как же, – ответил Буратино и протянул ему два сольдо, – может, мы и завтра поищем.
– Завтра день воскресный, – сказал мухобой, – завтра столько народу не будет.
– А мы всё-таки не поленимся, – настоял Пиноккио.
– Дело ваше, у нас обед с часу до двух, – заявил толстяк, – ищите, если хотите.
На том они и распрощались. И Буратино побежал к пацанам. А пацаны сияли, как солнышки, даже пострадавший Лука улыбался.
– А знаешь сколько денег подняли? – радостно спросил дружка Чеснок?
– Не знаю. Сколько?
– Двадцать семь сольдо.
– Двадцать семь? – обрадовался Буратино.
– Двадцать семь, – подтвердил Рокко.
– Минус четыре сольдо полицейским, – произнёс Пиноккио.
– Четыре сольдо этим сволочам, возмутился Фальконе, – чтоб они подавились нашими деньгами.
– Сможешь договориться дешевле? – спросил Пиноккио.
– Нет, – буркнул Джузеппе, – но всё равно. Четыре сольдо дюже жирно.
– Итого двадцать три сольдо чистой прибыли, – подсчитал Рокко, – по три сольдо на брата, а остальное в общак.
– Предлагаю добавить один сольдо Луке, – предложил Пиноккио, – он пострадал, у него волосы выдрали.
– Ерунда какая, – не согласился Фальконе, – хотел бы я, чтобы мне за пару выдранных волос по сольдо платили.
– Я вот сейчас скажу Серджо и Фернандо, так они тебе бесплатно все волосы подёргают, – пригрозил Буратино.
– Поотрываем, – подтвердили братцы.
– Да ладно вам, что вы в самом деле, – тут же спасовал Джузеппе.
– Тогда помалкивай, – сказал ему Рокко и подвёл последний итог, – всем по три сольдо, Луке – четыре, в общак – четыре. Итого у нас в общаке девять сольдо. Давайте, может, попируем?
– На общаковые? – с надеждой спросил Джузеппе.
– Нет, по сольдо скинемся, купим еды и пойдём к морю.
– Я не могу скидываться, – заявил Джузеппе, – я на костюм коплю, я с вами так пойду.
– Тогда жрать не будешь, – предупредил его Рокко.
– Ладно, – горестно вздохнул тот.
На том и пореили, а вечером весёлый и довольный Пиноккио пришёл домой.
– Ну, как ваши дела? – спросил его Говорящий Сверчок. – Надеюсь, лучше, судя по твоему сияющему виду.
– Лучше? Лучше – это не то слово, – похвалился мальчишка, – наши дела идут блестяще.
– Много выиграли?
– Много, но это не главное. Главное заключается в том, что мы установили контакт с полицией. Хороший рабочий контакт.
– Это действительно неплохо, – согласился Говорящий Сверчок, – а ещё меня радует то, что ты научился выделять главное. Вот взять какого-нибудь болвана и поставить его на твоё место. Что бы он мне сказал? А сказал бы он мне следующее: «Всё отлично, мы выиграли много денег». А ты нет, ты не такой. Ты уже понимаешь, что деньги выиграть или заработать можно всегда, а наладить контакт с правоохранительными органами – отнюдь!
– Я молодец? – обрадовался Пиноккио.
– Ты давай не очень-то расслабляйся. Умные люди уже давно написали статейку, которая называется «Головокружение от успехов». Там про таких расслабленных пишут. Они, как правило, плохо кончали. Так что давай, думай о будущем.
– А я думаю.
– И что же придумал?
– Считаю, что нам надо пробиваться на ярмарку, там деньги бешеные.
– Да уж, – разочарованно произнёс Говорящий Сверчок, – и этот идиот спрашивает, молодец ли он.
– А что такое? – искренне удивился Пиноккио. – Неужели так плохо играть на ярмарке.
– Для уличной шпаны это отлично, это можно сказать, венец карьеры. Но шпана, они же пацаны, они же бродяги по жизни, люди не очень-то дальновидные. Их дом – тюрьма. Не для всех, конечно. Некоторые с годами умнеют, и начинают понимать, что жульничество, даже такое грамотное, как игра в напёрстки, не имеет перспектив. В конце концов, вы нагреете всех лохов в городе и округе, а дальше что?
– Поедем в другой, – неуверенно произнёс Буратино.
– А в сорок лет ты так и будешь разъезжать по городам?
– Не знаю. А что же делать? Бросить напёрстки? – слегка пригорюнился Пиноккио.
– Ты законченный осёл, хоть и мнишь себя умником. Ну, разве я мог иметь в виду такую глупость. Разве я посоветую тебе бросить бизнес, который приносит доход? Но, видя всю бесперспективность этого направления в будущем, я настоятельно тебе рекомендую подумать о серьёзном деле.
– А о каком? – спросил Пиноккио.
– Неужели у тебя на примете нет ни одного хорошего дела, в котором бы ты смог себя проявить?
– Не знаю, кажется, нету.
– Лопух, – резюмировал Говорящий Сверчок, – а я так в тебя верил.
– Не злитесь, синьор Говорящий Сверчок, но я действительно ещё не знаю серьёзного бизнеса, где я мог бы себя проявить, – грустно произнёс Буратино, – я, наверное, ещё маленький.
– Маленький? – переспросил Говорящий Сверчок. – Ты не маленький, ты просто инфантильный балбес, который, дай ему волю, всю жизнь будет гонять шарик между напёрстков.
– Синьор Говорящий Сверчок, – жалобно взмолился Пиноккио, – расскажите мне про серьёзный бизнес.
– Эх, злишь ты меня, старика, конечно, но почему-то я не могу тебе отказать. Запоминай: весь бизнес в мире делится на три главные части, есть, конечно, и ещё виды человеческой деятельности, но сегодня мы поговорим о главном. Первый вид – это торговля, главный закон торговли гласит: дешевле купить, дороже продать. Самым доходным видом торговли является торговля товарами первой необходимости. Кстати, какие ты знаешь продукты первой необходимости?
– Картошка, хлеб, молоко, – сразу догадался Пиноккио.
– Болван, запомни, товарами первой необходимости являются: выпивка, табак, наркотики, девки, правда, последние попадают у нас в разряд сферы услуг и о них мы поговорим в конце.
– Неужели люди не могут без выпивки? – усомнился Пиноккио.
– А это ты у своего папаши спроси. Даже можешь провести опыт: поставь на стол бутылку молока с картошкой и хлебом, а рядом поставь бутылку самогона. И пронаблюдай, что схватит первым. Полагаю, что самогон.
– Это точно, – грустно согласился Буратино.
– Тогда продолжим: с выпивкой мы решили, с табаком тоже всё ясно, заядлого курильщика легче убить, чем отучить от табака. А с наркотиками… Ну, про них и говорить нечего. Поклонники и ценители этого товара за одну порцию убить смогут родную мамашу.
– Неужели?
– А ты думал? Знал я одного поэта-кокаиниста, так он стишки писал. Аж плакали все от жалости, читая его стишки про безутешную старушку-мать, которая ходила в старомодном ветхом шушуне на дорогу и ела неизвестно что. А поэт этот, бывало, получит гонорар и сидит в меланхолии, решает: денег мамаше послать или купить кокаина и с шалавами в кабак завалиться? Сидит, значит, мучается, а потом хлопнет, значит рукой по столу: «Что за глупость, – говорит, – на дворе весна, тепло уже, да и щавель поспел, а через неделю редиска пойдёт. Авось мамаша копыта с голоду не откинет, она у меня привычная, женщина сельская». Скажет так и, купив себе кокаина, уедет себе к шалавам с иностранными именами. Вот такая вот грустная история.
– А стишки хоть хорошие пишет? – спросил Буратино.
– Не пишет он больше стихов, почил во бозе.
– Это как?
– Да так, холеричный был человек. Поссорился с очередной своей девкой, напился вина, нанюхался кокаина, взял подтяжки и… В общем, не пишет больше стихов поэт. Зато как теперь вся интеллигенция убивается. «Не усмотрели, – кричат, – не уберегли. А какие стихи писал лирические, как маму любил и яблонь белый дым. Осиротели мы, осиротели».
– Жалко поэта.
– Да уж, талантливый был парень. А всё водка с кокаином, да бабы. Это и тебе наука, парень. Не делай, как он.
– То есть не писать стихов? – уточнил Пиноккио.
– Свят-свят! О чём ты вообще говоришь? Если человек начал писать стихи – пиши пропало, ничего путного из него не выйдет.
– А что же с ним может приключиться?
– Он может стать поэтом и покатиться по наклонной. Конец известен – или умер, иди драматург!
– Неужто поэты и драматурги такие пропащие?
– Эх, ты, – пожалел Пиноккио Говорящий Сверчок, – совсем ты ещё маленький, ничего ты не понимаешь. Так вот знай, что в лучшем случае, поэты всякие и драматурги ещё в молодости на себя руки накладывают.
– Ох, – охнул Буратино, – а что же бывает в худшем случае?
– В худшем – психушка, если их успеют изловить психиатры, если врачам после этого удаётся их подлечить, то они становятся интеллигентами.
– А если не удаётся?
– То диссидентами.
– Ой, – Буратино даже от ужаса рот ладонью прикрыл, – какое слово страшное.
– И ругательное к тому же.
– А что же эти интеллигенты-диссиденты делают потом?
– Да ничего не делают, они становятся совестью нации. Если быть до конца честным, то отмечу, что вреда от них, в общем-то, никакого, хотя и пользы тоже. Пишут они себе всякие обличительные статейки и друг другу читают их, а потом ходят туда, сюда и возмущаются над несправедливостью жизни. Иногда они свои статейки печатают в газетах.
– И кто же их читает?
– А кто их галиматью читать будет, кроме них самих, рабочие что ли или крестьяне? Так им их статейки и даром не нужны. Крестьяне всё больше про курс доллара читают и прогноз погоды. А рабочие только про футбол, да кто кому в Думе морду набил. Единственно, кто читает их белиберду, – это тайная полиция, да и то из чувства долга. Читают и зевают от скуки.
– А почему же так плохо быть интеллигентом, раз они такие безобидные?
– Да не любит их никто, не знаю почему. Просто не любят, как, к примеру, тараканов, хотя они тоже безобидные.
– Я не люблю тараканов. Потому что они шуршат по ночам, а мне страшно, – заявил Буратино.