Николай Ильин
Журнал «Парус» №70, 2018 г.
Цитата
Афанасий ФЕТ
***
Учись у них – у дуба, у березы.
Кругом зима. Жестокая пора!
Напрасные на них застыли слезы,
И треснула, сжимаяся, кора.
Всё злей метель и с каждою минутой
Сердито рвет последние листы,
И за сердце хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
Но верь весне. Ее промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
31 декабря 1883 г.
Художественное слово: поэзия
Николай РОДИОНОВ. Это место – веры в чудеса
СКОЛЬКО ВЕСЯТ СЛОВА
Невесомы слова. Произнёс и задумался. Нет:
Вот уже я пытаюсь представить, насколько они невесомы.
Ведь не только в словах, веса нет и в параде планет,
Потому как не падают, будто они нарисованы.
И слова мы рисуем – красивые, нежные – вот
Вам и вес! Неужели же не ощутимы? Вложите в них силу —
Тонны гравия, гнев, танки или семейный развод —
Ощутим ли их вес? Тяжело? Да, ужасно и невыносимо!
И без танков, поверьте, без самых могучих ракет
Можно жизнь раздавить, уничтожить – одним только словом.
Пусть не будет ни слова тяжёлым – ни в этой строке,
Ни в одном из стихов, но пусть каждое будет весомым.
***
Это место – веры в чудеса.
Ведь подумать только – сколько в жизни было
Разного, чтоб я поверил сам
И другим поведал небыли и были.
Вот стою на этой высоте
Над землёю всею и водою всею,
Над круженьем жизней и смертей
И вокруг себя свои сомненья сею.
Только – независимо от них —
Чудеса, как встарь, произрастают всюду.
Даже там, куда мой взгляд проник,
Где противлюсь я очередному чуду.
Это место чудесам сродни.
Даже если встать над ним забыло солнце,
Волшебством наполненные дни
Так милы, что сердце вновь с восторгом бьётся.
Верь не верь, а сила велика
Этих милых мест, меня здесь приютивших.
Подо мной и надо мной – века —
В кажущемся раннем утреннем затишье.
ВЕЧНЫЙ ПОИСК
Не знаю, что там ждёт, но я туда иду,
За тот вон поворот, за дом пятиэтажный.
Что встречу там сейчас – любовь или беду?
Или опять столкнусь с нетрезвым эпатажем?
Последнее почти всегда и всюду ждёт,
Порой и до угла дойти не успеваю —
Навстречу тупо прёт поддатый обормот.
Куда его сейчас мотнёт, к какому краю?
Но это – ерунда, опять навстречу мне
По тротуару, пыль вздымая, мчится
Крутой автомобиль. И кто из нас умней —
Я или за рулём сидящая волчица?
Буравит взглядом так, как будто это я
Наездом ей грожу, прохода не давая.
Что ж, в сторону шагну, сомнений не тая:
Прав тот ли, у кого машина дорогая?
Дойду ли до угла, увижу ли, что там,
Узнаю ли, что жизнь к поэту благосклонна?
По прежним судя дням, по их скупым чертам,
Сегодня я ещё смогу, пройдусь по стогнам.
По тем же судя дням, не встречу ничего,
Что мог бы ощутить в себе приливом счастья.
Но если в чей-то круг оно вовлечено,
То может, право, мне однажды повстречаться.
САМЫМ ЛАСКОВЫМ ДНЯМ
Как я ждал этих дней! Наконец-то
Отступила жара, ветер свеж,
Пыль прибита дождём, и на место
Водворилась царица надежд.
Успокоилась: в прошлом усталость,
Поиск ветра, прохладных теней.
Не дождусь я, мне раньше казалось,
Этих чудных заманчивых дней.
Вот они! Преисполнен восторгом
Я по улице влажной иду,
Овеваемый ветром с востока, —
Рад нежарким лучам и дождю.
И тому, что я жив, что дождался
Дней, пришедших на смену сухим,
Им читаю я с пятого класса
И свои и чужие стихи.
Самым ласковым дням, самым нежным
Те же чувства дарил и дарю,
С ними я не теряю надежды,
Что и новую встречу зарю.
Что и новая будет не хуже,
Будет так же свежа и светла,
Растворится в распластанной луже,
Что прозрачней и чище стекла.
Разобьётся на мелкие брызги,
На стеклянные бусы росы…
Как мне дороги эти сюрпризы
Среднерусской родной полосы!
ПЛОДЫ БЕСПАМЯТСТВА
Украина, любимая всеми земля,
Русский край, что же стало с тобой, что же стало?
Неужели Европа, открытость суля,
Превратила людей в одержимое стадо?
Неужели же вашу славянскую кровь,
Вашу память о славных достойнейших предках
Взбаламутили так, что не мил отчий кров,
Что готовы забыть о заветах-запретах.
Неужели Владимир, принёсший на Русь
Свет любви, дружбы, верности, вам ныне ворог?
Неужели Бандера – предатель и трус —
Ныне вам больше крова и совести дорог?
Нет, не верю, что вся Украина в таком
Безоглядном беспамятстве враз утонула,
Что над светлым, могучим, бессмертным Днепром
Одержала победу какая-то Нуланд.
Не поверю, но вижу, что тонет страна
Величайших подвижников духа, поэтов
В том кровавом тумане, что сам сатана
Расстелил над страною, стремящейся в Лету.
Миллионы бегут, с Украины бегут,
Что когда-то цвела и гордилась собою.
Но и здесь свой нашёлся завистливый Брут —
Нет убийствам конца, воровству и разбою.
СВЕТ МОЛНИИ
Жизнь не прошла и не остановилась,
А сызнова, с пеленок началась.
Не старость в том повинна, не наивность,
А добрый тихий час, полночный час.
Ко мне пришли мои воспоминанья —
Живые, озорные огоньки.
Куда они опять меня поманят,
Наполнят миг событием каким?
Какие предстоят сегодня встречи,
Кто выплывет из тьмы далеких лет?
Вновь вижу грозовой весенний вечер,
Когда мне Бог позволил уцелеть.
Мне было года, может быть, четыре,
От друга возвращался я домой.
Гроза и ветер – это ли причины
Душевной смуты, овладевшей мной?
Нет. Не боялся я напора ветра
И безобидных молний восковых.
А страх проник в меня – тяжелый, смертный —
Лишь у ворот: я не увидел их.
Огромные, высокие ворота
Исчезли, но при вспышке грозовой
Мелькнули, и мелькнула мысль: кого-то
Благодарить мне надо, что живой.
Ворота предо мной ничком лежали,
И я еще тогда сообразил:
Гроза и ветер – силища большая,
Но что-то есть превыше темных сил.
***
Я верю мифам, верю сказкам,
Их ярким, выпуклым контрастам
Сторонников добра и зла.
Конечно, выдумка, конечно
Герой победою увенчан
Над теми, коим нет числа.
Герой всегда с любовью в сердце,
И полон силы молодецкой,
И хитростью не обделён.
А враг коварен, враг огромен,
И кто его такого тронет! —
Не спит ни ночью он, ни днём.
Но вот, любовью окрылённый,
Герой сражается с драконом,
Срубает головы ему —
И у царевны сердце тает,
Она, как девушка простая,
Сгорает от любовных мук.
Герою – лучшая награда.
А что ещё-то в жизни надо
Таким красивым, молодым!
Героем вдруг себя представив,
Читатель юный или старый
Восторжествует вместе с ним.
АВГУСТ
Август. Близок конец
Жизни, здесь разыгравшейся, может быть, слишком уж смело.
Точит осень резец,
Точит, пробует, примется скоро вплотную за мокрое дело.
Чем хоть это не жизнь!
Август – сильный, красивый – меня призывает признаться:
Старость – мой атавизм,
Можно сбросить легко лет – ну, скажем так – двадцать.
Что же станет со мной,
Если вдруг легкомысленно сброшу и помолодею?
Будет это иной
Путь земной или тот же – борьба за чужую идею?
Не хочу повторять
Те же – пусть незаметные для посторонних – ошибки.
Не пришла ли пора
Стать собой, но не тем же смычком для напыщенной скрипки.
Стать собой? Вот и стал
И пишу что хочу, мысли – мечутся, правда, – свободны.
Я лечу вглубь листа:
Там мой мир, только мой, нестареющий, вечный, исходный.
Август, следом лети,
Там останемся мы молодыми, зелёными, станем
В бесконечном пути
Осыпать эту всеми забытую землю своими листами.
***
Куда же всё ушло?
Воскликни со слезами —
И прошлое вернется в тот же миг,
И будет снова жить.
Резвиться вместе с нами.
Смеяться, как дитя, и гомонить.
Воскликни!
Что же ты такой невосполнимый?
И суеверный: только раз живем!
Воскликни —
и мы вновь минувшее обнимем,
И перестанем горевать о нем.
Не нам ли суждено постичь
и опровергнуть
Для нас с тобой придуманное зло?
Будь искренен в слезах,
и стыдно станет веку,
Похитившему жизнь.
Куда же всё ушло?
ГАСНЕТ ДЕНЬ
Константину Васильеву
Шкаф стоит. А в шкафу что находится? Книги.
Стол стоит. На столе что находится? Чайник.
Передвинуть бы мебель. Но кто будет двигать?
И ведь некогда, и ведь некому, и неслучайно.
Могут гости прийти сейчас. Могут – никогда.
Может, сам я сейчас уйду. Да и не вернусь.
Пыль покроет и стол, и шкаф, если не продам.
А продам и приду назад – дом мой пуст.
Неширок мой стол, невысок мой шкаф – пусть стоят.
Я попью чайку, посмотрю в окно: гаснет снежный день,
как природа, скуп, как рисунок, стёрт, как бумажка, смят.
Прожит как? – никак. Кто звонил? – никто. Где я был? – нигде.
Нет меня. А в шкафу что находится? Книги.
Нет меня. На столе что находится? Чайник.
Вот и пусть кто желает их двигает.
Что ещё вам сказать на прощанье?
Телефон мой не автоответчик, – без меня он не отвечает.
Гаснет день. Исчезают и чайник, и книги.
А затем – стол и шкаф невидимками стали.
Если б знали вы, – верю – вы мне помогли бы
день прожить так, как надо, как прожили сами.
Я заочно признателен вам за надежду.
День великим рождался, да, видно, напрасно сгорел.
Вы бы мне помогли стол и шкаф передвинуть, но где же
были вы до сих пор? Мебель продана. Ночь на дворе.
***
Как играет на пианино
И поет! Пусть ко мне спиною.
Я – не слышащий половины
И не знающий, что со мною —
Все пытаюсь понять причину
Этих радостных совпадений,
А она распрямляет спину
Еще круче, еще сильнее.
И ее мелодичный голос
Проникает в мое сознанье,
И, как будто бы успокоясь,
Отвечаю я на лобзанья,
Прерываю ее сопрано,
Ощущаю касанья пальцев,
Говорю ей об этом прямо
И не думаю уклоняться.
И не думаю, и не брежу,
И не верю, и в нетерпенье
Кожей чую: чем звуки реже,
Тем быстрее от песнопенья
С нею мы переходим к яви,
Переходим по нотным знакам
К легким, искренним и лукавым
Знакам нашего зодиака.
УЛЕТАЮ
Взлетает стая сизарей с соседней крыши.
А чем я хуже? – я – за ней, и даже выше
Лечу – просторно мне, легко, мелькают люди,
Меня когда-то к ним влекло, теперь не будет.
Теперь свободен я, незрим, недосягаем.
И – кто бы что ни говорил, – я не слуга им.
Они сожрали жизнь мою, как моль, как мыши,
Но я пою, а что пою, никто не слышит.
И не услышит никогда, и не узнает,
Что улетаю в никуда за сизой стаей.
Что милых сёл и городов, озёр и пашен
Оставить лики не готов во дне вчерашнем.
Пусть даже ель срубить в лесу – бесчеловечно,
Я унесу их, вознесу, чтоб жили вечно.
Борис КОЛЕСОВ. Мои календы
СНЕЖНАЯ БОЛЕЗНЬ
Январь жесток.
Всё так. Жесток.
Но мы его благодарим —
Хоть блеском снега день дарим —
За то, что насмерть не обжег.
Еще за то мы благодарны,
Что ночь, как бдительный пожарный,
Спасла нам зрячество и честь
Услышать благостную весть:
За днем
И новый день настанет.
…Но будет больно нам смотреть,
Как души затвердеют сталью,
Когда объявится вдруг смерть,
Когда исчезнет солнце с неба
И станет слишком много снега.
ВЬЮГИ
Прекрасный хор февральских вьюг,
Ты не фальшивишь, ты сплочен,
А если заяц вскрикнет вдруг,
То как певец он отлучен.
Схватила зайчика лиса —
Ты на опушке не маячь!
Певцов февральских голоса
Прекрасно глушат зайца плач.
И тут охотник – бац в лису!
Ему ли не бродить в лесу?
Ан скажут вам глаза в глаза:
«Ходить с ружьем в лесу нельзя,
Пусть каждый это вот поймет —
Должна быть жизнь в лесу, как мёд!»
Ах, мёд!? У лис о том забота?
Им зайчиков жевать охота.
И зайцам плакать есть причина,
Когда у лис вся жизнь – малина.
Сплоченный хор февральских вьюг,
Ты спой о том, что мыслей круг
Всё шире в бедной голове
О жизни леса, о Москве,
О необъявленной войне,
Гуляющей по всей стране.
ВЕСЕННЯЯ МУЗЫКА
Играет март на ксилофоне.
Звенит капель. Морозу фору
Дает играючи весна —
Недаром лужицы она
Морозит по утрам туманным.
Но что зиме такая манна,
Коль сила тает беспрерывно,
Раз всё морозное обрыдло
И солнца жар приветней днем,
А ночи все светлей при том?
Пройдется ксилофона песня
По городам, поселкам, весям.
Что ж ты? Пойдешь за ней вослед
По звонким мостовым весны.
И примешь, неуклюж и сед,
Привет своей родной страны.
На улицах сильна капель.
С ней жить нам веселей теперь.
ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ
Апрель. Гуляют тучи хмурые.
Серьезные посланцы МУРа,
Они берут нас всех на зуб.
И заболевших враз свезут —
продрогших – птиц в свои скворешни, —
озябших – путников домой.
Звенят повсюду воды вешние.
И облака над головой
Толпою беспокойной ходят.
Что говорят?
– Апрельской оде
Отдай же честь скорее, друг!
– А не получится?
А вдруг?
– Тогда нас, бедненьких, свезут
В леса, в тайгу.
И – зуб за зуб!
– За что вас, бедненьких?
За что?
– Гуляем, вишь ты, без пальто.
МАЙСКОЕ УТРО
Зацвела черемуха в овраге.
Лапы холодны у мокрых уток.
Холода – в заведомом обряде —
С севера
Дохнули майским утром.
Цвет овражный – Севера привет.
На такой обряд вот свой наряд:
Телогреек в доме разве нет?
Снежный
Бодро встретим мы заряд.
Есть одежды русского народа,
Чтоб любые встретить холода.
Зазвенит медалями и взводный,
И солдат обычный,
И беда
Отступает, как заведено.
По такому поводу вино
Горькое нам выпить не грешно.
ИЮНЬСКИЙ ДЫМ
Жара июньская. Война
Окончена весны с зимой.
Дождями, лето, быстро смой
Всё то, что принесла весна, —
Пух тополиный, пузыри
На старом вспученном асфальте,
Зеленых почек газыри
И курточки на теплой вате.
А как нам смыть следы соседа —
От них страдает вся страна, —
Того не ведает победа,
Того не знает и война.
Вот так, сосед!
Нацистский дух
Не тополиный всё же пух.
Как беспощадно пахнет дымом
На Родине моей любимой!
ПРИВОРОТ
Такую мне отлили пулю.
Погода стала хороша.
По благодатному июлю
На юг лететь
Зовет душа.
Опять к отцу?
На Волгу, что ли?
Там жили-были казаки,
Они учились поневоле
Держать за русских кулаки.
А раздобывши
Жён персидских,
На молотьбу там шли с цепами.
Жён
Летом украшали ситцами.
Зимой – пуховыми платками.
Теперь вот правнук тот иранский
Тоскует: с летнею жарой
К нему приходит призрак странный —
Зовет, наверное, с собой.
Туда,
Где Волга величаво
Течет на юг, и Каспий – вот.
И вот – в неугасимой славе
Персидский женский приворот.
ЯБЛОКИ
Август сладок.
Пахнет яблоком.
По ночам от звезд светло.
Светел месяц —
Жил и я бы там.
Да вот время не пришло.
Довелось взглянуть на небо,
А на небе всё же не был.
И под землю не попал.
Сам себе покуда пан.
Мне от августовской ноши
Тяжело. Хоть волком вой.
А вокруг галдят святоши.
Пляшет справно шеф-святой.
Вот какая чертовщина.
Вот какой в России рай.
Женщина или мужчина,
Ферт какой безумью рад?
НАСТРОЕНИЕ
Сентябрь – в кафтане перелатанном.
Отставка летнему теплу.
Приклеился, как бустилатом,
Комар к оконному стеклу.
Но осени одежки прочные,
Хоть и не новые подчас,
Не прокусить.
Комарик прочь летит,
Он в теплом доме ищет вас.
Надеется: прекраснодушными
Застанет вас вблизи печи
И над плечами безоружными
Начнет пикировать в ночи.
Ах, фортка настежь – это лишнее…
Средь умирающего сада
Вы у окна шепните вишням,
Что людям умирать не надо.
РЯБИНЫ
В октябре красны рябины.
Рдеют гроздья в вышине.
Под шатром их слез рубиновых
Я стою как бы во сне.
Должен радоваться вроде бы:
Хоровод красавиц ярок.
Но беда пришла на родину.
Нас причинно душит ярость.
Череда несчастий в прошлом.
Череда – гляди! – в грядущем.
Плач – у взрослых.
Дети-крошки
Тоже плачут – им не лучше.
Нескончаем стон, и тучи
Прут по осени плакучей.
ОДНА НА ВСЕХ
Всё верно.
В ноябре ударить
Морозу крепенько по лужам,
Чтоб захрустели ноги в паре
По льдинкам тонким, – надо.
Ну же!
Однако не видать Дедули.
Что? Красный Нос пощады просит?
Мелькнув, исчез.
…У тихих улиц
На всех одна бабуля-осень:
– Зачем исчез, меня кляня?
Вот бабье лето.
Грейся. На!
Я песню пропою любую.
Смотри: цыганистым подолом
Метет листва по крышам буйно.
Объявлена такая доля —
Весне по осени гулять,
Зиме идти пока в кровать:
Проснется после белых мух…
Ты обратись, Дедуля, в слух!
БЕЛОЕ
На белом свете я зажился.
Декабрь, и выбелен асфальт.
Когда я ночью спать ложился,
В окне явился лунный фавн.
Снежинки он бодал рогами,
Чтоб реяли они кругами,
Танцуя тихо пред стеклом.
Чтоб по стеклу всю ночь текло.
Я лег.
И очень чутко спал,
И видел сон, как снег ложился,
Как затухал кленовый пал.
Как я устал. Как я зажился.
Вот хитрый маг! Ты что наделал?
Смеялась утром детвора,
Когда скользил я неумело
По тропкам белого двора.
Когда за внуком я бежал,
Когда его я провожал
В школу.
Валерий ТОПОРКОВ. Глубже смерти
***
я несу в Твой свет кромешный
память о стихе
то есть мне везёт не меньше
чем любой блохе
много слишком много чести
зверю бытия
если точно против шерсти
пета песнь моя
если в пьеске скоротечной
некогда не сметь
петь что жизнь шибает течкой
псиной пахнет смерть
что вольно Тебе забанить
за печатный зуд
юзера что нёс всю память
о стихе на суд
DE PROFUNDIS
чтоб тебя обдавало воздушной волной
на вагонных подмостках у выхода стой
ухватившись за поручень крепко
потерпи до Арбатской рукою подать
пусть тебя услаждают сиренам под стать
две звезды Кабалье и Нетребко
чистый лирик но варварских явно кровей
ты невольно подумаешь чем не Орфей
адресуясь к Плутону в Рунете
предпочтёт инспирации скромный привет
не считай меня лохом я знаю что нет
нет любви глубже смерти на свете
а Гермес-то затейник ты только взгляни
за твоею спиною полотна одни
не упрямься тряхни шевелюрой
и признай что задумано очень хитро
до Второго пришествия прямо в метро
пассажиры убиты культурой
ты один не убит только ранен легко
так пускай же добьёт тебя олух в трико
перед стикером с «Пьесой» Монтале
чтоб ни вспомнить не мог ты ни свистнуть коня
Сивка-Бурка да где же ты что за фигня
нас спектаклем таким укатали
ущипни себя сделай усилие брат
выше сил твоих видеть как счастлив до пят
намекая на небо на солнце
итальянский башмачник* почти без труда
сквозь пространство и время спустился сюда
и в глаза этой жизни смеётся
_______
*Имеется в виду портрет башмачника кисти итальянского художника Федерико Андреотти (Federico Andreotti) (1847–1930). Репродукция этой работы экспонировалась, в частности, в одном из поездов Арбатско-Покровской линии Московского метрополитена, впрочем, так же, как и стикеры с произведениями Эудженио Монтале.
ПОДСНЕЖНИК
На сельском кладбище весной,
как в сердце каждом, есть надежда
на самый, может быть, простой,
вот-вот пробившийся, живой,
тебя жалеющий подснежник.
По узким тропкам, меж оград,
теперь к тебе приходят редко.
Так редко, что, бывает, взгляд,
почтивший этот скорбный ряд,
здесь меркнет дольше майской ветки…
Непревзойдённой тишиной,
минором ты ему ответишь
как будто в самый лютый зной
зайдёшься мыслью ледяной,
нездешних истин суть наметишь.
Поймёшь как будто, что она
не стелется лебяжьим пухом;
и только в слове, тоньше сна,
тобой продолжится весна,
преосенит и сном, и духом.
Конечно, смерть своё берёт,
в чужом саду берёт и копит.
Но разве это всякий год
на сельском кладбище цветёт
не твой потусторонний опыт?
SАCRIFICIUM
Надолго ли, без цели, без усилья,
Дышать хочу?
Фет
Да что там красавица мудрая терпеливица,
сидела на ветке осиновой бабочка переливница,
на ветке сырой, у просёлка разбитого, где-то под Туношной,
ожидая решительной, в общем-то, встречи с одним предугаданным юношей,
в роскошном своем камуфляже и с длинным сачком энтомолога
блуждающим в лапотной здешней округе так, скажем, отчаянно долго,
что стало едва ли не жаль молодого, казалось бы, и незнакомого —
прекрасно-простому, хрупкому, нежному насекомому.
Минута еще пролетит в непростом ожидании
и будет убийственно рад он удачному их свиданию:
сачком ювелирно сработает, над замершей бабочкой склонится…
но никогда не вместит этой жертвы ни матери… ни поклонницы…
ЛИПА ЛЮБЯЩЕЕ СЕРДЦЕ
Ты, Липа, памятью моей,
как летний день теплом, богата:
я слышу шум твоих ветвей,
а сам в них слышусь, как утрата.
Простой, изящный абрис твой,
твоя ребристая фактура ―
моей бросают головой
все тени от Москвы до Ура.
Не с пьяных глаз, не с кондачка
свою природную цикличность
мы стягиваем в точку А,
чтоб тайной сутью взять с поличным;
чтоб трепетным своим корням,
питавшим всякое словечко,
за трезвость к терпким временам
вдруг припасти глоток на вечность!
……………………………………
……………………………………
……………………………………
……………………………………
От слёз последней суеты
до полугодовалых всхлипов
меня не вспоминаешь ты,
а невозможно любишь, Липа.
***
Давным-давно в земле сырой лежит моя любовь.
…Она приехала в наш класс из города Белёв.
Изящней, царственней, нежней не знал я красоты!
Увы, не бегал я за ней, не наводил мосты,
записку передал всего один лишь только раз,
и получил в ответ стихи, что ранят посейчас…
Иное грезилось ли ей, была ль она слаба,
но до сих пор не верю я, что это не судьба,
что в безответности ты сам не обретаешь дом,
где небо делается вдруг твоим же должником,
где белый фартук, лёгкий бант и локон у виска,
где песня «Надо же» как крик с последнего звонка!
Как будто школа ходит в нас, позабывая срок,
а та авария и смерть один большой урок,
что нет и не было вовек другой такой любви
у милой девочки моей, у Колюжовой И.
ТРИПТИХ НАСМЕШЛИВОЙ БОЛИ
1
Кровотечение старого кирпича
на сереньких стенах Налоговой
инспекции, въехавшей в церковку с лёгкого
решения какого-нибудь Кузьмича,
не свяжешь по-свойски ни ваткою
сугроба, лежащего тут, за оградкою,
ни плотною марлей бинта
снегопада от Небесного Красного Креста…
И не пусто, размыслив коротко,
в медицинских аптечках города,
да на помощь не скор в нём люд.
Не окажут. Скорей, добьют.
2
В кровопотере старого кирпича
на сереньких стенах Налоговой
инспекции самого, кажется, недалёкого
нет резону для властвующего дурачья.
«На пиру буржуазной политики
без того столько крови повытекло,
что, ощерится, пей не хочу!»
Где уж тут обращаться к Врачу.
Герб орлиный парит над народами!
Он следит за твоими доходами,
он, двуглавый, следит за тобой,
как ты дышишь свободой такой?
3
Кровоподтеки старого кирпича
на сереньких стенах Налоговой
ни одному даже с «волчьим логовом»
не срифмовать из клерков ее сгоряча.
Впрочем, сеятель триптиха этого,
сотрудник мощнейшего педколледжа Дорассветова,
сам, должно быть, не так преуспел в стихе,
как, скажем, в безумии или грехе:
стоит у окна, элегантный, стареющий,
под взглядами тонких студенток взрослеющих,
смущённый не жизнями их безохранными,
а в проулке напротив посмертно запекшимися ранами.
ЭТОТ ТОПОЛЬ У ДОМА
этот тополь у дома
и забор покосившийся весь
и журавль и солома
дом и тополь у дома
пусть навеки
останутся
здесь
плотью клин свой возделай
и душою засей не вразброс
БОГУ ВЕЧНОЕ ДЕЛО
до безумия
искренних
просьб
УМЕР МОЙ ДЯДЮШКА…
умер мой дядюшка
вечный лесничий
сделался вепрем а может
лисичкой
слился с просёлком
с грибным перелеском
плеском озёрным
живым таким плеском
свежим туманом за чудо-холмами
в тихой низинке где топь с бочагами
Господи
с чем же ещё он мог слиться
с листьями дуба в зелёной петлице
зеркальцем селезня
клюквой на диво
полем
где вызрел avena sativa*
с непобедимой своею двустволкой
с жизнью короткою ставшею
долгой
_______
*Овёс обыкновенный (лат.).
К АНАТОЛИЮ**
Вот крест!
Настанут времена
такие, Толя,
когда ни плевел, ни зерна
не будет в поле.
Когда не будет ничего
на нём, похоже,
поскольку поля самого
не будет
тоже.
Не будет честного труда
и хитрой лени,
ни слова «нет»,
ни слова «да»,
ни слова «Ленин»;
ни зла
от крови детской до
собачьих будок,
ни цвета беж, ни звука До
уже не будет;
противоречащих идей;
событий броских;
и даже белых лебедей
не будет
просто.
Запомни:
хлеба и вина,
дорог
и станций…
И только эта тишина,
ты слышишь, Толя (!!!),
ТИ-ШИ-НА
пойми, дружок,
она
одна
должна
остаться…
