Борис Келехсаев
Помню Арбат
В зеркалах
Оглянулся – кругом зеркала,
Отражают мой пройденный путь,
Вдруг, услышал, как ты позвала,
Стало тихо и грустно чуть-чуть.
Захотелось скорее бежать
В те края, где бывали с тобой,
Но боюсь, мне туда не попасть
И придётся расстаться с мечтой.
Оказавшись один в зеркалах,
Заблудился там, словно в лесу,
Вновь увидел я в детских глазах
Вопиющую к богу слезу.
Всем, кто к небу взывает, моля,
Уготовлена мерка в земле.
Приготовься, ведь участь твоя
Не известна лишь только тебе.
Задержавшись у края зеркал,
Размышляешь о смысле житья,
Понимая, что много проспал,
«Счастья нет» скажешь, будто шутя.
Знаю, можешь, быстрее очнись,
Пробудись и поверишь в себя,
Жизнь люби просто так – научись,
Вот тогда жизнь полюбит тебя.
Повернулся опять к зеркалам,
Никуда мне от них не уйти.
Радость с горем всегда пополам,
Мимо счастья дано всем пройти.
Скажи прошлому тихо «Вернись»,
Не спеши укорять лишь себя,
Жизнь люби просто так, улыбнись,
Вот тогда жизнь полюбит тебя.
Июль,1999
Стучится весна
В моё сердце стучится весна,
Как подружка зовёт погулять,
А в душе моей сладость одна,
Вроде повода нет горевать.
Я иду, не спеша,
А собой – хороша,
Оглянись, дорогой,
Милый мой.
Ведь иду, не спеша,
И собой – хороша,
На меня посмотри,
Милый мой.
В моё сердце стучится весна,
Звонкой песней зовёт подпевать,
А душа моя ритмов полна,
Так и хочется всё танцевать.
Я иду, не спеша,
А собой – хороша,
Догони, дорогой,
Милый мой.
Ведь иду, не спеша,
И собой – хороша,
Подойди же ко мне,
Милый мой.
В мое сердце стучится весна,
Словно птица зовёт полетать,
А душа вся томленья полна,
И так хочется мне…помечтать.
Я иду, не спеша,
А собой – хороша,
Обними, дорогой,
Милый мой.
Ведь иду, не спеша,
И собой – хороша,
Так целуй же скорей,
Милый мой.
27.01.02–10.05.02
В натюрморте
На Москву из-за туч дождь грозится,
Ветер-гад подвывает, свистит,
Не дают за без так помочиться.
Вся в гирляндах, столица гудит.
Да, Москва, как кувшин в натюрморте,
Рядом блюдце с каймой голубой,
Яства грудой лежат и, не спорьте,
Не захочешь, пойдёшь на разбой.
Отстегнув, дождь отлил на асфальте,
Оттянулся за бабки слегка.
Кто при деньгах – в столице гуляйте,
Остальные – гуляйте, пока.
А кувшин наполняется брагой,
Замесили на старых дрожжах.
В казино прошвырнись – не будь скрягой,
На Тверской потопчи шалых птах.
Лишь в четверг прекратится здесь дождик,
Обещал с Бодуна "Михельсон",
Видно, просто болтает синоптик,
Просыпайся, Москва, кончен сон.
Поскорей выливай всю отраву,
До краёв, блин, в кувшин налилась.
В натюрморте еда всем по нраву,
На холсте НАТЮР мёртвой звалась.
04.06.00–07.01.02
Царь-луна
У крыльца твоего я сидел дотемна,
А по небу плыла в облаках Царь-луна,
Я курил, не спеша, самокрутку в тиши,
Но за мною статья, а кругом – ни души.
Это было давно, когда яблок не счесть,
Когда рады дождю, когда молодость есть.
А в деревне родной молодуха жила
И, меня дурака чуть с ума не свела.
Её карьи глаза присушили меня.
Был я, будто во сне, к сходу каждого дня.
По ночам к ней спешил, огородами шёл
И не ведал, что бес в преисподнюю вёл.
Ты в ту ночь прогнала и сказала: «Прощай».
От судьбы не уйти ни кому, так и знай.
На крыльце я в ту ночь просидел до зари,
Слышал крик петухов, то по мне – звонари.
Ах, зачем, порвалась наша тайная нить,
Знаю, вмиг всё ушло, в пору громко завыть.
Ну пырнул, сгоряча – подвернулся тесак.
Смерть не звал, пришла, может, бесов тут Знак.
У крыльца твоего я сидел дотемна,
А по небу плыла в облаках Царь-луна.
Я курил, не спеша, самокрутку в тиши,
Но за мною статья, а кругом не души.
У крыльца твоего я сидел дотемна,
А по небу плыла в облаках Царь-луна.
У крыльца твоего я сидел дотемна,
А по небу плыла в облаках Царь-луна.
20.01.02–30.01.02
Спелая вишня
В тёмном небе мерцают звёзды,
Шорох леса уносит ветер.
Что-то быстро мелькают версты,
Но сегодня Любимую встретил.
Твои губы шептали чуть слышно
И манили, как спелая вишня.
Наши губы шептали так тихо,
Позабылось былое лихо.
Эх, когда-то сверкали звезды,
В чаще леса резвился ветер,
Нипочем тогда были вёрсты,
Каждый день был по-новому светел.
Помню, губы шептали чуть слышно
И манили, как спелая вишня.
Ну, а губы шептали так тихо,
И не ведомо было лихо.
Вновь увидел, блистают звезды,
Возле леса гуляет ветер.
Вдруг опять легки, стали версты,
Очень рад, что тебя снова встретил.
Губы Милой шептали чуть слышно
И манили, как спелая вишня.
Наши губы влюблялись так нежно,
Словно белки зимой белоснежной.
В лунном свете искрятся звёзды,
Запах леса разносит ветер.
Больно резво вы мчите, версты.
Нет, не поздно! Любимую встретил.
Твои губы шептали чуть слышно
И манили, как спелая вишня.
Наши губы шептались так тихо,
Позабыть бы былое лихо.
Твои руки
Робким взглядом чуть дотронься,
Позови меня глазами,
Подойди ко мне, не бойся,
Обними, прижмись губами.
Твои руки, словно волны,
Поднимают вмиг на гребень,
Их объятья ласок полны,
Но внизу таится темень.
Хоть и вьюга завывает,
Позабудь свои тревоги.
Говоришь «Так не бывает»,
Но не ведомы дороги.
Твои руки, словно волны,
Увлекают вмиг на гребень,
Где объятья страсти полны,
Ах, зачем внизу там темень.
Нежным взглядом чуть дотронься,
Обогрей меня глазами,
Подойди ко мне, не бойся,
Обними, прижмись губами.
Твои руки, словно волны,
Увлекают вмиг на гребень,
Их объятья неги полны,
Не смотри туда, где темень.
25.01.02–03.02.02
Костер любви
Зачем разлука к нам пришла? Совсем не знаю.
Ты молодая и стройна. Да, понимаю.
Зажги костер хоть до небес и, догорая,
Шепнет он тихо: Я люблю, Дорогая.
Любовь в разлуке горячей? Не соглашайся.
На самом деле – быть беде, так возвращайся.
Подбрось дрова в огонь скорей, ну хоть немного,
Да может, будет не простой ко мне дорога.
Проходят годы, но острей вдруг вспоминаешь
Ошибки давних лет, всегда легко прощаешь.
Любовью надо дорожить – вот аксиома,
Ты, свою Милую люби почаще дома.
Зачем разлука к нам пришла? Ответ не знаю,
Но постарайся всё ж понять, ведь я сгораю.
Зажги костер хоть до небес, но, догорая,
Прошепчет тихо: Я любил, Дорогая.
13.02.02–17.02.02
Наш поздний вечер
Наш поздний вечер в январе,
Его не ждали.
И пусть морозно на дворе,
Аккорды струн звучали.
Струны! Они мне сердце рвали,
Больно, так за живое брали,
Звали! Как будто было лето.
Юность, ведь твоя песнь не спета.
Да, мы влюблялись каждый день,
Амур-проказник.
В душе у нас цвела сирень,
И вновь рождался праздник.
Праздник! Когда мы снова вместе
В радость, скажу тебе без лести.
Вести! Они для всех Зверь-Кони,
Мчатся, так подставляй ладони.
Да, вспоминаем мы июль,
Такой чудесный.
Через полгода был июль,
Его сравнить бы с песней.
С песней, в которой ты летаешь
К Звёздам и птицей замираешь.
Знаешь, что я с тобою рядом,
Нежным всегда ласкаю взглядом.
Ах, эта встреча в январе,
Её не ждали,
И пусть морозно на дворе,
Аккорды струн звучали.
Струны! Они ведь сердце рвали,
Больно, так за живое брали,
Звали! Как будто было лето.
Память, ну сохрани всё это.
Наш поздний вечер в январе,
Наш поздний вечер в январе…
03.08.02–16.08.02
Дым сигареты
Раннее утро, туман над рекой,
В воздухе свежесть, рассветный покой.
Да и заботы сгинули что-то,
Будто бы в радость, но ломит зевота.
Дым сигареты, сидишь возле речки,
Кайфуешь немножко, пускаешь колечки.
Выплыл вдруг берег, что прятал туман,
Жизнь там прекрасна, как летний роман,
Где-то невзгоды, здесь их не видно,
Это же в радость, кому-то завидно.
Дым сигареты, сидишь возле речки,
Но кайф улетает, а с ним и колечки.
Синие ночи, туман за рекой,
Звёздное небо, вдыхаешь покой.
Сонные путы, я в вашей власти,
Кажется, в радость, а, может, к напасти.
Дым сигареты, сидишь возле речки,
Не хочется думать, мешают колечки.
24.02.02–03.03.02
Ты, моя Алёна!
Ветер. Гнётся ветка,
Шелестят дубы.
Мы встречались редко —
Были так глупы!
Ветка изогнулась,
Что случилось с ней?
Может быть, прогнулась?
Ветер, знать, сильней?
Милая Алёна!
Словно листик с клёна
Ветром унесённый,
Зноем опалённый.
К сожаленью ветер
На пути нас встретил,
Разлучил с Алёной.
Я в неё влюблённый!
Ты, моя Алёна!
Милый листик с клёна,
Ветром унесённый,
Но судьбой спасённый.
Ты, моя Алёна!
Словно листик с клёна
Ветром унесённый,
Для меня спасённый.
А теперь Алёна!
Солнцем напоёна,
Ангельский букетик,
Сказка – семицветик.
Сентябрь 2014
Доля моя!
Доля моя!
Ну, скажи мне, откуда пришла?
Доля моя!
Почему ты такая?
Доля моя!
Почему столько бед принесла?
Хоть не лгала,
А куда-то вела,
Потому что была,
Словно строгая мать,
И учила меня
Эту жизнь понимать.
Доля моя!
Как дорогу к любимой найти?
Доля моя!
Почему ты молчала?
Доля моя!
Я не смог ничего изменить,
Ну, кого мне корить,
Ты ж готова простить.
Ведь всегда ты была,
Словно строгая мать,
Значит, будешь учить
Эту жизнь понимать.
Доля моя!
Мы давно неразлучны с тобой.
Доля моя!
Почему гаснут звезды?
Доля моя!
Ведь как прежде мечтаю о том,
Чтобы в дали,
Вновь сверкала Звезда,
И я знаю не зря.
Ты как строгая мать,
Будешь вечно учить
Эту жизнь принимать.
24.01.04–08.02.04
Поезд по рельсам стучит
Поезд по рельсам стучит,
Рвутся вагоны вперёд.
Жизни ручей отжурчит,
Время своё заберет.
Жизнь пробегает, прости,
Ты на неё не сердись.
Память моя, не грусти.
Молодость, где ты? Вернись.
Часто приходит беда,
С нею сражаться – судьба.
Так ведь бывает всегда,
Жизнь – это вечно борьба.
Жизнь пробегает, прости,
Ты на неё не сердись.
Память моя, не грусти.
Молодость, где ты? Вернись.
Хмурится небо. Гроза.
Молния бьёт за окном.
Вижу любимой глаза
Вспыхнули беглым огнём.
Жизнь пробегает, прости,
Ты на неё не сердись.
Память моя, не грусти.
Молодость, где ты? Вернись
05.03.14
Дождик
Дождик осенний, грусть навивает,
Лупит по крыше и всех донимает,
Без передышки слёзы роняет,
Плачет, вздыхает, в небо кивает.
Вот какой дождик, неутомимый,
Но не любимый, всеми гонимый.
Зимние хлопья падали тихо.
Тройка по снегу скакала так лихо,
Сани скользили, вовсе уж скрылись.
На повороте – Бац! И разбились.
Люди в сугробах! А вот и кобылки,
Дождь – отморозок им лижет загривки.
Дождик весенний фронт собирает.
Грозно стучится да громом пугает,
Мраком небесным всех накрывает,
Солнца просветы всё ж обещает.
Хочется верить, вдруг не обманет,
Тучей клянётся, так мол, и станет.
Летние ливни нас изумляют,
Вдруг налетают, всем шляпы срывают,
Острые струи в тело вонзают,
Но, к сожаленью, быстро кончают.
Летние ливни так изобильны
И сексопильны, жуть, как мобильны.
Дождик осенний вновь поливает.
Жизнь скоротечна, а дождь всё долбает.
Слёзы роняет, тихо крадётся,
В двери скребётся, помнить клянётся.
Что же ты, дождик, так заливаешь,
Я тоже плачу. Ты понимаешь?
03.05.14
За что?
Уже полгода мы в разлуке с тобой,
Пришла зима – застыла осень.
В висках стучит – скорей домой,
Душа тоскует очень, очень.
За что нам по судьбе сказали: НЕТ?
За что хотят отнять так много лет?
В ночи прошу: Уймись, печаль.
Вернусь, скажу: Как годы жаль!
Сугробы пышные легли там, в дали,
Снежинки робкие летают,
Кружатся, словно мотыльки,
Под лунный свет они сгорают.
За что нам по судьбе, сказали: НЕТ?
За что у нас отняли столько лет?
В ночи прошу: Уймись, печаль.
Вернусь, скажу: Как годы жаль!
Уже полгода мы в разлуке с тобой,
Пусть на дворе зима и вьюга.
А я живу с одной мольбой,
Тебя люблю, моя супруга.
За что нам по судьбе, сказали: НЕТ?
За что у нас отняли столько лет?
В ночи шепчу: Уймись, печаль.
Вернусь, скажу: Как годы жаль!
13.02.14
Жар-птица!
В синем небе мой ангел Жар-птица,
Да, не близко, рукой не достать,
Может, ближе кому-то синица,
Я ж хочу о Царевне мечтать.
У любимой моей райской птицы
Знаю я – шелковисты ресницы.
Ну а голос! Какой!
Бархатистый такой,
Словно Ангел поёт, а не птицы.
Я хочу с величавою птицей
В поднебесье взлететь и летать.
На Земле отголоски-зарницы
Будут многих потом волновать.
У любимой моей райской птицы
Знаю я – шелковисты ресницы,
Ну а голос! Какой!
Бархатистый такой,
Словно Ангел поёт вместо птицы.
И сейчас под луною две птицы
Поднялись выше звёзд и парят.
Всем понятно, что это Жар-птицы,
Их глаза, будто яхонт горят.
У любимой моей райской птицы
Знаю я – шелковисты ресницы,
Ну а голос! Какой!
Бархатистый такой,
Словно Ангел поёт, а не птицы.
27.02.04–08.03.04
Сивцев Вражек
Сивцев Вражек на Арбате,
Дом семнадцать на бульваре грёз.
Годы детства вспоминаю.
Да! Грущу, так нету больше слёз.
Ведь детство – шалость в радость,
И немножко вредность, жадность.
У цыплёнка шейка тонка.
Не забудьте важность бытия.
На Петровке вдоль по бровке
Дом под крышей на бульваре грёз.
Юность часто вспоминаю.
Да! Грущу, хоть нету больше слёз.
Ведь юность – резвость, смелость,
И немножко наглость, спепость.
У павлина, пряма спина.
Не забудьте важность бытия.
Вот Ордынка возле рынка,
Дом без лифта на бульваре грёз.
Свою зрелость вспоминаю.
Да! Грущу, хоть нету больше слёз.
Ведь зрелость – стойкость, спелость,
И немножко хмурость, крепость.
А индюшки, как и хрюшки.
Не забудьте важность бытия.
Окружная – на Куличках.
Дом не броский на бульваре грёз.
Пришла старость, понимаю.
Да! Грущу, хоть нету больше слёз.
Ведь старость ох, не радость,
И не много дряхлость, слабость,
Спрятал страус свою трусость,
Позабыв про важность бытия.
27.02.04–08.03.04
Сладкий запах сирени
Сладкий запах сирени.
Память вдруг оживает.
В сердце пыл и горенье,
Вечер страсти всплывает.
Там в городском саду сирень цвела,
Твоя рука мне на плечо легла,
Над нами круглая луна плыла
И за собою в рай она звала.
Ах, эта полная луна,
Куда ж втихую завела?
Со мной тебя врасплох взяла,
А ты не сразу поняла.
Там в городском саду сирень цвела,
Твоя рука мне на плечо легла,
Над нами круглая луна плыла
И за собою в рай она звала.
Сладкий запах сирени.
Память вдруг оживает.
Вижу мрак от сомнений,
Счастья миг уплывает.
Сладкий запах сирени.
Память вдруг оживает.
В сердце пыл и горенье,
Вечер страсти всплывает…
27.02.04–08.03.04
Листья падают
Листья падают, падают, падают
В городском саду за оградою,
Лето быстро промчалось с парадами,
Как успеть похвалиться нарядами.
Листья падают, падают, падают
В городском саду за оградами,
Отслужили своё они славно тут,
Но не балуют их наградами.
Они гордо висели на веточке,
И не нужно им были конфеточки,
Как солдаты держались, но холодно.
Незаметно? Но стало им голодно.
От высоких чинов, от дубовых лбов
Им приказ пришёл, не сносить голов.
Испугались они, а напрасно,
Оказалось для них всё прекрасно.
27.02.04–08.03.04, январь 2015
Ну, скажи! Почему…
Ну, скажи! Почему так тревожно?
И в душе поселилась печаль?
Без потерь жизнь прожить очень сложно,
Из прошедшего многое жаль.
Вспоминаются летние грозы,
И дожди прохудившихся туч,
Боль обиды, как детские слёзы,
И от них твой ком в горле так жгуч.
Пронеслась твоя жизнь, будто тройка,
А в кибитке привиделось мне…
Пред глазами больничная койка.
Стоп! Не хочу говорить о войне.
Декабрь, 2015
Плакать не надо
Прощальный вечер настал,
Поникли шторы вдоль окон,
Вином наполнен бокал,
Горит свеча одиноко.
Я жду, откроется дверь,
И ты войдешь без улыбки,
Сейчас мне горько, поверь,
Мы молчаливы, как рыбки.
Но всё – же вспомни цветы,
Эти алые розы,
Если можешь, прости,
Спрячь скорей свои слёзы.
Ведь были цветы,
Эти розы из сада,
Если сможешь – прости,
Плакать не надо.
Открылась тихо та дверь,
И ты вошла без улыбки,
Да, мы печальны теперь,
Судьба играет на скрипке.
И этот вечер пришёл,
Огонь в глазах догорает,
Слеза упала в бокал,
Для нас скрипка играет.
А ты вспомни цветы,
Наши алые розы,
Ты, уж прости,
Спрячь свои слёзы.
И вспоминай цветы,
Наши розы из сада,
Мы любили, прости,
Плакать не надо.
13.07.02–06.08.02
Осеннее солнце
Осенью солнце рождает надежды,
Летнее солнце всем дарит любовь,
Зимнее солнце лишь греет одежды,
Солнце весною – бурлит в жилах кровь.
Речка – длинная дорога
Речка – длинная дорога,
Изгибаясь, льётся кротко.
Не суди её так строго,
В её жизни ты лишь лодка.
23.01.02
Частушки
Девки сеяли бобы,
Ну а выросли дубы.
Порубили те дубы
На древесные кубы.
Во дворе пропел петух
И в деревне свет потух.
Удивляется народ:
И чего он так орёт?
Мой милёнок гармонист,
Голова косматая.
Как раздвинет он меха,
Вся трава помятая.
Рыбки плавают в пруду,
Мелкие карасики.
С агрономом я пойду,
Обещал мне часики.
Раздел 2
Арбат (50-е годы)
2.1 Роддом на Покровке, другой имени Грауэрмана
Я родился в Москве 23 декабря 1948 года в роддоме № 7 имени известного доктора Григория Львовича Грауэрмана. Родился я там по той простой причине, что родители жили в семи минутах ходьбы от него в коммунальной квартире № 29 дома № 17 по Гоголевскому бульвару.
Для большей занимательности своих воспоминаний мне хотелось бы сочетать их с экскурсами в историю тех мест, о которых пишу. Поэтому события, связанные непосредственно со мною, будут чередоваться с историческими отступлениями и фотографиями, которые я нашёл на бескрайних просторах всеми любимого интернета.
Когда-то в Москве было два родильных дома, связанных с именем Г. Л. Грауэрмана, теперь остался только один – имени С. В. Лепёхина на Покровке, где первым главным врачом был доктор Грауэрман. Другой роддом № 7 на Арбате, который знали почти все москвичи, и носил имя Грауэрмана до 1990 года, когда роддом, к сожалению, был закрыт.
Григорий Львович Грауэрман (1861–1921) окончил не только естественный факультет Петербургского университета, но и медицинский факультет Московского университета. А затем он поступил на работу в родильный приют при Старо-Екатерининской больнице, где начал преподавать в школе фельдшеров при ней. В 1898 году стал заведующим этим приютом. Скончался Грауэрман в 1921 году в Германии, где он отдыхал и лечился во время своего отпуска.
Из истории первого роддома, носившего имя Лепёхина, следует, что в дореволюционной России было много богатых людей, опекавших детей из малообеспеченных семей. В 1868 году дочь гвардии ротмистра Елизавета Петровна Милюкова в память о своем дяде, статском советнике Сергее Васильевиче Лепёхине, основала лечебницу, купив для этой цели дом в Тупом переулке. Первоначально лечебница имела стационар всего на 5 кроватей и амбулаторию.
В 1878 году лечебница была включена в состав учреждений Александровской общины «Утоли моя печали», которую опекала и патронировала княгиня Шаховская. Управление лечебницей осуществлялось Советом попечителей. Печать лечебницы украшал герброда Лепёхиных.
С 1903 год по 1906 год по проекту архитектора Василия Мясникова были построены двухэтажный дом с полуподвалом для больницы и доходный четырёхэтажный дом, который хотели сдавать внаём для получения средств, в том числе и для нужд лечебницы. В 1906 умерла настоятельница общины княгиня Н. Б. Шаховская.
Лепёхинская лечебница перешла в ведение городской управы, где организовали комиссию, в состав которой вошли акушеры-гинекологи профессора Грауэрман и Л. Н. Варнек. Эта комиссия рекомендовала создать на базе Лепёхинской лечебницы родовспомогательное заведение, после чего архитектор Д. В. Шапошников, несколько изменив первоначальный проект, переоборудовал четырёхэтажное здание под родильный дом на 63 койки.
В 1907 году под руководством Грауэрмана был открыт Лепёхинский родильный дом, во главе которого профессор Грауэрман оставался до конца своих дней. Это был в то время самый крупный родильный приют в Москве.
В 1910 году Г. Л. Грауэрману удалось привлечь средства крупного богатого фабриканта Л. И. Тимистера, завещанные на благотворительные цели, для завершения строительства при Лепёхинском родильном доме послеродового инфекционного отделения.
При этом была организована первая в Москве детская консультация с молочной кухней, к которой прикрепляли детей, родившихся в Лепёхинском роддоме.
Таким образом, было создано комплексное учреждение охраны материнства и младенчества, единственное на тот период времени в России, а главное, у истоков этого медицинского учреждения оказался профессор Грауэрман.
По правде сказать, я даже и не предполагал, что доктор Григорий Львович Грауэрман работал в роддоме на Покровке, а не в районе Арбата. Я считал, что роддом, который носит имя Грауэрмана, это именно тот роддом, где он и работал, но я ошибался, прочим, как и многие москвичи.
Роддом им. С. В. Лепёхина и Больница им. Л. И. Тимистера Московской Городской управы.
Интересна история и второго родильного дома, связанного с именем доктора Г. Л. Грауэрмана. На свои средства и на деньги, взятые в долг у друзей и знакомых, известный в то время московский хирург-уролог, дворянин Пётр Дмитриевич Соловов в 1913 году купил на улице Большая Молчановка участок земли рядом с особняком Эмилии Федотовой.
Особняк этот по адресу Большая Молчановка дом № 3 (Новый Арбат, 5) построили примерно в 1900–1902 годах. И автором проекта этого красивого дома был супруг хозяйки, архитектор и инженер-строитель Сергей Филиппович Федотов. Архитектурная эклектика с использованием неоготики сделали здание сказочным и радующим взор.
Рядом с этим красивым домом Пётр Дмитриевич Соловов построил четырехэтажный особняк, в котором он собирался открыть хирургическую лечебницу и свою частную клинику. Помимо всего прочего доктор предполагал там же жить со своей семьёй.
Особняк Э. Федотовой, Большая Молчановка, 3
Здание рядом с особняком Федотовой было построено под руководством архитектора Николая Ивановича Жерихова к 1914 году. Но осуществлению этих планов помешала Первая мировая война, и П. Д. Соловов разместил в своем доме госпиталь. После революции 1917 года с приходом новой власти здание было экспроприировано. Однако в этом госпитале продолжали оказывать врачебную помощь и принимать роды.
В справочнике «Вся Москва» за 1917 год нет родовспомогательных учреждений на Большой Молчановке, а в том же справочнике за 1922 год уже есть «Грауэрманов Родильный приют по адресу Большая Молчановка, дом 5». Скорее всего, после смерти известного акушера-гинеколога в 1921 году этому приюту было присвоено имя Грауэрмана.
В 1923 году дома № 3 и № 5 соединили в единый комплекс роддома № 7 имени Григория Львовича Грауэрмана. Таким образом, в лечебнице, построенной П. Д. Солововым, и в соседнем небольшом особняке Э. М. Федотовой был открыт родильный дом, при этом дом № 5 стал лечебным корпусом, а дом № 3 стал административным корпусом больницы.
Для удобства персонала и клиентов роддома на уровне второго этажа соорудили крытый переход и пристроили новое помещение. Внешний вид особняка немного изменился, от взора укрылась угловая башня, которая стала чуть видна. Но радость от рождения ребёнка осталась, как и была прежде.
Роддом имени Грауэрмана в 60-е годы
Одним из первых адресов роддома № 7 был Большая Молчановка, дома № 3 и 5. В дальнейшем адрес изменился на Новый Арбат, дома № 5 и 7, а затем и на проспект Калинина, дома № 15 и 17.
Тем, кому довелось рожать в роддоме Грауэрмана после 1966 года, могли из окон увидеть церковь Симеона Ступника на Поварской улице, которую к этому времени реставрировали, но кресты не установили. Кресты на церкви появились лишь в начале 90-х годов.
