Борис Цеханович
Проект «Колония»
– А показать тех, кто расстреливал – сможешь?
– Ха…, я что дурак что ли? Вы сейчас их отвезёте и сдадите ментам, этим продажным сукам. Цыгане тут наркотой банчили, воровством занимались. Мы сколько не жаловались – ноль внимания. Только менты, как по графику к цыганам за деньгами приезжали. Им отдадите, а те продажные их отпустят и тогда тут такая кровавая баня будет. Мама не горюй. – Мужик остервенело сорвал шапку с головы и я уж думал он ею и хлопнет о мёрзлый асфальт, но тот её покрутил в руках, как бы оглядывая – не замаралась ли? И также зло нахлобучил на голову.
– Да ты не бойся. Их судьбу надо сейчас решать. Покажешь – вот и решим, что с ними делать…
Мужик зло и в полный голос заматерился, оглядел загнанным взглядом окруживших его военных, оглянулся на своих, снова выматерился и решился: – А пошли… Покажу.
– Вон он у них самый главный. О…, как смотрит… – Грязный палец ткнул в сторону дородного, заросшего чёрным волосом цыгана, одетого в хорошую тёплую куртку и вокруг которого в основном кучковались взрослые цыгане, – а вот тот и тот.., вон, который в рыжей шапке… Они расстреляли наших. И вон тот щенок, старуху застрелил и ещё хвастал таким же сосункам, как он её ловко стрельнул….
По мере того, как мужик указывал на виновных, их под усилившийся пронзительный вой и визг цыганок выхватывали из толпы и отводили в сторону. Вытащили и четырнадцатилетнего пацана, убийцу старой женщины. Пока мы разговаривали и выводили виновных из толпы, местные жители осмелели и подошли ближе и с их стороны полетели новые обвинения и к остальным цыганам. Люди выходили из толпы и тыкали в конкретного человека и рассказывали, что он совершил и если серьёзное обвинение было, то того присоединяли к первым. Потом следующего и так далее…
Наверняка тут было много и наверчено и накручено, я и не собирался определять степень виновности каждого. Уже то, что они с оружием, попытались навязать свою волю остальной округе, пролили кровь… И если бы мы тут не появились случайно, то впоследствии они превратили этих людей в банальных рабов, работающих за кусок пищи и творили тут безнаказанно зло. А зло нужно искоренять безжалостно и тут же – прилюдно.
Так, постепенно, чуть ли не все цыгане мужского пола оказались в толпе виновных. Даже против детей выдвигались обвинения в воровстве, в помощи взрослым в распространении наркотиков, в жестоких избиениях и вымогательствах у сверстников не цыганского происхождения. И ведь их набралось приличное количество. Одно дело стрельнуть…., ну даже пять человек, а тут целая толпа. И отпускать их тоже нельзя. Я озадаченно зачесал лоб, протяжно протянув: – Да…, задачка…, – и оглянулся на стажёров.
– Ну а вы что молчите? Неужели нечего сказать или подсказать? Какие у вас есть предложения? Ведь тоже наверно придётся с такой хернёй столкнуться, когда сами будете руководить Хапками. – Если до этого они с любопытством наблюдали со стороны за развивающейся ситуацией, то теперь их лица сразу же стали озабоченными, но и никто не спешил со своими советами, поглядывая друг на друга. Пока один из них, майор Пеньков, решительно не озвучил своё видение.
– Да грохнуть эту сволоту и дело концом. Они ведь с местными не рассусоливали… Вон люди лежат. И их также надо.
– Да я согласен, – легко согласился с майором и ткнул пальцем в толпу цыган, – вот идите, товарищ майор, и расстреляйте вон тех убийц и пацана тоже не забудьте, который бабушку убил…
Майор растерялся. Одно дело предлагать, а другое дело – вот так с ходу делать самому, тем более, когда толпа цыган, услышав моё решение, всколыхнулась в панике и отхлынуло от нас насколько это было возможно в тупичке. Цыганки громко завыли, потом сделали неожиданный для нашей охраны рывок вперёд и из кучи, выведенных цыган на расправу, выхватили пацана и стали заталкивать в середину своей толпы. Туда же мигом переместились и взрослые убийцы и теперь толпа цыган стала одним целым и монолитным людским куском, откуда убийц вот так просто достать невозможно. И их, в довершении ко всему, было на несколько порядков больше. Если они в едином порыве сейчас ломанут, то они сомнут нас, даже может и сумеют завладеть оружием и инициативой. Это же мгновенно поняла и толпа цыган. Они одновременно грозно взревели, толкнулись в нашу сторону и тут же резко присели в великом испуге от громкой и длинной очереди крупнокалиберного пулемёта с одной из наших машин. Очередь прошла так низко над головами, что даже когда она оборвалась, ни у кого из цыган не возникло желание подняться с корточек.
– Что, майор, убедился, что тут нужно другое решение? Что есть ещё желающие на радикальные меры?
Не дождавшись толковых решений от своих соратников, обратился к мужику: – А чего вы не эвакуируетесь? Чего ждёте? Там лето, там будущее… А здесь неизвестно что будет. Одно известно точно – зима будет несколько лет и очень холодная. Вряд ли выживете… И это только самый лучший вариант. Так чего?
– Там…, там…, – мужик уже понял, что с этим непонятным военным можно говорить открыто, зло и запросто и за это по роже никто ему не даст, – тут вот всё понятно и привычно, а про «Там» всё неясно. Слух ходит стойкий, что может там и хорошо у кого есть деньги, а вот у нас их нет и
будем там рабами. Так что лучше здесь помереть свободным, чем там в рабстве быть. А может всё и обойдётся. Вот наше начальство мотанёт туда, а мы останемся тут и гораздо свободнее заживём и постараемся, чтобы эта жизнь была справедливей. Да и помирать… Что здесь, что там… Какая разница… А вы кто сами то будете?
Я оглянулся и пробежался взглядом на окруживших меня и моих людей, местных жителей, которые жадно прислушивались к моим словам, глаза которых горели надеждой. Горели желанием услышать слово, которое переломит всё и вернёт им надежду на новую жизнь, на продолжение жизни вместо местного прозябания и медленного угасания. И эти слова должны быть простыми и доходчивыми.
– Вот я как раз и есть генерал-губернатор, самый главный той территории, которую ты и все вы называете словом «Там». И все слухи, которые у вас тут бродят – брехня самая натуральная. Там новая жизнь, новые возможности для всех вас и в течение недели у вас есть возможность уйти туда. Берите документы, деньги, самое ценное и памятное, что у вас есть о прошлой жизни и идите к нам. Да…, сразу хочу сказать, первые два года, пока мы не отстроим жильё для вас, могут быть достаточно трудными, но не в голом поле и не под открытым небом. Для вас уже выстроено временное жильё. Да в поле, но оно есть. Но там жизнь, а здесь постепенное угасание. Не хотите думать о себе – подумайте о своих детях. Поверьте мне – там другая жизнь и другие отношения между людьми. Вот я генерал-губернатор, не буду врать и попал сюда совершенно случайно. Я ведь не проехал мимо, а мог ведь сказать самому себе – Да на хрен мне это надо, пусть сами разбираются между собой. А я остановился, защитил вас и торговый центр. Обезоружил этих людей и взял их под охрану. Выслушал ваши обвинения в их адрес. Наверно, это подтверждает мои слова, что там другое отношение к человеку….
– Нуууу…., – в неком сомнение протянул мужик и теперь зная, кто перед ним стоит, уже не столь решительно продолжил, – нууу…, говорить-то интересные слова легко, а вот как нам поверить в них – ещё тот вопрос…. Тут нужно очень, очень хорошо подумать. Тем более сами говорите, что ещё целая неделя есть. Может, за это время и решим что-то. Или здесь остаёмся, или к вам подадимся.
По реакции толпы, стоявшей вокруг нас и внимательно слушавшая, было понятно – зерно сомнения упало на благоприятную почву и чтобы окончательно заставить их хорошо подумать и склониться всё-таки к эвакуации к нам, нужно ещё одно смелое действо, чем и додавить их. И у меня уже сформировался довольно авантюрный план, которым можно было убить сразу несколько «зайцев». Самое главное: развязаться с цыганами и перевалить решение их судьбы на других. Какое-нибудь чмо из гуманистов или гнилых демократов потом будет орать на «всех перекрёстках», что я отдал решение судьбы «несчастных» цыган в руки неподготовленных к такому действу людей, а сам ушёл от ответственности. Да пусть орут. Мне судьба этого дрянного племени не интересна – что заслужили всей своей жизнью то и получат. Но зато это оценят другие, простые и нормальные люди и толкнёт их на эвакуацию, а не на медленную погибель здесь.
– Хорошо, – поднял руку и указательным пальцем обвёл окружающую толпу, снова остановив его движение на мужике, – я вас выслушал…, – и тут же вновь обратился к толпе: – Вы доверяете этому человеку?
Люди активно зашевелились и со всех сторон вразнобой посыпались громкие, одобряющие реплики: – Да… Доверяем… Знаем… Петр, нормальный мужик и справедливый… И его не раз били, за то что он за правду стоит…
Я резко поднял руку вверх, останавливая человеческий гвалт, и когда толпа немного притихла, продолжил: – Тогда поступим следующим образом. Майор Пеньков, сколько там единиц оружия?
– 8 автоматов, пять пистолетов, одна винтовка и 12 единиц гладкоствола охотничьего…
– То есть 26 единиц. А теперь выбирайте 25 мужчин, которым вы тоже доверяете. И давайте посмелее… Я за вас, вашу жизнь и ваши проблемы решать не буду, да и время не ждёт. Я вам только помогу, а вы тут дальше сами разбирайтесь…
После некоторого замешательства, люди в толпе закрутились, завертелись, загалдели, решая кому выходить. В эту же круговерть резко воткнулся Пётр, который цепко выхватывал мужиков из толпы, что-то им решительно толковал и те, хоть ещё и в великом сомнении, но выходили в свободное пространство перед нами. Туда же выходили и другие, выдвинутые людской массой и через десять минут они стояли неровной шеренгой.
Пока шли такие выборы, я надавил на мужика и теперь знал его имя, фамилию, отчество и адрес. Не хотел он это сообщать, но пришлось согласиться на мои требования, особенно когда пригрозил ему, что сейчас плюну, сниму охрану с цыган и уеду, а они пусть сами тогда с цыганами разруливаются и делят торговый центр. Только тут же выразил справедливое сомнение, что цыгане после случившегося будут более сговорчивее. Под таким же соусом переписали и других вышедших мужиков. Правда, когда услышали, что и их надо переписать, 7 человек труханули и сразу нырнули обратно в толпу. Но уже через три минуты, другие 7 человек сами добровольно заняли места струсивших и дали свои данные.
– Товарищ Севастьянов, – обратился к мужику, – Все тут стоят нормальные? И всем ты тут доверяешь?
Пётр Григорьевич обошёл строй, задал несколько вопросов видать незнакомым ему людям и утвердительно кивнул головой. А я лично отобрал из кучи оружия самый лучший на мой взгляд автомат, самодельный подсумок с магазинами, вручив его Севастьянову, того вывел на середину строя.
– Внимание! Сейчас я буду говорить не только им, выбранным вами, но и вам всем, кто здесь находиться, чтобы понимали – как жить дальше. Товарища Севастьянова я назначаю командиром вашего отряда самообороны и передаю вот это оружие вам, для того чтобы вы сами здесь смотрели за порядком, чтобы вот этот торговый центр, пусть даже брошенный и бесхозный, не просто так разграблялся, а товары в нём справедливо распределялись между вами. Чтобы вы, через свой отряд, сами поддерживали порядок на улицах своего района и могли защищаться от пришлых врагов. Я думаю, вы сами определите кто для вас враг. Ну, а арестованных я передаю тоже вам, чтобы вы выбрали из своего состава народный суд и справедливо определили степень вины каждого и назначили им наказание. Но сразу хочу предупредить – никаких издевательств, пыток над арестованными. Заслуживает смерть – пулю в лоб. Заслуживает другого – значит выпороть прилюдно по голой заднице, вот здесь на площади….
По толпе прокатился одобрительный гул и тут же стих, увидев мою поднятую руку.
– Продолжаю. Но каждый приговор должен быть оформлен и подписан, вот этими народными судьями, которые будут нести ответственность за неправедный суд. А нет так просто. И через три дня, когда откроем снова Портал для второго этапа эвакуации, сюда пришлю отряд для проверки. И не дай бог, если тут будет несправедливость. С тебя, товарищ Севастьянов, в первую очередь спрошу, и с остальных тоже….
И последнее, что хочется сказать. Я тоже не люблю цыган и считаю их бесполезным народом, присосавшимся к местному населению. И хотя понимаю, что и среди них вполне возможно есть и хорошие люди, но ни один цыган на мою территорию не попадёт. Если как-то кто-то сумеет проскользнуть, вышвырнем безжалостно обратно. И самое последнее – не тяните с решением об эвакуации. Через неделю будет поздно и никто вам больше не поможет. Думайте своими головами и не слушайте слухи….
Все мои слова были встречены одобрительным гулом, особенно когда Севастьянов, грозно встряхнув автоматом веско заявил: – Ну…, за таким начальником можно смело идти….
Закончив этот импровизированный митинг, я отвёл в сторону командира отряда: – Севастьянов, у тебя есть тридцать минут. Сейчас мигом назначай себе пару замов. Разбирайте оружие и загоняйте цыган в любой подвал и сажайте под замок. Мои помогут. Выставляй охрану у торгового центра и как только мы уедем, пошли несколько групп своих людей по домам цыганского посёлка с целью поиска оружия и боеприпасов, но только не для погромов и какой либо экспроприации… И флаг тебе в руки. Сейчас быстро напишут приказ о назначении тебя командиром отряда, который подчиняется лично мне. Всё как положено – с печатью, с моей подписью. Чтоб всё было на законных основаниях. Предупреждаю насчёт местной полиции, не все там продажные…. Договаривайся с ними как хочешь, тряси моим приказом, крутись, но оружие против них не применять. А со своей стороны доведу до местного руководства об вашем отряде, чтобы не было недоразумений. Они всё-таки пока здесь законная власть, а через три дня сюда пришлю свой отряд и если местные менты здесь как-то неправедно или жёстко поступят с вами, мой отряд с ними будет разбираться. Ну и давайте к нам людей выпихивай и сам переходи. Мне такие люди нужны. Да, если перейдёшь к нам – оружие придётся сдать. А теперь ты тут власть и иди рули этой властью….
Через тридцать минут моя небольшая колонна убыла с парковки торгового центра, где вовсю распоряжался новый командир, и мы вновь запетляли по окраинным улицам, где царила вакханалия беззакония, банальный грабёж торговых точек, и тут же драки уже за добычу, которую опоздавшие пытались отобрать у более удачливых. Мы даже не вылезали из машины, тихо подъезжали к месту разборок, давали очередь в воздух из крупнокалиберного пулемёта и драка мигом прекращалась, а участники прыскали в разные стороны испуганными зайцами, бросая то из-за чего и бились. А мы ехали дальше. На одной из пустынных улиц наткнулись на банду подростков, лихо бившие камнями, арматурными прутьями витрины мелких магазинов на первых этажах старых, советских времён пятиэтажек, стёкла ларьков на остановочных комплексах. А из лихачества, безнаказанности, ощущения мнимой крутости от своей многочисленности, весело запуливали каменюки и в окна вторых этажей и даже третьих, Особенно резвились против окон, откуда хозяева возмущённо кричали, пытаясь стыдить и урезонить сосунков. И такое безудержное веселье было бесцеремонно прервано нашим внезапным появлением и от неожиданности они даже не успели разбежаться. Так и замерли на месте, хлопая в великом испуге глазами. Поставил их к стенке, отчего они испугались ещё больше, предполагая логичный финал. Потекли слёзы, послышалось откровенное поскуливания, жалобные просящие голоса, а один прямо тут же обоссался.
На мой вопрос – Зачем они это делали? Скулёж только усилился, а главарь этой банды, пятнадцатилетний долговязый парень, как ребёнок из младшей группы детсада, просяще протянул: – Дяденьки, не надо нас стрелять. Мы больше не будем…
Я тяжело вздохнул и со своего места оглядел серый фасад пятиэтажки, около которого и словили пацанов. Когда мы въезжали на улицу, лишь только двоих мужиков видел на застеклённых балконах пятых этажей, откуда они орали на хулиганов, а сейчас чуть ли не на всех балконах стояли люди и требовали сурово наказать щенков.
Вытащил за ухо главаря на середину тротуара и ткнул лицом в жителей дома: – А они требует, чтобы я вас расстрелял…, Прямо здесь шлёпнул. Слышишь, что они кричат? Тут вас знают как отпетое хулиганьё…, – и пацан сломался. Бурно зарыдал, размазывая слёзы по щекам, умоляя пощадить и обещая, что больше не будут. Заревели в голос и его подельники, чувствуя беду.
Конечно, щенков этих расстреливать рука не подымалась, а урок нужно было преподать жестокий, да такой, чтобы на всю жизнь.
Ну, а раз родители не смогли до их мозгов донести истину – «Что такое хорошо и что такое плохо….». Эту истину будем вбивать в самом прямом смысле слова. Сняли с них штаны, труселя, положили голыми письками и животами на стылый, заснеженный асфальт и жестоко выпороли, обрывками верёвок, выкинутых нам с балконов. Я дал установку – так выпороть, чтобы две недели кушали стоя, а спали ночью только на животе. И чтоб после порки могли до дому дойти.
А главарю, чтоб знал, что старший банды несёт отдельную ответственность за действие своей банды, после порки поставили под обоими глазами два хороших синяка, после которых на мир смотришь целую неделю через узкие щёлочки. Потом выбили зубы, при этом прилично раскровенив губы, а напоследок сказали назидательно: – Это чтоб ты, когда две недели через трубочку пищу принимал – помнил об ответственности главного в коллективе, который он возглавляет…
Поколесив по улицам ещё немного, мы окраинными улицами направились в сторону Портала. Проезжая мимо серого бетонного забора очередного большого гаражного кооператива и уже сворачивая за угол забора, бросил случайный взгляд через прореху от упавшей плиты и мельком увидел вдали, в гаражном проезде, нескольких мужиков. И вроде бы ничего в открывшейся картинке не было странного – трое мужиков, явно поддатых, вели ещё одного, тоже датого, но вяло сопротивляющегося. Картинка мелькнула и скрылась, за плитами целого участка забора. И вроде бы мелькнула и должна тут же забыться от своей банальности, но что-то в картинке было неправильное, и через секунд десять колебаний я приказал разворачиваться. В дыре забора давешних мужиков видно уже не было, видать уже свернули куда-то, но мы проскочили ко въезду в гаражный кооператив с поднятым обломанным шлагбаумом, наугад свернули, потом ещё раз и выехали прямиком к искомой группе, которые уже открыли ворота гаража и мигом стало понятно почему меня посетили определённые сомнения. Пьяные мужики, где-то на улице словили приличную женщину и сейчас затаскивали её в гараж, а та уже из последних сил сопротивлялась. По всем повадкам, одежде, внешнему виду можно не ошибаясь определить, что это были обычные работяги, причём самой низкой категории, с такими же низкими жизненными принципами, главными из которых были – меньше работать и побольше выпить. А вот женщина, судя по дорогой курточке, разорванной напрочь одежде, причёске и умелому макияжу, который впрочем был напрочь погублен слезами, липким потом страха, явно принадлежала к совершенно к другому слою населения – продвинутому и обеспеченному. Вот и решили работяги в этом безвластии вкусить «белого мяса», потому что их жёны наверняка были такими же забитыми жизнью серыми мышами, как и их мужья.
Двое мужиков за руки тащили её во внутрь гаража, а третий, садистки смеясь, пятясь спиной в глубь бокса, продолжал на ходу рвать спереди одежду и одновременно видать больно хватал женщину за оголённые груди, отчего она громко и смертельно испуганно, кричала во весь голос: – Не надо…, не надо…, мне же больно… Помогите…, помогите мне…, не трогайте меня…, отпустите… прошу вас…., – что только раззадоривало насильников.
Оглушительная очередь в узком и длинном пространстве гаражей, прозвучала как гром возмездия, превратив мужиков сначала в изумлённые соляные столбы, когда ещё нет испуга, а одно только изумление – «Вот только что были однииии…. Через минуту пялили бы бабу… А откуда эти соколики прилетели на халяву….?».
Они даже несколько протрезвели, отчего изумление мигом перешло в отчаянное понимание – «Вот это мы попали….», где их зверское избиение ногами и прикладами до бессознательного состояние, было самым лучшим выходом для них из этой хреновой ситуации.
Первой пришла в себя женщина, осознав, что из беззащитной жертвы, она волей счастливой жизненной лотереи, превратилась в карающего вершителя судьбы насильников. Сильным рывком вырвалась из рук застывших в ступоре работяг и с торжествующим криком разгневанной фурии: – Аааааа…, сукииии…, хотели меня насмерть затрахать – теперь я вас буду трахать до смерти…, – ринулась на своих мучителей. Она их пинала, щипала, царапала ногтями морды, била, плевала в рожи…. Но, это ей так казалось. Мы же, спешившись с машин, стояли в проезде цепью, с интересом наблюдая за развитием события. Тем более, что женщина в пылу праведного гнева совершенно забыла о напрочь разорванном белье под курткой, а развевающиеся полы куртки открывали красивую фигуру и весьма аппетитную грудь, которая упруго металась в такт действий своей хозяйки. Работяги очнулись и довольно успешно защищались руками, опасливо косясь в нашу сторону и боясь, хотя бы даже и невзначай, защищаясь, нанести ей вред, тем самым не усугубить своей вины ещё больше.
Выбившись из сил уже через минуту и, поняв бесполезность своих усилий покарать мужиков, она бросила их и подскочила ко мне. Не знаю, как уж она безошибочно вычислила во мне самого главного, но подбежала и запалено дыша возбуждённо потребовала: – Командир, грохни их, грохни эту сволоту… Если бы не вы они бы меня тут и кончили… Вон тот, – она ткнула в тщедушного мужика пальцем, – первым меня увидел и заорал им – А вон и бабца идёт, давайте её трахнем…, и первым начал мне руки крутить. А вон тот, всё мне шипел в ухо – «Во…, да мы тебя сейчас в ухо, в нос, в жопу и в рот оттрахаем… Затрахаем насмерть» и всё слюнявил меня своими мокрыми и мерзкими губами. А эта скотина на мне всё порвал и чуть грудь не оторвал… Скоты…, сволочи… Убей их командир!
Вновь истошно завопила женщина и снова кинулась пинать работяг, которые уже насмерть испуганные стояли на коленях на снегу, услышав призывы женщины убить их. Даже шапки сдёрнули. Картина…. – мужики пришли к барину на правёж… Они даже не сопротивлялись, когда она к ним подскочила и несколько раз сильно пнула. И вновь подбежала ко мне.
– Да.., их убить надо только за то, что они в самых натуральных скотов превратились. Они же не мылись наверно больше недели и от них воняет, а уж что такое зубы чистить….!? Меня чуть не выворачивало, когда та сволочь меня слюнявила. Воняло из пасти…., – женщину аж передёрнуло в омерзении и она снова кинулась к мужикам и сильно заехала слюнявчику в ухо, потом наклонилась к нему и, следуя непонятной женской логике заявила.
– Вы меня, заломав силой, может быть и затрахали насмерть. Хотя сомневаюсь, что ваши вонючие пиписьки смогли бы это сделать. А вот этому офицеру, – она, не глядя в нашу сторону, ткнула пальцем и попала прямо в меня, – если бы он меня встретил на улице и даже не попросил – я сама бы ему отдалась, потому что это МУЖЧИНА, нормальный, чистый мужчина и к тому же офицер…
Она может быть и дальше развивала тему моих достоинств, но ту уже не выдержали мои подчинённые, дружно засмеявшихся, смехом сильных и уверенных в себе и в своём деле людей.
Этот здоровый смех возродил в глазах мужиков надежду, что может быть всё и обойдётся. Ну.., выбьют зубы, по почкам наверняка достанется, ну в ухо зарядят… Ничего.., выдержим. Главное чтоб не убили. Этот же смех привёл в себя и женщину, которая наконец-то почувствовала холодный ветер на голом теле и она, резко запахнувшись в порванную курточку, спокойным шагом подошла к нам, оглядела наши смеющиеся лица и на остатках злости резко сказанула: – Чего смеётесь? Когда у тебя муж натуральный ботаник с гнилыми интеллигентскими замашками, когда он даже простое решение принять не может… Да.., любому нормальному мужику отдашься…
– Да ладно вам, ладно…, не со зла мы ведь смеёмся, а радуемся, что вовремя пришли к вам на помощь, – я участливо дотронулся до её плеча. Надо сказать, что только сейчас, несмотря на её растрёпанный вид и убитый макияж, разглядел, что она очень красивая молодая женщина, лет тридцати трёх и как раз вошла в ту зрелую женскую красоту, когда если будешь продолжать за собой следить, то ещё впереди лет пятнадцать-двадцать мужики будут вслед охотно оборачиваться. Высокая, фигуру соответствующую своими глаза видел, бюст – закачаешься, и явно не рожавшей женщины, крашенная блондинка, синие глазищи. Она мне нравилась всё больше и очень… Офицеры и охрана, деликатно отошли в сторону и занялись потрошением мужиков, а я продолжил общаться.
– Просто вы так увлекательно говорили о себе и обо мне и что было бы, если мы встретились…, – я намеренно замолчал, давая возможность ответного хода и она приняла его.
– Да.., я умею быть благодарной, – она смущённо запахнулась ещё больше и кокетливо поправила непослушную прядь светлых волос, – и если мы продолжим наше знакомство… Думаю, что мы оба останемся довольные.
– Что ж…. Не будем откладывать со знакомством. Меня зовут Кирилл. А вас?
– Лена…
– Лена, а почему вы не эвакуируетесь? Туда чуть ли не полгорода пытается уйти. Мы ведь оттуда…
Лена горестно, чисто по-женски вздохнула: – Да муж мой… Ничего не может сам решить без своих интеллигентских соплей… Вот и приходится самой крутиться. Я ведь бегала к близкой подруге. У них с мужем грузовичок небольшой есть и договорились загрузить туда имущество обеих семей и через три дня уйти туда. Правда, там нормально? А то тут такие слухи ходят… А ты, Кирилл, кто там? Явно начальник…
– Смело переезжайте туда и никого не слушайте. Всё там будет у вас нормально. А я.., действительно начальник. Небольшой, но полковник и там найду тебя. И мы тогда продолжим, если ты захочешь – продолжить знакомство.
Пока мы так общались, мужиков обыскали и быстренько допросили. Как и думал, работяги: слесарь-сантехник с управляющей компании, сварщик с небольшого предприятия и электрик. Тоже с управляющей компании. Все трое имеют семьи, детей и беспросветную нужду, где светлым пятном была только водка и вот этот гараж, где они всегда кучковались. На вопрос – Почему не эвакуируются? Ответить толком ничего не могли, только всё ныли – Прости, командир. Всё это водка проклятая… Бес попутал и от водки ничего не понимали, что делаем…
Была сначала мысль отлупить их до полусмерти, но выслушав невразумительные ответы, ожесточился. В будущей жизни толку от них не будет.
Я кивком головы показал майору Пенькову на мужиков, после чего приказал: – Отведи их за гаражи….
Майор долгим взглядом посмотрел на меня и утвердительно переспросил: – Я правильно понимаю…?
– Да…, правильно…
Пеньков в свою очередь ткнул в двух бойцов и те пинками стали подымать мужиков с колен, которые несмотря на свою бестолковость мигом поняли зачем их нужно вести за гаражи. Заревели во весь голос, запричитали, хватая солдат за руки, но их уже подняли за шиворот на ноги и прикладами погнали вперёд.
– Вот…, вот.., поучите их там…, чтоб больше никогда даже мыслей у них не было, – закричала им вслед Лена, неправильно всё поняв, а Пеньков, полуобернувшись, ухмыльнулся и многозначительно пообещал: – Обязательно, гражданка…. Больше у них никогда таких мыслей не будет.
Только через две минуты, когда за гаражами прозвучала короткая очередь и три одиночных выстрела, она вздрогнула и изумлённо, неверящими глазами, уставилась на меня.
– Кирилл, их что УБИЛИИиииии? ЗАЧЕММмммм? Их же просто надо было сильно избить, побить… Зубы там выбить…, а убивать – Зачемммм?
– Ну, ты же сама просила – грохни, убей, чтоб они никогда…
– Да что я могла только в горячке не наговорить…, – закричала она с надрывом, – стрелять то зачем?
– Тихо…, тихо…, тихо, Лена, – я с силой привлёк её к себе и как маленького ребёнка стал тихим голосом убеждать, – Лена…. Лена…, послушай меня. Если бы мы вовремя здесь не появились, вот эти скоты тебя бы втроём насиловали в самых изощрённых способах. А потом тебя убили и ты голая валялась там – за гаражами. А на следующий день, они следующую женщину сюда приволокли. Ты же видела сама – у них ничего человеческого не осталось. Только водка, похоть и садизм. Тебя же за груди не щупали, а щипали. Сама же говорила – чуть не оторвали. Так что не жалей их. Хорошо!? Ну, отпустил бы я их, но перед этим отлупил их, даже сломал им что-нибудь. Эти сволочи отлежались бы и стали хитрее. И сколько бы женщин стало их жертвами – неизвестно? Давай, сейчас садимся в машину, мы отвезём тебя домой.
Пока я всё это ей растолковывал, она немного успокоилась, села в машину и до самого дома молчала, лишь иногда говорила, где свернуть. У дома я вышел за ней и проводил до подъезда, где напоследок узнал фамилию. Рассталась она со мной холодно и равнодушно.
….Чем ближе мы подъезжали к Порталу, тем всё больше и больше наблюдали людей и машин, двигающихся в одном направлении и стремящихся уйти из города на нашу территорию. А уж у самого Портала, с мерцающими сиреневым цветом краями, где в чётко вырезанном пространстве, за Порталом, виднелся кусочек жаркого Лета, наполненного солнцем и синем небом, творилось вообще невообразимая вакханалия. Вернее, в той части, где люди, не имеющие своего транспорта, с многочисленными тележками, нагруженными велосипедами, с детскими колясками и просто с объёмными сумками или с чемоданами на колёсиках, пёрли напролом с единственной целью быстрее попасть на ту сторону, из холодной зимней погоды в такое манящее лето. И достаточно было развязаться одному узлу или отвалиться колёсику у багажа, как в этом месте сразу возникал людской водоворот с проклятьями, отчаянными криками, матом и иногда с предсмертным визгом, затоптанного человека. А сзади напирали новые желающие, толкая впереди остановившихся на внезапно возникшую преграду. И людская масса рывками двигалась вперёд, задавливая упавших и слабых. Ограждение с той стороны Портала, не дававшая людям в спокойной обстановке приблизиться на опасное расстояние к краю Портала, было давно снесено и там периодически сверкали молнии электрических разрядов, убивая неосторожных и выдавленных в ту сторону. Толпа, при очередном громком треске разряда, истошно вскрикивала и сжималась в страхе, катясь мимо опасного места, а через пару минут новая волна эвакуироваемых вновь повторяла несчастье и к куче обгорелых трупов добавлялись новые.
