Щеки чиновника плавали в душном воздухе над поверхностью стола.
– Что он несет? – прошептал Кузьмин. – Он что, похмелиться не успел?
– Да он не пьет, – отмахнулся Николаев, внимательно слушая.
От духоты мучилось все собрание.
Чиновник размахивал короткопалыми ручками, ворочал головой с остатками волос над ушами, которая сидела на мясистой короткой шее. Он был разгневан, разъярен; окна в кабинете никто не подумал открыть, и мужчина задыхался от ярости и жары, рвал туго затянутый галстук и никак не мог ослабить узел. Галстук съехал куда-то за ухо. Пиджак перекосился, верхняя пуговица на неуместной и нелепой пестрой рубашке лопнула и открыла часть жирной волосатой груди. Очень непрезентабельно выглядел сейчас чиновник.
– А я говорю – будете! – орал он сипло. – Надо будет, и говно жрать будете! Бездельники! Враги!
Николаев опасливо поежился.
– Его удар не хватит?
– Жарко очень, – просвистел над ухом Кузьмин. – Окна позакрывали, кондер не работает… Духотища.
– Вы будете жить на то, что дают, и ни копейки больше! – сипел чиновник. – Страна в кольце врагов, а вы о повышении! Это же диверсия!
Голос у него был тонкий, визгливый, но он уже долго выступал и разогрел себя до крайности. Стакан минералки перед ним меняли уже четвертый раз.
– Что, дармоеды, как в Америке захотели? Шиш! В России живете!
Он перевел дух.
– Неплохо бы, как в Америке, – задумчиво сказал вполголоса Николаев.
Кузьмин предостерегающе толкнул его в бок.