Борис Бицоти
Крещение Осетии. В контексте российской политики на Кавказе
Из разных «изустных и письменных известий»
Другая группа источников, данные которых значительно отличаются от данных первых собранных на местах сведений, относится к периоду рубежа веков. Это книги ученых, чиновников и путешественников, в которых авторы, по сути, повторяют цифру, приведенную грузинскими священниками в послании Елизавете Петровне. К запискам о Кавказе очевидцев, принимавших участие в кавказских делах, следует относиться с особым вниманием – неслучайно часть этих авторов в дополнение к своим должностям и регалиям получала от своих биографов еще и такую характеристику как «авантюрист».
Первым научным изданием, содержащим упоминание численности осетин, является «Описание всех обитающих в Российском государстве народов», подготовленное Иоганом Георги и екатерининской академией наук. Приведенная в нем цифра основывается, по-видимому, на данных Гильденштедта – это первый из российских академиков, лично побывавших в горах Осетии. Данные о численности источника характеризуются большим разбросом цифр – от 20 до 100 семей в деревне и от 5 до 50 деревень в уезде. При этом в Южной Осетии авторами отмечается большее количество уездов, чем в Северной. Это наталкивает на вывод о соответственно большей численности населения, что в дальнейшем не подтвердится.27
Если перемножить количество населенных пунктов, перечисленных Гильденштедтом в его описании Осетии (почти 200 наименований)28 на предлагаемое им среднестатистическое значение количества «семей» в одном населенном пункте, то мы получим число равное 10—12 тыс. домов или семей всех осетин вместе взятых. Цифра эта, разумеется, весьма условна – следует учитывать и то, что в части селений, названных Гильденштедтом в Южной Осетии, о чем автор сам и упомянает, население не исключительно осетинское, а смешанное.
К авторам, упоминающим численность осетин, также относятся два современника Гильденштедта и Георги – С. М. Броневский и Ю. Клапрот. Но оперируя числовыми значениями, оба ученых, увы, не раскрывают их происхождения и не называют своих источников. Таким числом является приводимое участником второго Персидского похода, чиновником канцелярии Цицианова и Гудовича, впоследствии чиновником министерства иностранных дел Семеном Броневским общее количество дворов или домов в Осетии – 30 000. Как Броневский приходит к этой цифре сказать сложно. Книга Броневского к сожалению не содержит подробного описания Осетии. Она содержит описание черкесов, дагестанцев и др. народов Кавказа, но не осетин. В предисловии к изданию автор оговаривается, что книга незакончена. Но что именно помешало автору составить описание Осетии: незнание края или нехватка времени? Учитывая то, что автор умер спустя десять лет после издания книги, в последнем можно только усомниться. Броневский очерчивает границы Осетии в рассказе о кабардинцах и ингушах, упоминая осетин как их соседей, но отдельной подробной главы об осетинах в книге нет. Говоря о численности осетин, в сводной таблице численности всех кавказских жителей в начале книги, автор, в отличие от данных о других регионах,29 приводит лишь общую цифру. Закончи автор свое описание Осетии, мы могли бы судить о достоверности предлагаемых им цифр по глубине проработки материала. В существующем же виде цифра Броневского, увы, повисает в воздухе как и остальные неподтвержденные сведения эпохи.
Известно, что книга Броневского была написана в 1810 г. (до появления сведений о численности 1812 г.), но из-за работы над ней цензора вышла только спустя двенадцать лет в 1822 г., поэтому сведения о численности, полученные в 1812 г. в ней не были использованы. Персидский поход екатерининского периода, в котором участвовал Броневский, был, по сути, попыткой повторения Петровского персидского похода и также не проходил по территории Осетии. Вряд ли могла способствовать познанию Осетии и служба Броневского у Цицианова, фактически объявившего осетин вне закона. «Осетия, – пишет по этому поводу в своем очерке исследователь В. Чудинов, – представляла для нас страну замкнутую и большею частью неведомую. Даже после покорения восточного Кавказа наши сведения о ней оказывались значительно более туманными и сбивчивыми, чем о горцах Дагестана».30 Подобным же образом высказывается об Осетии француз Жан Франсуа Гамба, проехавший через Дарьяльское ущелье в описываемое время. «Прежде чем русские проложили дорогу от Моздока до Тифлиса, – пишет Гамба, – страна, через которую она проходила, была настолько мало известна, что обычно полагали, что Дарьяльское ущелье находилось не на Тереке, а на Арагви, реке, текущей в обратном направлении… и впадающей в Куру около древнего города Мцхеты…»31
«Нигде в Кавказе, – пишет Броневский, – не сделано доселе ни точного исчисления дворов, ни переписи душ. Мы старались собрать сии сведения из разных изустных и письменных известий (…)».32 Этот отрывок наводит на мысль, что чиновник также находится в неведении относительно деятельности Осетинской Духовной комиссии, которая, производя крещение, регулярно отправляла подробные отчеты в Синод. Дело в том, что в период Цицианова и Гудовича деятельность комиссии была приостановлена, а, следовательно, и данные описи дворов осетинских уездов, составленной священниками комиссии, были, вероятно, недоступны Броневскому. Автор подробно описывает Дагестан,33 о котором явно знает не понаслышке, но не Осетию. Это видно и из того, что Броневский, упоминая осетин, прежде всего причисляет их частично к мусульманам-суннитам. Возможно это отчасти справедливо в отношении осетин-тагаурцев, с которыми правительство во времена Броневского имело дело, добиваясь контроля над дорогой, но никак не алагирцев, куртатинцев и южных осетин. Ни один другой источник в качестве основной характеристики осетин не называет принадлежность их к исламу.
Откуда же Броневский все-таки берет свою цифру? Вероятно, это все то же число из послания грузинских священников, хорошо известное к тому моменту в придворных и чиновничьих кругах, только слегка приуменьшенное. Если по методике Броневского умножить число дворов на пять (среднее число жителей в каждом дворе), то мы получим 150 тысяч жителей – почти те же 200 тысяч жителей, указанных в послании грузинских священников императрице Елизавете Петровне.
К источникам, повторяющим цифру из послания, следует отнести и письмо Афанасия Лебедева Синоду, в котором упоминается численность населения Осетии – 100—200 тысяч.34 «…Текут ныне ко крещению от мала до велика обоего пола, со изъяснением своего внутреннего усердия и любви к нашим более российским священникам нежели к грузинским…» – пишет Лебедев. Налицо разброд значений в оценках Лебедева. Возникает резонный вопрос: сто или двести? По дате письма мы видим, что на тот момент сам Лебедев в горных селах Осетии еще ни разу не был и пишет вероятно, ориентируясь на все ту же цифру из послания, хорошо известную Синоду. В интерпретации Лебедева и Броневского очевидна тенденция на уменьшение известного правительству числа, корректируемого авторами в меньшую сторону, вероятно, со слов бывавших непосредственно в осетинских горах военных или священников.
Второй источник, упоминающий аналогичное указанному в послании число – книга немецкого ученого Юлиуса Клапрота «Таблица Кавказа», изданная в Париже в 1827 г. Казалось бы, немецкий ученный должен был привести точные данные, но, увы, данные Клапрота еще более противоречивы чем данные Броневского. Общую численность осетин на севере, юге и в осетинских анклавах в Грузии ученый оценил в 33 915 дворов.35 В отличие от Броневского Клапрот, как это доподлинно известно, был в Осетии, но посетил ее за 20 лет до издания своей третьей книги о Кавказе, содержащей интересующие нас сведения о численности. Ученый проследовал по Военно-Грузинской дороге до Тифлиса и на обратном пути смог обследовать Дигорское ущелье, в которое вела тогда вторая дорога через перевал, соединявшая долину Уруха с Имеретией. Что же заставило ученого, спустя годы, снова взяться за перо? В своем двухтомном «Путешествии», написанном по горячим следам поездки, Клапрот не приводит никаких данных о численности осетин и других горцев. Ученый не скрывал, что нашел интересующие его данные об осетинах большей частью в Моздоке. Были ли тогда предоставлены в его распоряжение данные о численности кавказского народа? И почему ученый вспомнил о них лишь через двадцать лет?
Статистические данные Клапрота, приведенные в «Таблице Кавказа», в сравнении с данными Броневского характеризуются большей детализацией. Клапрот сгруппировал население Осетии по признаку проживания вдоль русел четырех крупных рек. Это деление отличается от уездного деления священников Осетинской Духовной комиссии, которое построено по принципу дорожного сообщения между населенными пунктами. Отсюда нам, в том числе, понятно, что святые отцы действительно были во всех описываемых селах. Деление же Клапрота носит более умозрительный характер. Так, «на южной стороне Кавказа», Клапрот насчитывает 10 450 домов осетин, помимо этого более 1 000 дворов, по его данным, находятся в Трусовском ущелье. Это, однако, не вполне согласуется с данными переписи царя Ираклия II. Согласно описи, сделанной по его приказу, арагвских осетин насчитывалось 1200 дворов, ксанских – 2 000 дворов, мачабеловских 860 дворов. Историки предполагают, что общее число осетинских дворов на тот момент, проживающих в Двалетии, Кахетии и различных районах Картли и Имеретии было больше, чем указано в описи Ираклия – их должно было насчитываться около 6 000 домов.36 Но и на этом фоне цифра Клапрота выглядит преувеличенной. Могла ли численность южных осетин с момента проведения переписи Картли-Кахетинского царя Ираклия увеличиться почти вдвое? Каковы были в этом случае предпосылки для такого роста численности населения?
Внести ясность в эту ситуацию нам помогают данные подполковника Симоновича, осуществившего в начале века рейд в горы Южной Осетии для приведения местных жителей к присяге царю Александру I. Симонович сообщает о 20 тысячах жителей-осетин бассейнов рек Большой Лиахвы и Паци и 15 тысячах жителей-осетин бассейнов рек Арагви и Малой Лиахви.37 Эти данные вполне сопоставимы с результатами переписи Ираклия, и, увы, не вполне сходятся с теми, что приводит Клапрот. Сопоставимы данные Симоновича и с цифрами Г.С.Гордеева, который насчитывает в семи неподконтрольных российским властям до экспедиции Ренненкампфа ущельях Южной Осетии 1800 осетинских дворов и оценивает численность мужского населения в них в 7 200 человек38 и примерно столько же в подконтрольной закавказской администрации части. (о пятнадцати тысячах южных осетин (15 447) речь идет и в «Обозрении российских владений за Кавказом».39
И.Ф.Бларамберг называет общую численность южных осетин, согласно сведениям генштаба корпуса. Она, по его мнению, равна 33 450 душам. Автор далее поясняет: «Этот учет был сделан на основании данных, полученных в 1833 году на этой территории штабом Отдельного Кавказского корпуса; но нам представляется, что, согласно сведениям, полученным в 1830 и 1832 годах, население Осетии (Южной Осетии. – Б.Б.) можно оценивать в более чем 40 тыс. душ».40 Это цифра военных, добившихся спустя два десятка лет после поездки ученого полного контроля за территорией, населяемой южными осетинами, и она сильно отличается от сведений, предоставленных Клапротом.
В долине Фиагдона (в Куртатинском ущелье- Б.Б.) Клапрот разместил 1 800 домов, в то время как годом позже поездки ученого в рапорте на имя генерала Тормасова говорится о 4 000 домов в Куртатинском ущелье.41 Объявляя численность осетинских обществ в верховьях Ардона равной 9 450 домов, Клапрот также противоречит современным его поездке рапортам российских военных.42
Отдельной строкой у ученого выделены жители Дигорского ущелья – 8 950 домов.43 Согласно же сведениям, почерпнутым дьяком А. И. Иевлевым во время путешествия на Кавказ и пребывания его в Имеретии, дигорцев и стурдигорцев в конце XVII в. насчитывалось 24 села по 200 дворов в каждом.44 Если произвести математическое действие, мы получим число почти в два раза меньшее, чем то, которое указывает Клапрот. Оказавшийся в дигорском обществе за четверть века до Клапрота Штедер говорит о трех тысячах душах, которые в результате его стараний «стали подданными России» – число на порядок меньшее чем, то которое сообщает Клапрот.45 Следующий спустя четверть века за Клапротом Шегрен, рассказывая о своей поездке в Дигорское ущелье также приводит несопоставимые с данными Клапрота цифры. В Стур-Дигоре, по свидетельству Шёгрена, находится 60 домов, в селении Нара – 100, домов, в Ахсау – 12 домов, и т. д.46 Цифра Клапрота, приводимая им в разговоре о численности осетин-дигорцев, таким образом, сильно расходится со статистическими данными, зафиксированными до и после его путешествия. Небезынтересно и то, что в написанной по горячим следам своей поездки книге Клапрот единственный раз упоминает цифру, говоря о численности осетин – 150 домов – это жители Нара.47 Откуда же Клапрот спустя двадцать лет после своей кавказской командировки берет свою статистику?
Анализ данных Клапрота показывает, что ученый, по сути, равномерно распределил тридцать тысяч дворов населения между северной, западной и южной Осетией. Видно также, что ученый активно пользуется топонимикой, разработанной еще Рейнеггсом и Гильденштедтом и во многом, ориентируется на их описание. Влияние предшественников чувствуется как в транскрипции топонимов, так и в общих оценках. Статистика же Клапрота сильно напоминает данные Броневского – ученый, в частности, использует дословно ту же единицу измерения – «домов или семей». Также заметны совпадения и в ряду числовых данных – весь блок данных по народам южной части Кавказского хребта, в частности Грузии, совпадает полностью! Это наводит на мысль: а не являлась ли книга Броневского первоисточником статистических сведений Клапрота? Ведь как иначе мог немецкий ученый, находясь во Франции, оперировать данными о численности кавказских горцев?
Бежав из России до начала войны с Наполеоном, Клапрот навсегда закрыл себе дорогу в пределы Российской империи48 – за свой поступок ученый был с позором отчислен из рядов российских академиков. Но при этом, Клапрот вполне мог получать новые книги о Кавказе, выходившие в покинутой им со скандалом державе. Данные о численности – это именно то, чего не хватало первым книгам Клапрота. Возможно, что автор взялся за перо, чтобы восполнить этот пробел, ведь слово «таблица» – а именно в такой форме представлены данные у Броневского – Клапрот даже вынес в название своей книги.
Судя по всему, немецкий ученый принял за истину в последней инстанции цифру, взятую на самом деле с потолка. Данные Клапрота, таким образом, по нашему мнению, также скорее всего ориентированы на пресловутую цифру из послания, хорошо известную Сенату и Синоду и имеющую мало общего с реальной демографической ситуацией в горах. Мы видим, что с началом составления первых описей дворов и проведения переписей множество независимых друг от друга источников упоминают в целом сопоставимые цифры, которые кратно отличаются от значения численности населения Осетии, указанной в послании грузинских духовных лиц императрице Елизавете.49505152 Именно эту, упомянутую в тексте обращения цифру повторяют и муссируют ученые и чиновники, пишущие о Кавказе, изначально с ведома и по заказу российского правительства.
Плохо коррелируют с расчетами ученых и чиновников, в том числе, и данные, приведенные, к примеру, военными – порядок цифр Броневского не соответствует числу боеспособного населения Осетии, упомянутому Леонтием Штедером – десять тысяч человек (Северная Осетия – шесть тысяч, Южная – четыре). Штедер, по нашему мнению, рассчитал это число не из праздного любопытства, а собирая данные при подготовке ко второй Русско-турецкой войне. Если наложить цифру Броневского или Клапрота на данные Штедера, то получится, что оружие в руках в Осетии мог держать лишь каждый двадцатый, что маловероятно, если учесть то, сколько места в своем дневнике отводит Штедтер описанию тактики боя осетин. «При обороне они стойки, – пишет Штедер, – и при наличии защищенного места, упорны; если же они окружены, то дерутся как отчаянные»53. Взяв, как советует Броневский, за основу принцип «один двор – один воин», мы получим из числа Штедера (десять тысяч воинов) число дворов равное шести тысячам в Северной и четырем в Южной Осетии54, что фактически соответствует данным Гильденштедта и первых описей и опять-таки сильно отличается от цифры из послания. Добавим здесь, что аналогичный порядок цифр – около десяти тысяч дворов на севере и на юге, мы получим, если с помощью «индекса Штедера» попробуем представить себе число осетин севера по результатам переписи южных осетин времен Ираклия II.
Вывод из приведенных нами рассуждений напрашивается сам собой, и этот вывод историки уже делали прежде. В основе теории катастрофического сокращения численности населения Осетии в результате эпидемии чумы лежит посыл о точности данных, указанных в послании грузинских священников. Текст данного послания долгое время являлся для российского правительства основным источником сведений о численности осетин. Упоминания о численности осетин в трудах ученых, посетивших Кавказ, основаны не на полученных статистических данных, а лишь повторяют цифру из послания грузинских священников, хорошо известную к тому времени в российских политических кругах и, как показали первые переписи, имеющую мало общего с реальной демографической ситуацией в ущельях. Данные о численности населения Осетии, приведенные в послании грузинских священников, были значительно преувеличены. Они вдвое превышают статистику Гильденштедта и Штедера, собранную непосредственно на месте четверть века спустя. Это преувеличение численности становится особенно очевидным, если учесть, что под Осетией в то время понималась лишь территория горного массива Кавказского хребта от бассейнов Большой и Малой Лиахвы на юге до границы с Малой Кабардой на севере, которая проходила в частности по территории у входа в Куртатинское ущелье. «До прихода русских, – пишет председатель поземельной комиссии К. Красницкий, – осетины владели землей только в горах».55
Данные рапортов 1809 г. о численности алагирского общества (3 000 домов) и куртатинского общества (4 000 домов) скорее всего ошибочны. Численность осетин будет зафиксирована в значении ста тысяч человек лишь спустя сто с лишним лет после подачи послания грузинских священников Елизавете Петровне, когда территория Осетии прирастет землями Малой Кабарды, и в Моздоке будет основана колония переселенцев-осетин.
Все вышеперечисленное заставляет нас обратиться к предыдущему периоду в истории российско-осетинских отношений – моменту, когда составлялся текст самого послания, и пристальнее вглядеться в его стиль, структуру и фактологию.
Имя им – легион
Кому и зачем могло понадобиться искажать данные о народонаселении Осетии и завышать численность горцев-осетин? Челобитная архиепископа Иосифа и архимандрита Николая – священника из свиты Вахтанга VI Елизавете Петровне часто воспринимается историками в отрыве от контекста эпохи. Однако это письмо имело свой конкретный адресат и конкретного отправителя. Вернув текст послания в контекст российско-грузинских отношений периода восшествия на престол императрицы Елизаветы, мы сможем увидеть все обстоятельства подачи прошения о крещении Осетии в правильном свете. В данном случае нам важно понять, что означала упомянутая в послании цифра – двести тысяч человек для людей именно той эпохи, о которой идет речь.56
Архивы Святейшего правительствующего Синода интересующего нас периода изобилуют упоминаниями о количестве новообращенных в недавно присоединенных землях.57 В этом смысле послание является своеобразной репликой на сообщения об обращении в православие жителей Казани, Оренбурга, Сибири и других периферийных областей империи. Эта мысль четко прослеживается в самом тексте прошения: «Иноверцы, – пишут святые отцы, – в богохранимой вашего императорского величества державе, в Камчатке, в Ыркутску, в Казани и в прочих местах целыми уездами обоих полов святым крещением охотно просвещаются многолюдственно».58 Осетия, таким образом, со своим якобы двухсоттысячным населением под пером святых отцов сильно напоминает среднестатистическую российскую провинцию59 – присоединение, такой провинции помимо прочего, сулило престолу прибавку в казну.
Дело в том, что в Российской империи интересующего нас периода в отличие от Осетии скрупулезно ведется учет населения. Делается это с целью взимания подушной подати – основного источника дохода бюджета. Таким образом, возникает прямая зависимость между числом подданных и доходами казны. Эту связь сможет по достоинству оценить преемница Елизаветы, империя которой начнет стремительно расширяться. Для государства, с точки зрения пополнения бюджета, была прямая выгода присоединять народы большой численности. Отсюда и выбор «масштаба» новой провинции в челобитной – переводя указанное в послании число на язык современников Елизаветы, грузинские священники предлагают крестить ни много, ни мало вторую Москву где-то на южных окраинах империи. Ведь именно такой (двести тысяч человек), по оценкам современников, была численность населения древней столицы,60 где родилась и выросла Елизавета Петровна. Именно в Москве за несколько месяцев до подачи послания прошла церемония коронации новой императрицы «с пышностью дотоле неизвестной в России».61
На церемонии восшествия на престол Елизаветы Петровны присутствовала как депутация из Кабарды, сохраняющей, несмотря на объявленную Белградским миром свободу, преданность империи,62 так и грузинская знать из свиты Вахтанга. Сам картлийский царь не дожил до этого знаменательного для всего православного мира события, но в России по-прежнему находились сыновья Вахтанга – Бакар, Георгий и Вахушти. Константинопольским договором о разграничении сфер влияния в Закавказье, заключенным между Петром I и султаном Ахмедом III, Россия, изначально давшая Вахтангу повод надеяться на поддержку, фактически признала власть турок в Восточной Грузии и Армении. Грузия после этого была разорена и разграблена турками, множество поселений уничтожено, а жители уведены в рабство. Новые хозяева, как писал о тех событиях российскому императору глава Грузинской церкви католикос Дементий, «расхитили иконы, кресты, сожгли церкви, истребили много христианских душ, опустошили города и деревни».63 Царь Вахтанг вынужден был искать убежища в России, а его царство на 12 лет перешло под власть Османской империи.
Находящиеся в Москве грузинская знать и духовенство представляли собой, по сути, правительство в изгнании. Отправленный императрицей Анной Иоановной с войском в Дербент Вахтанг, намеревавшийся взять Шемаху и вернуть себе Картли, был опережен войсками нового правителя Персии Надир-шаха. Права Вахтанга на престол, оговоренные восьмым пунктом прежнего российско-персидского мирного договора, были попраны – подписанный Россией и Надир-шахом вариант трактата предусматривал возврат Персии Дербента и Баку и уже не содержал упоминания о Вахтанге и его династии как о претендентах на картлийский престол. Надир-шах сделал ставку на кахетинского царя Теймураза II – представителя враждебной Вахтангу династии, которого впоследствии сделал царем Картли. Шах также приблизил его сына Ираклия, которому далее суждено будет унаследовать оба престола и впервые со времен средневековья стать правителем объединенного Картли-Кахетинского царства.
Почему правительство Анны Иоановны отдало Надир-шаху и Ирану завоеванные Петром земли, а также переступило через интересы Вахтанга? Дело здесь не только в стоимости содержания гарнизонов крепостей на границе. Сама идея создания торгового пути в Индию, которой грезил Петр I, изжила себя – Индия к тому времени успела стать персидской, и российскому правительству для открытия торговли с ней формально нужно было только заключить мирный трактат с Надир-шахом и поддерживать с ним добрососедские отношения.
Главная интрига внешней политики России на южных окраинах с восшествием на престол Елизаветы Петровны заключалась в том, начнет ли новая российская императрица войну с Надир-шахом, чтобы вернуть завоеванные однажды ее отцом и бесславно потерянные ее предшественницей земли. Казалось бы, кому, как не Елизавете, дочери Петра Великого, следует заступиться за единоверный народ Грузии и на деле став его покровительницей оправдать доставшийся ей по наследству титул «Государыни Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей»? Ведь еще ее отец, будучи на смертном одре, завещал защитить Грузию «ради веры, и послать ей войско»!
Однако Надир-шах, вступив во владение Картли и Кахетией, в отличие от небезызвестного шаха Аббаса, не стал преследовать грузин-христиан – новый правитель даже вернул на родину католикоса Дементия, покинувшего Картли после ввода в нее турецких войск. Война ради веры, которую завещал своим преемникам Петр, таким образом, теряла всякий смысл. После смерти в Астрахани самого Вахтанга вопрос возвращения его династии на грузинский престол с помощью России, был, вероятно, окончательно снят с повестки дня.
История сохранила и описание нрава Елизаветы, отличавшейся набожностью и не приемлющей насилия. Надежды на то, что Елизавета развяжет войну на юге и Россия окажет Грузии помощь в борьбе против Ирана или Турции, были призрачными – вместо войск для осуществления планов политического реванша грузинские ходатаи просят ее о том, что она безусловно может выполнить – оказать содействие в деле спасения душ осетин. С точки зрения политической борьбы это не более чем попытка, воспользовавшись моментом, лишний раз обратить на себя внимание, и эта попытка, как мы знаем, увенчивалась успехом.
Осетия, таким образом, в контексте интересующих нас переговоров – не разменная монета в торжище. Она скорее преподносится как ценный «подарок» к годовщине восшествия на престол императрице, долгое время являвшейся верной заступницей и покровительницей грузинской знати и духовенства в России и успевшей за год доказать всю серьезность своих намерений в части управления государством.
Царскому двору, а, возможно, и самой Елизавете Петровне название новой области могло быть знакомо – оно упоминается в письме царя Арчила, скрывавшегося долгое время от персидского шаха в горах западной Осетии (в Дигории) Петру I. Из источников мы узнаем, что во время пребывания в Осетии беглый царь был недоступен войскам шаха по причине «крепкого положения сей страны и тесного пути, ведущего в оную».64 Еще задолго до Арчила грузинский царь Теймураз I через своего посланника писал Михаилу Федоровичу – первому царю из династии Романовых, о 80 тыс. дворов кистинцев и осетинцев, находящихся в его подданстве, «которые перед сим под державою Иверии были христианами, но теперь ни христиане, ни турки».65 Из корреспонденции Теймураза нам становится понятно, что подобный порядок цифр скорее типичен для грузинских царей – так, например, во время отражения нашествия шаха Аббаса, защитники Грузии, если верить Теймуразу, убили 47 тысяч персиян.66
Как мы видим, цифра, приведенная в послании, в контексте обсуждаемой проблемы не могла казаться невероятной. Проверить же, были ли на самом деле осетины, как о том написано в послании, «издревле подвластны» грузинским царям, равно как и уточнить данные о численности населения на тот момент российские чиновники оперативно не могли – Коллегии иностранных дел понадобилось два года, чтобы сделать подробный доклад о состоянии и местоположении осетинского народа.67
Вывод, следующий из наших рассуждений, очевиден – фигурирующая в послании цифра получена не путем подсчета осетин в разных ущельях, а скорее взята с потолка, чтобы заинтересовать российское правительство. Осетия подается как своеобразный Эльдорадо с несметными горными богатствами и многочисленным населением, которое будет исправно платить подати. Остается только удивляться, как область, изобилующая «золотою, серебряною и прочими рудами», которой «не владеют ни турки, ни персияне», со столь многочисленным населением оставалась неупомянутой ни в одном из международных трактатов, в то время как сама Грузия успела стать чуть ли ни яблоком раздора между Россией, Ираном и Турцией.68 При такой постановке вопроса послание просто не могло не обратить на себя внимания российского правительства.
Момент для подачи прошения выбран неслучайно – обращение ложится на стол в разгар очередного кризиса российско-персидских отношений. Спустя без малого год после восшествия на престол Елизаветы Петровны на российско-персидской границе отмечается то, что принято называть «ростом напряженности». Правитель Персии Надир-шах, еще при Анне Иоановне вступивший, согласно мирному договору, во владение Дербентом и Баку, решил на деле покорить номинально находившиеся в его подчинении территории. Стотысячная армия шаха вязнет в бях с горцами Дагестана у самых границ Российской империи. Согласно подписанному Россией с шахом договору земли по правый берег Терека принадлежали Ирану. Когда-то иранский правитель даже добивался по случаю успешного окончания своей индийской кампании руки Елизаветы Петровны,69 но получил отказ. И вот прежний «жених» под предлогом покорения дагестанских земель, намереваясь, вероятно, тем самым окончательно снять все вопросы относительно того, чьи это земли, сосредотачивает на границах с Российской империей войска в количестве около 12 тысяч воинов и 35 пушек.
Непростая ситуация складывается в это время и на другом конце империи – на севере, где российские войска вели доставшуюся Елизавете в наследство войну со Швецией. Используя кризис престолонаследия и дворцовый переворот в России, шведский король и аристократия пытаются силой оружия вернуть себе земли, однажды завоеванные Петром I и закрепленные за Россией Ништадским миром. Задача российского правительства заключалась, таким образом, в том, чтобы избежать войны на два фронта. Но проволочка с доставкой из Астрахани заказанного продовольствия, заставляет шаха терпеть лишения и вызывает сильное раздражение персидского военачальника. Из писем находящегося на тот момент в лагере Надир-шаха дипломата Братищева князю Черкасскому мы узнаем, что шах «взял намерение нынешнею зимою (1742 г.) на Андреевскую деревню (Эндирей – крупный город северной Кумыкии – Б.Б.) врасплох нападение учинить, а оттуда в Черкесы пробраться (…). …о всех урочищах, через которые лежит путь в Кабарду, шах посылал подлинно разведывать шпионов».70
