Борис Батыршин
Леса хватит на всех

– Но лешаки-то здесь обитают? – спросил Виктор. – И, похоже, вполне комфортно здесь себя чувствуют, раз уж нас пригласили?

– Лешаки – дело особое. У них на дальней окраине Измайлова, в Терлецком Урочище что-то вроде святилища, о нём ещё три века назад слухи ходили, что там-де родина всех леших. Присловье даже было тогда в ходу: «Леший Перовский зовёт Куликовского в гости, на родные кости». То есть, перовские, терлецкие то есть, лешие померли и в землю легли раньше прочих своих сородичей. Да про леших здешний ещё Яков Брюс был в курсе – тот, чернокнижник, который при царе Петре Сухареву башню, построил. Он хотел Терлецкое занять и леших под себя подгрести – однако обломился, ни с чем ушёл. Не хотят лешаки никому подчиняться, будь он хоть трижды колдун!.. Потом и ученик Брюса, граф Терлецкий, перерыл всё Урочище в поисках секрет эликсира бессмертия – и, вроде как что-то отыскал. Но, видать, находка та ему боком вышла, потому как граф с тех С тех пор и появляется там со своей чёрной собакой. Вот и лешаки его там видели, рассказывали…

Метрах в пяти от берега вода вспучилась пузырями, заклокотала. Виктор едва не споткнулся – повернулся на каблуках, нашарил рукоятку «терминаторского» обреза и ловко – зря, что ли, столько практиковался в Норе? – клацнул скобой Генри. Но неведомое чудище не спешило всплывать под сноп картечи – ворочалось себе в глубине, пуская пузыри, остро воняющие сероводородом.

Ева тоже среагировала на неведомую опасность – припала к земле, вскинув к плечу пятизарядный охотничий карабин, своё излюбленное оружие. Ладонь на шейке приклада, палец чуть подрагивает, готовый, чуть что, лечь на спуск. Сейчас её было не узнать: черты лица сразу высохли, заострились, словно лезвие боевого ножа, в глазах – недобрый, опасный огонёк.

– В кого пулять-то собрались, егеря? – раздался из-за спины ворчливый голос. – В пруду нашем ни кикимор нет, ни разных-прочих окаянных тварей. А что болотный газ иногда пузырится – так чего ж вы хотели? Сколько уж не чистили, заросло всё, заилилось. Скоро вместо пруда будет сплошная болотина.

Виктор снова обернулся и снова чуть не упал – на этот раз от удивления. Из-за ствола средних размеров клёна (пять метров – разве ж это размер по меркам этого дремучего уголка Леса?) высовывалась невообразимая физиономия.

Врубелевский Пан – вот что пришло ему в голову в первую очередь. Только без старческих кудряшек вокруг лысины – их, как и куцую бородёнку, заменяют клочья зеленовато-бурого мха.

Кожа тёмная, корявая, изрезанная трещинами, словно кора столетнего дуба, кое-где в белёсых пятнах лишайников. Но это не производило отталкивающего впечатления, какое производит, например, запущенная кожная болезнь. Удивительное создание гармонично вписывалось в окружающее: казалось, ожил обычный пенёк – ожило, отряхнулся, повязал на чресла драную тряпку – и отправился прогуляться по тропинке запретного Леса, пока не встретило незваных гостей, или званых? Ведь их сюда, как-никак, пригласили…

Физиономия ухмыльнулась – дружелюбно, с хитринкой. Ярко-изумрудные глаза, запавшие в глубоких трещинах «коры», играют золотыми искорками.

– Гоша! – с Евы мигом слетела предбоевая «заострённость». – Как здорово! Вот уж не думала, что это ты!

Да это же лешак, ошарашенно подумал Виктор. Ну да, точно, именно так ему их и описывали. Сам-то он толком не видел представителей этого странного племени – если не считать Лешачонка, встреченного ещё в Грачёвке. Но тогда Виктору было не до разглядываний даже самых экзотических обитателей Леса: смертная хватка друидского яда только-только разжала свои когти, и он не то, что соображать – шевелиться толком не мог, валялся в отключке.

Ева тем временем повисла у Гоши на шее – для этого ей пришлось подпрыгнуть, поскольку тот оказался на полметра выше даже Виктора. Лешак в ответ скрипел что-то приветственное и поглаживал женщину по спине корявыми, словно корешки, пальцами.

– Долго же вы… – пробурчал он. Я уж с самого утра жду, притомился. Идтить пора, только сначала вот что…

Он осторожно стряхнул себя Еву, обернулся к клёну и трижды постучал по стволу ладонью. И дерево ответило: с протяжным скрежетом, словно распахивалась разбухшая за зиму оконная рама, в стволе на уровне лица Виктора возникла глубокая узкая щель.

– Давайте-ка сюда все железяки ваши. Ружья, ножи, патроны – всё.

– Что же нам, через Измайлово безоружными идти? – спросила Ева. Для порядка спросила, отметил Виктор, явно и в мыслях не имея спорить с «проводником».

– Всё, до последнего патрончика, здесь придётся оставить. – серьёзно ответил Гоша. – Иначе тропа не пропустит, кружить начнёт. А то и чего похуже сотворится – там, в самой чащобе.

Женщина сняла с плеча карабин и неохотно протянула лешаку.

– Сотворится, говоришь? И всё-то у вас, лешаков, не в простоте, всё с выдумкой, с подвывертом!

Гоша принял оружие осторожно, даже брезгливо, тремя пальцами – и бросил в щель. Края её дёрнулись, и Виктору на миг послышалось сытое чавканье.

– Назад-то хоть отдадите?

– А как же? – вслед за карабином в щель отправился обрез Виктора, за ним оба патронташа, извлечённые из ножен охотничьи ножи, мачете Виктора и маленький топорик, висевший на рюкзаке Евы. – Да не опасайтесь, никто ваше добро не тронет. И вас не тронет, если с тропы не сойдёте, конечно. А на лешаков бочку кутить не надо – не мы так захотели, Лес так решил, а ему виднее.

Московский Лес, Северный Речной Вокзал Смотреть на прибытие «партизан» высыпала половина обитателей Речвокзала. Ну, может не половина, поправил себя Егор, даже не треть – но уж человек сто на пирсе точно было. Не каждый день к дебаркадеру, в который превратился теплоход, некогда носивший гордое имя «Президент», о чём и сейчас напоминали облупившиеся буквы «П», «ЕЗ», «Д» и «НТ» на проржавевшем борту, причаливает такой караван. Три лодки: две самые обычные дюралевые моторки, из которых подвесник имелся только на одной; третья же – угловатая, плоская, настоящая мини-баржа, склёпанная из уголка и металлического листа. С неё-то увешанные оружием парни и стаскивали на палубу дебаркадера чудную штуковину – здоровенную, метра два в диаметре, полусферу, словно набранную из рельефных костяных пластинок. Весила она немало, если судить по матерным прибауткам, щедро отпускаемым грузчиками.

Рядом суетился смотритель дебаркадера – размахивал руками и отдавал распоряжения, опасаясь, что груз покалечит и без того дышащее на ладан ограждение палубы. «Партизаны» вяло отругивались, огрызались, но распоряжения выполняли. Причину такой покладистости Егор обнаружил тут же, на одном из столбиков, поддерживающих галерею верхней палубы – отпечатанный на машинке листок с перечнем штрафов за повреждения, нанесённые дебаркадеру. Список включал не меньше двадцати позиций, начиная от царапин «на лакокрасочном покрытии» до «поджога, приведшего к полному или частичному уничтожению». Суммы штрафов, проставленные в рублях и желудях, внушали почтительный трепет.

– Эй, уважаемые, а ну, разойдитесь! Не видите, люди работают, да? Мешать не надо, помогать не надо, сами всё сделают…

Набежавший распорядитель, он же заказчик экзотического товара (Рубен Месропович Манукян, известный Речвокзалу и половине Леса как Кубик-Рубик), хоть и произвёл изрядный шум, но порядок на дебаркадере действительно навёл. Выяснилось, что стаскивать панцирь глиптодона на пирс не надо – владелец лавочки «Старьё-Бирём» предусмотрительно снял на «Президенте» вместительный склад, где диковине и предстояло осесть в ожидании отправки к заказчику. Там же дожидались своего часа заказы, сделанные командиром «партизан». Груз охранял бдительный страж – четырнадцатилетний Фрунзик, племянник Кубика-Рубика, сидел на длинных, цвета горохового супа, пахнущих оружейной смазкой ящиках, и поигрывал обрезом помпового дробовика.

Погрузка, тем временем, закончилась. Чекист по очереди приподнял крышки ящиков. Его «контрагент» стоял рядом, мелко кивал и на все лады расписывал достоинства своего товара – и отдал распоряжение перетаскивать груз на «баржу»

– Зачем спешишь, уважаемый? – всплеснул руками владелей «Старьё-бирём». – Успеешь ещё, мамой клянусь! Пойдёмте покюшаем, уважаемые, а там и займётесь. А Фрунзик пока постережёт.

– Некогда нам тут рассусоливать. – хмуро отозвался Чекист. Во время выгрузки ему краем панциря прищемило руку, и теперь командир «партизан» злился на весь белый свет.

– Ай, дарагой, зачем так говоришь, а? – расстроился Кубик-Рубик. – Шашлык есть, долма есть, пахлава – сытый будешь! А бойцам твоим я прямо сюда пришлю, они, наверное тоже голодные? Сильные воины должны хорошо кюшать, так, да? Да вот хоть друга своего спроси, он умный, он всё скажет!

И с надеждой посмотрел на Яцека. Поляк подумал немного и кивнул.

– Ладно… – обречённо махнул рукой Чекист. Только вот что, уважаемый: у нас с собой кое-какой багаж есть… особый. Ты распорядись, чтобы в какой ни то холодильник пока пристроили. А то, неровён час, испортится. Только холодильник большой должен быть, иначе не поместится!

Холодильника подходящих размеров на Речвокзале не нашлось. То есть один имелся – промышленный агрегат вместимостью в три с половиной куба, тихо тарахтел компрессором в подсобке бара «Волга-Волга». Однако владелец заведения, увидав, что ему предлагают принять на сохранение, упёрся рогом. Не помог даже пресловутый авторитет Кубика-Рубика – содержатель бара заявил, что если его клиенты прознают, что за пакость хранят рядом с прочим провиантом, они забудут в «Волгу-Волгу» дорогу. «Ты мне убытки будешь возмещать, Рубен Месропович? – осведомился он. – А раз нет – уж извини, ищи другое место. Вон, сухого льда могу тебе отсыпать. Обложи им эту штуку, не хуже морозилки получится.

– Зачем ты голову этой твари с собой взял, а? – спрашивал Кубик-Рубик, подкладывая сочные, шкворчащие куски мяса на тарелки гостей. Да вы кюшайте, уважаемые, мало будет – я ещё принести скажу.

– То на память. – отозвался Яцек, за обе щёки уписывая шашлык. – Пан командир хочет сделать из него… как это… чучело.

– Точно. – подтвердил Чекист. Говорить с набитым ртом было трудно, и он изо всех сил старался не брызнуть мясным соком на скатерть. Получалось не очень. – Чучельнику отдам. Слышал, есть один в Филёвской общине, охотники ему носят головы слонопотамов, и всяких там мегатериев. Он голову эту выскоблит-высушит, присобачит на лаковую дощечку – крутой трофей получается, зачётный! Над столом у себя повешу.

Кубик-Рубик посмотрел на собеседника с уважением и цокнул языком.

– Кабинет завёл, да? Крутой стал? Это харашо, дарагой: серьёзный человек и должен серьёзные дела делать. Только зачем тебе эта голова, а? Ты молодой, сильный, ещё добудешь, много! А у меня как раз и покупатель есть, башляет хорошо, доволен останешься.

Чекист с поляком неуверенно переглянулись. Командир партизан уже успел пожалеть, что позарился на экзотический трофей, уж больно много возни было с отрезанной головой гигантского броненосца. Украшение-трофей для недавно обретённого кабинета в башне «Восток», где «партизаны» уверенно оборудовали свою новую базу – это, конечно, круто. Но ведь, кроме ящиков с «заказом» предстояло перетаскивать через шлюзы ещё и три корзины с грибами. Хорошо хоть, их не надо волочь до Москвы-Сити – Ева настрого наказала оставить добытый продукт у Шмуля. Супружница шинкаря должна приготовить из него какой-то особый то ли отвар, то ли вытяжку, потребную до зарезу егерской «медичке».

Кстати, о Шмуле…

– Ты, уважаемый Рубик-джан, что-то говорил о посылке для шинка? – спросил Чекист, вытирая руки куском лаваша. – Учти, у нас груза на обратную дорогу много, тяжёлый. Может и не влезть.

– Влезет, дарагой обязательно влезет! – обрадовался Кубик-Рубик, уже делавший «партизанам» намёки насчёт попутного груза, который неплохо бы прихватить в рассуждении приличной грузовместимости их транспорта. – Ящик совсем маленький, лёгкий, Фрунзик – и тот легко поднимает. А Шмулю он очень нужен, мамой клянусь! Нехарашо уважаемого человека заставлять ждать, да? А вы всё равно туда собираетесь – вот и захватите для него подарочек. Я спасибо скажу, Шмуль спасибо скажет – все будут довольны!

– Ну, ладно, уболтал, дядя Рубик. – командир «партизан» с сожалением отодвинул пустую тарелку и встал из-за стола. – Показывай, что там за подарочек.

– Хороший подарочек! – засуетился Кубик-Рубик. – Очень хороший и очень, очень дорого стоит! Ты ведь кофе любишь, а? Значит, и тебе понравится!

V

Московский Лес,

ГЗ МГУ

Второй день на Воробьёвых горах шёл дождь – мелкий, холодный, пронзительный. Он смыл с деревьев пожелтевшую листву, и теперь она рыхлым пологом устилала немногие уцелевшие дорожки в сквере перед западным подъездом высотки. Однако эта попытка поздней осени закрепиться на отвоёванном плацдарме, была уверенно отражена волной тёплого воздуха, пришедшего неизвестно откуда и привычно поставившего климатические расклады Леса с ног на голову. В результате, почерневшие было деревья радовали глаз зелёной, недавно проклюнувшейся ярко-зелёной порослью из почек, до поры прятавшейся среди прежнего красно-жёлтого великолепия, и это придавало аллеям вокруг ГЗ неуместно-весенний вид. И воздух, вливающийся в распахнутые, вопреки числам на календаре, окнам был совершенно весенний – тёплый, пропитанный смолистым листвяным духом, радостный…

Лес – он такой.

А вот у профессора Симагина, заведующего лабораторией генетики, радости на душе не наблюдалось. Потный, всклокоченный, в перекошенных очках и узлом галстука, съехавшим чуть ли не за ухо, он метался по кабинету, словно волк по клетке в зоопарке. Присутствовавший в кабинете, доцент Семибоярский исподтишка подёргал ручку двери – заперто. И хорошо: не хватало ещё, чтобы кто-то из сотрудников лаборатории увидел начальство в столь жалком состоянии…

– Значит, эта стерва таки докопалась до Чёрных Выбросов? – профессор стащил очки, и на миг показалось, что он сейчас швырнёт в стену. – Ах, как некстати…

– Докопалась. – подтвердил доцент.

– Каким образом? Шапиро рассказал? Нет, быть того не может…

– Понятия не имею. – Семибоярский развёл руками. Я, собственно, и узнал-то чисто случайно. Спустился утром в «Шайбу», кофейку попить, и вижу: этот алкаш, Мартин собрал вокруг себя толпу и ораторствует. Я подошёл – и как раз вовремя.

– Вовремя… – профессор снова водрузил очки на переносицу – так же криво, как и раньше. – Как же это не вовремя, Андрей Викторович, вы даже не представляете!

– Думаю, что представляю. – Семибоярский осторожно кашлянул. – Профессор, а вы не преувеличиваете угрозу, исходящую от этой девицы? В конце концов, её тема весьма далека от того, чем занимается наша лаборатория.

– От микологии, которой занимается Шапиро, она ещё дальше. – отрезал Симагин. – И дело вовсе не в научных интересах. Вы не хуже меня знаете, что наши спонсоры ждут от нас… м-м-м… особых услуг. Например, регулярных, не реже раза в квартал, обзор перспективных направлений работы Московского Филиала. И я всего две недели, как отправил им очередной…

Семибоярский дёрнулся, встал и ещё раз подёргал ручку двери. Об этом аспекте сотрудничества со «спонсорами» вслух говорить было не принято.

– Ну, отправили и отправили, так и что с того?

– А то, что я ни словом не упомянул о докладе Шапиро на недавней конференции. Между прочим – именно о следах Чёрных Выбросов, попадающихся в районе Марьиной Рощи. У него, видите ли, сведения из заслуживающих доверие источников… И вот, заявляется чёртова итальянка начинает копать эту тему! Полагаете, это случайность?

Семибоярский пожал плечами.

– Может, и случайность, а может, и нет. Кстати, почему этот доклад не включили в сборник материалов конференции?

– Официальная версия – предоставленные материалы недостаточно верифицированы.

– А на самом деле?

– Испугались. Сочли тему чересчур «жареной» и решили прикрыть от греха. Шапиро, было, заикнулся, что надо включить её в план работ, но его быстро заткнули. Мол, занимается не своим делом, когда по основной тематике лаборатории особых подвижек не заметно. В итоге даже на вид поставили – правда, без занесения в приказ. Одна теперь надежда: может, они и эту итальянскую шалаву заткнут? Так сказать, по прецеденту.

Доцент покачал головой, не скрывая скепсиса.

– Я бы на это не рассчитывал. От Учёного совета она не зависит, финансирование своё. Чем они могут на неё надавить? Ну, не дадут людей для полевых работ – так их и так нет. Зря, что ли, Шапиро держится за своего приятеля-егеря и новенького лаборанта? Я вот о чём подумал…

Семибоярский выдержал театральную паузу.

– …может, мы ей поможем? Не дожидаясь, так сказать?

– Это как? – опешил профессор.

– Сами посудите, Лавр Фёдорович! Сейчас сеньорина Монтанари станет расспрашивать Шапиро, и он, конечно, ничего ей не скажет. Яков Израилевич – сотрудник дисциплинированный, да и начальством пуган изрядно. Конечно, он мог бы свести её с теми двумя, о которых вы упомянули…

– С егерем и лаборантом?

– С ними. Но их, насколько мне известно, в ГЗ сейчас нет. А наша прекрасная сеньорина – натура горячая, нетерпеливая, одно слово, итальянка. Ждать она не захочет и не будет.

– И что с того?

Доцент сдержал усмешку. Как всё же приятно ощущать себя на высоте положения!

– Можно подбросить ей кое-какую информацию. У вас ведь сохранился конспект доклада Шапиро?

– Да, я записывал, помнится… – Симагин неуверенно потеребил подбородок. – Помнится, там говорилось, что кроме тех двоих, при феномене Чёрного Прорыва присутствовал ещё один человек. То есть, не совсем человек. Сильван.

– Тот, что стажируется у Шапиро? – Семибоярский сделал охотничью стойку. – Он ещё собирается поступать на подготовительное отделение?..

– Он самый. – подтвердил Симагин.

– Вот и отлично! Подкинем сеньоре Монтанари кое-что из доклада, а заодно, намекнём насчёт сильвана. Уверен, она легко подобьёт парня на вылазку!

Профессор нахмурился и затеребил подбородок.

– Но ведь Шапиро наверняка ей запретит…

– Так она его и послушала! – ухмыльнулся Семибоярский. – особенно если вы, профессор, намекнёте ей, что Шапиро нарочно скрывает некие важные сведения – например, опасаясь за приоритет какого-то своего исследования… Да она и дня не усидит в ГЗ, особенно, если будет уверена, что у неё имеется надёжный проводник. А дальше не наша забота. Насколько мне известно, Марьина Роща – один из самых опасных регионов Леса, и они оттуда, скорее всего, просто не вернутся, особенно, если заранее сообщить кое-кому. Тем, кто оч-чень заинтересован, чтобы никто не совал нос в то, что творится в тех краях. И он знает, где найти подходящих людей.

Симагин выглядел ошеломлённым.

– Не вернётся? Но нельзя же так…

– Можно, профессор, ещё как можно. Нет человека – нет проблемы, не так ли?

– А если всё пройдёт благополучно? Скажем, вытащит её этот сильван из неприятностей? – Симагин всё ещё сомневался. – Что тогда?

– А тогда вы, Лавр Фёдорович, вы заслужите плюсик у наших… хм… партнёров. Ведь наводку-то на тему дадите ей именно вы – а Шапиро, наоборот, сможете обвинить в утаивании от научной общественности ценной информации. И нашей очаровательной гостье, хочет она того, или нет, придётся переносить свою программу из его лаборатории в вашу.

Профессор прошёлся туда-сюда по кабинету – теперь уже спокойно, без панической суетливости.

– Что ж, звучит разумно. Во всяком случае, лучше, чем… ну, вы меня понимаете. Остаётся вопрос: решится ли она на подобную авантюру?

Доцент победно улыбнулся

«…Бинго! Готов! Сломался!..

– И вы ещё сомневаетесь, профессор? Могли бы уже, кажется, изучить характер сеньориты Монтанари. Она не просто пойдёт туда – побежит. А когда человек бежит, сломя голову, он рано или поздно споткнётся. Я сейчас же передам милейшей Фране от вашего имени приглашение зайти в лабораторию – мол, профессор сожалеет о недавней размолвке, хотел бы обсудить перспективы сотрудничества, то-сё… А вы как бы между делом, и ввернёте словечко на нужную тему. А дальше она сама вцепится, только держись!

Симагин покачал головой, помедлил – и, наконец, решился.

Ладно, Андрей Викторович, займитесь. Только постарайтесь, чтобы без лишней огласки. Если она и вправду сгинет – не надо, чтобы к нам приходили с расспросами. Пусть, вон, Шапиро отдувается, ему не привыкать.

* * *

Университетский рынок раскинулся между корпусами «Д» и «Ж», во внутреннем дворе, почти совершенно лишённом растительности. Здесь многочисленные обитатели ГЗ, студенты и преподаватели, почти все в той или иной степени подверженные Лесной Аллергии, могли общаться с продавцами-лесовиками, не испытывая особых неудобств.

Предметы такого общения были разложены на прилавках, ящиках, даже тряпицах, расстеленных по земле. Пирожки, пласты копчёного мяса и рыбы, сдобные, на меду, плюшки, ягодные взвары, кулеш на саговой крупе и поджаренном сале – только подходи! И всё это ждёт, когда в аудиториях ГЗ прозвенит звонок и измученные непосильной учёбой студенты кинутся удовлетворять запросы своих молодых желудков. А за ними – не менее утомлённые преподаватели, лаборанты и прочие сотрудники кафедр, лабораторий и деканатов Московского Филиала.

Франа с трудом отвела взгляд от всего этого аппетитного, пахучего великолепия. Ничего подобного за МКАД не сыскать – вернее, сыскать, но за какие-то несуразные деньги. А здесь горячий, лоснящийся от масла пирог с копчёной олениной, толщиной в три пальца и размером с ладонь – три штуки за жёлудь! Ну как тут уберечь фигуру? Единственный способ – поторопиться миновать «обжорные» ряды, как называли здесь прилавки со съестным. Сегодняшняя её цель в противоположном конце рынка. А пока туда дойдёшь – чего только не услышишь!

– …где эти жёлуди-то взять? Дома, в парке полно дубов, жёлуди прямо под ногами и никому не нужны. Знал бы – прежде, чем ехать в Москву, набрал бы мешок-другой!

Франа коротко глянула на говорившего. Ну конечно – новичок-первокурсник, тощий, лопоухий, в очках с толстенными стёклами. Типичный ботаник.

– Да кому они тут нужны! – это уже его спутник, ориентирующийся в местных реалиях. – В Лесу, чтоб ты знал, ходят только жёлуди от дубов, которые выросли здесь, после Зелёного прилива. Остальные нафиг никому не нужны.

– А эти-то зачем нужны? – удивился новичок.

– Я сам точно не знаю. – честно признался бывалый. – Из них какие-то снадобья делают, спрос есть всегда, вот и используют, как средство обмена. А здесь можно и на рубли покупать, принимают. Или обменять вон в той лавочке. Видишь, на картонке курс – двести сорок семь рублей за жёлудь.

– А не кинут? – опасливо спросил ботаник. – Как их различать-то?

– Ща научу. – заторопился бывалый. – Вот, если лизнуть этот кончик…

Франа отвернулась, скрывая усмешку. У неё самой ушло почти полгода, чтобы кое-как научиться различать подобные нюансы. Можно не сомневаться – и тощего первокурсника и его многоопытного приятеля, ещё не раз обманут, подсунув «замкадные» жёлуди.

Впрочем, на Университетском рынке такое случается нечасто. Здешние торговцы дорожат своей репутацией. Знают, что стоит попасться на подмене желудей – и всё, больше сюда не допустят. Да и молва пойдёт по Лесу…

Умар легонько потянул её за локоть, и Франа прибавила шагу. Они поспешно миновали ряды, где торговали лесовики-ремесленники, предлагающие свою продукцию: деревянную и глиняную посуду, изделия из кожи и бересты, сшитую вручную обувь. Помнится, когда Франа угодила сюда впервые, её пришлось оттаскивать от прилавков силой – хотелось купить всё, а ещё вот это, и обязательно вот это… Здесь, как и в «обжорном» ряду, торговали фермеры из мелких поселений, кучкующихся вокруг Главного Здания и Воробьёвых гор – «Мичуринское», колхоз «Пионерский» и ещё полтора десятка других, состоящих порой из двух-трёх семей.

Она и сейчас косилась на прилавки с вожделением, но задерживаться не стала. Умар настойчиво увлёк её к «блошиным» рядам, где рядом с развалами «барахольщиков», где продавалась разная мелочь – от механических будильников до посуды – расположилась солидная, с крепкими запорами на двери и поднимающейся вверх железной решёткой, лавка оружейника.

– Так ты уверен, что моя lupara совсем inadatto… плохая? – спросила Франа. Вопрос этот она задавала уже пятый раз за последние полчаса.

– Уверен. – решительно отрезал сильван. – Стволы убиты напрочь, замок разболтан. Вон, как люфтит!

И в доказательство он энергично потряс двустволку. Та отозвалась металлическими щелчками.

– Ваш друг прав. – встрял оружейник. – Позвольте-ка…

Он завладел ружьём, ловко отсоединил сначала цевьё, потом стволы, посмотрел их на просвет и принялся изучать запорный механизм.

– Здесь, как я погляжу, замок типа «бокслок». – объявил он, завершив осмотр. – Система надёжная, почти неубиваемая – но прежнему владельцу это, похоже, удалось.

– Вот и я говорю! – подтвердил Умар. – Это надо суметь – довести оружие до такого состояния! Недаром тот урод его разряженным держал…

– У бандитов взяли? – поинтересовался торговец. Франа вздохнула – похоже, об их вчерашних приключениях уже знал весь Лес.

– Да, проще выкинуть и новое купить, чем возиться с починкой. – развил тему владелец лавки. – У меня же очень хороший выбор – и гладкие стволы, и нарезное имеется. А этот хлам… – он пренебрежительно кивнул на охаянную двустволку, – я, если хотите, возьму в счёт уплаты. Дорого не дам, сами видите, убито напрочь.

– Зачем же она тогда вам? – сощурилась Франа.

– А как же? – удивился торговец. – Можно отпилить приклад и на звериной тропе насторожить, как самострел. Можно на запчасти разобрать, пригодится. А можно просто дома держать на крайний случай – ежели какая тварь вломится. Ружьецо-то, хоть и совсем негодное, а разок картечью в упор саданёт, и осечки не даст. В Лесу, барышня всё в дело идёт, а уж огнестрел – так тем паче. Да вы смотрите, смотрите, выбирайте. Не понравится ничего – я ещё принесу, из подсобки, у меня там ещё кое-что имеется.

* * *

Ассортимент оружейной лавки Франу разочаровал. Она решительно отвергла разнообразные двустволки, примерилась к помповым дробовикам. Отложила в сторону – не по её силёнкам клацать каждый раз довольно-таки тугим механизмом перезарядки. Больше интереса вызвала «Сайга» – их нашлось аж три разные модели, с пластиковым частями, заменёнными на дерево – но она, поразмыслив, отказалась и от этих потомков знаменитого АК. Вещь, конечно, надёжная – но уж очень громоздкая для её изящной комплекции. Мосинский карабин (владелец лавки назвал его почему-то «колчак») подкупил итальянку своей компактностью и сравнительно скромным весом, но тут воспротивился сильван. «Трёхлинейный патрон чересчур мощный, сеньорина, – пояснил он. – Лягается так, что отсушит вам плечо после второго-третьего выстрела.» А от идеи взять лёгонькую охотничью винтовку 22-го калибра Франа отказалась сама – из такой можно бить, разве что на косуль или кроликов. От серьёзного хищника – не защита.

Перебрав весь ассортимент оружейной лавки, итальянка, отыскала, наконец, подходящее ружьё. Короткое гладкоствольное, со скользящим винтовочным затвором и складным прикладом – лёгкое, компактное, ухватистое. К ружьецу прилагался брезентовый, с кожаными нашлёпками чехол с ремнём для переноски.

Увы, сильван её энтузиазма не разделил.

– Вы ещё «смерть председателя» возьмите, сеньорина! Да над вами весь Лес будет потешаться!

Франа недоумённо подняла брови.

– Scusi^[24], что есть Morte… смьерть… как это… председателя?

Умар замялся.

– Это… как бы вам сказать… в общем, я сам точно не знаю. – признался он. – А только ружьецо это вам не подойдёт. Нет, оно, конечно, надёжное, компактное, только уж очень хилое – двадцатый калибр, что с него взять? Да и ствол коротковат. Для самообороны, против дурных гопников, вроде вчерашних, может и сойдёт, а для чего посерьёзнее – извините.

– Что же делать? – итальянка растерянно посмотрела на ружья, наваленные на прилавке, потом на насупившегося продавца. – Мы тут уже целый час, вон, и signore… злится, да?

Сильван неуверенно кашлянул.

– Может, вам и не нужно ружьё, сеньорина? На ближних выходах я вас сопровождаю, не дам в обиду. Или вы собираетесь…

Итальянка приложила пальчик к губам и Умар немедленно замолк.

– Тс-с, mio amico^[25]! Даю слово, скоро всё узнаете, а пока – просто помогите мне найти что-нибудь. Здесь – сами видите, ничего подходящего…

– Как так нет? Да что вы такое говорите? – попытался, было спорить торговец, но его уже никто не слушал. Сильван отобрал у Франы «Смерть председателя», сунул, не глядя, на прилавок, сграбастал лупару и, не обращая внимания на возмущённые вопли владельца лавки, увлёк девушку прочь.

– Есть один человек, сеньорина Монтанари… – объяснял Умар на ходу. – Инструктор стрелкового тира. Сергей Петрович, Бич, то есть, меня с ним познакомил. Он, кроме всего прочего, приторговывает оружием. Нет, никакой уголовщины, всё законно: стволы любые на заказ, ремонт, патроны, тюнинг, то-сё… Может, мы к нему? Сейчас как раз в тире занятия должны заканчиваться, успеем…

* * *

Тир располагался на первом, подземном уровне ГЗ, и чтобы попасть туда, пришлось миновать три пролёта узкой бетонной лестницы, скупо освещённой лампочками в ржавых решётчатых плафонах. Из-за тяжёлой стальной двери, наводящей на мысль о противоатомных бункерах, едва доносились сухие щелчки выстрелов. На крашеное железо прилеплен листок с расписанием – если верить ему, то в тире сейчас сдавали ежеквартальный зачёт по стрельбе сотрудники одной из кафедр.

Инструктор, немолодой мужчина в потёртом камуфляже (когда гости вошли, предварительно пропустив мимо себя отстрелявшихся «зачётников», он раскладывал на длинном, обитом жестью столе мелкашки, собираясь задать им чистку) выслушал Франу, задал несколько вопросов «Вам, значит, ТОЗ-106 по руке пришёлся? – уточнил он. – Есть у меня кое-то подходящее, подождите тут минутку…»

И скрылся в боковом помещении, за очередной стальной тяжёлой дверью с запорным колесом. Франа же прошлась вдоль стен, разглядывая развешанные на стенах плакаты, демонстрирующие устройство разных типов огнестрельного оружия, и пирамиду – длинную стойку, где в особых гнёздах покоились трёхлинейные карабины, помповики, малокалиберные винтовки и несколько самых настоящих АК. Сквозь спусковые скобы была пропущена длинная цепочка, замкнутая на солидного вида навесной замок.

Принесённый инструктором ствол понравился итальянке сразу. Он действительно напоминал приглянувшийся ей на рынке образец: простая пистолетная рукоять, деревянное цевьё и складной металлический приклад – в отличие от ТОЗовского коротыша, он откидывался вбок, а не вниз. Ствол, правда, заметно длиннее, прицел – перекидной, диоптрический, а снизу торчит узкий коробчатый магазин.