Борис Акунин
Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец
Волнения прокатились почти по всем великорусским губерниям. Во многих случаях новых свободных граждан во имя порядка выпороли розгами. Кое-где пришлось прибегнуть к силе оружия.
В селе Бездна Казанской губернии произошла целая крестьянская революция.
Крестьянин-книжник Антон Петров стал рассказывать односельчанам, что царскую грамоту злые начальники толкуют неверно. Мало того, что крестьян отпустили еще два года назад, да скрывали, так батюшка-государь еще и отдал им всю пахотную землю, барам же жалует только «песок да камыш».
Послушать хорошую весть приходили крестьяне со всей округи. Собралось несколько тысяч человек. На сходе решили барщину отменить, барский хлеб забрать себе и, раз уж теперь свобода, жить дальше своей волей.
Когда движение охватило несколько волостей, обеспокоенные власти прислали солдат. Крестьяне расходиться отказались. Пришлось по ним стрелять. Число жертв оценивают по-разному, но в любом случае счет шел на сотни. Петрова публично расстреляли, многих подвергли порке и отправили в ссылку.
Антон Петров открывает односельчанам правду. И. Сакуров
Так или иначе, пускай с трудностями и издержками, великая перемена свершилась. Россия наконец перестала быть «страной рабов, страной господ».
Правительству было ясно, что по-новому устроенное общество нуждается в новых правилах общежития. Вслед за первой, главной реформой, должны последовать другие, столь же важные и неотложные, касающиеся всех сфер жизни.
Реформа правосудия
Российское государство еще со времен Алексея Тишайшего все время пыталось навести порядок в юридической практике, чтоб «суд и расправа была во всех делах всем равна» и чтоб дела не застревали в неповоротливой, коррумпированной судебной машине на годы, а то и на десятилетия. Все усилия, даже самые титанические, желаемого эффекта не давали, да и не могли дать.
Нормально работающее правосудие, во-первых, является полноценной ветвью власти, а во-вторых, законы должны быть обязательны для всех, в том числе и для первых лиц государства. В системе, где никакой закон в принципе не мог стоять выше воли императора, а на местном уровне – выше воли его представителя, суд всегда оставался послушной прислугой при административной «вертикали». Уже в середине девятнадцатого века главный страж государственного порядка Бенкендорф произнес свою знаменитую максиму: «Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства». Какое уж тут правосудие?
В юриспруденции не делалось различия между законодательными актами и царскими указами – вторые даже исполнялись неукоснительней, что являлось прямым наследием «ордынского» взгляда на устройство права.
Российский суд был несамостоятелен, закрыт от общества и несостязателен – подсудимому даже не полагался адвокат. Часто вердикт выносился вообще в отсутствие обвиняемого. Неудивительно, что в этом затхлом мире процветали взяточничество, волокита и прямой произвол. Кроме того, как всегда бывает при режимах диктаторского типа, судебные решения отличались чрезвычайной жестокостью. Человека могли приговорить к телесным истязаниям: порке плетью, кнутом, шпицрутенами, что часто заканчивалось мучительной смертью. На лицах каторжников выжигали клейма.
Управленцы новой генерации, пришедшие во власть, горели желанием превратить всё это кривосудие в настоящее правосудие. Того же хотел и новый император.
Однако инициатива этого большого дела, как ни удивительно, исходила от человека во всех смыслах старого – и по возрасту, и по правительственному стажу: от графа Дмитрия Николаевича Блудова.
Этот высококвалифицированный правовед, много лет возглавлявший Второе (юридическое) отделение императорской канцелярии, при Николае постоянно пытался как-то исправить инвалидную судебную систему: составлял проекты, подавал записки, но царь, заклятый противник кардинальных реформ, всё надеялся обойтись мелким косметическим ремонтом. Когда задул ветер перемен, у старого законника появилась возможность осуществить свою заветную мечту.
В 1858 году граф подает императору очередную записку о преобразовании судебной системы – и получает полное одобрение. Однако набор идей, с которыми пришел Дмитрий Николаевич, для николаевского времени был слишком смел, а теперь оказался чересчур робок. Государственный совет предложил не вносить поправки в существующее законодательство, а составить принципиально новые судебные уставы.
Была создана группа из лучших юристов, которую формально возглавил Блудов, но его подчиненные скоро совершенно затмили старика. Самым деятельным из сотрудников был правовед С. Зарудный. В 1858 году он побывал в длительной заграничной командировке и по возвращении написал целую серию статей, в которых изложил принципы будущей реформы.
В начале 1862 года появился предварительный проект с тусклым названием «Соображения государственной канцелярии». Проект был рассмотрен и одобрен Государственным советом. В это же время консерватора графа Панина на посту министра юстиции сменил сторонник реформы Д. Замятин, и дело пошло быстрей. Новый министр начал с того, что своим приказом отменил практику наиболее жестоких телесных наказаний – это уже было огромным, поистине историческим событием.
На последнем этапе работу возглавлял статс-секретарь В. Бутков, не столько либеральный, сколько чуткий к веяниям времени и, что важно, близкий к государю.
В 1864 году титаническое предприятие, по объему еще более трудоемкое, чем крестьянская реформа, наконец завершилось. Новые уставы создали всестороннюю и принципиально иную юридическую систему, которая охватывала организационно-процессуальную сферу, гражданское и уголовное судопроизводство, а также порядок рассмотрения частных тяжб (самый распространенный вид разбирательства).
Преобразованный российский суд основывался на принципах состязательности, независимости, бессословности и открытости, то есть обретал все признаки полноценной судебной власти.
Каждый из четырех вышеназванных элементов для самодержавной монархии был поистине революционным.
Состязательность означала, что отныне государству в лице обвинителя (прокурора или товарища прокурора) предстояло доказывать вину человека, которого будет защищать адвокат (присяжный поверенный), и вполне может оказаться, что частное лицо возьмет верх над исполнительной властью. Невероятно!
Более того: решать, кто прав в этом споре, тоже будет не государство, а представители общества – избранный судья или коллегия присяжных заседателей. Независимость судей от администрации гарантировалась тем, что они не могли быть ею сняты или заменены. Даже император не мог отменить приговор суда, за самодержцем оставалось только право на помилование. Еще более невероятно!
Небывалой новацией для жестко структурированного общества, где дворянские и крестьянские дела прежде рассматривались разными инстанциями, а крепостных вообще могли судить сами помещики, была и отмена сословных границ. Кем бы ни был человек по своему происхождению и социальному статусу, перед законом теперь все отвечали одинаково.
Но самым сильным потрясением для извечно закрытого российского общества была гласность судебного процесса. В конце концов устройство суда касалось только тех, кому не повезло оказаться объектом разбирательства, а вот прийти и посмотреть на диво дивное, демократический суд, мог кто угодно. Общественное и политическое воздействие этого новшества намного превосходило его юридическое значение.
Организационно система подразделялась на две части: коронный суд и мировой. К компетенции первого относились крупные дела, к компетенции второго – мелкие (то есть большинство).
В коронном суде вводилось три инстанции: окружной суд, судебная палата (где можно было обжаловать решение) и Правительствующий Сенат, который мог отменить приговор лишь при выявлении нарушений в отправлении правосудия. В уголовном производстве следствие становилось двухступенчатым. Если раньше достаточно было полицейского разбирательства (никем не контролируемого), то теперь вводилось еще и предварительное судебное следствие, результаты которого в ходе процесса могли быть оспорены защитой. Присяжные заседатели определялись по жребию из представителей всех сословий данной местности и должны были решить «по совести» виновен ли обвиняемый и, если виновен, заслуживает ли он снисхождения. Судья не имел права отменить этот вердикт.
Судьи коронной системы, правда, не избирались, а назначались министерством юстиции – но из числа кандидатов, одобренных юридическим сообществом, и затем у государства не было права без законных оснований отстранить судью от должности.
Мировые же судьи избирались на трехлетний срок городскими думами или земскими собраниями (о которых речь пойдет в следующей главе). Здесь высшей инстанцией являлись съезды мировых судей.
Оправданная. В. Маковский
Авторы реформы после долгих дискуссий решили выделить еще одну, особенную форму суда для разбора конфликтов и мелких преступлений в крестьянской среде. Были учреждены так называемые волостные суды, где заседали представители сельского сословия. Сделано это было с учетом той важной роли, которую теперь стали играть общины. Крестьяне должны были сами решать, кто прав, а кто виноват, с учетом местных обычаев. Либеральные юристы и публицисты осуждали это исключение, считая его пережитком прошлого, но для темной, неграмотной крестьянской среды логика волостных судов была ближе и понятнее, чем разглагольствования профессиональных юристов.
Судебная реформа была самым радикальным и последовательным из правительственных начинаний. Ее успеху способствовала своего рода мода на службу в судебной системе, охватившая молодых, прогрессивно настроенных людей образованного сословия. Все хотели учиться на юридических факультетах, поступать на службу в правовые учреждения, избираться мировыми судьями. Всякое громкое судебное разбирательство вызывало огромный общественный интерес. Быстро возникла плеяда блестящих, красноречивых адвокатов. Пресса делала их настоящими звездами. Перипетии состязательных судебных процессов не только развлекали публику, они зарождали и укрепляли идею о том, что общество и частный человек имеют право полемизировать с государственной властью в лице прокурора – и иногда могут одерживать верх.
Очень скоро эти настроения создадут для империи большие проблемы.
Недореформа самоуправления
Если бы ко второй ветви власти, судебной, прибавилась бы еще и третья, представительная, Россия превратилась бы в классическую демократию, но так далеко планы царя-освободителя не заходили. Поступаться своими полномочиями император не собирался и все проекты подобной направленности категорически отвергал.
Невозможна была при абсолютизме и полноценная «четвертая власть», то есть свободная пресса, которая неминуемо начала бы критиковать все аспекты российской жизни и даже покушаться на сакральность Помазанника Божия. Поэтому речи об отмене цензуры не шло – только о некотором ее смягчении. В 1865 году был принят закон «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати», частично отменивший предварительную цензуру, но зато усиливший ответственность за всякого рода вольности. Вышедший за рамки дозволенного издатель подвергался денежным штрафам и получал «предостережение» от министерства внутренних дел. Три предостережения вели к приостановке издания. В такой обстановке авторы проявляли недюжинную ловкость по части эзопова языка и всякого рода подмигиваний, которые публика жадно улавливала и которым бурно радовалась. Все-таки разница между «гласностью» и свободой слова велика.
Но и этой весьма умеренной либерализации оказалось достаточно, чтобы в стране начался бум периодики, которая отныне становится большой общественно-политической силой – тем более что возможности «народных представителей» в этом смысле были минимальны.
Некоторые шаги по введению избирательной системы правительством были сделаны, но очень скромные и вовсе не с целью разделения властей.
Если параллельно с судебной реформой готовилась реформа местного самоуправления, вызвано это было не парламентскими устремлениями (как в свое время мечталось Александру Первому), а соображениями сугубо прагматическими. Государство понимало, что собственными силами не сможет навести порядок в регионах огромной империи: в казне не было на это денег, к тому же не хватало кадров. При крепостном праве крестьянами управляли помещики, но теперь с этим было покончено. Требовался какой-то иной механизм. Разработан он был под общим руководством министра внутренних дел П. Валуева, в ведение которого входило управление губерниями.
Идея состояла в том, чтобы создать некие учреждения, которые, с одной стороны, ни в коем случае не будут являться местной властью, но в то же время помогут государству решать вопросы, справиться с которыми оно не в состоянии. Новая структура получила название «земской».
Ее параметры были определены «Положением о губернских и уездных земских учреждениях» (1864). Этот акт обычно называют Земской реформой.
В ведение земств входили хозяйственные и культурно-социальные задачи: содержание дорог, медицина, школы, благотворительность, доставка почты, страхование и прочее. Для финансирования своей деятельности земство могло производить сбор средств, приобретать имущество, накапливать капитал.
Всей этой немалой работой должны были руководить уездные и губернские собрания, куда депутаты («гласные») избирались на трехлетний срок. Собрание выбирало из своего состава управу, которая вела повседневные дела в промежутках между съездами.
Хоть избирательная система называлась всесословной, закон принял меры предосторожности, чтобы большинство населения, крестьяне, не стали в собраниях слишком заметной силой. Для этого депутаты делились на три курии: владельцев земельных угодий существенного размера, горожан определенного имущественного статуса и крестьян, получавших весьма урезанное число представителей. Соотношение «гласных» уездного собрания по куриям получилось таким: почти половина – землевладельцы, чуть больше трети – крестьяне, остальные – горожане. Гласные уездного собрания избирали своих представителей в губернское собрание, где пропорция помещиков была еще выше.
В земском собрании. К. Лебедев
Эта куцая самоуправляемость дополнительно ограничивалась тем, что председателей уездной земской управы утверждал губернатор, а губернской – министр внутренних дел. Плюс к тому закон предупреждал, что «начальник губернии имеет право остановить исполнение всякого постановления земских учреждений, противного законам или общим государственным пользам» – причем под «общими государственными пользами» могло пониматься что угодно. В случае конфликта земство имело право жаловаться в Сенат.
Земская реформа была заявлена как еще одна монаршья милость: «Признав за благо призвать к ближайшему участию в заведывании делами, относящимися до хозяйственных польз и нужд губернии и каждого уезда, местное их население посредством избираемых от оного лиц, Мы повелели министру внутренних дел составить на указанных Нами началах проекты постановлений об устройстве особых земских для заведывания подобными делами учреждений». По сути дела, однако, выходило, что государство снимает с себя значительную часть расходов по местному жизнеустройству и перекладывает их на обывателей, давая им взамен некоторое, очень ограниченное право этими расходами распоряжаться.
Притом земства вводились только в тех губерниях, где существенную часть гласных составили бы дворяне. Поэтому в Сибири, где помещиков не было и где большинство получили бы крестьяне, новые учреждения не создавались. Остались без земского представительства и бывшие польские области. Правительство боялось, что органы местного управления попадут там под влияние сторонников независимости.
Некоторое время спустя Земская реформа была дополнена еще одной, в том же духе, но касавшейся обустройства городской жизни: «Городовым положением» 1870 года.
Россия этого времени продолжала оставаться страной деревенской, и большинство ее городов, за вычетом нескольких крупных, тоже были похожи на большие деревни – с немощеными улицами и отсутствием какого-либо благоустройства. У государства хватало финансовых и административных ресурсов на то, чтобы поддерживать в более или менее приличном состоянии лишь губернские центры, и то не все. К этому времени из пятисот с лишним российских городов лишь одна шестая существовала в городском режиме, то есть жила промышленностью и торговлей. В остальных обыватели обрабатывали землю или зарабатывали отхожими промыслами.
Новая система должна была оживить этот косный мир, призвав к хозяйственно-организационной деятельности общественно активных людей.
Вводились городские думы с депутатами-гласными, избираемыми на 4 года, и городские управы, руководимые мэром («головой»). Функции у этих учреждений были такими же, как у земств. Сохранялась и элитарность избирательной системы. Гласные выбирались по трем куриям – от крупных, средних и мелких налогоплательщиков. Беднота, не платившая налогов, к выборам не допускалась.
Контроль за деятельностью управ сохранялся у исполнительной власти. Мэров в небольших городах утверждал губернатор, в губернских – министр внутренних дел. Мало того – для наблюдения за деятельностью управы учреждалось еще и «губернское по городским делам присутствие», имевшее полномочия отменять неугодные постановления общественных представителей.
На волне реформы самоуправления в прогрессистской среде возникли ожидания, что нечто вроде «всероссийского земства», совещательного полупарламента, будет создано и на центральном уровне, но наверху было слишком много противников этой идеи, и первое покушение на царя (1866 г.) дало им сильный аргумент против заигрывания с народовластием.
Несмотря на крайнюю ограниченность и стесненность новых учреждений, они сумели сделать на удивление много для изменения условий жизни страны – еще и потому, что нередко приходилось строить с нуля, отчего перемены выглядели разительными.
Множество альтруистических, самоотверженных людей с головой ушли в земское движение и занялись улучшением городов. Постепенно стали появляться больницы, школы, статистические конторы, а затем и библиотеки, музеи, театры. Частная инициатива оказалась много плодотворней казенного попечительства.
Со второй половины девятнадцатого века жизнь российской провинции будто воспряла, начала развиваться. Заслуга эта в первую очередь принадлежала новым людям – деятелям местного самоуправления.
Военная реформа
Большое значение для государства и общества – отнюдь не только военное – имела реформа вооруженных сил, проведенная в шестидесятые и семидесятые годы.
Крымская война обнаружила, что хваленая николаевская армия, которой «Жандарм Европы» так долго пугал европейцев, весьма нехороша.
Солдаты браво выглядели и отлично маршировали, но неважно стреляли. Офицерский корпус по большей части не имел специального образования: кто родился дворянином, тот и офицер. Снабжение было скверным, вооружение – отсталым. При огромных штатах мирного времени в условиях войны резервы брать было неоткуда – разве что собирать необученное ополчение, от которого мало толку.
Всю систему требовалось коренным образом перестроить, но в пустой казне денег на это не было.
Поэтому реформы стартовали не сразу и растянулись на два десятилетия. Медлительность объяснялась еще и тем, что армии все время приходилось воевать – то на юге, то на западе, то на востоке.
Сначала сделали то, что давно назрело и больших затрат не требовало: наконец упразднили аракчеевские военные поселения, завершив этот неудачный эксперимент по удешевлению армии; закрыли школы кантонистов, где в несчастных детей палками вколачивали дисциплину; сократили срок рекрутской службы с двадцати пяти лет до пятнадцати (последняя мера была скорее экономической – требовалось урезать расходы на армию).
Настоящие перемены начались только с 1861 года, когда министром стал Дмитрий Милютин, у которого имелся план всесторонних преобразований. Но и теперь дело шло не быстро. Очень уж велика была работа и постоянно недоставало средств.
Первый этап реформы коснулся главным образом организации и управления.
Страну разделили на военные округа, устроенные по единому принципу. В каждом имелись собственные управления по интендантской, артиллерийской, инженерной и медицинской части, а также военно-учебные заведения, которым придавалось особое значение.
Военная форма стала проще и удобней. Рис. В. Балашова
Милютин учредил новую систему военного образования. Прежние кадетские корпуса теперь состояли из младшего отделения («военной гимназии») и старшего («военного училища»), откуда молодой человек выходил подготовленным офицером. Кроме того создавались четырехклассные военные прогимназии, после которых можно было поступить в двухлетнее юнкерское училище. Высшее образование давали пять академий: генерального штаба, артиллерийская, инженерная, военно-медицинская и военно-юридическая. К 1880 году в стране существовало 27 офицерских училищ, выпускавших вполне достаточное количество профессиональных кадров.
Однако европейские события – три победоносные войны, проведенные Пруссией против Дании, Австрии и Франции, – показали, что в мировой политике появился новый сильный игрок, у которого есть чему поучиться. Германская армия комплектовалась на основе всеобщей воинской повинности. Она быстро разворачивалась при объявлении войны, а в мирное время снова сокращалась, избавляя государство от лишних расходов. Высокая боеспособность обеспечивалась за счет инициативности и грамотности солдата (в Пруссии была лучшая в Европе система образования), а также благодаря превосходству в вооружении. Никто не ожидал, что «колбасники», считавшиеся совсем не воинственной нацией, в 1870 году так легко и сокрушительно разгромят грозную французскую империю.
В России началась подготовка ко второй очереди реформ, которые теперь должны были затронуть уже не верхушку армии, а основной ее контингент – солдат.
В наши времена считается, что профессиональная армия хоть и дороже призывной, но эффективней. В девятнадцатом веке логика была обратной. Содержание огромной постоянной армии тяжелым бременем ложилось на бюджет и лишало страну множества рабочих рук, а во время войны пополнять войско было неоткуда. При этом в эпоху неразвитых технологий для обучения солдата так уж много времени не требовалось – если не тратить усилий на выработку чеканного строевого шага.
В 1874 году Милютин провел реформу, преобразовавшую вооруженные силы, а в значительной степени и всё российское общество. Отныне вводилась всеобщая воинская повинность, распространявшаяся на все сословия, в том числе и дворянское, которое уже больше ста лет было освобождено от какой-либо обязательной службы. Это был почти такой же важный шаг в сторону классовой эмансипации, как освобождение крепостных. «Защита престола и отечества есть священная обязанность каждого русского подданного, – говорилось в новом уставе. – Мужское население, без различия состояний, подлежит воинской повинности».
Каждый год в ноябре все здоровые двадцатилетние юноши должны были являться на призывные пункты. Мобилизовали не всех, а только тех, кому выпадет жребий. Квота менялась в зависимости от текущей потребности в пополнении. Попавшие в армию отбывали шестилетний срок службы, а затем еще девять лет числились в резерве. Во флоте служили семь лет, но в запасе состояли только три года.
Эта гибкая система обеспечивала вооруженные силы ровно тем количеством солдат, которого требовала ситуация.
На конечном этапе Крымской войны под ружьем находилось два миллиона триста тысяч человек, причем большинство – небоевого состава. После демобилизации ополчения и сокращения срока рекрутской службы, но еще до начала реформ в армии служило девятьсот тысяч военных. После перехода на всеобщую повинность численность вооруженных сил несколько сократилась – до 750 тысяч, но при всеобщей мобилизации 1876–1878 годов, с учетом резервистов, армия увеличилась более чем вдвое.
Вторым компонентом милютинской реформы был принципиально иной подход к подготовке солдата. Вместо шлифовки пуговиц и муштровки нижние чины теперь обучались меткой стрельбе, гимнастике, тактике – и в обязательном порядке грамоте, так что служба в армии для огромного количества крестьянских парней становилась еще и школой.
Поскольку в стране вечно не хватало образованных людей, молодые люди со средним и тем более высшим образованием отбывали сокращенный срок службы «вольноопределяющимися» и потом, после экзамена, уходили в резерв с первым офицерским чином. В случае войны они могли быть снова призваны.
Наконец, огромные усилия и средства расходовались на модернизацию оружия, без чего в новые технологические времена обходиться было невозможно.
Со второй половины девятнадцатого века индустриальные державы включаются в гонку вооружений. В первые пореформенные годы России это состязание давалось трудно, поскольку ее военная промышленность отставала и приходилось закупать оружие за границей, но со временем ситуация понемногу выправится.
Поражения в Крыму объяснялись в том числе устаревшим стрелковым вооружением, из-за чего русская пехота с ее гладкоствольными ружьями несла тяжелые потери во всяком полевом сражении. По той же причине австрийцы в 1866 году оказались слабее пруссаков, оснащенных скорострельными винтовками с унитарным патроном.
Поэтому в России началось масштабное перевооружение пехотных частей, осложненное тем, что все время появлялись новые, более современные образцы оружия. Министерству приходилось закупать то винтовки Карле с бумажной гильзой, то винтовки Крнка с металлической гильзой, то винтовки Бердана со скользящим затвором. В результате все эти ружейные системы существовали параллельно, что создавало трудности с обеспечением боеприпасами, но ускорение технического прогресса делало подобную проблему неизбежной.
Так же быстро развивалась артиллерия, которая в это время массово переходила на стальные орудия, заряжавшиеся не с дула, а с казенной части: деревянные лафеты заменялись на железные.
Очень серьезных расходов требовал флот. Его практически пришлось создавать заново, потому что при Николае адмиралтейство по старинке всё держалось за парусные корабли, в современной войне оказавшиеся совершенно негодными. Поэтому Черноморскую эскадру пришлось затопить без боя, а Балтийская не посмела дать отпор пароходам союзников, когда те хозяйничали в Финском заливе. В 1855 году паровой флот империи состоял всего из девяти фрегатов на парусно-колесном ходу.
Великий князь Константин Николаевич, управлявший морским министерством, был бы рад развернуть кораблестроение, но это требовало слишком больших средств, которых не было. Поэтому в первые послевоенные годы главные усилия тратились на обучение экипажей и модернизацию верфей.
Едва только в казне завелись деньги, началось строительство броненосных кораблей (с 1864 года). Судостроительные заводы были модернизированы, что позволило полностью отказаться от размещения заказов за рубежом.
В 1873 году вступило в строй первое крупное броненосное судно – фрегат «Князь Пожарский», обошедшийся в полтора миллиона рублей. Четыре года спустя – первый броненосец «Петр Великий» (более двух миллионов рублей); он станет рекордсменом по долголетию и закончит свою службу только в 1959 году.
И все же российский военно-морской флот при Александре II развивался не так быстро, как армия. Например, личный состав к концу царствования был вчетверо меньше, чем в его начале.
Первый броненосец «Петр Великий». Литография конца XIX века
Причина заключалась не только в дороговизне. Эта эпоха для России не была мирной. Не вступая в вооруженный конфликт ни с одной иностранной державой больше двадцати лет, вплоть до 1877 года, империя постоянно вела необъявленные войны – то на Кавказе, то в Польше, то в Средней Азии. Все эти кампании были сухопутными, для них требовался не мощный флот, а мощная армия, которой – все это понимали – рано или поздно предстояло взять реванш за крымское поражение. Унизительные условия Парижского мира 1856 года и Балканский вопрос делали новое столкновение с Турцией неизбежным.
Вооруженные силы России не просто модернизировались, они готовились к большой войне.
