Джеймс Блэйлок
Каменный великан

Полная версия

11. РАЗБОЙНИК С БОЛЬШОЙ ДОРОГИ

– Так вы говорите, на южном берегу реки дела не всегда обстояли так? – наконец спросил Эскаргот.

– О, далеко не всегда. В прошлом наша деревня была тихим, мирным местечком. Конечно, здесь всегда водились гоблины, и люди предпочитали не заходить глубоко в лес за холмами. Тролли и лешие обитали в округе еще до того, как первые из нас поселились здесь, но они редко выходили из леса. Да, время от времени пропадали коровы, и люди находили в колодце рыбьи кости и тому подобное, но ничего похожего на то, что творится сейчас, не было. К тому же все это распространяется вверх по реке, к Гроверу, словно тьма, наползающая со стороны побережья.

Эскаргот кивнул и уставился в свой стакан с бренди. Особенности здешних мест не особо интересовали его, разве что праздное любопытство заставляло задаваться вопросом, почему рыбаки выходили в море только к северу от дельты и почему по южной дороге, пролегавшей через мосты, никто не ходил и не ездил. Но в конце концов, на самом деле все это его не касалось.

– А вы, часом, не видели здесь гнома с девушкой, а? Девушка очень красивая, с черными волосами. Он мог назваться Хелстромом. Хитрый малый; возможно колдун.

Хозяин трактира несколько мгновений пристально смотрел на Эскаргота, словно пытаясь что-то понять, как будто вопрос показался ему очень странным.

– Разумеется, я видел вашего гнома – и не один раз.

– А девушку? – спросил Эскаргот. – Вы видели девушку?

– Никакой девушки я не видел. Вы уверены, что это была девушка?

– Вполне. Они поднимались вверх по реке, – возможно на гребной шлюпке.

– На самом деле на телеге. Они проезжали через деревню сегодня днем. Гном правил лошадью.

– Один?

– Нет, не один. В телеге сидела старуха, по уши закутанная в грязную шаль. Насколько я понял, слепая. Они остановились, чтобы напоить лошадь, и сразу поехали дальше. Похоже, они спешили.

– Та самая старуха! – воскликнул Эскаргот, несколько озадаченный.

– Какая-то старуха во всяком случае. Я не знаю, была ли это та самая старуха. Однако на вашем месте я не стал бы связываться с этим гномом. Говорят, он с южного побережья.

– Да? А что он здесь делает в таком случае? Хозяин таверны пожал плечами. Казалось, он не испытывал желания разговаривать на эту тему, неким образом связанную с туманом, с гоблинами, с мертвым мужчиной на дороге. Он резко встал, прошагал через комнату и начал тереть кулаком свежепобеленную оштукатуренную стену.

– Взгляните сюда! Вот он опять появился. Я белю стену, белю, а он снова вылезает – иногда уже на следующий день.

– А что это? – спросил Эскаргот, прищуриваясь в попытке получше разглядеть темное рябое пятно на стене, имеющее форму кольца.

– Какой-то грибок, полагаю. Я рассматривал его в лупу. Крохотные черные цветочки, прорастают прямо сквозь побелку. Бороться с ними бесполезно. Через неделю штукатурка размягчится, и ее можно будет проткнуть пальцем. Вся стена придет в полную негодность. Это напрямую связано со всеми делами, которые здесь творятся, я так полагаю. И еще жуки, что точат доски пола. И жабы. Они здесь водятся в неимоверном количестве. Мой пес проглотил одну и подох прямо тут, на полу, бедняга. А жаба продолжала квакать у него в желудке. Я похоронил пса за сараем и могу поклясться, что поздно ночью я все еще слышал кваканье мерзкой твари.

Эскаргот налил себе еще капельку бренди, не находя слов.

– Я скажу вам еще кое-что. В реке завелись странные существа, появившиеся невесть откуда. Существа, которых никто не видел с тех самых пор, как здесь жили одни эльфы, лешие и гоблины. Существа, которые вымерли тысячу лет назад. Ласлоу, что живет дальше по дороге, на прошлой неделе поймал сетью одну такую тварь – зубастую и покрытую чешуйками размером с вашу ладонь. Она разодрала сеть в клочья и едва не оттяпала ему руку. Время идет вспять, вот что я думаю. Краска больше не держится на стенах. Оконные стекла трескаются без всякой видимой причины. Кровельные гвозди ржавеют за одну ночь, и к утру полкрыши обрушивается на лужайку, и полчища жуков точат стропила. И еще этот грибок – гниение, гниение, гниение повсюду; и гоблины на дороге. Вы сами видели. Потом еще привидения – завывают на разные голоса в ветреные ночи, стонут, вставая из могил. Все могилы вдоль дороги разрыты – и все пустые. Грабители, скажете вы? Да ничего подобного. В могилах не было ничего, кроме скелетов – скелетов, которые оставили следы на влажной земле, когда уходили в лес. Бедная миссис Клири, пирожница. Как и наш человек, умерший сегодня на дороге… Одному небу известно, что она видела, но я надеюсь, мне никогда не доведется увидеть ничего подобного.

Что это значит? Похоже, стрелки часов крутятся в обратном направлении, вот на что похоже. Все приходит в упадок, люди покидают насиженные места. К тому же выше по реке наблюдались подземные толчки: что-то шевелится в недрах земли, что-то, что спало там многие века, если вам интересно знать. А этот ваш гном! Он следует за гномом по пятам, незримый дух вырождения и упадка. Держитесь от него подальше.

Последние слова показались Эскарготу хорошим советом, но он знал, что не последует ему. Теперь он чувствовал необходимость доказать что-то – он сам не мог объяснить или определить, что именно; это имело отношение к Лете, к агатовым шарикам и к тому обстоятельству, что он оставался в дураках гораздо чаще, чем ему хотелось бы признать. Но это имело отношение и к чему-то большему: к маленькой Энни, к Стоуверу, к бегству из Твомбли. Вот в чем дело. Он уже бежал не от чего-то. Он бежал к чему-то. И если теперь он повернет обратно, если поддастся страху, он никогда больше не сможет уважать себя. Кроме того, какая часть истории, поведанной хозяином трактира, являлась преувеличением? Половина, по крайней мере. Был поздний вечер, на дворе стояла туманная, населенная призраками ночь, и совсем недавно у них на глазах с дикими воплями умер человек. Естественно, все представлялось в пугающем, мрачном свете, верно? Эскаргот имел все основания полагать, что его гном жил близ Города у Высокой Башни, а не на побережье к югу от Города-на-Заливе. Если он проезжал через деревню сегодня днем, завтра Эскаргот его нагонит. И эта история скоро закончится, на радость или на беду.

– Я страшно устал, – сказал Эскаргот, внезапно осознав, что в бутылке почти ничего не осталось и что солнце, которое взойдет поутру, возвестит о начале долгого, трудного и, вполне возможно, полного опасностей дня. Хозяин трактира отвел его на второй этаж, в комнату, отдаленно напоминающую номер в «Раздавленной шляпе».

Чувствовалось, что комнату стараются содержать в чистоте и порядке, и постель, хотя и рыхлая, как губка, казалась вполне удобной. Через десять минут хозяин принес тарелку холодного мяса с пикулями, и Эскаргот поужинал в одиночестве, глядя в окно, застланное плотной пеленой тумана, и на стебли плюща, которые заползли на карниз и обвивались вокруг ржавых петель, словно норовя выдавить стекло и сбросить вниз, на лужайку. На стене расплывчатым пятном лежала тень, которая, казалось, становилась все темнее, чем дольше он смотрел на нее, и в ночной тишине он слышал шорох короедов, грызущих чердачные балки, и отдаленные тихие стоны, подобные завыванию ветра в ветвях деревьев или тяжким вздохам призраков, бродящих над туманной рекой. Пробудившись через несколько часов, он услышал кваканье жаб и смех гоблинов, принесенные издалека ветром, и снова погрузился в долгий сон, в котором увидел свой мешочек с агатовыми шариками, и лужицу то ли темной воды, то ли крови, и себя самого, бегущего во весь дух прочь от горы, которая шевелилась, содрогалась и вылезала из земли, глядя на него древними, бездонными глазами, всего несколько мгновений назад бывшими пустыми темными пещерами.

Он покинул трактир на рассвете. Хозяин, который сам спешно упаковывал вещи, с великой радостью взял одну из оставшихся золотых монет Эскаргота, несмотря на чужеземное происхождение оной, и сказал Эскарготу, что почти все лодки, стоящие у пристани, брошены владельцами много недель и даже месяцев назад. А Эскаргот не жаждал еще раз прогуляться по речному дну в своем скафандре после того, как хозяин трактира рассказал ему про черную зубастую рыбу.

К тому времени, когда солнце полностью рассеяло туманную мглу, Эскаргот уже плыл вверх по реке, оставив позади Гровер, очевидно не замеченный им в тумане. Гном со своей спутницей опережал его и, похоже, очень спешил. Они наверняка проехали через Гровер вчера вечером и продолжили свой путь ночью, нисколько не страшась призраков, гоблинов и темных туманных лесов.

На северном берегу, видневшемся в подернутой дымкой дали за широкой рекой, ничто и отдаленно не напоминало зловещую атмосферу, царившую в густых лесах южного берега. Среди пастбищ и полей там стояли фермерские домики, кое-где над водой темнели купы деревьев и местами вдоль низкого берега тянулись деревушки, далеко отстоящие друг от друга. Дважды Эскаргот видел большие колесные пароходы, которые проплывали на значительном расстоянии от него, направляясь к противоположному берегу. Ему пришло в голову, что было бы забавно подняться на поверхность и поплыть к одному такому пароходу на полной скорости. А потом, когда он уже начнет гудеть и трубить и на палубе возникнет паника, таинственно исчезнуть в глубине, проплыть под ним и вынырнуть на поверхность с другой стороны, ко всеобщему ужасу и удивлению. Но у Эскаргота не было времени на забавы; к тому же ему показалось, что подобная выходка была бы весьма в духе капитана Перри. Потому он оставил праздные мысли и продолжил путь, приникнув к перископу и время от времени поглядывая под воду при перемене скорости.

Вода в реке была мутной и илистой, лишь изредка встречались небольшие прозрачные заводи, где за отсутствием сильного течения вся муть осела на дно. В одной из таких заводей Эскаргот мельком увидел что-то похожее на громадный гончарный круг или мельничный жернов, расколотый пополам и выступающий из мрака. На дне реки царила жуткая мистическая атмосфера, чувствовавшаяся даже сквозь стены субмарины, ощущалось присутствие неких темных колдовских чар, которые разгоняла лишь эльфийская магия, составлявшая самое существо подводной лодки, да свет огненного кварца, лившийся из иллюминаторов и фонарей на носу.

На поверхности воды было не так холодно и не так страшно, как на глубине. Казалось, лодка все время норовила сместиться к середине реки и дальше, словно ее притягивал северный берег – или, возможно, отталкивал южный. Но Эскаргот не хотел потерять из виду дорогу. Когда он увидит следующую деревню, он остановится там и расспросит о гноме. Если дядюшку Хелстрома никто там не видел, он подождет, и пусть гном неожиданно натолкнется на него, сидящего в таверне или просто стоящего на обочине дороги. Эскаргот нагонит на него страха. Вот тогда он подмигнет так подмигнет. Будь что будет. Он чувствовал себя всадником на боевом коне, несущемся во весь опор к окутанному мраком полю сражения, и ему ничего не оставалось, как вцепиться в поводья и пригнуть голову.

Ближе к вечеру Эскаргот увидел в небе корабль. Погода портилась. Серые кучевые облака, грозившие пролиться дождем, вырастали над океаном позади и медленно плыли в сторону солнца. Похоже, давление упало, словно воздух затаился в ожидании чего-то, и из-за леса на южном берегу доносился приглушенный расстоянием грохот грома, похожий на барабанный бой. В небе над горизонтом сверкали молнии, и Эскарготу казалось, что он чувствует, как дрожит и колеблется земля, словно желтые трезубцы молний заряжали далекие холмы электричеством.

Он стоял, высунув голову из люка, и курил третью за день трубку. Со стороны моря к Эскарготу летели, обгоняя друг друга, шквалы, несущие дождь; через минуту придется закрыть люк и погрузиться под воду, спасаясь от ненастья. Небо нависало столь низко над землей, что, казалось, разглаживало сморщенную ветром реку; оно потемнело до черноты, и облака грозно клубились, стремительно наступали, готовые разразиться ливнем.

Из-за туч, скользя по косому лучу заходящего солнца, на мгновение выглянувшего в разрыв темной облачной пелены, выплыл корабль – трехмачтовый галеон с надутыми парусами, который качался на воздушных потоках, поднимая и опуская бушприт. Казалось, он несется по солнечному лучу, как бревно по желобу; крохотные облачка тумана вихрились у носа корабля, словно морская пена. Ветер донес издалека еле слышный крик, похожий на крик впередсмотрящего в «вороньем гнезде». Тучи снова сомкнулись, поток солнечного света погас, и галеон исчез за деревьями вдали, где река поворачивала.

Эскаргот усердно пыхал трубкой, пока дым из нее не повалил, как из печной трубы. Эльфы, думалось ему, являлись своего рода благословением. Было приятно, когда они находились поблизости, это точно. Среди них редко встречались злые и безнравственные существа, и они путешествовали чудесным образом – на воздушных кораблях, небесных галеонах и планерах – и часто возили с собой волшебные сокровища, просто забавы ради. С другой стороны, эльфы появлялись редко, лишь когда назревали какие-то странные события, когда надвигалась какая-то беда. Эскаргот смутно подозревал – а на самом деле нисколько не сомневался, – что беда, привлекшая сюда эльфов, имеет отношение к нему. Хотя он совершенно не представлял, каким образом она может иметь к нему отношение.

Наверняка он знал только, что дождь начался нешуточный. Лило как из ведра, налетал порывистый ветер, и облака сгустились в сплошную темно-серую массу, висевшую над землей так низко, что казалось, стоит только руку протянуть, и она погрузится в густой мрак. Эскаргот уже собрался спуститься вниз и закрыть люк, когда увидел на прибрежной дороге телегу, влекомую лошадью, которая шла легким галопом.

Он поспешил к перископу и стал поворачивать его туда-сюда. Дорога скрывалась за деревьями на опушке леса, за которыми он наконец различил телегу, мчавшуюся сквозь дождь. С реки, сквозь плотную пелену дождя, Эскаргот не мог рассмотреть, кто правит лошадью. Вполне вероятно, это ехал какой-то местный фермер, но, равно вероятно, это был гном с Летой. Опыт подсказывал, что по южному берегу реки немногие осмелятся путешествовать, особенно в туман и дождь, и представлялось несомненным, что парочка, за которой он гнался, находилась где-то близко, безусловно достаточно близко, чтобы с уверенностью предположить, что это именно они. Эскарготу нужно было взглянуть поближе.

Он повел субмарину вперед, однако выше по реке дорога уходила еще дальше от берега и скрывалась за густыми зарослями и высокими осыпающимися скалами, по которым стекали потоки дождевой воды. Один раз повозка появилась в поле зрения, но почти сразу исчезла в густой тени леса. Эскаргот прибавил скорости и вырвался вперед. Он запросто может обогнать телегу на пару миль, спустить на воду шлюпку и выйти на берег, чтобы подождать их на дороге – в плаще и в низко надвинутой на глаза шляпе, затеняющей лицо. Он возьмет с собой пару пистолетов капитана Перри и пальнет в воздух у них над головами, чтобы показать, какое опасное осиное гнездо они разворошили.

Эскаргот сочинял речь, пока спускал на воду шлюпку и залезал в нее, упиваясь мыслью о предстоящей встрече – в основном потому, что свидетельницей происходящего станет Лета. Если в телеге сидит слепая старуха, конечно, никакого особого восторга он не испытает. Но если там окажется Лета, он переживет звездный миг своей жизни. Ее глаза широко распахнутся. Вот он появится перед ними, словно разбойник с большой дороги, в своем плаще и с пистолетами, – понятное дело, разбойник-сорвиголова. Он внезапно выступит из зарослей и перекинет плащ через плечо, скрестив на груди пистолеты. «Стойте!» – грозно крикнет он, или не «стойте», а какое-нибудь другое слово – наверняка можно придумать что-нибудь получше. «Ни с места» или «стоп, машина». В конце концов, он капитан дальнего плавания. Но «стоп, машина» испортит впечатление. Эскаргот это понимал. Широко взмахивая веслами, он греб к берегу, надеясь, что дождь в скором времени прекратится и тогда сцена разыграется во всем своем великолепии. Если он появится перед ними, промокший до нитки, впечатление будет совсем не то.

Эскарготу пришлось немного спуститься вниз по течению в поисках отлогого участка берега, где он вытащил лодку из воды, а потом вскарабкался по грязному откосу и вышел на дорогу, прислушиваясь, не раздастся ли в отдалении грохот телеги. Буквально через минуту он послышался. У обочины стоял огромный корявый дуб, простиравший кривые ветви над дорогой. Эскаргот мог в считанные секунды забраться на него и с обезьяньей ловкостью спрыгнуть на телегу, с грохотом проезжающую внизу, и выхватить пистолеты, и расхохотаться с таким видом, словно он с самого начала играл со своими жертвами. Он довольно ухмыльнулся, вообразив такую картину. Но времени на то, чтобы свалиться на них с неба, уже не оставалось. Ствол дерева наверняка был скользким от дождя, и он запросто мог подвернуть лодыжку, а повозка уже показалась из-за поворота, влекомая забрызганной грязью лошадью, идущей вскачь.

Эскаргот выступил из-за дерева, выкрикнул проклятие, поднял пистолет и выстрелил в воздух, произведя ослепительную вспышку и оглушительный взрыв самородной серы, от которого у него на мгновение заложило уши. Лошадь взвилась на дыбы, метнулась в сторону и прижалась вплотную к скалистой стене, тянувшейся по другую сторону дороги. Телегу занесло, возница выпучил глаза и разинул рот от страха и удивления – отчасти при виде размахивающего пистолетом Эскаргота, отчасти при мысли, что сейчас повозка скатится по крутому, заросшему кустами берегу в реку. Это был не гном.

Это был до смерти напуганный мужчина с длинными бакенбардами и глиняной трубкой во рту. Когда телега резко остановилась, врезавшись одним колесом в ствол дуба, мужчина, лязгнув зубами, перекусил черенок трубки, и она упала ему на колени, словно камешек. Он лихорадочно схватил ее, пытаясь стряхнуть тлеющий табак со своих штанин, но при этом не спуская глаз с Эскаргота.

– У меня ничего нет! – выкрикнул он, трясясь всем телом и забыв про горящий табак на штанинах. Зубы у него стучали, словно стеклянные шарики в мешочке.

Эскаргот пришел в ужас. Он опустил пистолет. Человек перегрыз свою трубку, горестно сказал себе он, и все из-за какой-то ерунды.

– Послушайте… – начал он, но мужчина завопил дурным голосом и вскочил с места.

Удивившись, Эскаргот невольно поднял пистолет, желая знаком показать мужчине, что он может сесть. Но мужчина по непонятной причине припрыгивал и приплясывал на месте. Это горящий табак, догадался Эскаргот. Мужчина вовсе не спятил от страха, Внезапно Эскаргот увидел пистолет в своей руке и засунул его за пояс под куртку, а потом неловко проделал то же самое со вторым пистолетом. Наконец мужчина нашел тлеющий табак на своих штанинах и стряхнул его на землю, после чего сел, дрожа всем телом.

– Ты Лихой Джек, да? – спросил он, широко раскрыв глаза и наклонив голову к плечу.

Эскаргот вдруг почувствовал желание ответить утвердительно. Безусловно, в данный момент ему хотелось бы быть именно Лихим Джеком. Но подобное заявление привело бы к осложнениям, и потому он помотал головой.

– Я сожалею о случившемся, – слабым голосом проговорил он, жалко улыбаясь. – Я обознался.

Мужчина уставился на него и перестал трястись и стучать зубами.

– Так ты не Лихой Джек?

– Нет, я Эскаргот, капитан дальнего плавания. Я принял вас за гнома. То есть…

– За гнома? – перебил его мужчина. – Ты что, слепой, что ли? Да я на три фута выше любого гнома, какого встречал. Врезать бы тебе как следует. Посмотри на мою трубку! – Он вынул изо рта обломок перекушенного черенка примерно в дюйм длиной.

– Ужасно жаль, – согласился Эскаргот. Снова начался дождь, уже не такой сильный, но непрерывный и затяжной. – Вот… – Он порылся за пазухой и вынул одну из двух оставшихся монет. Он разорялся наполовину в буквальном смысле слова, отдавая монету мужчине, но этого требовали обстоятельства. К тому же Эскаргот чувствовал необходимость проучить себя: теперь он будет знать, как наряжаться разбойником, потрясать пистолетами и выскакивать из-за деревьев, пугая ни в чем не повинных людей. – Вот, возьмите, – сказал он, протягивая монету.

Мужчина взял и склонил голову к плечу, озадаченный еще сильнее прежнего.

– Ты даешь мне деньги?

– Это самое малое, что я могу сделать. Купите себе трубку и щепотку табака. И кружку эля, чтобы согреться. Простите мне мою дурацкую выходку. Это совсем не то, о чем вы подумали.

– Что это такое? – внезапно спросил мужчина, разглядывая монету. – Это не деньги. Шутить изволишь, да? Какого черта ты меня так напугал? – Он презрительно швырнул монету в заросли и подался вперед, явно собираясь спуститься с телеги. – Мне все это надоело, честное слово, – крикнул он, распаляясь гневом. Лошадь отступила на пару шагов назад, словно освобождая место для хозяина. Эскаргот попятился к дубу, с горечью думая о пропаже половины своего состояния.

Мужчина качнулся взад-вперед, перекатываясь с носка на пятку, поплевал на руки и потер ладони с видом человека, намеревающегося приступить к поистине важному делу – к делу, которое прямо касалось носа Эскаргота. Дождь теперь хлестал Эскарготу в лицо. Мутная серая пелена застилала лес. Мужчина вдруг качнулся на пятках и с силой выбросил вперед кулак, пролетевший, впрочем, в футе от цели; разъяренный неудачей, мужчина прыгнул к Эскарготу и нанес следующий удар в пустоту, потеряв при этом равновесие и едва не упав. Страшно сконфуженный, Эскаргот отступил на шаг.

– Я хочу сказать… – начал он, пытаясь взять мужчину за руку.

– Бандит! – выкрикнул мужчина; он устало замахнулся на Эскаргота и замер в такой позе, тяжело дыша. Эскаргот чувствовал себя просто ужасно: бедняга, пытается вернуть утраченное чувство собственного достоинства – и без всякого успеха.

– В этом нет необходимости, дружище. Честное слово. Это ошибка.

– Разумеется. Твоя ошибка. Да я тебе все ребра пересчитаю! – И с этими словами мужчина прыгнул вперед и ткнул Эскаргота кулаком в грудь, оттолкнув на пару шагов назад, а потом вновь принялся наступать на него с видом человека, твердо решившего реабилитироваться в собственных глазах. Он вдруг резко остановился, метнулся в кусты и вернулся с палкой. – Сейчас я тебе покажу! – проорал он, размахивая палкой и придавая своему лицу зловещее выражение. – Ограбить меня хотел! Разбил мою трубку! Теперь мы посмотрим, кто кому что разобьет!

Эскаргот резко повернулся, собираясь броситься к реке. Дело принимало дурной оборот. Мужчина определенно разозлился и не успокоится, пока не добьется своего. Палка просвистела мимо уха Эскаргота.

– Эй! – крикнул он, соскальзывая по крутому склону берега на три фута и хватаясь за куст. Он повернулся, уклонился от мощного бокового удара с дальней дистанции и выхватил из-за пояса пистолет. Казалось, мужчина не обратил на него ни малейшего внимания. Подобрав с земли палку, он медленно наступал на Эскаргота, шевеля губами – словно разговаривая сам с собой. Эскаргот взвел курок и выстрелил в воздух, сморгнув капли дождя с ресниц. Выстрел грохнул, словно пушечный залп, и из дула пистолета с шипением вырвался сноп искр; охваченный ужасом, мужчина выронил палку и бросился к дороге, по которой уносилась прочь его лошадь с пустой телегой, заливаясь неистовым ржанием и поднимая фонтаны воды и грязи; топот лошади и вопли ее хозяина слышались в тумане еще пару минут после того, как оба скрылись из вида.

Тяжело дыша, Эскаргот стоял на крутом склоне, спускающемся к реке. Кто знает, какую историю мужчина расскажет в окрестных деревнях. Эскарготу придется отказаться от плаща и шляпы, это точно. Он выбрался обратно на дорогу и засунул пистолет за пояс, внезапно обнаружив, что не в силах справиться с дрожью в руках. Дождевая вода стекала с полей шляпы непрерывным потоком, и насквозь промокший плащ свисал с плеч, словно Эскаргот добирался от субмарины к берегу вплавь полностью одетый.

В двадцати футах у обочины дороги стояли два дуба, еще более могучие, чем тот, за которым он прятался десять минут назад. В одном зияло огромное дупло. Эскаргот забрался в него, спасаясь от непогоды, и, скрючившись, уселся там, задумчиво глядя на косые струи дождя. Его собственная трубка, благодарение небу, осталась целой, и табак не промок. Через минуту он попыхивал трубкой, наблюдая за дождем сквозь пелену дыма.

Он действительно нагнал страху на мужчину, вот так неожиданно выступив из тумана. Эскаргот потер ладонью подбородок. Он не брился с того дня, как покинул Город-на-Побережье, и зарос весьма внушительной щетиной, придававшей ему вид человека, который запросто может бродить в одиночестве по пустынным лесным дорогам с парой дымящихся пистолетов. Страшно жаль, конечно, что это оказался не гном с Летой. Эскарготу пришло в голову, что в случае неудачи на поприще мореплавания он вполне может попробовать себя в роли разбойника с большой дороги, хотя, конечно, тогда ему придется грабить людей.

Вероятно, этому можно научиться. Или он может грабить только тех, кто заслуживает этого, – богатых помещиков, например, или политиков, или юристов. Но как он будет узнавать, кто есть кто? Допрашивать их сначала? Отпускать, если они честные труженики? Если подумать, его запросто может застрелить какой-нибудь плотник, писатель или фермер, прежде чем он с любезным поклоном отпустит свою жертву. Они же не будут знать, что он не собирался их грабить. Сначала Эскарготу нужно создать себе репутацию, – возможно, издать листовки с сообщением об отчаянном, но благородном разбойнике, с приложенным к ним портретом похожего на него мужчины с грубыми чертами недоброго лица, затененного полями шляпы. Но он, разумеется, не сумеет нарисовать ничего, кроме рожицы типа «точка, точка, запятая» или человечка с головой в форме пирога.

Эскаргот ухмыльнулся, глядя неподвижным взглядом сквозь пелену дождя в пустоту, чувствуя себя вполне уютно в своем убежище и не видя причины, почему бы не выкурить еще одну трубку. Сейчас гном запросто мог находиться как впереди, так и позади него. На самом деле вся эта погоня начинала казаться нелепой. С момента прибытия в Город-на-Побережье у Эскаргота еще не было минуты, чтобы подумать о себе. Он вдруг осознал, что страшно голоден. Разбойничий промысел отнимает у человека много сил. Лихой Джек наверняка задает немало работы хозяевам местных трактиров.

Эскаргот сфокусировал взгляд на склоне холма по другую сторону дороги. Он заметил там что-то – какое-то шевеление в кустах, какое-то пятно, которого там не должно было быть. Неужели недавний знакомый возвращается окружным путем, чтобы прикончить его? Эскаргот ждал, напряженно всматриваясь в густые заросли кустов и ручей, выбегавший из расселины в склоне холма. Похоже, вдоль ручья тянулась тропинка, исчезавшая в глубине леса, – тропинка, ничем не примечательная, если не считать того, что сейчас, когда Эскаргот смотрел на нее сквозь пелену дождя и трубочного дыма, она казалась овеянной своего рода колдовскими чарами. В изумрудного цвета листве, колеблемой легким ветром, изредка возникали разрывы, в которых на мгновение вспыхивало пятно ярко-красного света и тут же угасало.

Эскаргот курил вторую трубку. Что-то там манило его, притягивало. Некая тайна – нечто такое, что он положил разгадать много недель назад и что, в отличие от всех остальных событий, случившихся с ним, ничуть не навязывалось. Он просто случайно натолкнулся на это и имел полную свободу действий. Он вполне мог оставить загадку неразгаданной, повернуться и пойти в другую сторону, как человек, который настолько пресыщен приключениями, что уже может позволить себе такое.

Посему Эскаргот надвинул на глаза шляпу и вылез из дупла под моросящий дождь. Там действительно оказалась тропа, – похоже, звериная тропа, по которой лишь изредка ходили олени, медведи и еноты, спускавшиеся вечерами к реке на водопой. Тени деревьев сомкнулись вокруг него; листья и трава пахли плесенью и сыростью и почти беззвучно вздыхали у него под ногами. Нужно было обладать чрезвычайно острым слухом, чтобы заметить присутствие Эскаргота. Капли дождя с глухим стуком падали на широкие листья кустов и на поля его шляпы. Склон холма стал круче, а потом разверзся, являя взору узкий каньон с речушкой, вдоль берега которой тянулась извилистая тропинка. Эскаргот осмотрелся по сторонам в надежде увидеть проблеск красного света и на мгновение увидел его далеко впереди, гораздо глубже в лесу, чем казалось из убежища в дупле дуба.

Он побрел вперед, попыхивая трубкой, шагая медленно и осторожно – как человек, не имеющий намерения попасть в беду. Эскаргот оглянулся и с удивлением обнаружил, что дорога скрылась из виду, исчезла за поворотом каньона, и что он углубился далеко в лес, оставив реку и свою шлюпку в другом мире. Он почувствовал мимолетное желание спуститься по тропе обратно, залезть в лодку и уплыть прочь. Но желание прошло, улетучилось в колдовской атмосфере тенистого леса и предвечерней тишины. Эскаргот воображал себя лесным жителем – с бревенчатой хижиной у речки глубоко в чаще и с магией всех четырех сезонов в крови. Он живет в домике, меняющем вид в зависимости от погоды, – с окнами, сверкающими в пронизывающих листву лучах солнца летними вечерами и затянутыми темной сеткой дождя в осенние ненастные дни. Из каменной трубы валит дым, растворяясь в низком, пасмурном небе. Звери знают и не боятся Эскаргота. Порой мимо проходят тролли и воруют камни из ограды себе на ужин. Но они не докучают Эскарготу, обращают на него не больше внимания, чем на утреннюю росу или густеющий цвет осенних листьев. Романы Смитерса не производят на него впечатления. Он сам является персонажем романа Смитерса.

Эскаргот снова увидел проблеск красного света, теперь совсем рядом, – так могла бы блестеть стеклянная елочная игрушка или драгоценные камни на солнце. Он наклонился и заглянул под низко нависшие над землей ветви. В углублении в стене каньона, полускрытый кустами, стоял ржавый железный котел с тяжелой проволочной ручкой, изогнутой в форме треугольника. В котле лежали алмазы размером с речную гальку, насыпанные такой высокой горой, что казалось, больше уже ни один не удержится на верху ее; даже в густой тени склона камни источали водянисто-красное сияние.

Эскаргот замер, напряженно вслушиваясь в тишину. Он моргнул, почти ожидая, что котел со своим содержимым бесследно исчезнет. Но котел стоял на месте – и, казалось, стоял здесь очень давно, словно много лет назад кто-то пытался втащить его вверх по тропинке, но бросил на полдороге, найдя задачу невыполнимой, и уже не вернулся за ним, и никто так никогда и не наткнулся на него в глухом диком лесу – никто, кроме Эскаргота, являвшегося, в конце концов, именно таким человеком, который запросто может бродить по пустынным диким лесам.