bannerbannerbanner
Рыцарь

Биби Истон
Рыцарь

Полная версия

B.B. Easton

SKIN

Copyright © 2016. Skin by B.B. Easton

Published by arrangement with Bookcase Literary Agency

and Andrew Nurnberg Literary Agency

Cover design by BB Easton

Перевод с английского Анны Бялко

Художественное оформление Петра Петрова

© Бялко А., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Этот роман – вымысел, основанный на реальных событиях из жизни реально существующих героев, впервые появившихся в воспоминаниях Биби Истон «44 главы о 4 мужчинах». Общие обстоятельства, многие ситуации и характеры Рыцаря и Биби совпадают с реальностью, а подробности, содержание диалогов и второстепенные герои выдуманы.

Так как в тексте в больших количествах встречаются сквернословие, насилие, подробное описание сексуальных сцен и молодежной преступности, эта книга не предназначена… И вообще должна быть полностью спрятана ото всех, не достигших восемнадцати лет.

Эту книгу я посвящаю первому мальчику,

которого я любила.

Тому, кто знал, что я заслуживаю лучшего.

Тому, кто спас меня, отпустив.

Тому, из-за которого я стала школьным психологом.

Прости, что не смогла тебя спасти.

Я старалась.



Предисловие


Если вы прочли «44 главы о 4 мужчинах», то вы знакомы с моей манерой письма. Она вульгарная и саркастичная. Смешная и сексуальная. Вызывающе честная. И я ни к чему не отношусь слишком серьезно. Да господи, в этой книге даже были слова, которых нет в словаре. Я просто их придумала.

Когда я села писать историю Рыцаря – вот эту самую, – я хотела быть честной. Я хотела написать о том, каково на самом деле приходилось пятнадцатилетней девочке из простой семьи в переполненной, небогатой общественной школе в конце 1990-х. И я поняла, что, делая это, мне придется затронуть множество щекотливых тем – для начала, подростковый секс, но, кроме того, расизм, гомофобию, самоубийства, наркотики, алкоголь, бандитизм, оружие, самоповреждения, травлю, домашнее насилие, подростковую беременность, пищевые расстройства, психические заболевания, первую любовь, первые потери и чувство неустойчивости в жизни. Это был мой личный школьный опыт – и даже при том, что я понимала, как все это тяжело, – я все равно хотела написать об этом по-своему. В своем придурочном и легкомысленном стиле.

Но им было плевать на то, что я хочу.

Рыцарь и Биби и в жизни-то не особо слушались указаний, так что их герои не стали исключением. Я быстро поняла, что из этого не выйдет очередных воспоминаний. Эти герои просто такого не позволят. Если я скажу им: «Вот тут вам нужно налево», они покажут мне средний палец и скажут: «А мы хотим направо и пойдем направо». В конце концов я выкинула свою шляпу историка в окно – все равно она мне не шла – и просто попыталась угнаться за ними, пока они описывали круги вокруг меня. Я поместила их в знакомую обстановку, попыталась воссоздать точный сценарий, а они делали то, что делали всегда – все, что хотели, и плевать.

Так что тем из вас, у кого преобладает левое полушарие и кто хочет точно знать, что было в реальности, а чего не было, я могу только сказать, что большая часть событий происходила на самом деле, а то, чего не было, настолько естественно для героев, что с легкостью могло бы быть.

Важно отметить, что все второстепенные персонажи являются отражениями людей, с которыми я была знакома в старших классах, – такие Франкенподростки, собранные из разных физических характеристик и личных особенностей, как минимум из двух моих друзей каждый. Но все сходство с живыми людьми – чисто случайное. Все имена, конечно, тоже изменены, включая название школы и тату-салона Рыцаря. Ну, и я несколько сжала события во времени, уместив их в один школьный год. Так эта история выглядит лучше.

В процессе я выяснила, что, слегка отступая от реальности, я даю героям возможность проявить характеры лучше, чем в реальной жизни. В этом смысле данная история вышла даже честнее, чем просто жесткое перечисление событий. Она вскрывает Рыцаря и Биби до самой глубины души, показывает, какой на самом деле была моя школа и какие ужасные и прекрасные вещи происходили в ней, когда взрослые не видели.

Эта книга – моя правда. Она просто не на сто процентов вся правда.

Часть 1

1

Все будет хорошо, хорошо, хорошо.

Был первый день моего десятого класса, и я вообще не собиралась нервничать. Я собиралась думать только абсолютно счастливые, позитивные мысли. Я собиралась пройти по знакомым коридорам Старшей Школы Персикового Округа, раскачиваясь на стальных носках ботинок, с самоуверенной ухмылкой на лице, потому что в этом году Ланс Хайтауэр должен был непременно объявить мне о своей вечной любви. Просто обязан.

И я не собиралась убиваться ни о том, что безуспешно пыталась замутить с этим парнем всю среднюю школу, ни о том, что у меня, в мои пятнадцать, вообще не было груди. Нет, я собиралась вместо этого мечтать обо всех безумных, внезапных, публичных способах, которые Ланс может выбрать для того, чтобы признаться мне. В конце концов, я только что узнала – благодаря нездоровому пристрастию моего отца к новостям по телевизору, – что в Джорджии подростки могут совершенно законно жениться, если у них есть письменное разрешение одного из родителей. Для меня в этом не было ни малейшей проблемы, потому что я с двенадцати лет безупречно подделывала мамину подпись.

А еще я была страшно довольна, потому что знала, что выбрала идеальный наряд для первого дня в школе. Фирменные черные бойцовские ботинки и стрелки на глазах; абсолютно крутые колготки в сетку-паутинку под моими любимыми, слишком-коротко-для-школы обрезанными джинсами; серая футболка до пупа с лого одной группы, про которую, я уверена, никто даже не слышал; и я буквально не могла поднять руки под тяжестью тысячи металлических, кожаных и бисерных браслетов-фенечек. А еще я летом начала курить (в этот раз взаправду), и моя короткая крутая стрижка углом уже собрала кучу комплиментов, даже от самого Ланса (для чего все и делалось).

Ну и, конечно, весь мой позитив пошел к чертям, как только я добралась до церковной парковки, чтобы покурить между уроками.

В Старшей Персиковой не было секретом, что, если ты хочешь сделать что-то плохое, тебе всего-навсего надо обойти проржавевшие мусорные баки на парковке для учеников, перешагнуть через барьерчик и держать на линию деревьев. Вот и все. На другой стороне ты немедленно оказывался в волшебной лесной стране, которая называлась церковная парковка, в месте, где дети могли спастись от давления нашего переполненного, бедного института общественного образования, чтобы покурить, посмеяться и порадоваться жизни (пусть и всего семь минут за раз). Церковь была давно заброшенной крошечной часовней, которая находилась в процессе поглощения лесной порослью, а парковка была просто площадкой, засыпанной гравием, но для банды непослушных подростков это был рай.

Ну, по крайней мере, это то, что я слышала. Сама я никогда раньше не заходила на церковную парковку во время уроков, но теперь пришло мое время. Я точно знала, что на другой стороне этих деревьев найду своих. Странных, возвышенных, вольных духом, разделяющих мою страсть к альтернативному року, искусству авангарда и экспериментальной фотографии. И они примут меня с распростертыми объятиями, пригласят за свой столик пообедать и нальют пива из бочки, как я видела по телевизору.

Вместо этого я обнаружила там группу самых жутких существ, которых когда-либо видела. Черт возьми. Эти ребята были крутыми с большой буквы «К» и с двадцатью семью буквами «Р». У них были разноцветные волосы. И пирсинг. И нанесенная опытной рукой ярко-красная губная помада, которую я со своими рыжими волосами не могла вытянуть. И аксессуары – ошейники и ремни с шипами, столько, сколько можно было нацепить на байковую рубаху. У одной девочки был джинсовый комбинезон с отрезанными штанинами и одной отвязанной лямкой. Я на этом фоне была не то что не панк-рок, я была жалкий чертов птенец.

По крайней мере, хотя бы мои ботинки были настоящими, винтажными, и подводка безупречной. Уж в этом-то я была уверена. Я отрабатывала эту чертову подводку с десятилетнего возраста. Пока у меня были приличные отметки, моим родителям-хиппи было без разницы, сколько на мне косметики, как я одеваюсь и сколько матерных слов произношу за обеденным столом. (Под обеденным столом я имею в виду журнальный столик у телевизора в гостиной.) Так что я стояла с краешку и пыталась не пялиться в открытую, цепляясь за свои «Кэмел лайт» и за надежду, что, может, кто-нибудь заметит хотя бы мое искусство красить глаза.

Я смотрела, как парни тискают и лапают своих подружек, а их гигантские сиськи подскакивают при каждом хихиканье.

«Зуб даю, они занимаются сексом, – думала я. – Все до единого».

Мои лицо и шея вдруг стали горячими и зачесались.

«Ну во-о-от, теперь я еще и краснею. Офигеть».

Я опустила голову и уставилась на свои ботинки, которые благодаря полному и абсолютному отсутствию груди могла разглядеть во всей красе.

«Почему героиновый шик не мог до сих пор остаться в моде? Может, он все же вернется? Пожалуйста, пусть вернется».

Все вокруг выглядели как Дрю Бэрримор, а я – как будто кто-то нарисовал забавную рожицу с веснушками на одном из ее мизинцев.

 

Моя Лучшая Подруга, Джульет Ихо, должна была ждать меня тут, но через несколько минут стало понятно, что она опять меня кинула.

«Наверняка тискается с Тони в его машине».

Джульет встречалась со взрослым придурком, которого выгнали из старшей школы лет десять назад, и с тех пор он так никуда и не пристроился. Он всегда ошивался рядом с нами, где бы мы ни были, прислонившись к капоту своего раздолбанного старого «Корвета» в позе актера, играющего роль Будущего Убийцы Детей в фильме 1985 года. Тони не вызывал у меня теплых чувств, но он нравился Джульет и в силу возраста мог покупать нам сигареты, так что я помалкивала.

Когда я как раз собиралась затушить свой окурок и поволочься обратно в школу, я вдруг почувствовала, как сзади меня обхватили две сильные руки. Одна стиснула мою грудную клетку, а вторая подхватила меня под коленки. Прежде чем я успела завопить: «Насилуют!» – меня оторвали от земли, перевернули вверх ногами и водрузили кверху задом на чье-то великанское плечо. И пока он не хлопнул меня по заднице, рассмеявшись своим чудесным, мягким смехом, от которого стало горячо и пусто внутри, я не понимала, что это меня поймал мой вечный возлюбленный Ланс Хайтауэр.

Чертов Ланс Хайтауэр. Господи, он был идеален. Мы были ровесниками, но Ланс при этом был минимум на голову выше большинства старшеклассников и сложен как взрослый мужчина. В пятнадцать лет у него уже была постоянная пятичасовая щетина. Несмотря на точеные черты диснеевского принца, Ланс был иконой панк-рока. Он всегда одевался одинаково, как безупречный подонок: линялые черные «конверсы», линялые черные джинсы и линялая черная куртка-толстовка с капюшоном, покрытая заплатами с эмблемами каких-то европейских андеграундных панк-групп и анархистскими лозунгами, которые он сам писал во время уроков. Эта толстовка была такой знаменитой, что, кажется, у нее был собственный фан-клуб.

Венчал все это линялое великолепие такой же линялый, слегка переросший, зеленый ирокез. Он добавлял к и без того почти двухметровому росту Ланса еще сантиметров десять, а цвет подчеркивал зеленые проблески в его светло-карих глазах.

Ах, Ланс. Я умирала по нему с шестого класса. До прошлого года я восхищалась им только издали, пока мы не попали в один класс на уроке гончарного дела. И тут уж у нас начался самый зажигательный флирт. Бомбический. Единственная проблема была в том, что я в это время встречалась с его лучшим другом Колтоном, так что дело не могло зайти слишком уж далеко.

Но тут случилось чудо. Колтон взял и уехал в Лас-Вегас, жить со своим папашей, прямо посреди весеннего семестра. Я, чисто из уважения, несколько часов поизображала печаль, после чего немедленно возобновила кампанию по получению статуса матери лансовых детей. Проблема была в том, что у нас с Лансом не было больше общих уроков, так что весь флирт должен был укладываться в семиминутные перемены. Но сейчас, в десятом классе, который, я уверена, станет моим лучшим школьным годом, у нас с Лансом наконец совпал чертов обеденный перерыв. И к маю я собиралась уже носить его фамилию. Я просто знала, что так и будет.

– Ланс! Что ты делаешь! – заверещала я, хихикая. – Поставь меня! Я не могу дышать! Твое плечо давит мне на живот!

– Как мило! У меня тоже захватило дыхание, детка! – хохотнул Ланс.

Господи, какой у него голос. Словно чертовы ангельские колокольчики. Для такого амбала с убойным лицом у Ланса был на удивление мягкий и кокетливый голос. Первые несколько раз, когда я слышала этот мягкий звук, исходящий от парня с такой прекрасно суровой мордой, у меня сносило крышу. А эти его шуточки. Готова поклясться, у него каждый раз была новая. Черт, я обожаю Ланса Хайтауэра.

Я захихикала громче, отчего у меня еще сильнее заболел живот, и забарабанила по его безупречной заднице в заплатках.

– Поставь меня на землю, козел!

Прежде чем он успел ответить, мы услышали жуткий удар со стороны парковки и низкий голос, который кричал:

– А ну, повтори, твою мать!

Ланс, крепче придержав меня за ноги, развернулся в сторону скандала. У меня закружилась голова, я вцепилась в Ланса и попыталась высунуть голову сбоку, чтобы посмотреть, что там такое.

Хотя кровь прилила к моим глазам и я не могла четко разглядеть все происходящее, я все равно тут же опознала агрессора. Я не была с ним знакома, но много о нем слышала. О нем все слышали. Это был единственный на все четыре тысячи учеников нашей пригородной старшей школы скинхед.

Я заметила его еще в девятом классе, потому что он был буквально единственным известным мне человеком, который носил подтяжки (такие тонкие). В мире клепаных ремней и цепей этот придурок носил подтяжки – воплощение дебилизма. И они выглядели на нем пугающе, как кольца на хвосте гремучей змеи.

И эта змея стояла в десяти метрах от нас, скалясь на мелкого пацана со скейтом, который, стараясь не зареветь, держался за быстро распухающую челюсть.

Когда же он не повторил того, что скинхед хотел от него услышать, тот просто утопил свой кулак в животе пацана со скейтом, отчего пацан согнулся и издал такой страшный звук, что я решила, что в нем лопнуло что-то жизненно важное. Левой рукой скинхед ухватил пацана за волосы, свисающие до подбородка, откинул его голову назад и проорал прямо в испуганное лицо:

– А ну, повтори свое дерьмо!

Мне показалось, что меня сейчас вырвет. У меня стучало сердце и пульсировало в висках от того, что я висела вниз головой, но я ощущала только тошнотное чувство беспомощности и унижения за этого беднягу. Мои родители были пацифисты, и у меня не было братьев и сестер. Я никогда раньше не видела, чтобы кого-то били, по крайней мере в реальной жизни, и я ощущала этот удар, как будто он был нанесен непосредственно по мне.

Некоторым образом так оно и было. Этот удар потряс меня до основания. Он показал мне, что бессмысленное зло и жестокость на самом деле существуют и даже носят ботинки и подтяжки.

Мальчик продолжал молчать, и скинхед оттолкнул его голову с такой силой, что тот отлетел в сторону и упал лицом и руками на землю. Он пролетел несколько метров, прежде чем остановился. Сжавшись в комок, бедняга замер и только издавал тихие, скрипящие звуки, как будто старался подавить крик.

Вместо новой атаки его мучитель начал медленно кружить над ним, как ястреб. Затаив дыхание и крепко вцепившись в Ланса, я, невзирая на боль в глазах, смотрела снизу вверх, как скинхед приближался к своей жертве. Его спокойствие приводило меня в ужас. Он не был злым, не был взбешенным, он просто… рассчитывал. Спокойно рассчитывал.

Подойдя к парню, который мелко трясся и всхлипывал, скинхед медленно перевернул его на бок своим тяжелым бойцовским ботинком. Не разжимаясь, несчастный выдавил что-то, напоминающее сдавленные извинения. Явно не впечатлившись, агрессор нагнулся к его лицу и прижал мощную руку к его голове. Сперва я не поняла, что он делает, но, когда парень начал визжать от боли, я осознала, что скинхед просто вжимал его лицо в гравий парковки.

– Что ты сказал? – тихо спросил скинхед, наклонив голову набок, словно ему на самом деле было интересно. Он усилил давление, и на его мускулистой руке начали вздуваться вены.

– Прости! Прости! Я не хотел! Пожалуйста, не надо! Прошу! – К концу извинений крик несчастного становился все громче, потому что этот бессердечный, безволосый демон продолжал вдавливать его лицо в каменную крошку.

Скинхед отпустил пацана и распрямился. Выдохнув, я обмякла на плече у Ланса, но тут же, не веря своим глазам, увидела, как скинхед пнул лежащего мальчика ногой пониже спины, второй раз, третий. К тому моменту, как мои глаза зафиксировали удары, а уши – крики, все уже закончилось, но что-то в моей душе навсегда изменилось.

Она как будто сказала: «Эти люди дерутся, и это гадко, но тебе, детка, лучше к этому привыкнуть».

Ланс медленно опустил меня, и я повисла на нем, как на дереве. Спрятавшись за крепкой фигурой Ланса, я смотрела, как скинхед лениво сплюнул на землю возле своей жертвы, закурил и уверенной походкой пошел… прямо ко мне. Гравий хрустел под стальными носками его ботинок, которые высовывались из-под туго закатанных голубых джинсов. В ботинках были красные шнурки, грудь перетягивали красные подтяжки – грудь, обтянутую черной футболкой с надписью Lonsdale.

Укрывшись за надежным Лансом, я набралась храбрости взглянуть на лицо скинхеда. Это как взглянуть на призрак. Он был похож на человека, но в нем совсем не было никакого цвета. Его кожа была белой. Волосы и ресницы были практически прозрачными, а его глаза… Эти глаза были призрачного, ледяного, серо-голубого цвета. Как у зомби. Когда они встретились с моими, у меня волосы встали дыбом, как будто в меня одновременно вонзилась тысяча крошечных иголочек.

По мере приближения этот зомбовзгляд перебегал с меня на Ланса. Казалось, скинхед чем-то недоволен. Я почувствовала исходящее от него звенящее электрическое напряжение злости еще до того, как он подошел к нам, и зажмурилась, словно готовясь к худшему. Когда ничего не случилось, я осторожно приоткрыла глаза и выдохнула. Атмосфера заметно переменилась. Статическое напряжение исчезло. Он ушел. Позади него остались избитый мальчик, все еще тлеющий окурок «Мальборо» и мои мозги, разметанные по округе.


Каким бы травмирующим ни выдался мой первый перекур, я не могла сосредоточиться на уроке экономики вовсе не из-за этого. А из-за того, что, как только прозвенит звонок, я пойду обедать вместе с чертовым Лансом Хайтауэром – ну, и со своими друзьями, конечно, Джульет и Августом, но главное – с чертовым Лансом Хайтауэром.

Я смотрела, как шевелятся губы учителя, но слышала при этом только лихорадочный бег своих мыслей. Я хочу обязательно сесть рядом с ним. А что, если я приду туда первой? Сядет ли он со мной? Может, лучше спрятаться и подождать, чтобы Ланс пришел и сел, и тогда прибежать и сесть рядом с ним, пока кто-то другой не займет место. Да. Точно. И тогда у меня будет повод до него дотронуться. И я буду смеяться над его шутками. Это и не сложно. Он такой веселый. И прекрасный. И высокий. И крутой. И вообще офигенный.

Звонок наконец прозвенел, я подскочила, как будто подо мной горело, и понеслась в туалет поправлять косметику. Потом я потрусила в кафетерий, приглядываясь, за каким столом сидят все крутые. Каждый панк, гот, нарк, веган, хиппи, скейтер и металлист в нашей школе хотел сидеть за этим столом, а Ланс, хотя он учился только в десятом классе, был его признанным королем. Получить место рядом с ним было не так-то просто.

Вбежав, я поняла, что Ланс не только уже занял свое место – ровно посередине пятиметрового стола, – но что прямо рядом с ним уже сидит не кто иной, как проклятый Колтон Харт.

Черт.

Вот же черт побери.

Какого черта он вернулся?

Колтон был крупной засадой на моем пути к тому, чтобы стать миссис Хайтауэр. Он вечно был в каждой бочке затычка – собственно, так я и стала его подружкой, потому что он вечно влезал между мной и Лансом, пока я не сдалась и не разрешила Харту меня поцеловать. Что он и сделал. И не раз. Не поймите меня неверно, тусоваться с Колтоном Хартом значило отличным способом провести время. Он был ужасно милым. И забавным. И ехидным. И плохим. Он просто не был Лансом.

Но формально Колтон все еще считался моим парнем.

Боже, боже, а что, если он думает, что мы с ним еще вместе? Нет. Не может быть. Он даже не позвонил мне ни разу, как уехал. Он, может, перетрахал там всех стриптизерш, в этом своем Лас-Вегасе, и я для него никто. Просто девчонка, которая осталась в Джорджии, которая даже лапать себя не давала. Вот и отлично. Ничего. Такого.

Подойдя поближе, я не могла не признать, что он чертовски хорошо выглядел. Лучше, чем раньше. Он был похож на злобного Питера Пэна. Торчащие русые волосы с золотистыми кончиками, острые уши, улыбка, как у модели. Когда он уезжал, он тоже был панк-рок, как мини-Ланс, но, наверное, его старший брат-скейтер наложил на него в Вегасе свой отпечаток. Колтон сменил свои ботинки на пару кроссовок «Адидас», бандажные штаны – на черные карго-шорты, а кованый ремень – на цепочку.

Рядом с ними обоими были свободные места, но я села рядом с Лансом, чтобы сразу обозначить, чья я девушка. Ну, или чьей девушкой я хочу быть.

Как только я села и бросила рядом рюкзак, Колтон тут же заорал: «Киска! Тащись скорей сюда!» Я взглянула на Ланса, который не сделал даже попытки спасти меня, и вздохнула. Поднявшись и обойдя его, я обнялась с Колтоном, который уже вскочил и ждал меня с распростертыми объятиями.

Изображая восторг, я сказала:

– Привет, Колтон! Боже мой! Когда ты вернулся?

А он в это время выжимал из меня дух.

– На той неделе, – ответил он, раскачивая меня из стороны в сторону. – Маме стало одиноко. Что я могу поделать? Жизнь без меня тяжела. – Оторвавшись от меня, он подмигнул. – Правда?

 

Я состроила в ответ гримасу, но не смогла сдержать предательской улыбки. Он правда был ужасно милым. И от него так приятно пахло. Как от девочки. Колтон всегда любил всякое – и для волос, и для кожи – он был чистюля и гордился этим.

Оглядев меня с головы до ног, Колтон присвистнул:

– Да только погляди на себя. Я прямо думаю, как это я мог от тебя уехать. – Я покраснела и опустила глаза. – Хочешь поехать сегодня домой на автобусе, со мной? Как раньше? Мама там как раз затарила пива в холодильник…

Да. Нет. Не знаю…

Прежде чем я успела ответить какую-нибудь глупость, вмешалась Джульет и спасла меня:

– Она едет домой со мной, Колтон. Биби теперь моя сучка.

Джульет поставила свой поднос напротив моего рюкзака и уставилась на Колтона. Она всегда его недолюбливала. Для начала, когда мы с ним стали встречаться, я практически ее бросила. Я начала ездить домой с ним, а не с ней – ну да, мерзко, я знаю, но мне было четырнадцать, и это был мой первый настоящий парень. Я почти уверена, что «первый настоящий парень» было бы принято за уважительную причину для временного помрачения даже в суде. Но Джульет ненавидела его еще и за то, что я проболталась ей, как сильно он настаивал на том, чтобы мы сделали с ним это по-настоящему. Я бы сдалась, если бы он не сказал мне, что уезжает. А я не собиралась сдаваться всякому, кто через пару недель собирался уехать навсегда. Кроме того, я берегла себя для Ланса Хайтауэра.

Колтон с минуту поглядел на нее, а потом улыбнулся:

– А мне можно будет посмотреть?

Все рассмеялись, даже Ланс, который следил за всем этим с возрастающим интересом. Вернувшись на свое место рядом с ним (подальше от облака феромонов по имени Колтон Харт), я судорожно выдохнула и благодарно взглянула на Джульет. Ланс, продолжив разговор с Колтоном, опустил руку под стол и успокаивающе сжал мне ногу выше колена. После чего так и оставил там свою руку, и я молилась всем известным богам, чтобы он поднял ее еще чуть повыше. Этого он не сделал, но его пальцы рассеянно перебирали отверстия в моих сетчатых чулках, отчего у меня так захватило дыхание, что я едва не задохнулась и чуть не умерла ко всем чертям.

Я почти отключилась, когда Август, про которого я вообще забыла, заговорил со мной со своего места рядом с Джульет.

Мы с Августом Эмбри дружили с самого первого класса, в котором учились вместе. Тогда он был стеснительным пухлым малышом, у которого не было друзей, а я была нахальной маленькой болтушкой, у которой тоже не было друзей, так что мы подружились. Он был мне как брат.

Август и сейчас оставался стеснительным пухлым малышом. Свои добрые карие глаза он прятал под челкой волос, выкрашенных в черный цвет, и каждый вечер красил ногти в черный им под тон. Конечно, с утра он снова смывал лак, оставляя лишь мелкие черные точечки, как дорожку из хлебных крошек. Август был милейшим и добрейшим человеком из всех, кого я знала.

Я поняла по его поведению, что он тоже не в восторге от возвращения Колтона. После его отъезда Август с Лансом заметно сблизились. Им нравилась одна и та же жуткая музыка, и они соревновались, у кого в коллекции больше записей самых лучших и редких групп, так что Августу не могло понравиться возвращение лучшего друга Ланса.

– Привет, А! – заорала я с излишним энтузиазмом, стараясь не выглядеть так, как будто парень рядом гладит в этот момент мою ногу под столом. – Я и не знала, что у тебя тоже сейчас обед. Ты что, отрастил волосы? Классно! – Август улыбнулся и стал внимательно рассматривать свой поднос с едой, словно решив, что ее нужно срочно переложить.

Я повернулась к Джульет, чтобы спросить, можно ли мне будет поехать домой с ней и с Тони, и обнаружила, что она ушла. Но ее вещи лежали тут, и мне показалось, что я слышу ее голос. Как бы это ни убивало меня, но я убрала руку Ланса, чтобы заглянуть под стол. Там она и сидела, на полу, сложив ноги по-турецки и разговаривая по мобильнику, что было в школе строжайше запрещено. Значит, она могла разговаривать с единственным человеком.

– Джульет, – прошептала я.

Она раздраженно подняла взгляд:

– Ну что?

– Спроси Тони, сможет ли он меня сегодня подвезти?

Она моргнула и прошептала в свою «Нокиа» размером с кирпич:

– Биби тоже хочет поехать с нами домой, нормально? – Услышав ответ, она показала мне большой палец.

Класс.

И тут я почувствовала, что Ланс нажимает рукой мне на затылок, и увидела, как вздымается перед моими глазами его ширинка. Завизжав, я резко дернулась, отчего моя голова впечатала руку Ланса снизу в крышку стола. Когда я, вся красная, вылезла из-под стола с видом девушки, только что съевшей на ланч член панка, все кафе заржало в голос.

Я уставилась на Ланса, изо всех сил стараясь казаться рассерженной, но у него были закрыты глаза, и он так хохотал, что даже не издавал никаких звуков. И только от вида этого огромного дебила с ирокезом и улыбкой до ушей я в одну секунду растеклась лужей сладкого сока. Я тоже рассмеялась, осторожно взглянув в сторону Колтона.

Он смеялся, но в его глазах не было улыбки. Наверное, ему не очень понравилось, что вся столовка подумала, будто его девушка устроила его лучшему другу минет под столом.

И в этот момент я поняла, что с Колтоном у меня проблем не будет. Ланс только что дал всем понять, ясно и очевидно, что я – его девушка.

От всплеска смеси гормонов и надежды я оказалась на краю внезапного внутреннего взрыва, так что почти не заметила громкого хлоп, который раздался где-то позади меня. И, в общем, как-то не ощутила волны некоторой дрожи, пробежавшей по всему столу. И не оборачивалась взглянуть, что там такое, пока лица всех вокруг не изменились и все они не уставились куда-то мне за плечо. Тогда я крутанулась на стуле, следуя за направлением общих взглядов, и увидела опустевший стул в конце стола…

Хм, ну ладно… Где я была? А, ну да… Я планировала весеннюю свадьбу…


В конце учебного дня я, волоча за собой свой набитый рюкзак, прорывалась против потока подростков, выбегающих из здания, в поисках своего нового шкафчика. По словам классной, мой старый шкафчик летом выкинули, чтобы сделать новую научную лабораторию. Она дала мне обрывок бумажки с номером нового и шифром от замка, сказав, что это «где-то в коридоре С». Я уже не могла дождаться, когда отыщу его, чтобы наконец избавиться от груды пятикилограммовых учебников, которых мне навыдавали.

Стиснув клочок со своим новым номером, я скользила глазами по десяткам одинаковых металлических дверок, пока не нашла тот, что выделили мне. Он, ну конечно, оказался почти в конце коридора, возле самого выхода, ведущего к парковке для учеников. Сразу полегчало.

Мой первый день в десятом классе закончился, и в целом он был ошеломительно успешным. Я курила с крутейшими из крутых; мой обеденный перерыв совпал с перерывами у Ланса, Джульет и Августа; я получила кучу комплиментов по поводу своей новой стрижки и колготок в сетку; и вот теперь у меня новый шкафчик в коридоре для старшеклассников. Мне, конечно, пришлось немного помучиться, пока я открыла его с этим новым шифром, но, когда шкафчик открылся, все стало вообще зашибись.

Наклонившись, чтобы засунуть туда последние книжки из своего несчастного рюкзака, я вдруг замерла, парализованная видом двух черных ботинок со стальными носами и кроваво-красными шнурками в нескольких сантиметрах от моего лица…

Черт.

Черт, черт, черт.

Только не он. Кто угодно, только не он.

Я начала копаться в ящике, надеясь, что если я не замечу скинхеда, то он как-нибудь волшебным образом исчезнет. Но, когда я наконец поднялась с руками, полными книжек, мне пришлось, собрав все свое мужество, посмотреть ему в глаза.

Глаза зомби. Господи, радужки его глаз были такими светлыми, бледно-серо-голубыми, что зрачки по контрасту казались бесконечными черными дырами. Две черные дыры, которые втягивали меня внутрь.

«Идиотка, говори что-нибудь!»

– Кхм, привет, – сказала я чьим-то посторонним голосом.

Он не ответил. Он просто стоял, склонив голову набок, и изучал меня этими мертвыми, ледяными глазами. Так же, как смотрел на того парня на парковке перед тем, как впечатать в землю его лицо.

Сглотнув, я заставила себя прервать тишину.

– Извиняюсь, тебе что-то нужно? – пропищала я, стараясь казаться маленькой и милой. Заморгав, я раскрыла глаза пошире, чувствуя себя червяком, которого вот-вот раздавят тяжелым черным ботинком.

– Твое барахло завалило мой шкаф, – сказал он. Его голос был низким, ясным и мрачным.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru