Бертрис Смолл
Любовь на все времена
– Согласен, – сказал Конн О’Малли, и сердце Эйден подпрыгнуло.
Потом священник задал тот же вопрос Эйден.
– Согласна ли ты жить с этим мужчиной после божественного таинства брака, повиноваться и служить ему, любить, чтить и поддерживать его в беде и в радости, отказываясь от всех других до тех пор, пока вы оба живы?
– Согласна, – прошептала Эйден.
Потом Робин подвел ее к королевскому капеллану, и тот положил ее правую руку без перчатки на ладонь правой руки Конна О’Малли, который повторил за священником следующие слова:
– Я беру тебя в законные жены, чтобы впредь быть с тобой в беде и радости, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, любить и лелеять, пока смерть не разлучит нас по воле Божьей, и в этом клянусь.
Его рука, сжимавшая ее руку, была теплой и сильной. Она почувствовала себя немного одиноко, когда он отпустил ее руку, чтобы она могла повторить обряд, и, взяв его за руку, она произнесла слова клятвы.
Потом они обменялись кольцами, которые королевский капеллан окропил святой водой и благословил, а затем принял от жениха символический кошель с золотом и серебром. Потом он передал кольцо невесты жениху, который взял его своими большими пальцами и громко сказал:
– Этим кольцом я обручаюсь с тобой и даю тебе это серебро и золото, клянусь почитать тебя и разделять с тобой все имущество, которое есть у меня, во имя Отца, – он подержал кольцо над большим пальцем ее левой руки, – Сына, – над кончиком указательного пальца, – и Святого Духа, – над кончиком среднего пальца. – Аминь! – и надел кольцо на ее безымянный палец.
Капеллан королевы произнес благословение:
– Пусть благословит вас Господь, который создал вселенную из ничего! – Потом заключил церемонию чтением «Отче наш» и несколькими другими молитвами и, соединив руки Конна и Эйден, сказал: – Да будут неразлучны те, кого соединил Господь.
Потом он объявил их мужем и женой, благословил и заключил службу освящением вина и пирога, заранее припасенных королевой.
– Благослови, о Господь, этот хлеб и этот напиток, и этот кубок, как благословил он пять хлебов в пустыне и шесть горшков с питьевой водой в земле обетованной, Галилее. Пусть те, кто вкусил от них, будут разумны и рассудительны и имя их будет незапятнано, как имя Спасителя нашего, кто живет и правит с Богом-отцом в единении со Святым Духом.
Свадебная чаша с веточкой розмарина была пущена по кругу, и королевский капеллан благословил поцелуем Конна, который потом поцеловал Эйден, подобающе порозовевшую. Немногочисленные гости улыбнулись при этом, а королева, подняв кубок, провозгласила тост за новобрачных.
– Счастья, долгой жизни и здоровых детей, лорд и леди Блисс.
Конн взял руку королевы и поцеловал ее.
– Примите мою благодарность, Бесс. Я подозреваю, что наказание, наложенное вами на меня, не слишком тяжелое.
Все выпили вино, а потом королева сказала:
– Пора уезжать, вас не должны видеть. Уже почти рассвело. – Потом, к удивлению Эйден, Елизавета Тюдор поцеловала ее в обе щеки. – Я буду скучать о вас, моя деревенская мышка, но знаю, что вы будете счастливы. Мы будем с нетерпением ждать вашего возвращения ко двору в следующем году.
Эйден склонилась и поцеловала руку королевы.
– Я никогда не забуду вашей доброты, мадам, – сказала она.
– Будь ласковым с ней, Конн Сен-Мишель, иначе ты ответишь передо мной, – сказала королева, повернулась и покинула часовню.
Мег уже надела свой плащ и помогла надеть накидку своей госпоже, натягивая капюшон, чтобы скрыть лицо Эйден. Потом дала ей перчатки, подбитые теплым мехом.
Робин вынул из своего камзола несколько черных бархатных масок, которые раздал Конну, Эйден и Мег.
– Это еще лучше скроет нас, – объяснил он.
Надев маски, они торопливо вышли из королевской часовни и, пройдя через дворец, вышли в сад и спустились к причалу, где их ждала барка. Увлекаемые приливом, они спустились по реке к Гринвуд-Хаусу, где могли переодеться в более удобные одежды, прежде чем начать путешествие на север, в Перрок-Ройял. На реке было сыро и пронзительно холодно. Эйден дрожала, стараясь плотнее закутаться в свой плащ. Небо начало светлеть, но рассвет был серым, и небольшие волны бились о борт барки.
Наконец Робин заговорил, чтобы разрядить неловкое молчание:
– Увидите, карета вполне удобна и тепла, Эйден. Путешествие не будет утомительным.
– Благодарю вас, Робин, ведь невозможно было вызвать мою карету из Перрок-Ройял. Послали ли вы людей вперед, чтобы они заказали нам комнаты в приличных постоялых дворах?
– Конечно. Везде, где мы будем останавливаться, для всех нас будут готовы удобные комнаты. Мег поедет в карете, где будет багаж, вместе со слугой дяди Конна, Клуни, и ей будет так же удобно, как и нам. Я хочу сегодня ехать верхом. Надеюсь, вы извините мое отсутствие.
Конна поразила способность его племянника распоряжаться ситуацией и позабавила попытка Робина оставить их с Эйден наедине. Он не знал отца Робина, но, если слухи верные, Робин определенно становился тем, кем был до него его отец, – идеальным придворным. Конн изумился, поняв, что может многому научиться у мальчика.
Барка прибыла в Гринвуд, и Робин легко выпрыгнул на каменный причал. Нагнувшись, он помог Мег выйти из барки. Конн вышел следом и, повернувшись, протянул руку, помогая Эйден подняться на причал.
– Доброе утро, леди Блисс, – сказал он тихо.
– Доброе утро, милорд, – ответила она, лицо ее было печальным, а глаза серьезными.
– Ты распустила свои волосы, – сказал он.
– По обычаю, милорд, невеста оставляет свои волосы распущенными.
– Ты очень красива, Эйден.
– Все невесты красивы.
– Я устроил так, – сказал он, направляясь с ней к дому, – что мы подзаправимся перед поездкой. Потом ты, наверное, захочешь переодеться в более удобное платье. Есть мы будем только вдвоем.
– Вдвоем? – Она встревоженно смотрела на него.
– Мы женаты, Эйден, и тем не менее так мало знаем друг о друге. Я не по доброй воле согласился на этот брак, мне хотелось самому выбрать жену по своему собственному вкусу. Я не собирался жениться и к браку отношусь с опаской. Я едва помню своего отца, который умер, когда я еще лежал в пеленках. Моя мать больше не вышла замуж. У меня шесть сводных сестер. Одна из них монахиня, четверо ожесточившиеся, недовольные женщины, преждевременно состарившиеся из-за трудной жизни в Ирландии. Возможно, поэтому я не захотел оставаться там. За всю свою жизнь я не могу припомнить случая, чтобы мои сестры смеялись со своими мужьями, или вели с ними душевные разговоры, или переживали за них. Мои братья с их женами не намного лучше. Пока я не приехал в Англию, я не знал, что брак может быть приятным. Я узнал об этом от своей сестры Скай. Ты познакомишься с ней через несколько дней, и я хочу, чтобы она понравилась тебе, Эйден. Она невероятно нежная и самая замечательная женщина из всех, кого я знал.
– И тебе хочется иметь жену, похожую на нее, – тихо сказала Эйден сдавленным голосом.
– Я не знаю точно, какую жену мне хотелось бы иметь, Эйден, но, конечно, Скай и Адам не могут быть единственными супругами во всем мире, которые делят радость и горе и уважают личность друг друга. Вот чего я всегда хотел, когда мне пришло бы время жениться. Я по-прежнему хочу этого.
– Такие вещи приходят, – сказала Эйден, – когда люди понимают и любят друг друга. Мои родители очень любили друг друга и были всегда добры и заботливы по отношению друг к другу. Вот чего я ищу, Конн, поэтому мне кажется, что наши представления о супружеской жизни не очень расходятся.
Они вошли в Гринвуд-Хаус, и Эйден с интересом огляделась по сторонам. Это был красивый дом, небольшой, но вместительный. Служанка подошла, чтобы взять ее плащ, и Конн провел ее по лестнице и широкому коридору в теплую и светлую комнату.
– Гринвуд, – сказал Конн, – принадлежит моей сестре, Скай, но ей запрещено показываться при дворе. Она не приезжает в Лондон. Она была весьма добра, предоставив дом в мое распоряжение.
– А теперь ты отлучен от двора, – усмехнулась Эйден. – Это что – семейная традиция, Конн? Может быть, тебе нужно рассказать об этом?
Он засмеялся глубоким, теплым смехом, получая такое же удовольствие от ее подначки, как и от забавного положения, в котором они оказались.
– Моя сестра и королева очень схожи по характеру, и, как следствие, они часто ссорились. К несчастью для Скай, именно Елизавета Тюдор обладает высшей властью, и поэтому моя сестра обнаружила, что оказалась в Королевском Молверне.
Подошла молодая горничная, и Конн сказал:
– Может быть, ты хочешь привести себя в порядок, Эйден? Нам подадут еду очень быстро.
В спальне она ополоснула лицо и руки в серебряном тазу. Затем решила привести в порядок волосы и стала закалывать их. Конн, увидев это с порога комнаты, запротестовал:
– Нет, Эйден, оставь волосы распущенными.
И, вытащив шпильки из волос, она расчесала их и повернулась, чтобы идти с ним.
Слуги сервировали стол в большой комнате апартаментов Конна. Постелили скатерть тонкого полотна, уставили стол серебряной посудой, а ее маленький свадебный букет украшал середину стола. После дворца в Гринвиче эта большая комната казалась теплой и уютной. Через окна она видела, что рассвет наконец разогнал ночную мглу, но, если верить утреннему небу, день должен был быть серым и хмурым.
Конн помог ей сесть, сказав при этом:
– Если бы при дворе ты носила такие платья, Эйден, я заметил бы тебя, да и любой мужчина, у которого есть глаза.
– Мне хотелось, чтобы на меня обращали внимание из-за меня самой, а не из-за моего лица, фигуры или из-за того, что я богата. – Она засмеялась. – Однако никто не заметил деревенскую мышку королевы. Я была такой же незаметной, как хлебный пудинг, даже с учетом моего роста.
– Когда в следующем году мы вернемся ко двору, я хочу, чтобы ты носила самые красивые платья, моя забавная жена. Мне будет доставлять огромное удовольствие зависть придворных джентльменов, которые не смогли отличить бриллианта от булыжника.
– Боже, Конн Сен-Мишель! Даже ты не заметил этого бриллианта до того, как королева запихнула его в твой карман!
Он снова засмеялся:
– Это правда, Эйден. – Потом помрачнел. – Конн Сен-Мишель, – повторил он. – Конн Сен-Мишель. Что ж, звучит красиво.
– Наверное, нелегко сменить имя?
– Не столько трудно, сколько странно. Как подчеркнула королева, на свете множество людей по имени О’Малли, но без меня больше не будет Сен-Мишелей. Ты понимаешь, душечка, мы являемся основателями новой семьи, новой династии? Будут ли у нас красивые сыновья и дочери, Эйден, жена моя? Сколько бы ты хотела их иметь?
– Ну, думаю, по полдюжины обоего пола, милорд. По крайней мере! Но можем ли мы сначала позавтракать? Я умираю с голоду!
Он радостно ухмыльнулся, обнаруживая, к своему огромному удивлению, что она ему нравится. Королева была права, когда говорила, что его жена умна. За исключением Елизаветы Тюдор, которая была сама по себе законом, он никогда не считал, что ум – достоинство женщины, но сейчас его мнение по этому вопросу менялось.
Слуги подали прекрасно приготовленные и украшенные блюда с яйцами, сваренными в густых сливках и в мальвазии, толстые ломти сочной, розовой ветчины и чашу с печеными грушами и яблоками. Были поданы свежая, еще теплая булка хлеба, горшочек со сладким маслом, небольшая головка сыра и на выбор вино или эль. Конна позабавило, что у Эйден хороший аппетит, она ела охотно и ни от чего не отказывалась. Он старался следить за своими манерами за столом, ведь она вела себя безукоризненно. Для него же было непривычно делить трапезу с женщиной.
Покончив с едой, она откинулась на спинку стула и объявила:
– Замечательный завтрак. Я забыла о такой еде с тех пор, как уехала из Перрок-Ройял! Королевские повара отлично готовят, но они злоупотребляют приправами, а кушанья не всегда свежие. Я могла распознать тухлятинку, несмотря на специи. Тебе понравились эти яйца? Я попрошу повара дать мне рецепт их приготовления, прежде чем мы уедем.
– Ты интересуешься такими вещами?
– Меня интересует все, что связано с ведением хозяйства и поместья. К этому приучил меня мой отец. А как рос ты, Конн? Я так же мало знаю о тебе, как и ты обо мне.
– Как я рос? – Он минутку подумал, а потом сказал: – Я самый младший сын. Первая жена отца родила шестерых дочерей, прежде чем родился мой старший брат Майкл. Он священник. Его мать умерла при родах, и мой отец быстренько женился во второй раз, выбрав молодую, здоровую девушку, хотя я не сомневаюсь, что его первая жена была достаточно здоровой до всех этих родов. Она родила десять детей, потеряв трех сыновей в младенческом возрасте, прежде чем умерла сама. Моя мать быстро доказала свою плодовитость, чем порадовала моего отца, как мне говорили. Говорили также, что он любил ее до безумия. За долгие годы она родила ему четырех здоровых сыновей. Он умер, когда мне было три года, и в моей памяти остался большой чернобородый человек с громовым голосом. Моя мать – ласковая женщина, но, потеряв Дубдхара О’Малли, не могла прийти в себя. Мои братья и я обходились с ней грубо. Только Майкл, наш старший брат, уважал и чтил ее надлежащим образом. Наша сестра Скай, как могла, пыталась взять нас в руки, отослав двух моих старших братьев учиться морскому делу, как это делал до нас наш отец. Потом мой третий брат решил уехать, и наконец дело дошло до меня.
– Тебе понравилось в море? – спросила Эйден.
– Я ненавидел его. Мне всегда становилось плохо при малейшем признаке волнения на море. Брайан, Шон и Симус дразнили меня. Однако когда Скай узнала об этом, она привезла меня домой и отослала в Сен-Брендан, где учился мой брат Майкл. Майкл, конечно, готовился стать священником, но Скай хотела, чтобы я получил образование, достаточное для ведения дел торговой компании, которую она зарегистрировала под именем О’Малли, пытаясь придать нашей семье бо́льшую представительность. Наш отец был немногим лучше первоклассного пирата, который заманивал торговые корабли на скалистый берег, а потом собирал добычу. В школе я чувствовал себя не лучше, чем в море, и оставался там ровно столько, чтобы научиться читать и писать. Добрые монахи были рады избавиться от меня. – Он хохотнул. – Я вернулся домой, где моя мать в течение следующих нескольких лет кормила меня. Я перерос свою склонность к морской болезни и в конце концов какое-то время провел в море со своими братьями, но это было не то, чего мне хотелось.
– Как ты оказался в Англии? – продолжала расспрашивать Эйден. Ее потрясла история его грустной жизни, так непохожей на ее собственную.
– Несколько лет назад мои братья вместе с какой-то дальней родственницей занялись морским разбоем и грабили английские корабли. Ее имя Грейс О’Малли, а прозывалась она «Царицей пиратов Коннота». Ее флот значительно укрепился, когда к нему добавились наши корабли. Королеве это не понравилось, и она похитила мою маленькую племянницу, Велвет де Мариско, для того, чтобы моя сестра Скай, ставшая к тому времени главой семьи, помогла ей. Скай предложила королеве выдать моим братьям каперские свидетельства, чтобы они занимались морским разбоем в пользу Англии и расстались с Грейс. Она приехала в Ирландию и уговорила братьев сделать, как она просит. Возвращаясь в Англию, она прихватила и меня. Так я и оказался при дворе. Бесс с самого начала полюбила меня.
– Робин говорит, что, когда ты приехал, у тебя была борода и ты носил клетчатые штаны и плед. Он говорит, что ты едва мог говорить по-английски.
– Это правда, – усмехнулся Конн. – Настоящий ирландский дикарь, как заметил этот молодой маленький лорд, мой племянник.
– Он обожает тебя, – сказала Эйден, не желая, чтобы их отношения омрачились.
– Он влюблен в тебя, – озорно подхватил Конн.
– Что? – воскликнула Эйден, очень удивленная.
– Это, конечно, щенячья любовь, но я получил предупреждение, что должен по-доброму относиться к тебе, иначе мне придется столкнуться с гневом юного лорда Саутвуда.
Эйден ласково улыбнулась.
– Он так добр ко мне, поддержал меня, когда я приехала ко двору пять месяцев назад. Без него я была бы совершенно несчастной.
– Говорят, он похож на своего отца, а Скай, конечно, любила Саутвуда. Мальчик рожден в любви.
– Все дети должны рождаться в любви. Я знаю, что со мной было именно так.
– Твои родители долго знали друг друга до брака?
Эйден рассмеялась.
– Они никогда не видели друг друга до того дня, когда моя мать приехала из Ирландии. Свадьба состоялась почти сразу же. Моя мать была замечательной женщиной. Я никогда не слышала от нее резкого слова. Она всегда казалась веселой. Даже в плохие минуты, когда теряла своих детей, она верила, что в следующий раз все будет по-другому. Она и мои сестры-близнецы умерли, когда мне было десять. Мой отец так и не оправился после ее смерти. Он посвятил себя воспитанию дочери, а я его очень любила.
В дверь постучали, и Уолтерс, мажордом Гринвуд-Хауса, вошел в комнату.
– Милорд, карета готова отправляться в любое время, когда пожелаете. Позвольте сказать, что нам будет недоставать вашей светлости. Нам жаль, что вы уезжаете.
– Благодарю тебя, Уолтерс, но я вернусь на следующий год вместе с леди Блисс. Моя жена должна переодеться. Неудобно путешествовать в свадебном платье. Мы не задержимся.
– Очень хорошо, милорд. Пожалуйста, передайте добрые пожелания от всех слуг лорду и леди де Мариско, – сказал Уолтерс и с достоинством удалился.
– Мне нужна Мег и один из моих сундуков, – сказала Эйден, вставая.
– В этом нет нужды, – ответил Конн. – Я сам помогу тебе. Для тебя приготовлен сюрприз в спальне. Пошли, жена! – И, поднявшись, он взял ее за руку и повел в соседнюю комнату.
Там на кровати было разложено красивое платье с высоким воротником из роскошного коричневого бархата, отделанное золотом. Рядом с ним лежало несколько фланелевых нижних юбок и пара красивых вязаных чулок из некрашеной шерсти. По другую сторону от платья лежал такого же цвета длинный плащ, подбитый мехом, с золотыми крючками-застежками. Рядом с плащом лежала пара флорентийских кожаных перчаток. Мягкая, кремового цвета кожа была расшита мелкими жемчужинами.
Рот Эйден открылся от удивления, что доставило ее мужу еще больше удовольствия.
– Где?.. – начала она. – Как?..
– Твое свадебное платье шила модистка моей сестры. Робин сказал мне об этом. После нашего разговора два дня назад я отправился к ней и попросил, чтобы она сшила для тебя несколько платьев, которые пошли бы к твоим медным волосам. Мне не нравится, что ты всегда ходишь в черном. Понимаю, ты носишь траур по отцу, но сейчас я хочу, чтобы ты носила цвета, которые подчеркивают красоту твоих волос и твоей кожи. У твоего отца были явно старомодные представления о том, как надо одевать тебя.
– Мой отец… – горячо начала Эйден, но Конн не дал ей договорить.
– Твой отец смотрел на тебя как на дочь, однако я смотрю на тебя как муж и как любовник. Теперь повернись, Эйден, чтобы я мог распустить шнуровку! – И он повернул ее кругом, намереваясь снять с нее платье.
– О-о-о! – Эйден была взбешена. Она вдруг ясно поняла, что осталась наедине с этим мужчиной и он расстегивает на ней платье. Первым побуждением было запротестовать, и слова ярости уже были готовы сорваться с ее губ. Потом она вспомнила, кем был этот мужчина. Он ее муж, и по любому закону, и по английскому, и по Божескому, это давало ему право распоряжаться ее жизнью и смертью. Эйден стояла очень тихо, пока Конн откинул в сторону ее длинные волосы и расстегнул ей платье.
– Теперь, возлюбленная, я оставляю тебя, чтобы ты смогла переодеться в мой наряд. Когда я понадоблюсь тебе, чтобы вновь зашнуровать платье, я вернусь.
Эйден в смятении повернулась к нему.
– Конн!
Он остановился и обернулся.
– Это платье… оно прекрасно! И все остальное тоже.
– Модистка шьет и другие туалеты, но они будут присланы в Перрок-Ройял. Я уговорил мадам, чтобы она срочно сделала одно платье для поездки.
– Благодарю тебя.
Он хмыкнул и вышел из комнаты.
Эйден скинула свадебное платье, страстно желая поскорее примерить прекрасное коричневое бархатное платье. У бархата был легкий золотистый оттенок, а может быть, ему придавала этот оттенок золотая вышивка на лифе или классический кремовый цвет воротника? Она сбросила шелковые нижние юбки и с благодарностью натянула предложенные им фланелевые. Эйден снова оценила внимание Конна, которое в первый раз он проявил, когда прислал ей свадебный букет душистых белых фиалок. Она сняла модные шелковые чулки и натянула на длинные ноги тонкие, как паутинка, шерстяные. Как он угадал необходимую длину? Она была уверена, что у модистки не было этих мерок, и тем не менее чулки сидели великолепно. Потом она увидела около кровати пару коричневых кожаных ботинок прекрасной работы, подбитых кроличьим мехом. Даже не примерив, она уже знала, что они будут впору. Сев на кровать, легко натянула их на ноги. Встав, она наконец была готова надевать бархатное платье, а сделав это, покрутилась перед высоким стенным зеркалом, рассматривая свое отражение. Никогда раньше не замечала она легкого румянца на своих щеках или роскошного цвета медных волос. Поразительно, но Конн понял, как преобразит ее этот цвет.
– Ну вот, – сказал он, подходя к ней сзади и заставив ее вздрогнуть, – позволь мне зашнуровать платье, Эйден. – Закончив, он повернул ее кругом и, осмотрев критически, сказал, улыбаясь: – Я так и знал! Этот цвет идет тебе!
Он тоже переоделся в более теплое, практичное платье. Исчез замечательный, расшитый драгоценными камнями камзол. На Конне был простой камзол темно-зеленого бархата, сочетающийся с узкими штанами. Он надел кожаные ботинки до колен и широкий пояс, с которого свисали шпага и короткий кинжал.
– Ты готова? – спросил он.
Эйден прикусила губу.
– Есть одна вещь, которую я должна сделать, милорд, и потом я буду готова.
– Что именно?
Она покраснела.
– Я должна сходить в уборную, милорд.
Теперь пришла очередь Конна покраснеть. Он тихо засмеялся сам над собой.
– Я вижу, присутствие жены заставит меня привыкнуть ко многому. Ни одна женщина ранее не говорила со мной об уборной.
Эйден сумела понять забавность этого обстоятельства.
– Думаю, мне не в последний раз придется упоминать тебе о ней в нашем долгом путешествии. Хотя я и стараюсь выражаться поделикатнее, милорд, не знаю, как сказать об этом по-другому.
– Я тоже буду стараться вести себя поделикатней, миледи. Буду ждать тебя в гостиной. – И, отвесив поклон и озорно подмигнув, он удалился.
Несколько минут спустя Эйден вошла в гостиную. Ее волосы были заплетены в две толстые косы, уложенные на голове.
– Но я люблю, когда у тебя волосы распущены, – запротестовал он.
– Я буду носить их распущенными в уединении нашего дома, но не могу ехать в таком виде или носить их так на людях. Теперь, когда я стала замужней женщиной, это неприлично.
– Ты всегда следуешь условностям, Эйден?
– Да, милорд, я поступаю именно так.
Приблизившись, он пристально посмотрел ей в глаза, медленными и точными движениями вытащил шпильки из ее волос.
– Я не следую условностям, жена, – сказал он, и под его взглядом ей захотелось бросить ему вызов, когда его пальцы расплетали ее косы.
Зеленые глаза, смотрящие ей в лицо, завораживали ее, и так же, как и в прошлый раз, Эйден почувствовала, что у нее останавливается дыхание. От прикосновения его пальцев она вздрагивала. «Почему, – спрашивала она себя, – почему он так действует на меня?» Потом она почувствовала, что у нее закружилась голова, и широко открытым ртом она несколько раз глотнула воздух.
Если Конн и заметил ее необычное поведение, он ничего не сказал. Вместо этого он застегнул золотые застежки на ее плаще и натянул ей на голову капюшон.
– Ну вот, никто не узнает о твоем непристойном поведении, а я получу возможность наслаждаться их видом во время поездки. У тебя есть перчатки, мадам? Сырость усиливает холод. – Протянув руку, он взял со стола букет и отдал ей. Она кивнула, по-прежнему не произнося ни слова. Он взял ее за руку и повел из комнаты вниз по лестнице, где их ждала карета.
Слуги Гринвуд-Хауса тепло попрощались с ним. Он жил в этом доме больше двух лет, и служить ему было легко. Он оказался человеком вежливым, никогда не забывал выразить признательность за доброту или хорошо выполненное поручение. Хотя с его отъездом их жизнь должна упроститься, они будут скучать, так сказал Уолтерс. Очень жаль, что хозяин… лорд Блисс уезжает именно сейчас, когда у него есть жена. Она не красавица, как леди де Мариско, но они видели, что она леди скромная и добрая по характеру, как раз такая жена, которая ему нужна.
Конн и Эйден расположились в большой, удобной карете Робина. Согретые и завернутые во фланель кирпичи положили к ногам, на колени набросили меховую полсть, маленькую бронзовую жаровню с горячими углями поставили на пол кареты. Сиденья и стенки кареты были обиты темно-зеленым бархатом. В окна даже вставили стекла, а если становилось темно, можно было зажечь маленькие лампы внутри кареты.
Уолтерс в последний раз просунул голову в карету, чтобы убедиться, хорошо ли они устроились.
– Спинка переднего сиденья опускается, милорд. За ней вы найдете корзину со съестным, если проголодаетесь прежде, чем доедете до места. Да поможет вам Господь! – Потом, убрав голову, захлопнул дверь и приказал кучеру трогать.
Они путешествовали зимой, поэтому решили ехать целый день, останавливаясь только для того, чтобы сменить лошадей, которые заранее были расставлены грумами графа в нескольких поселениях. Полагаться на февральскую погоду было опасно, но даже и при самых лучших условиях, чтобы добраться из Лондона до Перрок-Ройял, требовалось несколько дней. К тому же зимой дни такие короткие! Корзина со съестными припасами, которые можно было пополнять каждый день, поможет им продержаться до вечера, до остановки на ночлег. Кучер и его помощник, сидящие на козлах, также получили полную корзину, и не только для себя, но и для дюжины всадников, которые сопровождали их, чтобы защитить от грабителей. Небольшая карета с багажом, которая ехала вслед за ними, также была обеспечена едой. Слуги поедят, когда будут менять лошадей, но лорд и леди могут есть, когда захотят.
Им потребуется пять дней, чтобы добраться до места, потому что Перрок-Ройял находился за городом Ворчестер, в нескольких милях к западу, к границе с Уэльсом. Была середина зимы, и пейзаж был несколько унылым. Голые деревья, черные и редкие, тянулись вверх к серому небу. Было очень холодно, и, хотя по Темзе еще плавали лодки, у берегов появились забереги, а пруды и озера, мимо которых они проезжали, в большинстве своем замерзли. Время шло, но они не видели особых признаков жизни, за исключением дыма, поднимавшегося из труб фермерских домов, мимо которых они проезжали. Иногда собака с какой-нибудь фермы подбегала с лаем, пытаясь ухватить зубами колеса проезжавшей кареты.
Поздним утром, преодолев расстояние в десять миль, они остановились сменить лошадей у большого постоялого двора. Робин приехал раньше них и заказал горячего вина с пряностями. Эйден была рада выйти из кареты и размять ноги. За несколько минут стоянки, которые они позволили себе, слуги постоялого двора снова нагрели кирпичи на огне и снова завернули их, заменив и угли в жаровне.
Забравшись в карету, она почувствовала, как после вина ей захотелось спать. Монотонное покачивание кареты убаюкивало ее. Веки налились тяжестью, и она не помнила, как заснула. Когда она проснулась, темнело, потому что день кончался, и она обнаружила, что сидит, примостившись рядом с Конном, головы их касаются друг друга. Он тоже задремал. В карете было холодно, у нее замерзли ноги, но там, где его рука обнимала ее, было тепло и уютно. Она не шевелилась. Свет угасал, быстро наступавшая чернильная тьма предвещала снег. Впереди она увидела огни какой-то деревни или постоялого двора и почувствовала, что карета замедляет ход. Она поняла, что они приближаются к ночлегу, и испытала легкое разочарование – так приятно лежать в полумраке рядом с ним!
Конн проснулся раньше и понял, что она не спит. Но, почувствовав, что она считает его спящим, не шевелился, откровенно наслаждаясь ее близостью. Он знал, что, если заговорит, она вынуждена будет разрушить эту близость. Сон смягчил лицо Эйден, и он смог изучить его. У нее красивая кожа, и черты лица приятные, однако лоб слишком высокий, а нос немного коротковат. У нее густые, короткие рыжеватые ресницы и тонкие брови, которые дугами изгибались над глазами, цвет которых он по-прежнему не мог определить. Ямочка на ее подбородке не глубока, но сам подбородок, по его мнению, говорил о твердости характера. Больше всего ему нравился ее рот. Он был большим, широким, но не уродливым, и, как ему казалось, необыкновенно притягательным.
Сегодня вечером он должен поцеловать этот рот, но, вспомнив, как он делал это в последний раз, он передумал. Сегодня он должен научить ее, как нужно целоваться. Он улыбнулся про себя. Мысль о том, что он будет выполнять роль учителя, почему-то доставила ему удовольствие. Ей приятны его поцелуи. И на Двенадцатую ночь, и два дня назад, когда они познакомились, она таяла в его объятиях. Потом ему в голову пришла новая мысль. Действительно ли она получала удовольствие от его поцелуев или это происходило просто от ее неопытности? Она и в самом деле неопытна. Он не мог представить себе, что девушку, достигшую возраста его жены, никогда не целовали и не обнимали, но поведение Эйден убедило его, что она говорит правду.
Сегодня. Сегодня будет их брачная ночь. Впервые в жизни он имел законное право делить постель с женщиной, но не знал, должен он делать это или нет. Недостаточное знакомство со своей партнершей по постели никогда прежде не мешало ему получать удовольствие от женщины. Но эта женщина была его женой. Ему предстояло жить с ней до тех пор, пока смерть не разлучит их. Это отрезвляло. Что она знает о брачных отношениях? Конечно, мать объяснила ей, но потом он вспомнил, что ее мать умерла, когда Эйден была еще ребенком. Что касается отца, то Конн сомневался, чтобы ее отец снисходил до таких объяснений. Никогда прежде он не спал с девственницей, даже в самый первый раз, когда, накачавшись виски, в приступе похоти, как молодой козел, поймал какую-то коровницу и кувыркался с ней под кустами. К его удивлению, она ничуть не смутилась и сама помогала ему, подбадривая его негромкими довольными выкриками. Ободренный этим приключением, Конн занялся другими женщинами и обнаружил у себя явный талант к любовным делам.
На материке, через пролив от его родного острова Иннисфаны, на него обратила внимание стареющая женщина, вдова дворянина, которую звали Пегги Бреди. Пегги научила его терпению, научила и самого получать большое удовольствие. Она обучила его ласкам и поцелуям, которые усиливали страсть и возбуждали, а когда поняла, что учить его больше нечему, отпустила его, как будто он был обыкновенным школьником. Он остался благодарен Пегги. Другой мужчина мог бы предъявить права на жену, но Конн уже решил, что Эйден должна поближе узнать его, почувствовать себя с ним уютно и, может быть, даже полюбить его. Сегодня вечером он скажет ей об этом; он скажет ей, что в этом отношении ей не надо его бояться.
