Бертрис Смолл
Дикарка Жасмин
2
Рыбак, забрасывавший сети в недвижную темную воду озера, с любопытством смотрел в сторону дворца дочери Великого Могола. Он был совсем недалеко от него, может быть, ближе, чем следовало, но сегодня вечером рыба шла под берег. И разве сама Ясаман Кама Бегум не разрешила ему ловить рыбу в водах близ ее дома? Все жители деревни завидуют ему, думал он, выпячивая от гордости грудь. Но ведь он спас кота принцессы, когда тот тонул. Котенок был еще глупым и неразумно кинулся с мраморной террасы за шумной нахальной уткой. Вспоминая, рыбак пожевал губами.
Он видел, как котенок – благородный зверек с серебристой длинной шерстью – выслеживал утку с террасы. Сначала рыбак подумал, что это просто кошачья игра, но, видимо, раздразненный криком утки, зверек внезапно бросился с высоты в воду и, ударившись о поверхность с громким всплеском, полузахлебнувшийся, завопил от удивления. Возмущенная вторжением на свою территорию, утка поднялась с воды и, недовольно хлопая крыльями, улетела прочь.
Тут же на террасе появилась бормочущая обезьяна, а за ней плачущая от отчаяния девочка. Рыбак, у которого были собственные дочери, сразу сообразил, что котенок был любимцем. Нырнув в спокойную воду озера, он выловил животное и бросил его в лодку. В испуге котенок его сильно расцарапал. Сгоряча рыбак громко выругался.
– Мама Бегум не велит говорить такие слова, – сказала девочка, но вдруг прыснула.
Рыбак был поражен, что к нему обратилась хозяйка котенка. Он знал, кем она была – младшей дочерью Великого Могола, и, слух ходил, самой любимой. Он не осмелился произнести ни звука и, вновь забравшись в лодку, потупил глаза.
– Если ты подгребешь поближе, – сказала Ясаман Кама Бегум, – то, я думаю, сможешь подать мне Фу-Фу.
Рыбак поднял глаза и глупо моргнул.
– Котенка, добрый человек, – объяснила принцесса.
– Котенка, – повторил он и взглянул на дно лодки, где свернулось несмышленое существо, злобно смотревшее на него, едва слышно ворча. – Ах, котенка! – Рыбак сообразил, что чем раньше удалится с места, где быть ему не положено, тем меньше шансов, что ему будут задавать неприятные вопросы. Он быстро нагнулся и протянул руку к зверьку, но тот с недовольным шипением ударил его лапой. Рыбак озадаченно отпрянул.
– Гадкий Фу-Фу! – упрекнула девочка. – Человек спас твою глупую жизнь и теперь лишь хочет вернуть тебя мне.
При звуке хозяйского голоса уши котенка шевельнулись, и он жалобно мяукнул. Воспользовавшись тем, что животное отвлеклось, рыбак быстро поднял его со дна лодки и подал принцессе.
– Спасибо тебе, добрый человек, – сказала она, очаровательно улыбаясь. – За свою храбрость ты должен быть награжден. И мой отец поступил бы так же. Как твое имя?
«Помилуй меня, Аллах, – подумал рыбак, – теперь меня непременно накажут за то, что я ловил рыбу так близко к королевскому дворцу». Но делать было нечего, и он сказал.
– Меня зовут Али, великая госпожа, – и неловко поклонился, стыдясь голых ног и грязной набедренной повязки.
– Ты ведь не должен был ловить рыбу так близко от моего дворца. Признайся, Али. Но если бы не ты, – рассудительно заметила принцесса, – я потеряла бы Фу-Фу. Его подарил мне брат Салим, который когда-нибудь станет Великим Моголом. Поэтому этот котенок – самый важный из всех. – Она улыбнулась, обнажив великолепные маленькие зубки. – А ты подплыл так близко, потому что здесь хороший улов?
Он испуганно кивнул. Так она знает, что он не должен был заплывать сюда. Теперь его наверняка накажут.
– Завтра Адали, мой управитель, пойдет в твою деревню и передаст начальнику письменное разрешение ловить тебе рыбу в водах у моего дворца. У тебя есть сыновья, Али?
– Двое, великая госпожа. – Его сердце колотилось от восторга.
– А племянники? – продолжала спрашивать принцесса.
– Трое, – ответил он, внезапно осознав, что перед ним самое прекрасное существо женского пола, которое когда-либо рождалось на свет.
Ясаман Кама Бегум задумчиво кивнула и затем произнесла:
– Ну что ж, Али-рыбак, двоих из них, но не больше, можешь брать с собой. Но без тебя пусть никто не смеет подплывать сюда. Милость дается до конца твоей жизни. Это моя награда за то, что ты спас котенка.
– Спасибо, великая госпожа, спасибо! – От восторга его голова шла кругом. Право на ловлю у дворца принцессы в богатейших рыбных угодьях озера. Он будет обеспеченным человеком. – Спасибо, спасибо, – бормотал он. Хотелось изо всех сил грести домой, чтобы рассказать жене и семье о своем счастье. Но удержался, ведь пока рыбы он не поймал.
– Это я должна благодарить тебя, Али-рыбак, – снова улыбнулась девочка. – И Фу-Фу тебя благодарит, – ободрила она рыбака.
Ее улыбку не забыть, думал Али, вспоминая тот день три года назад, когда судьба привела его в запретное место в нужное время. Благодаря ее милости он и в самом деле стал обеспеченным человеком, но нужды семьи, казалось, росли с его богатством. Лишь он один мог ловить здесь рыбу с двумя сыновьями или племянниками. Поэтому приходилось много трудиться. Как раз в это время его младшая дочь готовилась выйти замуж, а сколько всего следовало приобрести. Он был рад предлогу уйти из дома, от всех этих болтающих женщин. Счастливым он чувствовал себя только здесь, на озере.
Он взглянул на стоящий поблизости дворец, который в сумерках будто плыл по водам озера. Сегодня террасу украшали фонарики, и оттуда доносились звуки флейты и барабана. По воде скользили маленькие деревянные кругляшки с зажженными на них свечами. Таким замечательным волшебным образом справляли день рождения принцессы. Он знал, что сегодня ее день рождения. Ведь несколько дней назад она сама сказала ему об этом.
– Мне будет тринадцать. В гости ко мне приедут отец и брат. Мне подарят драгоценностей, Али, столько, сколько я решу сама. Так было каждый год в день моего рождения.
– Тогда ты должна быть очень богатой, великая госпожа, – заключил он.
– Думаю, что да, – скромно согласилась она.
Рыбак улыбнулся про себя. Она была самая очаровательная девушка, и ему следовало вечно ее благословлять за свое богатство. Он надеялся, что и к ней судьба будет благосклонной. А почему бы и нет? Ведь она – принцесса. Он ловко забросил сети и взглянул в сторону террасы, где стояли, слившись, два человека. Одна – Ясаман, а другой – мужчина. Рыбак благоразумно отвернулся. Хотя его и мучило любопытство, это было не его делом.
– Почему тот рыбак так близко подплыл к твоему дворцу? – спросил Салим у сестры.
Она вгляделась в быстро наступающую темноту.
– Это Али, тот человек, который три года назад спас Фу-Фу. Ты ведь знаешь, я разрешила ему ловить здесь рыбу.
– Я знаю, что ты еще больше похорошела, конечно, если это возможно, – ответил принц. Он крепко прижал ее к себе и пришел в волнение, почувствовав мягкие молодые груди.
– Мама Бегум собиралась поговорить с отцом о претендентах на мою руку, – проговорила Ясаман, глядя снизу вверх в его лицо, ее темные ресницы чуть заметно трепетали.
– Ты слишком юна, чтобы выходить замуж, – сердито проворчал он.
– Это не так, – спокойно ответила она. – Месячные у меня регулярные, как у всех женщин, способных рожать детей. Я готова к замужеству. Ты сам был не намного старше, когда женился в первый раз.
– Ты не знаешь мужчин, – пробормотал он, лаская ее шелковистые волосы. – Да я и не отпущу тебя. Я хочу, чтобы ты была рядом, когда я вступлю в наследство. Помнишь, как мы говорили об этом, когда ты была маленькой?
– Так, значит, ты признаешь, что я уже не ребенок? – съязвила девушка.
– Я ровным счетом ничего не признаю. Дражайшая сестрица, разве ты забыла правителей и правительниц Египта? – Он наклонился и нежно поцеловал ее в лоб.
– Тех, что женятся между собой, чтобы сохранить в чистоте свою кровь? Помню, братик. А ты помнишь, что бабушка назвала это нечистым? – Его руки одновременно и возбуждали, и пугали ее. Брат был на двадцать один год старше ее и казался таким опытным, умудренным знаниями.
– Она вздорная старая женщина! Что она знает о жизни. – Салим прижался губами к ее макушке. Аллах! Неужели он ее хочет? Он знал, что это безумие, но уже несколько лет сгорал от страсти, которая пугала его самого. Он не мог с ней справиться, страсть становилась все сильнее по мере того, как зрела Ясаман и становилась красивее.
Он имел трех жен: Ман Баи, Амару и изящную Hyp Яхан. Он их любил. И все же он хотел Ясаман. Ему была нестерпима мысль, что другой мужчина проникнет в ее сладкое лоно. Воображая это, он возбуждался сам. Ясаман! При мысли о ней яростное горячее желание переполняло его.
– Так что же, мне оставаться старой девой, как Арам-Бану? – спросила Ясаман, нервно отодвигаясь, почувствовав у ноги незнакомый твердый предмет.
– Арам-Бану – ребенок, – возразил принц.
– Она старше меня, Салим, – живо ответила девушка.
– Годами – да, дорогая сестра, но умом она – ребенок. Она так наивна, что ее нельзя отдавать мужчине, иначе отец давно бы к своей выгоде выдал ее замуж. – Он заключил в ладони ее лицо. – Я не могу и подумать, что потеряю тебя, обезьянка. Скажи отцу, что не примешь сейчас никакого мужа, и оставайся со мной. – Он улыбнулся ей. – Ты ведь знаешь, что я обожаю тебя, Ясаман. – Он дотронулся большим пальцем до ее губ, и она шутливо пососала его палец. Салим чуть не потерял над собой власть, представив, как губы девочки приближаются к его более сокровенным местам. Но инстинкт подсказал, что она еще ребенок и не знает, какое сильное чувство внушает ему.
– Вот вы где оба, – окликнула их Ругайя Бегум, хотя они не слышали, как она подошла. – Ясаман, беги смени одежду. Только что прибыл гонец твоего отца и сообщил, что Акбар лишь в часе пути отсюда.
Девушка легко выскользнула из объятий брата и, не оглянувшись, поспешила прочь, а принц и женщина долго и напряженно смотрели друг на друга, потом Ругайя Бегум прервала молчание.
– Пока здесь твой отец, мы собираемся обсудить с ним избранников для Ясаман. Пора подумать о ее выгодном замужестве.
– По закону она не может выйти замуж, пока ей не исполнится четырнадцать лет, – отозвался Салим. – Не слишком ли рано думать о ее обручении?
– Твой отец утверждает законы, он может их и отменить, Салим, – возразила принцу Ругайя Бегум. – Я не способна защитить Ясаман так, как может сделать это муж.
– А она нуждается в защите, госпожа? Кто может повредить дочери Великого Могола?
Она заметила! У стервы острый глаз, и она лучше, чем другие, судит о его характере. Когда бы он ни впадал в немилость отца, он всегда мог положиться на женщин из гарема Акбара. Ему помогали все, кроме Ругайи Бегум. Она любила его ради его матери, но надуть ее, как остальных, даже бабушку, он не мог.
– Ты переоденешься или предпочтешь нас покинуть? – спросила женщина, оставив вопрос без ответа. Затем повернулась и удалилась обратно в дом.
Ругайя Бегум прошла в покои дочери. Ясаман купалась в мраморном бассейне в ароматизированной воде. Ей помогали две служанки, ухаживающие за ее телом, – Рохана и Торамалли. Ругайя огляделась и вздохнула: ребенок был еще так невинен. Фу-Фу, обожаемый Ясаман длинношерстный белый кот, праздно развалился на шелковой кушетке, обезьяна Баба устроилась на ручке и жевала какой-то фрукт – сок изо рта стекал прямо на ткань. Попугай Хариман раздраженно расхаживал у бассейна и, нервно посматривая на принцессу, что есть духу кричал: «Вода! Вода!»
Ругайя Бегум покачала головой. Ясаман была слишком избалованной, ее слишком опекали. Ругайя винила себя, что девочка так незрела для замужества, и все же… От тревожной мысли она прикусила губу. Быть может, она ошиблась? Конечно же, Салим не испытывал желания к сестре. Должно быть, у старой женщины разыгралось воображение, и она увидела тени там, где ничего не было. И все же Акбар был нездоров. Он скрывал это от всех, кроме своего врача и ее. И тянуть с помолвкой Ясаман не следовало. Сегодняшний день ничуть не хуже, чем любой другой. Инстинкт никогда не обманывал ее, но Ругайя никак не хотела поверить, что Салим хотел сестру как женщину. Если Ясаман выйдет замуж, все разрешится наилучшим образом для всех. Если она не ошибалась, страсть Салима мимолетна, и свадьба сестры охладит его пыл и приведет в чувство.
– Что ты решила надеть, дорогая? – спросила она у дочери.
– Переливчато-синие с золотом полосатые шаровары, кафтан из золотой парчи, новые туфли и ожерелье, – ответила Ясаман, выходя из мраморного бассейна.
Ругайя Бегум впервые пристально посмотрела на дочь и с удивлением осознала, что у Ясаман – тело женщины. Острые высокие грудки, отливающие бледностью гладкой кожи, обещали с годами налиться соком. Ноги длинные и хорошей формы. С таким юным телом число ее поклонников с каждым днем будет только расти. Недаром она так очаровала Салима. Тело Ясаман созрело быстрее ее чувств, которые, конечно, смущали девушку, не знающую, что с ними делать.
– Прекрасный выбор, дорогая, – похвалила Ругайя Бегум. – У тебя есть вкус. – И серьезным тоном добавила: – Нам надо поговорить, дочь. Ты сделала кое-что, зная, что это мне не понравится. И все равно ты это сделала.
– Что это, мама Бегум? – мягко спросила Ясаман, поднимая руки и позволяя слугам обтереть себя перед втиранием в тело миндального масла.
– Ты совершила ошибку, пригласив брата на празднование дня рождения, Ясаман, – ответила Ругайя Бегум.
– После отца и тебя он мой самый любимый человек, – возразила девочка.
– Твой отец никогда не простит Салима за участие в убийстве Абу-л Фазла.
– Салим не убивал Абу-л Фазла, – вступилась Ясаман за брата.
– Нет, – согласилась Ругайя Бегум. – Твой брат не сжимал оружия, которое пронзило сердце Абу-л Фазла. Но скорее всего по его указанию это сделал Бир Сингх. Это не тайна, Ясаман. Так оно, должно быть, и было. Бир Сингх при людях признал, что Салим обещал ему защиту и богатое вознаграждение.
– Трусливый бандит лжет, – гневно воскликнула принцесса, но в то же время испытала неловкость. Такой слух ходил, и она знала, как Салим ревновал отца к историку. Абу-л Фазл был добрым, умным человеком с великолепным чувством юмора. А с Ясаман всегда так любезен. Она испытывала уколы совести. Но все же она любила брата и не верила, что тот мог пойти на убийство.
– Люди такого сорта, как Бир Сингх, открываются дружкам, чтобы отвести от себя наказание, дорогая.
– Отец простил Салима, – совсем невпопад возразила Ясаман.
– У него не было другого выбора, как простить Салима перед людьми, – терпеливо объяснила Ругайя Бегум. – Два других твоих брата, Мурад и Даниял, не годятся для правления. Салим – единственный наследник. Лишь вмешательство бабушки и Гульбадан Бегум, старой тетки отца, спасло твоего брата. Акбар уже был готов лишить Салима наследства и объявить следующим Моголом его сына – принца Хусрау. Принародно отец помирился с Салимом, но видеть его не хочет. Ты поступила легкомысленно, Ясаман. Нужно было посоветоваться со мной, прежде чем посылать за Салимом. Абу-л Фазла убили год назад в этот самый день.
Потрясенная, Ясаман повернулась к ней.
– О, мама Бегум, я не знала!
– До сегодняшнего дня тебе и не следовало этого знать. Я и сейчас не рассказала бы, если бы ты не пригласила Салима. К чему тебе знать, что любимейший друг отца и его советник убит на твое двенадцатилетие? Так трагично, что любимейший день Акбара, в который он всегда веселился, стал днем его печали.
– О, мама Бегум, я не сделаю отцу больно. Ты ведь знаешь, как я его люблю, – воскликнула Ясаман.
– Тогда пошли к брату Адали и попроси его уехать, пока не прибыл отец, – посоветовала Ругайя.
– Да, да, – закричала девочка и, позвав евнуха, служившего ее старшим управителем, отдала приказание, нервно переводя взгляд с его лица на лицо матери в поисках поддержки.
Адали торжественно поклонился и, встретившись на короткое мгновение своими карими глазами с глазами Ругайи, дал ей знак, что все понимает. Потом, вновь поклонившись юной госпоже, поспешил вон.
– Ничего, ничего, моя девочка, – обняла дочку Ругайя Бегум. – Теперь все будет хорошо, обещаю тебе. – «Если я знаю Салима, а я его знаю, – думала женщина, – сейчас в сердцах он бросится прочь и не скоро побеспокоит нас снова».
Но она ошиблась. Возвратясь в свои покои, чтобы переодеться, Ругайя увидела там Адали.
– Принц объявил, что покинет дворец, он не хочет испортить день рождения сестры. Но останется поблизости и будет ее навещать, потому что последние месяцы был с ней разлучен и скучал по ее обществу. Он просит передать отцу заверения в его уважении. Один из его слуг задержится во дворце, чтобы вручить принцессе подарок.
Ругайя Бегум нахмурилась.
– Я думала, он совсем нас оставит.
– Понимаю, милостивая госпожа, – склонил голову Адали.
– Понимаешь? – словно бы про себя переспросила женщина.
– Принц горит страстью к сестре, а это нехорошо, – ответил он тихо.
Пораженная, Ругайя Бегум задохнулась, услышав, как ее сокровенные опасения вслух произносит другой.
– Это так заметно, Адали? – спросила она евнуха.
– Только вам и мне, милостивая госпожа. Мы оба знаем, как ведет себя принц, когда желает чего-нибудь, чего не может или не должен иметь. Мы ухаживали за молодой принцессой с самого ее рождения и не позволим причинить ей зло. Что вы собираетесь делать, милостивая госпожа?
«Адали хоть и слуга, но слуга доверенный. И к тому же друг», – подумала Ругайя Бегум.
– Мой господин Акбар останется в Кашмире на несколько дней, Адали. В это время я надеюсь объявить о свадьбе Ясаман. Если все устроится с ее мужем, противоестественные желания принца Салима должны рассеяться.
В знак согласия главный управитель склонил голову:
– Как всегда, ваша мудрость приводит меня в трепет, милостивая госпожа, – промолвил он.
Ругайя Бегум улыбнулась:
– У нас ведь с тобой было много приключений с нашей дорогой девочкой, Адали. Помнишь, как однажды она пожалела боевых слонов отца и отпустила их на волю?
– А они бродили по Лахору, жалобно трубя и пугая жителей, которые решили, что на них напали, – всхлипнул Адали от смеха.
– Даже Акбара это рассмешило, – усмехнулась Ругайя Бегум. – Правда, потом он ее жутко бранил, потому что ему пришлось заплатить за весь ущерб, особенно продавцам фруктов и овощей на рыночной площади. Слоны съели все, что попалось им на глаза!
– И наш добрый и милостивый господин тогда объяснил юной принцессе, что боевые слоны воспитаны для битвы и получают в ней наслаждение. И, поняв, как напугала слонов, которые на свободе почувствовали себя потерянными, она раскаялась в своей шалости. А господин велел приходить к нему, если ей еще когда-нибудь покажется, что с животными обращаются жестоко. Он любит этих созданий и научил любить их дочь.
Их воспоминания прервал звук барабана, который сопровождал правителя во время путешествий. Акбар приближался к дворцу.
– Найди Ясаман! – распорядилась Ругайя Бегум, и Адали бросился выполнять приказ.
Женщина повернулась к зеркалу высотой в рост человека, чтобы осмотреть себя, и осталась довольна отражением. На ней было ягули – платье с поясом выше талии – любимое одеяние ее предков, Моголов. Оно оставляло шею открытой, рукава плотно облегали руки, юбка ниспадала фалдами. Темно-синий цвет очень ей шел, а шелк юбки, затканный серебряными звездами, подчеркивал блеск ее волос. Ожерелье из морских жемчужин и цейлонских сапфиров, сапфиры в ушах – она еще хороша собой.
– Что ж, – прошептала она себе, – я становлюсь старой женщиной. Но, по воле Аллаха, я и в старости красива!
Она пригладила и поправила прекрасные седые волосы, разделенные посередине на пробор и собранные на затылке в изящный узел. Ее простое, но мягкое лицо было тронуто морщинками только у глаз. Она гордилась своей кожей, нежной и эластичной. Да, мало найдется людей, знающих, что весной в день рождения ей исполнится шестьдесят.
– Мама Бегум! Мама Бегум! – танцующей походкой в комнату вбежала Ясаман. – Папа почти во дворе. Ох, какая ты красивая!
Ругайя Бегум счастливо улыбнулась:
– Ты меня совершенно затмеваешь. Я поражена тем, что вижу: ты совсем взрослая.
– Я? – Ясаман задохнулась от удивления.
Ругайя Бегум отвернулась от зеркала и погладила дочь по щеке:
– Ты.
– Как ты думаешь, папе понравится мой наряд? Эта кисея называется «утренняя роса». Ее прислала мне тетя Иодх Баи. Такую может носить только дочь Могола.
– Я знаю. – Губы Ругайи Бегум слегка растянулись в улыбке. – Есть и другие: белизна облаков, капли дождя, цветы жасмина, серебро августовской луны, но только настоящая принцесса может носить такую. Она идет к твоим переливчато-синим с золотом шароварам и кафтану. И мне нравится, как Торамалли причесала тебя.
Черные длинные волосы Ясаман были распущены. Служанка заплела косу, украсив ее жемчужинами и бриллиантами. Она ниспадала девочке на плечи и переливалась при каждом движении. В волосах блестела золотая пудра, в маленьких ушах сверкали бриллианты.
– Ты выглядишь превосходно, – успокоила ее мать. – Пойдем навстречу отцу.
Рука об руку они вышли во двор, куда въезжал правитель. Осенью Акбару исполнялся шестьдесят один год. Он все еще был привлекательным мужчиной, и болезнь, исподтишка подтачивавшая его силы, пока не была заметна. Он был одет во все белое: от тюрбана до длиннополой туники, закрывавшей шаровары. Нетронутую белизну нарушали лишь золотые туфли со сверкающими алмазами.
Спустившись с лошади, он раскрыл объятия жене и дочери.
– Ну, наконец! – вздохнул он и притворно оглянулся. – Ругайя, милая, а где Ясаман? Почему она не выходит поздороваться со старым отцом?
– Папа! – прыснула Ясаман и обняла Акбара. – Это же я!
Правитель отстранил ее:
– Нет, ты не можешь быть моей маленькой дочкой. Ты слишком соблазнительна, а Ясаман – лишь ребенок. – Его темные глаза искрились.
– Папа, мне сегодня исполнилось тринадцать лет. Я – взрослая женщина, – объявила Ясаман.
– Ты уверена, что ты Ясаман Кама Бегум, – подшучивал он, – а не смазливая девушка, проникшая во дворец, чтобы стащить подарки?
– Подарки? – Ясаман притворилась обиженной, но тут же снова рассмеялась.
– Ну вот, теперь я спокоен: ты еще не совсем взрослая, – сухо заметил Акбар.
– А разве ты не хочешь, чтобы я выросла? – Девушка взяла отца за руку, чтобы вести во дворец.
– Чем старше становишься ты, тем старее я, мой маленький розовый бутон, – объяснил правитель. – Это естественный порядок вещей, но совсем не тот, какого хочу я.
– А каким бы он был, если бы ты мог его изменить, папа? – с любопытством спросила принцесса.
– Я бы изменил немногое. Мне бы хотелось, чтобы остались жить мои сыновья-близнецы Хуссейн и Хассан, умершие при родах. И конечно, чтобы от нас не уезжала Кандра. А если бы Господь позволил мне менять ход вещей, с нами и сегодня был бы Абу-л Фазл. – Глаза Акбара затуманились печалью. – Так много людей, которых я любил, покинули этот мир.
– Не грусти, папа, – взглянула Ясаман на отца. – Мы с мамой Бегум тебя любим. И мы здесь, с тобой, вместо всех тех, кто тебя покинул. И другие тоже.
Правитель пристально посмотрел дочери в лицо:
– Ты растешь. И говоришь мудрые слова.
Они покинули двор, прошли через дворец на террасу на берегу озера, где должен был состояться праздник.
– Добрый вечер, мой милостивый господин, – Адали приветствовал с поклоном Акбара. – Лодки с королевскими женами как раз подходят.
Акбар кивнул. Стоя на берегу с дочерью и старшей женой, он смотрел, как по тихой воде озера приближались и причаливали к мраморной пристани у подножия небольшой лестницы суда, празднично украшенные сверкающими фонариками. Лодки высаживали пассажиров и удалялись к середине озера, где бросали якорь. Ясаман приветствовала каждую из гостий.
Следя, как они прибывают, Ругайя Бегум решила, что к большинству жен Акбара время не было таким милостивым. Вторая жена правителя Зада Бегум была старше мужа на несколько лет и всю жизнь выглядела серой мышкой. Теперь годы высушили и согнули ее. Она выдавила улыбку Ясаман, и та, горячо поцеловав ее в морщинистую щеку, сама провела к удобному мягкому сиденью. Надменная Зада Бегум никогда не признавала Кандру, но по непонятной причине Ясаман была ее слабостью.
Третья жена, Салима Бегум, мать старшей сестры Ясаман, Шахзад-Каним Бегум, тоже не любила Кандру, но иное дело – девочка. Она была в кровном родстве с ее ребенком, принцесса королевского происхождения из Моголов, а не какая-то иностранка, на которую Салима взирала с презрением. Она была худой и высокой, с металлического оттенка седыми волосами и с загибающимся к старости, крючковатым, как у ястреба, носом. – Сколько же тебе лет, дорогая? – спросила она у Ясаман.
– Сегодня исполняется тринадцать, милая тетя. – Девочка давно знала, что с колкой Салимой не стоит шутить.
– У тебя грудь взрослой женщины, – грубовато заметила Салима. – Пора замуж.
– Так говорит и моя мать, – вежливо согласилась Ясаман.
– В самом деле? – кивнула Салима. – Хоть в этом-то она права. – И подсела к Заде Бегум, которая была ее лучшей подругой.
Следующей оказалась Альмира, мать Мурада, когда-то красивая и страстная женщина, из-за которой у Акбара были неприятности, теперь – озлобленная, с пустыми глазами. Несмотря на возраст, Ясаман понимала эту тетю. Она тепло поздоровалась с ней, но в ответ получила едва заметный кивок головой.
Принцесса Кандеша Лейла, мать второй дочери Акбара, Шукуран Низы Бегум, вежливо поцеловала Ясаман и прошла мимо. Потом приехала Рупмати, принцесса Биканера, мать очаровательного слабовольного принца Данияла, младшего брата Ясаман. Появились Камлавати, принцесса Джайсальмер и ее кузина, принцесса Пурагадх, обе – милые дамы, которых Ясаман, в сущности, не знала, потому что жила и в Лахоре, и в Кашмире в собственном дворце. Госпожа Ваги и ее дочь Арам-Бану Бегум, сестра Ясаман, сошли на берег после них и были тепло встречены. Ваги была только любовницей, но за одно короткое свидание как-то сумела зачать ребенка. Жизнь этой добросердечной женщины вращалась вокруг ее слабенькой дочери, которой теперь исполнилось двадцать два года, и благотворительности, диктуемой ее убеждениями истовой мусульманки.
– Я знала, что такая кисея тебе пойдет, – заметила любимая жена Акбара Иодх Баи, прибывшая последней.
Ясаман ее радостно обняла и поцеловала в щеку.
– Я так счастлива, тетя. У меня ничего подобного не было. – Потом склонилась к ее уху и тихо прошептала: – Салим был здесь. Он вернется, чтобы увидеться со мной, когда уедет отец.
– Я знаю, – прошептала ей в ответ Иодх Баи. – Поэтому-то я и задержалась. Мой сын навещал и меня.
Время мало изменило мать наследника Акбара. Она была изящно сложена, роскошные волосы до сих пор черны, как вороново крыло. Золотисто-карие глаза заговорщически горели на удивительно гладком лице. Она обожала своего единственного сына и была в восторге от его тесных отношений с его сводной сестрой.
– Почему ты единственная из нас не стареешь? – проворчала Ругайя Бегум, когда она присоединилась к остальным. Смех Иодх Баи прозвучал, словно звон колокольчиков.
– Может быть, мое лицо и остается молодым, как у матери и бабушки, но, клянусь тебе, кости мои постарели. Сырым летним утром невыносимо болят колени.
Все приглашенные собрались, и наступило время ежегодного взвешивания Ясаман. Внесли весы с двумя чашами и установили на террасе. На одну чашу помогли усесться юной принцессе. Затем вперед выступили слуги с открытым сундуком, наполненным драгоценными камнями вроссыпь. Поставив на пол сундук, они принялись осторожно заполнять золотыми совками другую чашу. Блестящие камни и разноцветные жемчужины сыпались на весы, пока они не дрогнули и наконец не установились так точно, что даже пушинка могла бы поколебать равновесие.
– На вид ты весишь не больше, чем в прошлом году, дочка, – произнес Акбар, – но на самом деле это не так. Думаю, из-за того, что ты подросла. – Он помог девушке сойти с весов. – Мой подарок к дню рождения будет неплохой прибавкой к твоему состоянию.
– Это ее груди, – глубокомысленно кивнула Салима Бегум Заде Бегум. – Для такой юной девушки у нее замечательные груди. Готова побиться об заклад, что под руками мужчины они станут еще тяжелее, – хихикнула она.
К принцессе стали подходить со своими подарками другие женщины. Подносили традиционные шелковые шарфы и сари, благовония, золотые браслеты и серьги. Арам-Бану Бегум привезла младшей сестре маленькую клетку с двумя попугайчиками.
– Это тебе, – медленно произнесла она, стараясь припомнить именно те слова, которым научила ее мать. – Я вырастила их сама. Мама говорит, что ты любишь птиц.
– Я их обожаю. Особенно если буду знать, что это ты их вырастила, моя почтеннейшая старшая сестра. – Ясаман обняла Арам-Бану Бегум.
– У нее доброе сердце, – рассудительно заметила Ваги, – не как у некоторых других. Ты хорошо ее воспитала, госпожа Ругайя Бегум.
– Спасибо тебе, госпожа Ваги, – улыбнулась ей Ругайя. Бедная Ваги. Она была лишь мимолетной причудой Акбара, и от полного забвения ее спасло только то, что она родила ребенка. Если бы Арам-Бану была нормальной девушкой, то вышла бы замуж, и у Ваги была бы уютная старость в богатом доме зятя, где бы она баловала внуков. Но болезнь дочери не позволит этого. Ваги предстоит состариться в гареме.
– У меня для Ясаман особенный подарок, – объявила Иодх Баи. И все глаза повернулись к ней.
– Что это, тетя? – с удивлением воскликнула принцесса. Она думала, что вуаль из кисеи и есть подарок Иодх Баи.
Иодх Баи подала знак слуге, и евнух поспешил вручить Ясаман подарок – шкатулку из сандалового дерева с золотыми уголками, украшенными филигранью, и золотым замочком. Запор был, правда, только для красоты. Пока евнух держал шкатулку, Ясаман подняла крышку и посмотрела, что в ней. Внутри шкатулка была отделана чеканным золотом, и на алой подушечке лежала книга.
– Это Ночная книга, дорогая, – объяснила Иодх Баи. – Та самая, которую много лет назад я дала Кандре. Теперь она твоя.
Глаза Ясаман наполнились слезами. На мгновение она в растерянности отвернулась, потом, овладев собой, произнесла:
– Лучшего подарка ты не могла бы мне сделать. Владеть тем, что берегла Кандра, большое счастье, тетя. Я как будто становлюсь к ней ближе. – Ясаман вынула книгу из шкатулки. Она была переплетена в синий шелк с уголками из чистого золота, украшенными бриллиантами и жемчугом. На первой странице из желтоватого пергамента золотом были написаны слова.
«Если однажды колесо любви придет в движение, для нее не будет существовать законов», – прочитала девушка вслух, и ее сердце забилось сильнее от того, как прозвучали они в ночи.
– Как романтично! Это ведь из «Камасутры»?
– Да, – удивленно ответила Иодх Баи. – Ты читала «Камасутру»?
– Очень немного. Отец Куллен недоволен, если я читаю ее, поэтому я заглядываю в нее нечасто.
