Берта Ландау
Как взрослые люди
8. Планы и правила
…Там было кое-что, предназначенное мной только себе.
Я впервые за всю свою жизнь оказалась в плотном одиночестве. Отчасти – не по своей воле. Если бы я осталась в городе, то каждый день встречалась бы с людьми, общалась. Но вышло так, что целый ряд жизненных обстоятельств определил мне уединение – как часть судьбы. Значит, зачем-то это надо. Я понимала, что мое одиночество – не навсегда. Но сейчас думала о том, что же я знаю о жизни. Понимаю ли в ней что-то? Вот вроде вполне взрослый человек. Сын уже совершеннолетний. Пора бы разобраться.
Пора…
Но только почему-то в разговорах с подругами мы, говоря о сорокалетних (то есть – по сути – наших ровесниках), обозначали их словом «взрослый»:
– Я вчера тут с одним дядькой общалась. Ну взрослый такой дядька, за сорок.
То есть – кто-то взрослый, но не я.
Что ж это? Недоросла? И это не вечная душевная молодость. Это – другое. Я где-то остановилась. Незаметно для себя запретила себе двигаться дальше: взрослеть, принимать решения, стремиться к переменам. Жизнь неслась мимо с положенной ей скоростью. Я стояла в стороне и наблюдала, хотя всем остальным наверняка казалось, что я активна и деятельна.
Я поняла хоть что-то к своим тридцати шести? Почему-то именно теперь, в одиночестве, этот вопрос не давал мне покоя.
Я стала каждый день записывать то, что осознала за эти годы. Писала на листах бумаги, прикрепляя их магнитиком к холодильнику, чтоб были на глазах.
Мои правила и мои планы.
Я впервые всерьез о них размышляла. И, сидя неподвижно над чистым листом бумаги, впервые, пожалуй, ощущала интенсивность и динамичность существования. Получалось, что я сама приводила собственную жизнь в движение, как только начинала раздумывать о ней.
Писала исключительно для себя. Что в голову приходит, чтобы не забыть и не растерять важные мысли. Запретила себе стесняться и врать. Оказалось, что большинство бед происходит с человеком потому, что он врет сам себе. Не умеет иначе.
Быть честной с собой трудно. Пришлось это признать. Не ожидала. Но факт. Я, начав записывать свои планы и правила, не представляла, как меня будет колбасить из-за того, в чем я сама себе признавалась. Хотя, возможно, эти откровения для посторонних вообще ничего бы не значили. Но какое мне дело до посторонних, которые никогда не прочитают то, что далось мне с таким трудом?
И только сейчас, после идиотской беседы с соседкой, до меня дошло: если чужие оказались в доме, они обязательно наткнулись на мои слова, обязательно их прочитали.
Осознав это, я почему-то полностью поверила словам несчастной женщины. Мне вчера вечером показалось, что листочки мои не так, как я привыкла, висят на дверях огромного холодильного агрегата. Определенно: порядок их был нарушен. Тогда я легко, мимоходом убедила себя, что сама что-то перепутала. А кто же еще?
Оказалось, что «кто-то еще» существовал. Вернее, существовали.
…Читали… Лапали своими подлыми ручищами. Ухмылялись. Чтоб их перекрючило, кто б они ни были!
Неужели нигде на всем белом свете нет места, куда можно было бы надежно укрыться от посторонних?
Что я кому сделала?
Я поплелась в дом, чтобы подтвердить свою догадку, хотя сомнений и так практически не оставалось.
Да! Все правильно. В доме действительно побывали посторонние.
Все мои листочки располагались строго по темам: на левой створке – правила жизни, на правой – мои планы и намерения. Планы свои я развесила в порядке строгой очередности. Сейчас эта очередность была нарушена. Кому-то мало показалось просто пробежать глазами написанное. Нет! Они сняли с дверцы, прочитали, а потом развесили все как попало. Сволочи.
Копались в моих мыслях.
Да-да… Признаюсь. У меня впервые в жизни выдалась возможность остановиться, перевести дух. Я ведь, получается, никогда раньше о жизни не думала. То есть мне-то казалось, что думала – и еще как! Думала, как лучше устроить Егоркино будущее, думала, куда слетаю отдыхать, думала, чего купить, с кем повидаться… О маме думала, чтоб ее не волновать и чтобы у нее все было, что в моих силах. В последнее время думала о любви… Спрашивала себя – сбудется, нет ли.
Но только здесь, в пустом загородном доме сами собой стали приходить особые мысли. Вот про то, что прожила я уже вполне ощутимый кусок от общей выделенной мне судьбой суммы лет. И чего поняла? И чего вообще-то хочу? Может, есть такие умники, которые все время мыслят и мыслят. Я оказалась не из их числа. Даже удивилась переменам в себе. Неужели это одиночество так влияет? Непривычные мысли вертелись в голове, словно требуя особого к ним внимания.
Я стала их записывать. Это предназначалось только мне!
«Некоторые мечты могут не сбыться» – вот первое, что я написала.
Кстати, после того как я это поняла, очень полегчало. Ну да – ведь просто: сбудется только то, что мое, именно мне предназначенное. А не мое пусть отправляется сбываться к другим.
«Поменьше болтай. Болтовня никогда ни к чему хорошему не приводит».
Зачем я это написала, сейчас уже и не знаю. Это произошло в самом начале моей жизни в пустом доме. Я тогда еще ценила молчание. А мне и болтать-то не с кем. Безудержная трепотня с ежами не в счет. В разговорах важен диалог.
«Не верь тому, кто предал тебя. Смог один раз – сможет еще и еще».
Это точно, проверено. Но до чего же трудно не верить! Надежда на то, что в этот раз поверить нужно, потому что предатель больше не будет, раз попросил прощения, – вот главный враг. Она, надежда, предает многократно: и тем, что появляется, и тем, в чем убеждает.
«Врать легче, чем говорить правду. Проблема в том, что ложь невозможно запомнить. На этом попадаешься».
Чем дольше я вчитывалась в список собственных озарений, тем спокойнее становилась. Никакой интимной информации в моих записях не содержалось. Надо просто смириться с тем, что в доме побывали чужие. Юлька не зря опасалась. Они убедились, что тут ловить нечего, и больше наверняка не появятся. Мое дело – сообщить об этом визите подруге. И только.
Я мельком просмотрела и записи о собственных планах. Уже без гнева и стыда. Да, первым пунктом в списке желаний значилось – «Хочу ребенка», а вторым – «Хочу, чтобы у ребенка отцом был любимый мужчина». И третьим – «Хочу любви».
Видели? Засунули носы в чужую жизнь? Ну и флаг им в клешни! Что я теперь могу поделать? Я ж их не звала. Так что – ладно. И не такое бывало. Случалось кое-что и более стыдное. Жизнь все равно продолжается.
Судьба моя такая. Я – человек порядка, дисциплины. И если бы все было по-моему, жила бы я себе спокойно и тихо. Но вечно случаются какие-то выкрутасы, в которые приходится влезать поневоле…
Вот эта новость с утра – зачем она мне? Только чтобы из колеи выбить.
А я не дамся.
У меня сегодня по плану и так день трудный. Мне в Москву ехать, дань с жильцов моей квартиры собирать. Потом передать деньги для Егора Максу, потом зайти к маме, позвонить от нее по скайпу Юльке, Егорке. Узнать про визу – я в Лондон собралась…
Но все это – после обеда. Сейчас по заведенному порядку – йога.
9. Медитация
Я, когда только сюда переехала, думала: начну отдыхать на природе, крепнуть-здороветь. Не ожидала, что появится новая тема: одиночество. Никогда прежде я не оставалась наедине с собой целыми днями. Все время бегом, все время что-то должна, и немедленно. Встреча за встречей, дело за делом. Да, я очень скучала по Егорке, да, совсем недавно я терзалась от никчемной и неправильной любви… Но это все пустяки по сравнению с тем, что чувствует человек, оказавшийся один.
Где-то кто-то есть. Но – не рядом. И тогда начинаешь думать о самом страшном: о смысле жизни.
Я мучаюсь, зная, что мне не с кем поговорить. Мне пусто. И правда: страшное пожелание – «чтоб тебе пусто было». И «пусто» может быть по-разному. И голодно, и холодно, и бесприютно… И – вот так. Когда все есть, но – зачем? Если не нужна никому – зачем я?
Как я мечтала остановиться! Еще в детстве, когда ехали на море… Поезд мчался сквозь леса, поля, на горизонте деревеньки виднелись. И я думала: вот здесь бы и остановиться, зажить. В такой красоте можно жить счастливо и долго-долго, ничего больше не хотеть, только любоваться полем, лесом, рекой…
Но ни разу не получилось остановиться, чтобы убедиться: везде обычная жизнь, везде красота и уродство отмерены равной мерой. И главное: прекрасно там, где в душах людей ощущаются покой и равновесие.
Мне нельзя было погружаться в мысли, они уводили слишком далеко… И вот я придумала себе жесткий график: дело за делом…
Я выходила на террасу и занималась йогой до изнеможения. Все мысли после часа упражнений улетучивались. Оставались усилия, преодоление, мышечная радость.
Потом я вытягивалась на коврике, укрывалась одеялом и медитировала. Признаться, толком не понимаю до сих пор, что такое настоящая медитация. Полное отключение от мира? Уход в иные сферы? Чаще всего я расслабленно о чем-то первом попавшемся вспоминала, легко, без волнения и трепета. Бывало, даже засыпала на несколько минут. Потом, просыпаясь, некоторое время казалась себе другой, новой. Но начиная проживать свой день дальше, прежняя я вытесняла новую, и опять приходили дневные печали…
…Я уснула и на этот раз. Тревога, появившаяся после разговора с соседкой, развеялась бесследно. Мне даже сон приснился: мужчина с неясным лицом, объятие. Мужчина красивый, стройный, очень привлекательный. И я так счастлива, так сладко счастлива, что могу ему довериться, что он – знаю – не обманет, что он, как и я к нему, тянется ко мне и хочет быть со мной – просто – видеть меня, находиться рядом.
Вернулась в явь и огорчилась. Мне не хотелось верить, что все это лишь привиделось… Он же только что был здесь, он обнимал, радовался мне. Я снова закрыла глаза и постаралась досмотреть сон. Не получилось.
Сон ушел, а состояние счастья и ожидания осталось со мной.
Я бодро вскочила и ринулась в Интернет – посмотреть, что значит мое прекрасное видение.
«Вы во сне будто обнимаете незнакомого человека – придут гости, которых вы не ждали и никак не думали увидеть на своей территории».
– Уже приходили! – сообщила я светящемуся экрану компьютера.
Ничего себе, гости мои на опережение сработали: сначала явились, а потом сон об этом сообщил!
Посмотрела я и на то, что значил мой прекрасный незнакомец из сна сам по себе: «Если вы видите во сне красивого, хорошо сложенного и ловкого мужчину, это означает, что вы будете в полной мере наслаждаться жизнью и завладеете состоянием».
Все точно! Состояние ждет меня сегодня в виде ежемесячной платы за мою квартиру. И общаться с людьми предстоит – чем не наслаждение! Да будет так!
Я записала все свои московские дела в блокнотик, убралась в пустом доме (это я принципиально делала каждый день, чтобы дом чувствовал к себе внимание), зарядила стирку, собралась, ожидая обещанного сном счастья.
Подходя к своей малышке, к своему «домику на колесах», я почувствовала в сумке вибрацию телефона. «Н-р скрыт» – значилось на экране. Наверняка Егорка по скайпу звонит. Я ни на секунду не сомневалась. Потому и отозвалась сразу:
– Егорушка, что случилось?
В трубке что-то глухо щелкнуло, и незнакомый голос равнодушно, но очень внятно произнес:
– Старая карга! Жить тебе осталось – двадцать три дня!
– Вы не туда попали! – немедленно ответила я, отреагировав, как потом до меня дошло, на «старую каргу».
Телефон отключился.
Все. Вот и поговорили.
10. Почему этого не может быть никогда
– Ну, это явно не по адресу, – сказала я вслух, обращаясь к симпатичной глазастой мордахе моей машинки.
Она приветливо замигала, словно соглашаясь. Ну да, я нажала на ключ, двери открылись, фары мигнули. Но выглядело все это как диалог, как реакция на мои слова. Мне очень хотелось высказаться немедленно, поэтому я продолжала делиться с подругой-тачкой переживаниями.
– Понимаешь, день сегодня такой. Немножко сумасшедший. Сначала сумасшедшая тетенька рассказала мне про сумасшедших дядек. А теперь еще какой-то сумасшедший случайно не туда попал.
– Все у нас будет в полном порядке, – заурчала машинка.
Я выехала за ворота, они закрылись. На всякий случай пришлось выйти и проверить. Все заперто. Тревожиться не о чем.
Можно было продолжать рассуждения.
– Так что вот – понимаешь? Ну с чего это мне скажут «старая карга»? Просто «карга» – ладно. Я же могу кому-то не нравиться. Даже запросто. Но вот «старая»… Это не соответствует. Совсем. Я бегаю, плаваю, загорелая вон… Морщин нет… Разве можно всерьез мне так сказать? Если только чтобы для поднятия настроения? И кому это нужно? Ну нет у меня врагов! Нету! Какие-то, может, недоброжелатели есть. Но чтоб враги! Чтоб сказать девушке «старая карга»!
Я замолчала, проезжая наш КПП. А то еще подумают, что я не в себе. Но думать продолжала.
– Ладно. «Старая карга» – это точно ошибка. Точно – ошиблись номером. Иначе бы перезвонили. Какой-нибудь зять теще позвонил для поднятия тонуса. И пообещал ей довольно короткий срок жизни. Двадцать три дня – это мало. Это вообще ничто. Интересно, может, мне сообщить куда следует? Все-таки угроза имела место. Факты – упрямая вещь. Хотя – какие тут факты? Номер скрыт… И неизвестно, что мне на самом деле сказали. Попробуй докажи!
Кстати. По идее – насчет того, что в доме кто-то побывал, тоже ведь нужно было бы сообщить. Пусть бы хотя бы отпечатки пальцев пришли проверили. И следы… Зря я пылесосила. Надо было…
Тут уж мне стало смешно. Кто бы это отпечатки пальцев у меня снимал? Шерлок Холмс? Пришел бы такой – с лупой и доктором Ватсоном.
– Тут дело серьезное, доктор. Посмотрите! Видите эту ворсинку? Это настоящий английский твид! Здесь кто-то был в твидовом пиджаке! А кто летом в деревне носит твидовый пиджак? Только больной человек!
– На всю голову? – спросит почтительно Ватсон, занося пометки в заветный блокнот.
– Не спрашивайте меня о диагнозе, мой верный друг, – задумчиво процедит Холмс. – Для этого у меня еще слишком мало улик. Но полагаю, что речь идет об обычной простуде. Проникшего сюда незваного гостя познабливало, вот почему он вынужден был одеться потеплее! Элементарно? А?
11. Страшный экзамен
От фантазий на тему дедукции я перескочила на мысли о Юльке. Вот с кем бы мы сейчас посмеялись!
Юлька – мое второе «я». Можем не встречаться месяцами, но если уж взаимодействуем, то всегда попадаем в десятку.
Первая наша совместная акция состоялась во время зимней сессии на первом курсе. До этого мы даже почти не общались. Мне было не до общения. Ходила себе с растущим пузом, вникала во все тонкости человеческого организма. В анатомичке в обморок не падала, в отличие от некоторых небеременных.
У Юльки в то время жизнь текла совсем по другому руслу.
И вот на одном экзамене у самого свирепого профессора у Юльки, вошедшей в аудиторию, как на Голгофу, выпали все шпоры! Она их укрепляла все утро – под юбкой, в сапогах, а они взяли и нагло выпали. Причем случилось это в самом жутком месте, перед столом, на котором лежали билеты. Что было делать? Юлька недрогнувшей рукой вытянула билет и, словно ничего не замечая, проследовала в глубь аудитории для подготовки. Я как раз собиралась идти отвечать. Была у меня слабая надежда на то, что шпоры пока полежат незамеченными, а потом я осторожно задвину их под преподский стол. Но этот номер не прошел. Экзаменатор заметил кучу шпаргалок, когда я еще была на полпути к нему.
– Это чье?!!! – раздался грозный рык.
– Это мое, – ответила я неожиданно для себя.
Я взяла на себя чужую беду, совершенно не думая, зачем мне это надо. Мозг выдал единственно правильное решение гораздо быстрее, чем я его осознала.
Это потом мне сделалось понятно, почему так произошло. Все знали, что, если наш суровый профессор обнаруживал у кого-то шпаргалки, попавшемуся на преступлении испытуемому предстояла пытка: его гоняли по всем вопросам курса. И попробуй ошибись! А я – волею собственной добросовестности и отличной памяти – знала все. Ну и к тому же – слегка надеялась на сочувствие к моему пузу. Так что у меня-то мало-мальские шансы были. А вот у Юльки – никаких.
– Ну что, приступим, – грозно произнес твердокаменный профессор.
– Приступим, – азартно согласилась я.
Я отвечала на все вопросы, даже самые каверзные. Егорка пинался в животе. Его пинки заставляли меня улыбаться. Выглядела я наверняка дерзкой (многим не нравится, когда зависимый от них человек улыбается в момент испытаний). Но профессор, вопреки моим ожиданиям, мягчел и добрел от вопроса к вопросу.
Наконец он открыл мою зачетку, собираясь ставить отметку. Я очень надеялась, что это не будет неуд.
– А зачем со шпаргалками пришла? – спросил он вполне мягким человеческим голосом.
– Да это… Это я так… Это мне вместо конспекта, для уверенности, – убежденно врала я.
– Видишь! На воре и шапка горит! Все потеряла! – по-отечески пожурил меня экзаменатор, выводя «отл.» и размашисто расписываясь. – Иди! И больше так не делай! Сама все можешь, зачем зря нарываться!
– Спасибо! Спасибо! Я больше никогда-никогда… – восторженно обещала я.
С чистой совестью обещала, поскольку и так шпорами никогда не пользовалась.
Интересно, что Юлька вышла из аудитории буквально через минуту после меня – с четверкой! Она бросилась ко мне обниматься и благодарить – таких героинь, как я, ей встречать в жизни не приходилось.
– Ты вышла, а он сидит, головой качает, улыбается… Вот, говорит, рожать скоро, а настоящим знаниям и предстоящие роды не помеха. Вот с кого пример надо всем брать. А меня даже по билету спрашивать не стал, спасибо ему, то есть тебе. Спросил, устроит ли меня четверка. Я плечами пожала от обалдения. А он объясняет: мол, по сравнению с предыдущей студенткой все будут выглядеть бледно, так что на пятерку лучше и не рассчитывать. Я киваю, что конечно-конечно, я согласна, не спорю. И вот!!!
Да! Повезло так повезло! Реально.
Так мы и стали подругами.
К этому времени я уже собралась разводиться. Без Юлькиной дружбы можно было бы сильно приуныть.
12. История любви
Хотя история развода – это история моего собственного упрямого идиотизма. Теперь-то я в этом себе признаюсь целиком и полностью.
А дело было так.
Первые месяцы после счастливого обретения друг друга мы с Максом, ошалелые от свалившегося на нас счастья, только и делали, что ублажались и наслаждались. Были уверены, что смысл жизни нами найден.
Помню, как сидели мы через неделю после выпускного в парке у Москвы-реки с друзьями, жгли костерок, картошку пекли. Макс меня обнимал, я в полудреме слушала, как он объясняет другу, что главное – женщину своей жизни найти, тогда все становится просто и понятно. Говорил что-то про половинки и целое, про свое везение… Я слушала и во всем соглашалась. И знала, что вот придем домой и снова станем одним целым. И сейчас мы уже – одно целое. Мы же муж и жена. И друг Макса вздыхал и говорил, что нам повезло, как редко кому. Макс наклонял лицо ко мне и целовал меня. И у меня перехватывало дыхание, я сквозь дрему тянулась к нему, он гладил меня по груди. Костер трещал.
– Спит, – прошептал Макс, прижав меня к себе еще крепче. – Девочка моя.
– Повезло тебе, – повторил друг.
…Сейчас, через ужас сколько лет, я точно могу сказать: это самое лучшее воспоминание моей жизни. Кроме, конечно, рождения Егорки. Но Егорка – совсем особое переживание. А в личной моей жизни самое лучшее – это вот тот костерок у реки, моя доверчивая дремота и Макс, шепчущий: «Девочка моя».
Только тогда я еще не понимала, что счастье юным дарится не навсегда. Сначала вручают тебе счастье, а потом смотрят: как ты им распорядишься. И если пренебрежешь – останешься в очень большом проигрыше.
В общем, по мере роста Егорки в моем пузе исчезала моя увлеченность всякими когда-то запретными, а ныне доступными любовными забавами. Макс это очень хорошо понимал, не обижался и ничего от меня не требовал. Он вместе со мной удивлялся тому, кто жил и копошился у меня в животе. Я была уверена в любви мужа ко мне. Я капризничала, хотела «то, не знаю что», жаловалась на все вокруг. Макс меня поддерживал и жалел. Домашних хлопот я ведать не ведала (мы же у бабушки жили). Ну практически земной рай. И, как обычно, нечистой силе очень мешает, когда кто-то счастлив и доволен своей тихой жизнью.
Я не знаю, зачем я полезла в институтскую сумку Макса. Мне там ничего не было нужно. Я никогда не рылась в чужих вещах. И главное – день был такой хороший. Макс встретил меня у института, мы вместе добрались до дома, собрались поесть, мне ужасно захотелось круглого черного хлеба – чтоб свежего, душистого и с корочкой. И Макс, конечно, побежал, пообещав вернуться через пять минут. А я лениво потащила его сумку из прихожей в нашу комнату, – бабушка порядок любила. Она тогда еще работала, возвращалась усталая. Мне просто хотелось навести порядок. Сумка оказалась очень тяжелой. И я подумала: «Что он там такое таскает? Это же поднять невозможно!» Ну и открыла, глянула. На полном автомате. Даже без любопытства. Тупо глянула внутрь. Общие тетради, учебники, шарф, который я утром велела ему взять с собой на всякий случай… И еще – какой-то глянцевый журнал. Я уселась на диван, думала – полистаю журнальчик, пока хлеб не прибыл. Открыла и ахнула. Там такие были картинки, в этом журнале, что меня чуть не вырвало. Порно. А я никогда до этого не видела ничего подобного. И вот мой совершенно не закаленный глаз уловил то, что оскорбило меня до глубины души.
– Так вот чем он занимается! Так вот что его интересует! Я ребенка вынашиваю, а он… И это любовь?!
Какие-то такие мысли обрывочно скакали по мозговым извилинам и настойчиво стучались в мой череп. Их, эти зудящие мысли, срочно надо было воплотить в какое-то дело. А во что? Ну ясное солнце, в скандал.
И грянул бой!
– Хлеб доставил! – крикнул запыхавшийся Макс.
Я рванула в прихожую с журналом в трясущихся руках.
И через секунду нам стало не до хлеба, не до еды вообще. Вспыхнуло такое!!! Мы до этого ни разу не ссорились, вот в чем беда. Мы не были готовы, не закалились, не учитывали болевых точек друг друга. Вернее, в той ссоре я не учитывала силы собственных слов. Я гнала Макса, приказывала ему убираться. И какими эпитетами его при этом награждала, лучше не вспоминать.
Эх… Если бы ссора эта произошла хотя бы на сытый желудок. Хотя бы после того, как мы отдохнули… Но плохое всегда случается в самый неподходящий момент.
Я обвиняла Макса в измене и разврате. Я не слышала, что он говорил в ответ. Как-то оправдывался, пытался меня успокоить.
– Уходи! – орала я, прибавляя к приказу первое подвернувшееся ругательство.
Но он не уходил. А зря. Ведь если бы ушел вовремя, пока я не успела его смертельно обидеть, мы бы потом помирились. Может быть. Кто знает. Так мне сейчас кажется. А что было бы тогда? О чем говорить…
Обычная сцена. Но для нас-то это было впервой. Я гоню – он не уходит. Я завожусь еще сильнее – он пытается успокоить и смягчить мой гнев. Я распаляюсь и говорю совершенно невозможные фразы, он пропускает мимо ушей.
И вдруг – тишина. Я крикнула очередную гадость, а он вдруг повернулся и открыл дверь.
Какое-то слово стало последним. Что-то рухнуло.
Я это почему-то сразу учуяла. И поняла, что слова – страшные субстанции. Они могут быть камнями, пулями, пушечными ядрами. А захочешь их вернуть – они становятся воздухом, водой – чем-то текучим, что не ухватишь, не возвратишь.
Макс ушел. Я не звала вернуться, потому что считала себя смертельно обиженной. У меня перед глазами стояли эти жуткие журнальные картинки, убивающие любовь и желание быть вместе.
А он… Не знаю… Наверное, какое-то время не мог забыть поразившее его слово, которое вылетело из меня в запале.
Через несколько дней он попытался вернуться. Ничего у нас не получилось. Все покатилось – да с таким грохотом… В никуда.
Меня пытались вразумить. И бабушка, и мама, и его родители. Просили подумать о ребенке. Но разум на тот момент действовал во мне очень избирательно. Все силы рассудка направлены были только на постижение институтских дисциплин первого семестра. На остальное меня не хватило. Я ж не соображала тогда, что остальное – это и есть самое главное. Мне тогда казалось, что специальность – это на всю жизнь. А любовь – вон как: была и нету.
Жизнь потом показала, что и специальность можно поменять. А с любовью… Есть ли она вообще? Что она такое?
Долго мне потом думать над этим пришлось.
Мне-то по юности казалось, что любовь – это вечное обмирание от поцелуев, головокружение и счастье от объятий. А если этого не стало? Значит – ошибочка вышла? Значит – все?
Ну, и я сделала умный ход: подала на развод. И что удивительно: нас развели. Без проблем и уговоров. Я-то думала, будут предлагать подумать, ставить всевозможные препятствия. Нет. Хочешь – женись, хочешь – разводись. Простая формальность.
– Быстро ты наигралась, – заметила мама, как мне показалось, с презрением.
– У нас в роду, похоже, все женщины в личной жизни непутевые, – с горечью сообщила, узнав о разводе, бабушка.
– Как это – непутевые? Ты – непутевая? Всю жизнь с дедушкой прожила – и непутевая? Мама – непутевая? И я? Я развелась, потому что не могла больше так… В чем моя непутевость? Я что, гуляю с кем попало? – начала тогда закипать я.
– Потом поговорим. Что зря воздух сотрясать, – отказалась бабушка продолжать прения. – Родишь, тогда поговорим.
И я помнила: рожу и обязательно потребую от бабушки объяснений. Пусть ответит за свои слова.
