Стивен Бене
Рассказ Анджелы По

– И все-таки, мистер Роббинз, я чувствую, что вы мне не верите, не верите Анджеле По, – повторяла она мягко, и наконец я не выдержал и с отчаянной юношеской неосторожностью принял решение.

– Дело не в том, мисс По, – начал я запинаясь, – но если бы вы хоть раз… почему вы не хотите? Ваши читатели, может, будут недовольны, но женщина с вашим опытом, прожившая такую жизнь…

– Такую жизнь? – переспросила она надменно. – А что вы знаете о моей жизни, молодой человек?

– Ничего решительно, – отвечал я, увязая все глубже, – но мистер де Лейси сказал, что вы оба из маленьких провинциальных городков, а настоящий роман об американском городке…

– Это Эверард вам насплетничал, вот шалун! Придется мне сделать ему выговор, – сказала Анджела По радостно. Но радость была только в голосе. Мне вдруг показалось, что в ее глазах я – скучный дурак и скорее бы убрался вон. Мне очень захотелось, чтобы вернулся мистер де Лейси, но как я ни вслушивался, ни один уголок дома не отзывался эхом его щедрого рокота.

– Ой, не надо, пожалуйста, – сказал я. – Такие прелестные были истории. Он… он рассказал мне, что в день свадьбы вы были в дорожном костюме.

– Милый Эверард! – сказала Анджела По, – все-то он помнит! Светло-серый шелк с белым воротничком и манжетками, я выглядела в нем очень мило. И вы думаете, из этого я могла бы сделать книгу?

– Мы давно надеемся… ваши мемуары… читателя Анджелы По… – начал я.

Она решительно помотала головой.

– Мемуаров я никогда не буду писать. Мемуары плохо расходятся. Издатели воображают, что это ходкий товар, но нет, они ошибаются. А кроме того, это приоткрыло бы тайну. Вы знаете, кто я такая, молодой человек? Знаете, что мне пишут каждый день, со всех концов страны? Пишут и спрашивают, что им делать со своей жизнью. И я им отвечаю. – Она гордо выпрямилась. – Даю им советы. Очень часто они им следуют. Потому что я – Анджела По, и они знают мои портреты и мои книги. Вот они и пишут, как могли бы писать к божеству, – на секунду она потупилась, – а это неплохо для женщины, которая пишет то, что вам кажется чепухой, мистер Роббинз. Но я всегда знала, что могу это сделать, – закончила она неожиданно. – Всегда знала, но что-нибудь всегда мешало, то одно, то другое.

Уйти я не мог – на поезд идти еще было рано, – но мне становилось все неуютнее. Было что-то странное в нежном, звенящем голосе, нотка фанатического, почти религиозного в своей искренности эгоизма. К эгоизму писателей я вообще-то привык, но тут это звучало в другом ключе.

Она легонько провела платочком по губам. – Ах боже мой, после болезни я много чего стала забывать. О чем мы сейчас говорили? Ну да, вы предлагали мне написать книгу об американском городке. А вы их знаете, мистер Роббинз?

Вопрос был задан так внезапно и неистово, что я чуть не ответил «нет» вместо «да». Потом она сжалилась. – Ну, разумеется, знаете, – сказала она чуть чопорно. – Вы знаете, как там ограничены культурные возможности и как над человеком смеются, если он их жаждет? Или, может быть, этого вы не знаете?

Вопрос был явно риторический. Поэтому я только кивнул, все еще надеясь, что вот-вот услышу в холле шаги мистера де Лейси.

– И даже так, – продолжала она ласково, – вы ведь не принадлежите к женскому полу. А женщину обидеть легче, чем думают джентльмены. Даже Эверард иногда меня обижал, о, не умышленно, и я быстро его прощала, – добавила она с царственным жестом. – А все-таки обижал. – Теперь она несомненно говорила не столько со мной, сколько с самой собой, но от этого мне было не легче.

– Все остальное я могла бы Марвину простить, – сказала она, – пьянство, неуемные страсти, грубые шутки.

Как я вышел из этого дома – до сих пор не знаю, надеюсь, что внешне прилично. Но до того как я пришел в себя, «Гнездо» уже осталось позади, а я отшагал хороший кусок на двухмильном пути к станции. Ее последние слова и картина, которую я за ними увидел, – вот отчего меня пронзило подлинное холодное содрогание. Я все думал – сколько же популярных писателей и писательниц – убийцы, и почему полиция их всех не арестует. Я мог даже поверить, что если бы злополучный мистер Уэдж заплатил в типографии восемьдесят долларов, он, возможно, остался бы жив. Ибо есть эгоизм, который высмеивать или обуздывать небезопасно, рискуешь, что взорвутся первозданные силы.

И тут, когда я уже почти дошел до станции, я вдруг рассмеялся целительным смехом нормальной жизни. Ибо все это было уморительно, и Анджела По отомстила мне отменно. Я сказал ей, что думаю о ее работе, а она очень ловко и убедительно заставила меня проглотить самую нелепую смесь всякого вздора, какую могла придумать, и доказала, что рассказчица она – первый сорт. Но, удалившись от монотонного очарования ее голоса, думать о ней как об убийце было просто невозможно, а думать о мистере Эверарде де Лейси как о сообщнике – либо до, либо после преступления – и подавно. Либо еще – она все эти годы скрывала от него правду, а это тоже было немыслимо.

У меня даже мелькнула мысль вернуться в «Гнездо» и смиренно сознаться его хозяйке в своем безумии и своем поражении. Но до отхода моего поезда оставалось всего пятнадцать минут, а в Нью-Йорке я был приглашен к обеду. Лучше напишу ей письмо – это ей понравится. Я ходил взад-вперед по перрону, сочиняя для письма красивые, полнозвучные фразы.

Поезд из Нью-Йорка пришел за шесть минут до моего, и в толпе выходящих я с радостью приметил стройную фигуру Эверарда де Лейси. Он пожал мне руку и прогудел, как он жалеет, что не застал меня. – И как там мисс По? – спросил он тревожно. – Меня сегодня с раннего утра не было дома.

– О, она была великолепна, не помню, чтобы она когда-нибудь выглядела лучше, – ответил я, согретый теплом затаенного смеха. – Мы проговорили несколько часов, она вам расскажет.

– Это хорошо. Это очень хорошо, мой милый, для меня это большое облегчение, – проговорил он, ища глазами коляску, которая еще не подъехала. – Дженкс что-то запаздывает. – Потом он бросил на меня быстрый взгляд. – Вы случайно не упоминали о том, что сказали мне, когда мы с вами болтали, а она еще была так больна?