Белослюдова Катерина
Наследие Кагана
Я перекинула через плечо длинную перекрытую полностью косу. Достав булавку, я ослабила плетение ленты и выпустила свои волосы наружу, снимая с головы дурацкую ленту. Отвернувшись от зеркала, я стала развязывать ленту платья за спиной, эти подлые завязки не поддавались, и когда отчаянье, что я не выберусь из этого платья, взяло вверх до такой степени, что я уже направилась к выходу, чтобы попросить Зифу вернуться, пальцами почувствовала, как узел ослабевает. Я вернулась за ширму и скинула платье. Представши пред собой ногой, я расплела косу, и аккуратно стянула маску. В зеркале на меня смотрело ненавистное мне лицо с разными глазами. Я долго всматривалась в свое лицо, будто обвиняя его в случившемся, не будь оно уродливое, меня бы не отправили из терема прочь от посторонних глаз.
Я прошла по мазанке к корытцу, которое меня уже поджидало. Я стянула башмаки и босыми ногами встала на пол, ощущая плохо оструганную древесину под ногами. Корытце было заполнено водой, которая к моему несчастью уже остыла, я поежилась от холода, меня пробивала крупная дрожь, а кожа покрылась мурашками. Сжимаясь в продрогший комок, я все же села. И стала омывать себя водой, стараясь смыть все случившиеся.
Раздался стук в дверь, я не успела даже среагировать, когда дверь отварилась и в мазанку влетела Зифа. Я не успела ее толком увидеть, как инстинктивно положила голову на мокрые колени, поджатые к животу, так я старалась спрятать свое лицо от ее взора.
– Прости, я не смотрю, не думала, что ты уже купаешься. Я принесла тебе сарафан, рубаху и ткань, чтобы обтереть тело.
– Уходи! – Глухо, но озлобленно прокричала я.
– Я прошу прошения, я не подумала.
Я слышала, как Зифа переминаясь с ноги на ноги, не торопиться уходить.
Шальная мысль проскочила у меня в голове. «если хочет взглянуть на мое уродство пусть глядит». Было страшно вот так открыться, сейчас все же я надеялась вернуться домой, и я не хотела бы вредить правлению своего брата историями об уродстве его родной сестры.
Но, все же, сделав два вздоха, я резко поднялась на ноги и подняла голову, но как оказалось, единственный зритель уже уходил прочь, закрывая тяжелую деревянную дверь.
Я снова опустилась в корытце, заново привыкая к прохладе воде. Около корытца стояла маленькая плетеная лавка, а на ней были глиняные бутылочки. Я подняла одну бутылочку и, с трудом достав из горлышка деревянную пробку, поднесла к носу. В нос ударил едкий сладкий запах, не знаю чего, но этот запах вызвал во мне рвотные позывы. Я вернула бутылочку на место и взяла следующую. Следующая бутылочка оказалась с запахом кедрового масла и полевых цветов. Небольшое количество я выплеснула на ладонь, и размазав его по руке, поняла что это отличное средство для омывания тела, к моему счастью в одной из бутылочек я нашла голубую глину, «смогу помыть волосы» подумала я, так как боялась, что мне приготовят для мытья головы взбитые яйца. Я ничего не имела против этого прекрасного средства для волос, только мне не нравился плохо смывающийся запах постоявших яиц.
Долго наслаждаться водными процедурами я не могла из-за холодной воды, и потому наспех ополоснув тело, я выскочила из корытца и метнулась к кровати босыми мокрыми ногами, чувствуя, как в нежные ступни впиваются мелкие заносы. Я быстро обтерлась и стала облачаться в приготовленный для меня наряд темсущи. Необычно и то, что они не только сами созданы из яркой палитры цветов своего бога, но и вещи предпочитают яркие и броские. Я надела белую накрахмаленную рубаху, поверх натянула синий сарафан, он был, как и у Вагии только орнамент был другой, в форме листов деревьев, для талии был широкий ремень с изображением круга, окутанного толи волнами толи туманом.
С тяжестью выдохнув из-за навалившейся усталости, я прилегла на жесткое и весьма не удобное спальное ложе. Мне хватило одного мгновения, чтобы провалиться в забвение сна.
Глава 2
В полудреме я услышала, голоса за дверью, без особого желания с трудом я открыла глаза, которые тут же пожелали закрыться. Очень сложно выходить из состояния сна, особенно если тебе этого самого сна катастрофически мало. Прекратив бессмысленную борьбу с глазами, которые почему то предпочитали оставаться закрытыми, я стала вслушиваться в разговор за дверью
– Не смей заходить без стука! – Зазвучал твердый и властный голос, в котором я узнавала мелодичность Вагии. Я поморщилась, присутствие ведуньи за моей дверью говорило о том, что все случившиеся не страшные грезы и не галлюцинации.
– Мне просить позволения входить? Я ни рабыня и ни служанка. – Отвечал обиженный женский голос.
– Но и не хозяйка, к тебе бы кто-нибудь посмел ввалиться в жилище без приглашения, посмотрела, понравилось бы тебе такое.
Раздался резкий стук в дверь, я все еще не открывая очей села на кровать. Тело отозвалось тяжелой, ноющей болью. Я с трудом встала, стук повторился.
– Подождите, я не готова! – Крикнула я, боясь, что Зифа снова ворвется ко мне в жилище.
Быстрыми шагами я забежала за ширму, суетливо ища важный атрибут для скрытия своего лица. Я всмотрелась в маску, которая была с трещиной и потертостями, потом взглянула на свое лицо. Как говорится, из двух зол нужно было выбрать наименьшее, наименьшим оказался мой скрывающий лицо атрибут, все лучше, чем мое истинное лицо. Я приложила маску к лицу и торопливо стала завязывать тонкую шелковую ленту на затылке, когда я убедилась что маска села как влитая и прекрасно скрывает мое лицо, я взялась за ленту для волос. Приложив середину ленты на лоб, я стала аккуратно расправлять ее вокруг головы и, соединив на затылке, я стала туго обвивать оба конца ленты вокруг волос. После прожитых мною восьми зим, как раз в тот год моя мама покинула этот мир и перешла в мир мертвых, я приловчилась сама плести косы и прятать свои локоны под толщей атласных лент.
Убедившись, что я выгляжу подобающе, я тут же отворила дверь и вышла из мазанки на улицу. В суете сборов я даже не заметила, что солнце ярко освещает землю, день в самом разгаре.
Я снова осмотрела деревню, людей было немного, и каждый шел куда-то по своим делам, среди детей темсущи я увидела ребенка серебряного человека.
– Среди нас много серебряных людей, некоторые рождены от темсущи.
Я вздрогнула от неожиданности, около мазанки оперившись на стену, стояла Вагия. Ее боевой раскрас был смыт, но внизу меж ресничек кожа была словно выкрашена в черный.
– Разве такое может быть?
– Многие темсущи были рождены именно от серебряных людей, не смотря на ваш страх, не принятие мы с вами едины, и похоже больше чем вы думаете.
Я виновато опустила голову, я чувствовала вину пред этими людьми за все содеянное моими предками Каганами и старейшинами.
– Ты пришла писать письмо? – Вагия положительно кивнула.
– Я и вчера приходила, но ты спала.
Я немного растерялась и не совсем поняла сказанные ей слова.
– То есть как вчера?
– Проспала сутки и не заметила? – Вагия усмехнулась. – Мне бы такой же здоровый сон не помешал, но ведуньям видимо, суждено спать мало.
– Сутки, – растерянно повторила я. Странно, что после такого долгого и весьма спокойного сна я все равно чувствую себя уставшей и разбитой.
– Хлюпик извозчик просидел у двери в твою мазанку всю ночь, мне удалось его прогнать недавно, чтоб поел, а то и так его ветер сдувает.
– Так, а письмо?
– Будем писать, я послала Зифу за бумагой и чернилами.
К нам приближалась Зифа, она хихикала и заигрывала с моим извозчиком, он же выглядел на удивление бодро, и весьма спокойно от его прошлой истеричности и страха не осталось и следа. Когда веселая парочка к нам приблизилась, Вагия молча, взяла из рук Зифы бумагу, глиняную бутылочку, какие были у меня в мазанке, наполненные уходовыми средствами.
– Свободна. – Сказала Вагия, когда все что ей нужно для письма оказалась в ее руках. Зифа бросив на меня весьма неприязненный взгляд, удалилась. – И ты свободен.
– Вы не можете мне указывать, я вам не служу. И я останусь с наследницей Кагана.
Вагия была удивленна его наглости, это было заметно по выражению ее лица. Но она не стала спорить с извозчиком, а молча, направилась в мою мазанку.
– Мы должны держаться вместе. – Прошептал Аяз. – Просто я хочу, когда вы освободитесь от их плена, чтобы не забыли о том, кто не смотря ни на что, остался вам верен.
– А ты мне верен? – Переспросила я извозчика.
Он закивал.
– Если я выберусь отсюда, то и о тебе не забуду, мой верный друг и извозчик.
Аяз посмотрел на меня взглядом полного доверия, хотя мне показалось, что за его взглядом скрыто что-то еще, в такие моменты меня огорчает моя не проницательность.
Мы вошли в мазанку, Вагия уже сидела за столом, нетерпеливо постукивая пальцами по столу, глаза были устремлены в оконце, но казалась, что она смотрит на много дальше, чем я предполагаю. Не поворачивая своей головы, она сказала.
– Садись и пиши. – Я замялась на месте, а Аяз двинулся к приготовленному краю стола для написания письма.
– Не ты, – Вагия продолжала смотреть в оконце и постукивать пальцами по столу.
Я послушно села за стол, взяла перо и обмакнула его в открытую бутылочку с чернилами.
– Что писать?
Вагия повернулась и посмотрела мне в глаза, ее взгляд был холодный, пронизывающий до костей, мне казалась, что она видит меня сквозь маску, чувствует мой страх.
– Напиши правду, что ты теперь наша гостья, но до тех пор, пока не будет соглашения о перемирии, а если его не будет, то ты познаешь честь жертвы нашему Богу.
Из уст Вагии все звучало довольно просто, ну а в реальности все было весьма плачевно, какие слова можно подобрать, чтобы сказать брату, что он должен совершить невозможное.
«Дорогой мой брат, еще сутки назад я злилась на тебя за то, что ты отправил меня прочь от своих очей и даже не попрощался. Не пожелал, чтобы Анул сопровождала меня в пути. Не знаю, из-за моих глупых обид на тебя или же моя молитва не была услышана Богами, но я попала в беду, и надеяться мне не на кого кроме тебя. Знаю, что пока отец дышит ты, не примешь на себя бремя нашего предводителя, но сейчас этого требуют обстоятельства. Благодаря предательству Даниса я оказалась в землях Ярчая, и судьба моя решается не Богами, а детьми Темреса. Если тебе удастся занять место нашего больного отца и стать Каганом, и ты сможешь прекратить преследования темсущи, то я буду жить и вернусь в наш родной терем снова, под твою защиту. Если же этого не случится, я умру во славу их Бога Темреса, и после смерти я останусь без благословения Анул и скорее буду потерянна во тьме мертвого мира. Я не могу тебя заставить мне помочь да и молить об этом не буду, просто реши так, как велит тебе твое сердце и напиши ответ.
Твоя по крови и сердцу сестра Айдария.»
Я подула на только что написанное письмо и протянула его Вагии, она пробежалась по нему взглядом.
– Сойдет, ничего лишнего, все по делу, даже без лишних причитаний.
– Я смирилась со своей судьбой, – еле слышно прошептала я.
– А я не смерился, – вывел меня из моей обреченности голос Аяза. – Вы написали обо мне?
Мы с Вагией переглянулись, и не сговариваясь, с неким любопытством уставились на извозчика.
– Для меня важно, чтобы ваш брат знал, что я рядом с вами и я вас не предавал, тем более я не простой извозчик, а личный извозчик вашего брата и его матушки, а это имеет вес! Возможно такого дельца как я они не найдут и потому попросят темсущи вернуть и меня.
Я уставилась вопросительно на ведунью, она лишь развела руками, а я взяла письмо из ее рук, еще раз пробежалась по нему глазами, добавить мне было нечего, да и просить за извозчика, который боялся больше меня самой во время нападения темсущи, мне не особо хотелось.
– Можешь написать о себе сам и подписаться «извозчик Аяз». – Проговорила я, протягивая Аязу перо.
– А вот и напишу, извозчики, знаете ли, не последние люди в Альбиониуму и вполне имеют ценность.
Он взял в руки перо. Я сомневалась, что простой извозчик обучен грамоте, но Аяз меня удивил, он стал аккуратно выводить буквы в складываемые слова.
«Будущий Каган, прошу взять во внимание то, что я не предавал ни вас ни вашу матушку, во время нападения как и после него я находился рядом с вашей сестрой Айдарией и потому попрошу при спасении ее не забыть про такого верного человека как я
Ваш лучший извозчик Аяз.»
Дописав письмо, извозчик протянул его Вагии, она лишь раздраженно закатила глаза. Смерив Аяза насмешливым взглядом, она поднялась на ноги.
– Письмо отправят сегодня, надеюсь, что через пару дней твой брат его получит. Но самое главное для моего народа, чтобы он согласился.
– Он согласится, – уверенно сказала я. – Мы с братом близки и я уверенна, что он готов на многое, чтобы меня защитить, вот только я не уверенна, что старейшины его послушают.
– Об этом не нам беспокоится, старейшины забота Кагана.
Вагия быстрыми шагами удалилась, а я задумалась о возможном исходе этой ситуации. Было странно быть среди тех, кем меня запугивали все детство, но в то же время я чувствовала себя здесь в безопасности и в какой то мере причастной к этому народу.
– Вы не против, если я посплю в жилище вот здесь за печкой на шкуре.
Я вздрогнула и растерянно обернулась на Аяза, который все еще стоял около моего стула.
– Что? – Растерянно спросила я, потому что от испуга не совсем поняла сказанного им.
– Ну, спать около избы холодно, я мог бы поспать на конюшне, но она шибко далеко от вашего временного пристанища, а я не хочу оставлять вас одну, – он пригнулся и еле слышно прошептал, – не безопасно.
– Брось, ты извозчик, а не ратник, тебе не стоит переживать за мою безопасность.
– Я единственный человек, что остался верен вам, и я хочу вас защитить.
Я усмехнулась, стараясь подавить накативший на меня смех. Аяз уже один раз продемонстрировал свою защиту меня, точнее ее отсутствие. Сейчас этот на вид хрупкий и худощавый юноша говорил серьезно, даже его черты лица как мне показалось стали грубее. После увиденного я уверенна, что он не в состоянии позаботиться даже о себе, не говоря уже про меня. Хоть я и не заметила в его выражении лица даже намек на страх, я подумала, что он просится ко мне больше для своего успокоения и своей собственной безопасности, но мне стало его жаль, я не хотела его высмеивать, или же обвинять в трусости и потому решила просто напросто согласиться.
– Хорошо, можешь взять шкуру на моей кровати, и придвинь к ней ширму! Не хочу быть как на блюде во время сна.
Извозчик кивнул и стал выполнять мои странные, но не замысловатые поручения.
– Если ты меня хочешь защитить, не проще ли сбежать? – Спросила я, не удержавшись, чтобы его поддеть.
– Сейчас бежать глупо и опасно, поселение хорошо защищено, да и у вас есть охрана.
– Я не видела.
– Это понятно, они не так дурно обучены, как говорил Данис.
Выражение его лица и голос были, кажется тверже, чем сталь, он бы не просто уверен в том, что говорил, но и был весьма убедителен. Может мой извозчик и трусоват, но он не глуп и это очевидно.
События давили на меня усталостью, но она ощущалась не в теле, а где-то глубоко внутри. Сложно быть в подвешенном состоянии и когда твоя жизнь полностью не зависит от тебя. К моему сожалению, она даже не зависит от моего брата, а от старейшин. Старейшины это устоявшийся клан семей, чьи советы шли рука об руку с правлением Кагана, много важных решений было принято старейшинами. Они всегда, как мне казалось, решали все по справедливости и для поддержания мира и баланса в нашем мире. Но сейчас мне что-то глубоко внутри подсказывало, что не в их силах взглянуть на мир другими глазами и прекратить вековые преследования людей, что так похожи на нас и различие лишь в цвете кожи и волос.
Сейчас я чувствовала себя потерянной маленькой девочкой жаждущей спасения, чтобы меня нашел отец или брат и забрал домой в знакомые и безопасные стены. Мой брат Хаким был младше меня на целых десять зим, но это не мешало нам быть близкими и проводить много времени за разговорами. Хаким был мечтатель, он мечтал улучшить Альбиониум, уменьшить налоги и добиться процветания, которого еще не видел край. Он был умен, достаточно сварлив, но добр. Находясь так далеко от его доброй улыбки и заражающего всех вокруг смеха, мои глупые обиды улетучились, сейчас я по нему безгранично скачала и искренне надеялась, что он взаимен в моих чувствах. Мой младший брат всегда смотрел на меня настоящую без капли призрения или отвращения.
Когда в нашем тереме появилась мачеха, я принимала ее враждебно, для меня она была посторонняя подлая женщина, которая варварски заняла место моей матери. Я помню день, когда отец сообщил, что эта наглая женщина носит под сердцем его ребенка. Тогда мне казалась, что жизнь для меня закончилась и как только эта женщина родит и разгадает маленький секрет моей внешности, тут же прикажет принести меня в жертву Богам. Но к моему счастью этого не произошло, не смотря на не легкие отношения, между нами всегда было хрупкое равновесие мира. Мачеха всегда как орлица кружила над братом, остерегая и защищая его, в этом я ему завидовала, хотя и в ее защите всегда таилась строгость воспитания, в то время как до меня ей не было никакого дела. Когда мне от рождения стукнуло восемнадцать зим, мачеха за семейным ужином выступила с мыслью о том, что я не должна наследовать место Кагана из-за моей болезни. Тогда я поразилась ее лицемерию, ведь именно она заставляла меня много читать священных писаний, изучать основы правления, обучаться воинскому делу, для моего по ее словам будущего. Конечно воина из меня не получилось, а после того злосчастного ужина я забросила и остальные занятия, тогда из-за жалоб служителей знаний меня часто наказывал отец. А я считала, что маскарад с подготовкой к правлению, не имел никакого смысла.
Мой любой младший брат, видевший все мои мучения из-за отнятого у меня наследия, без страха пошел к отцу и отказался становиться Каганом, все это он сделал ради меня, тогда наказали обоих. Но потом с каждой пережитой зимой он становился взрослее и мудрее, его привлекало предводительство наших людей, а меня уже не так обижало, что я не могу стать Каганом. Со временем я поняла, что в чем-то мачеха была права. Разве можно доверять человеку чьего лица ты даже не видел? Каган – это лицо всех серебряных людей и, к моему сожалению, мое лицо было изуродовано природой для этой роли.
После отправки письма наступили дни ожидания ответа, я не покидала предоставленную мне мазанку, Аяз всегда находился подле меня, всегда в поле моего зрения. Хоть он был слаб и труслив в эти тяжелые дни ожидания ответа он показал огромную преданность мне. Вагию я не встречала, а вот моя помощница Зифа часто наведывалась ко мне с огромным желанием мне в чем-то помочь, и действительно помогала чаще всего это было с приготовлением ужина. Несмотря на уверения Аяза, готовить он все-таки не умел, по крайней мере, съедобную пищу, но он по-детски обвинял печь темсущи, которая специально опаляет гарью его кулинарные старания. Дни в заточении проходили плавно и без доли страха.
Глава 3
Хаким
Пока проходили сборы сестры в терем предков, я и носу не показывал из своих покоев. Не потому что не хотел видеть укоризненный взгляд сестры, которую я сначала лишил наследия, а теперь еще и родного дома, а лишь потому, что невыносимо больно было от того, что мне придется с ней расставаться. Я чувствовал все же свою вину перед ней за косвенное влияние на ее жизнь.
Айдария всегда была покладистая с редкими срывами бунтовщика, когда моя дорожающая матушка сделала все возможное чтобы я получил наследие стать Каганом вопреки права моего рождения, я почувствовал некое волнение, и настороженность, ожидая от моей сестры порыв завладеть тем, что и так принадлежит ей по праву, я не боялся заговоров от нее или же восстания, скорее я просто боялся ее лишиться потерять те мгновения, что мне нравилось с ней проводить, боялся потерять ее любовь и преданность, но она вынесла это достойно и, мне показалось, что она простит мне любой мой поступок из большой любви ко мне. Я желал скорее войти в главенство своего народа, но меня гложило чувство вины пред моей сестрой. Не смотря на то что родители считали что в силу своих врожденных особенностей Айдария не сможет повести народ, а точнее если маски будут сброшены народ попросту за ней не пойдет, я видел в ней нечто такое что может быть только у истинного правителя некая сила и удача. Вообще ее рождение и то, что она выжила среди нас – было само по себе чудо. Ее с детства запугивали смертью шагающей за ее спиной, из-за того что она родилась не такой как мы. Именно из-за таких предрассудков и опасности нависшей над моей сестрой, я всегда думал «будь я Каганом, я сломаю такие устои, докажу людям что не смотря на все различия в нас течет одна кровь».
Когда колымажка тронулась со двора, увозя мою Айдарию вдаль через лестные тропы в терем первого Кагана, я почувствовал тоску и некое облегчение. Все же идея матушки отправить ее подальше от всех интриг и косых взглядов старейшин была весьма удачна. Не только из-за безопасности сестры, но и из-за ее словно вечно-обвиняющего взгляда, к которому, как мне казалось раньше, я привык, но лишь когда она уехала, я понял, что привыкнуть к такому нельзя. Моя матушка искренне считала, что если истинное лицо Айдарии откроется, то старейшины обвинять и меня в грязнокровии и решатся на бунт освобождения народа от грязнокрового Кагана. Не смотря на то, что я считал силу нашего рода непоколебимой, ведь мои предки были Каганами с начала времен, опасался и все же пошел на поводу матери отправить Айдарию прочь от недобрых глаз.
После отъезда сестры состояния нашего больного отца ухудшилось, он пал в небытие и не приход в себя, заботы о наших землях пали на плечи старейшин которым, как мне казалось, нравился такой расклад. Наши молитвы были услышаны, и отец пришел в себя через несколько лун, и выглядел весьма бодрым, велел пригласить меня к нему в срочном порядке.
Я любил отца, но никогда не чувствовал с ним связь, коя была у него с Айдарией. Да и всегда при посещении отца мне казалась, что мой нос улавливает нотки запаха смерти, не приятный завивающий страх, давивший на меня ужасом, что смерть явилась не за мной, но все же она рядом и глядит на меня своим кровожадным и не испускающим из виду взглядом.
Я шагал по просторному коридору терема, в полу тьме почти растаявших свеч, сердце бешено колотилось, и было желание сбежать и не навещать отца. В смятении я остановился около полукруглой деревянной двери с вырезанными небесными узорами луны и звезд, все долг сына пересилил и я, потянув за кольцо двери, ввалился внутрь осознавая что из приличия даже не постучал.
Отец выглядел действительно бодро, казалось, что даже его лицо с болезненно-серого стало светлым со здоровым румянцем. В голове пронеслась мысль, что до первого снега мне не успеть стать Каганом, а значит – нужно будет ждать новую зиму. На мое не культурное появление отец усмехнулся.
– Мой дорогой Хаким, уже решил, что все принадлежит здесь ему и нет таких дверей, в которые нужно стучать. – Голос отца был сиплый и слабый, видимо вид больного бывает обманчив.
– Прости отец, очень спешил тебя повидать. – Я говорил учтиво с легкой полу улыбкой, но отец не обращая внимания на сказанное мной, махнул на меня раздраженно рукой.
– Плохо слышно, что говоришь, Айдарию мне позови…
– Так она отбыла, – растерянно сказал я, прекрасно помня, что я сообщал отцу о своем решении отправить сестру в терем первого Кагана, но в силу своего бессилия он лишь издал не однозначный хрип.
– Как посмел… – глосс зазвучал грозно, но в конце притих и стал слабым и хриплым. – Поди и прикажи, чтобы вернули ее.
– Как скажешь отец, – проговорил я еле сдерживая свою злость, из-за того что отец, зная что я его наследник, не просто ставит мои решения под сомнение, а и во все их отменяет.
– Волхва ко мне позови, хочу поговорить с ним, душу облегчить…– Он тяжко выдохнул. – Чувствую, Боги меня отпустили, но ненадолго…
– Что-то еще? – Поинтересовался я желаниями Кагана. На что он рассердился, видимо от моего весьма обозленного и немного потерянного вида.
– Да, как Айдарьюшка приедет, пусть идет к служителю знаний, и готовится принять свое наследие…
– Что! … Как… Какое наследие?
– Наследие Кагана, она истинная наследница и мы не вправе идти супротив воли богов и переигрывать…
– Но она же… Давно же было решено что… – Отец жестом остановил поток моих возмущений и, прокашлявшись, от чего его лицо снова стало принимать серый болезненный цвет, заговорил.
– Снился мне сон Хаким, не понятный сон. Вижу, Айдарьюшка стоит на краю обрыва в пустоту и зовет меня, так по-детски наивно «Батюшка», я бегу к ней смотрю, а она в доспехах стоит в крови, в руках младенец мертвый, говорит мне «братик это мой, смотри, что с ним сотворили…» – На глазах старика вышли слезы… – Если займешь ты мое место не по праву и предназначению Богов, страшное случится…
Я закатил глаза, старик в порыве бреда увидел странный сон и приписал ему какую-то силу, будто Боги ему что-то хотели этим сказать. Но на самом деле это бред горячки сопровождающей его болезнь. Я неловко отшатнулся, и развернувшись лицом к двери, бросил ему через плече.
– Я пойду, пошлю за Айдарией, и приглашу Волхва к тебе…
– Ступай, – проговорил отец и громко задыхаясь, закашлял.
Я выскочил из его покоев как ошпаренный, мне казалось, что меня только что втоптали в грязь, пообещали яблоко дали его подержать, а потом отняли и отлили сестре да еще так, чтобы я видел, как она его ест. Гнев затмил мой разум, обида глубокая на отца засела.
Я брел по терему в смятении, и без какого либо желания допускать к отцу волхва, ведь пока только я слышал его желание вернуть Айдарии наследия, а значит что для остальных я истинный наследник и будущий Каган.
– Хаким, – раздался сдавленный женский голос за спиной. Обернувшись, я увидел помощницу лекаря. Все внутри похолодело от того, что она могла узнать от отца, что тот лишил меня места Кагана.
– Ваш батюшка … – она замялась и виновато опустила глаза. – В голове закружили мысли, разнося страх по венам, что она узнала о решении отца, и пытается мне его сейчас сообщить.
– Ну же, говори! – Скомандовал я, не скрывая своего раздражения.
– Ваш Батюшка отбыл на поклон к Богам. – Она всхлипнула, видимо сдерживая поток слез, а я почувствовал облегчение, словно вместе с отцом и отбыли притязания Айдарии на место во главе нашего народа. Испугавшись собственного хладнокровия от известия о смерти отца, я застыл на месте, и некоторое мгновение, не моргая, смотрел на рыдающую помощницу. Но боясь, что помощница уличит меня в бесчувственности, я часто заморгал, словно пытаясь удержать слезы, и еле слышно спросил.
– Матушке уже сообщили? – Она коротко кивнула, – вы можете идти, – поспешно заговорил я, чтобы избавиться от ее пытливых глаз.
– Да конечно… –. Сказала виновато женщина, – простите, – бросила мне она на последок и зашагала по коридору, в котором меня настигла, постоянно оглядываясь. Я не мог отвести взгляд от ее силуэта, пока он не скрылся за поворотом.
Помощница лекаря показалась мне весьма странной, меня гложили мысли, что она хочет меня на чем-то подловить, и потому у меня поселился страх, что она знает больше, чем ей положено.
Раздался звон колоколов. Звучание колоколов можно услышать лишь после смерти Кагана, этот звон оповещает жителей о том, что наш предводитель пал в мир мертвых и теперь, чтобы он мог присоединиться к своим предкам Каганам, потомкам сына Анул мы должны его оплакивать, устраивать поминальные обеды и читать молитвы. Одной из наших традиций считалось принести белый цветок белокрыльника, считалась что они прокладывают путь из мира живых в мир мертвых, и если так сложилось что в память об умершем ни к то к его жилищу не принес белокрыльник то душа заблудится и долгие зимы будет скитаться в мире живых отравляя его и убивая урожай. Я чувствовал большое желание, чтобы мой отец занял в мире мертвых место, кое ему полагается среди предводителей. Потому пошел к жертвенному камню, который находился в небольшой комнате расположенной в центре нашего терема.
Я вошел в каменную комнату, на полу были зажжены свечи, а в центре был белый с серыми вкраплениями священный камень, который, сначала времен пропитывался кровью, не только Волхвов присягающих на службу Богам, но и жертв темсущи, которые так безжалостно были убиты служителями наших богов, не смотря на эти омовения он оставался белым. Я смотрел на этот мертвенно-бледный камень и понимал, что сила в нем безгранична. Первый Каган, сын Анул некогда на рассвете жизни нашего народа пролил кровь на этот камень, клянясь своей матери, что позаботится о ее созданиях, кровь вспенилась и забурлила, и принял наш народ этот камень за священное послание от Богов. Тогда же семьи советников (ныне старейшины) присягнули на крови в верности моему предку и нашему народу. С тех незабытых пор наши семьи стали связанны кровью, разница лишь в том, что «голубое бурление» создала лишь кровь истинного предводителя. Тогда советниками и было принято, что каждый наследник предводителя, прежде чем занять место своего предшественника должен пройти обряд «голубое бурление» в знак доказательства, что он истинный Каган.
Я коснулся камня рукой, желая уже сейчас без лишних глаз, провести этот обряд, о котором мне с детства рассказывали. Но так уж сложилось, что отец стал Каганом до моего рождения и потому я не был свидетелем его посвящения. Одернув руку, я потянулся к ножнам, в коих покоился мой кинжал, подаренный моей матушкой после болезни, которую слава Богам я пережил три зимы назад. Но сил воспользоваться ножом я в себе не нашел, как бы соблазнительно это не казалась. «Один жест ножом по руке и обряд голубого бурления состоялся, и никто не сможет забрать у меня наследие отца, кроме богов, не смотря на все мое желания стать во главе народа.» Желанием отца на смертном одре было, чтобы это место занял его первенец в лице моей старшей сестры. В случаях, когда я чувствую не уверенность или же потерянность в своих действиях я прошу совета у матери, потому и сейчас поспешил к ее покоям.
Тихонечко постучав, я услышал громкий и четкий голос матери.
– Кто там?
– Это я матушка… – Не знаю, зачем, но мне хотелось добавить «Хаким», но я не успел произнести не звука, как мать ответила
– Входи.
Я вошел в широкие покои моей матери. После того как отца одолела хворь она перебралась в соседнюю часть терема и заняла эти покои. Хотя от них и было навещать отца на много дальше остальных, но эти покои были ближе к молебленной комнате со священным камнем, где матушка буквально пропадала за молитвами о здравии своего мужа.
