Бильярд в половине десятого – Генрих Бёлль

Есть поступки, которые нельзя искупить даже раскаянием.

Есть книги, к чтению которых я никогда не буду готова. Сюда относится тот же Ремарк, практически каждый роман которого жестоко рвет меня на куски и оставляет зализывать раны в углу. Генрих Бёлль попадает в ту же категорию – вот уже несколько дней прошло, как я наконец-то дочитала «Бильярд…», но до сих пор я не могу внятно говорить об этом романе, а в области грудной клетки словно осколок застрял.

Казалось бы, всего лишь один день, но вместо того перед нами целый калейдоскоп образов, образующих воронку в несколько десятилетий. Требуется некоторое время, чтобы приспособиться, расставить действующие фигуры на доске и и уловить, о какой эпохе идет речь. Каждый персонаж будет несколько раз рассказчиком и палачом, судьей и свидетелем, усталым путником или многоликим. Каждое сознание и каждый голос есть часть единого целого, множество событий и взрывная волна эмоций, заключенных в, казалось бы, простые слова…У каждого персонажа свои тайны. Каждый берет слово несколько раз, повторяя ту или иную мысль настолько часто, что создается ощущение, что ты попал в ловушку, тесную комнату, из которой не выбраться. Потому что в этих монологах война, фашизм, трагедия семьи, где отказывались принимать то самое «причастие буйвола», здесь смерть и погибель поколений, усталость от невозможности вернуть павших в мир живых и спрятать в те дни живых тиранов в мир мертвых. Страшная книга, по которой призраком бродит мысль: «А что было бы, если…» И вся эта какофония исторических событий и воспоминаний самый страшный фон и основа для разворачивающейся трагедии семьи, в которой все-таки возможен покой, счастье, умиротворение и успех в поисках себя самого. Да, есть поступки, которые нельзя простить, но есть поступки, которые дают возможность начать все заново, отпустить прошлое и смотреть только вперед, какие бы ужасы не творились в твоей памяти. Сколько бы людей не съел фашизм. Сколько бы жестоких улыбок ты не видел от людей в этой форме. Сколько бы ошибок ты не сотворил сам, потому что хотел что-то (кому-то?) доказать.

…мне позволено даже выходить, если я захочу, потому что я не опасна, нисколько не опасна, но я, мальчик, не хочу выходить, я не хочу глядеть на этот мир, не хочу снова и снова сознавать, что они убили затаенный смех отца, что скрытая пружинка в скрытом часовом механизме лопнула…

Как итог – читать по главе в день, не более, иначе эта история нескоро отдаст обратно вашу душу. Когда-нибудь я научусь писать так же, чтобы уместить мир в одном дне, чтобы монологи и сознание лавиной крушили все тихой грустью и немым отчаянием. Один день, множество лиц, история семьи среди истории народа, крики на фоне сухой тишины. Когда-нибудь я смогу так рассказать о чем-то стоящем. А сейчас я просто сижу в своем углу и думаю о том, что, слава богам, они не победили.

У Гуго кружилась голова, все эти события произошли задолго до его рождения, и это отбрасывало его на десятилетия, на пятидесятилетия назад – 1885, 1903 и 1935, эти годы были скрыты в глуби времен, и все же они реально существовали; они воскресли в голосе Фемеля, который, прислонясь к бильярду, смотрел на площадь перед Святым Северином.Вот и познакомилась я с еще одним лауреатом Нобелевской премии по литературе, с которым давно уже хотела свести знакомство. В универе мы его то ли несколько обошли вниманием, то ли, возможно, это именно я пропустила посвященные ему лекции, не суть, главное, что подходила я к нему с чистым сознанием, абсолютно не зная, чего ожидать. И знакомство прошло очень даже успешно, зародив интерес к автору. Думаю, в будущем я доберусь и до других его произведений, успевших стать классикой немецкой литературы.Этот же роман произвел на меня сильное, но довольно неоднозначное впечатление, и виной тому и авторское мировоззрение (христианин-социалист это для меня что то новенькое), и авторские стилистические приемы только усиливающие противоречивость и двойственность романа. Вот, например, временные рамки. С одной стороны, весь роман это всего лишь один день, даже не сутки, 6 сентября 1958 года, день, когда глава семейства Генрих Фемель справляет свой юбилей, своё восьмидесятилетие, а с другой стороны, он вмещает в себя полвека германской истории с 1908 года, когда совсем еще молодой архитектор Генрих приехал покорять столицу, видя свое будущее на много лет вперед – успешная карьера, любимая жена, множество детей и внуков. Но в его планы вмешался 20 век со своими войнами, режимами и диктаторами… То же самое и с событийностью, с одной стороны, кажется, что ничего толком то и не происходит, несмотря на то что герои живут в такие страшные времена, ведь все это уже воспоминания разных членов семьи, ничего не изменить, ничего не исправить… А с другой стороны, тут и постройка аббатства, и участие в двух мировых войнах, рождения, смерти, сопротивление режиму, побег в Голландию, заключение в сумасшедшем доме, взрывы культурных и исторических ценностей… И с посылом опять же та же история, то, что на первый взгляд кажется романом-воспоминанием, попыткой переосмыслить свое прошлое и прошлое своей страны, превращается скорее в наставление ныне живущим, попыткой предупредить, чтобы снова не повторилось. Ведь не зря в тексте нигде нет прямого упоминания нацизма или Гитлера или концлагерей, принявшие причастие буйвола это в принципе все милитаристы, все диктаторские режимы, все бесчинства власть имущих, когда за один жест, за одно слово, за сам факт твоего рождения тебя могут уничтожить… Насилию и жестокости причастившихся автор противопоставляет агнцев, тех, кто не готов причаститься кровью, кого не обмануть лозунгами и красивыми словами, но это и не сопротивление, тут уже идет скорее христианское непротивление злу, если на насилие ответить насилием, то и сам примешь причастие буйвола, насилие это не путь и не выход. И, если в целом я с автором вроде согласна, все же я считаю такой подход утопическим, подставить другую щеку никогда не казалось мне выходом… Возможно, отсюда и мое непринятие, а зачастую и неприятие той героини романа, через которую автор транслирует свои идеи, жена Генриха никогда не притворялась, никогда не молчала и за это оказалась в психиатрической больнице, потому что в разгар нацизма в Германии это был единственный шанс для ее родных спасти ей жизнь. И тут хочется отметить, что здесь и впрямь становится страшно, страшно жить в такое время, когда правду говорить дозволено лишь безумцам… Так что же меня в ней оттолкнуло? Тут чистой воды имхо, но я считаю, что когда ты сам по себе, ты отвечаешь только за себя и тогда можешь ради своих убеждений, идей и принципов делать то, что считаешь нужным, хоть рисковать жизнью, хоть голодать, хоть еще что-то, но когда у тебя на руках малолетние дети, а потом и внуки, ты им все же обязана. А Иоганна раздает все продукты, которые ей присылает настоятель построенного ее мужем абатства и другие люди, от которых она не хочет ничего принимать, питается по карточкам и заставляет детей делать то же самое, они ходят в обносках, как вспоминает ее повзрослевшая внучка Рут пока бабушку не забрали в лечебницу я и не знала, что мы богатые. Для меня это ненормально и отсюда полное отсутствие симпатии к героине, хотя она и получается чуть ли не единственным персонажем, который творит добро, но имхо опять же за счет своих близких как-то это добро с привкусом у меня… Что же касается остальных персонажей из тех, что не принял причастие буйвола, а это сам Генрих, его единственный выживший сын Роберт, его школьный товарищ и брат жены господин Шрелла, то основное чувство, которое они у меня вызывали, это не симпатия, а скорее жалость, потому что хороших по сути людей утянуло и перемололо жерновами истории. И сложно осуждать и Генриха, который сам зла не творил, но молчал, когда зло творилось повсюду, и Роберта, что пошел таки в гитлеровские войска, но инженером, взрывающим здания. Отец строил, а он взрывает и получает от этого какое-то извращенное удовольствие, потому что эти руины это его личный памятник всем погибшим ни за что, что такое исторические и культурные ценности, когда человеческая жизнь не стоит и ломаного гроша… По иронии судьбы сын уничтожает главное детище своего отца – аббатство, чье строительство дало Генриху билет в новую жизнь, но круг замыкает сын уже Роберта, тоже ставший архитектором, именно его приглашают на реставрацию аббатства и именно он должен переосмыслить что же именно оставила ему в наследство его семья и его страна, нацизм победили, но принявших причастие буйвола не уничтожить, люди все те же, не вынесшие уроков из произошедшего и, увы, это акутально и по сей день…Мощный роман с сильным антивоенным посылом, с интересными и неоднозначными идеями, заставляющий задуматься и мысленно возвращаться к прочитанному снова и снова, но при этом рекомендовать его могу лишь с осторожностью, довольно необычное построение романа, отдающее модернизмом с его потоком сознания, тут сплошные очень длинные монологи, в которых мы скачем во времени то на 30 лет назад, то на 10, то на 50… Чтобы получить удовольствие от такого чтения, мне кажется, нужно суметь попасть в его внутренний ритм, но роман действительно стОящий, так что хотя бы попробовать однозначно рекомендую.Сабли надо топтать ногами, мой мальчик, как и все привилегии;

Субботе 6 сентября 1958 года никогда не стать четвергом 16 июня 1904 года. Bloomsday был обречен на существование, отмечать Fähmel Tag никому не придет в голову. Никто не будет гулять по Кёльну Бёлля, как по Дублину Джойса, и заходить около девяти в кафе «Кронер» и заказывать сыр с перцем – сорок пять граммов сыра и с наперсток перца, все хорошо вымесить; – никто не будет утром, с половины десятого, катать белые шары по зеленому полю, красные по зеленому в отеле «Принц Генрих». Потому что каждому, кто решится это сделать, придется не только раз и навсегда принять «причастие агнца», но и пропустить через себя боль, скорбь и разочарование трех поколений семьи Фемель. А это не так просто. Это вам не бараньи почки бургундским запивать.Мало кто рассказывает истории так, как этот тихий, меланхоличный немец Бёлль. Он не любит рубить с плеча и раскрывать карты, а ведь казалось бы, такая простая история: это старик Генрих Фемель – он талантливый архитектор, он построил аббатство Святого Антония и, приехав в этот город, он раз и навсегда вывел себе рутину и положил не отступать от неё; это его сын Роберт – он посредственный архитектор, он взорвал аббатство Святого Антония, которое спроектировал его отец, и он, вернувшись в этот город, раз и навсегда вывел себе рутину и положил не отступать от неё; это его внук Йозеф – он молодой архитектор, он отказался восстанавливать аббатство Святого Антония, которое взорвал его отец, которое построил его дед, и в его жизни только сегодня, 6 сентября 1958 года, произошло событие, которое, возможно, заставит его, покинув этот город, раз и навсегда вывести себе рутину и положить не отступать от неё.И если бы история предстала бы перед нами в таком виде, мы бы читали книгу Ремарка, а не Бёлля. Но вернёмся к повествованию такому, какое оно есть, а не могло бы быть если. Структура романа уникальна тем, сколько раз автор меняет героя, от лица которого ведется повествование. Происходит это не раз и не два, а из главы в главу: первая рассказана от лица Леоноры, секретарши Роберта, во второй вступает портье из «Принца Генриха», третья – Роберт, в четвертой мы первый раз встречаемся с Генрихом Фемелем лично, а в пятой – с его женой Иоганной, шестая – снова Роберт, седьмая отдана его одноклассникам – другу и врагу – Шрелле и Неттлингеру, в восьмой слово дают сыну Йозефу и его невесте Марианне, девятая – опять Шрелла, десятую главу на два голоса нам рассказывают Роберт и его дочь Рут, одиннадцатая отдана Иоганне, а в последних двух главах практически каждому герою дают внести последние штрихи в историю семьи и страны.И каждый из этого множества рассказчиков помогает нам понять семью Фемелей, её мужчин и их историю, пропуская их через свое собственное восприятие, что позволяет видеть героев с разных сторон – каждого описывают многие. Именно это «многоголосье» дает автору возможность уместить историю длинной в пятьдесят лет в один день.Отдавая сразу столько параллельных нитей в руки читателя, Белль на каждой завязывает приметный узелок, а то и несколько, чтобы читатель цеплялся за них взглядом и мог проследить, к чьему клубку эта нить: Роберта, Генриха, Иоганны. Затем и катятся белые шары по зеленому полю, красные по зеленому.Белль во многих своих произведениях очень страшно пишет о фашизме и войне, не описывая не только ужасов войны, но и просто военных действий. Вся трагедия произошедшего показана через обыденную жизнь, незаметные приметы и привычки своих героев. Вот и в «Бильярде» старший Фемель, к своим 80-годам переживший две мировые войны, создает вокруг себя жизнь полную ритуалов и традиций, чтобы иметь хоть что-то постоянное, пережив ужас и хаос Первой мировой. Завтрак каждое утро в течении 50 лет в кафе «Кронер» как способ удержаться хоть за одну константу в своей жизни, после того, как сын взорвал главное творение рук отца, а жена вынуждена скрываться в клинике для душевнобольных.

Возвращаясь с войны, которая ему претила и претит до сих пор, его сын Роберт сам, не ведая того, выбирает способ отца в попытке укорениться в городе, где почти каждый принял «причастие буйвола» или не противился ему, а те, что остались верны «причастию агнца» погибли, как его жена Эдит.Казалось бы, Бёлль каждый раз пишет об одном и том же, но до той поры пока он это делает так, читать его не перестанет быть удовольствием.