Москва под ударом – Андрей Белый

"Москва", часть вторая. «Москва под ударом».

Интерлюдия.Незаконченный эпос Андрея Белого (часть третья «Москвы» под названием «Маски» была лишь вторым томом, а «Москва под ударом» и «Московский чудак» составляли том первый, а всего томов д◌́лжно быть было четыре) потрясает своей чернотой и кромешной жестокостью. Та ритмичная проза, орнамент, писателем выбранный, украшательством странным обрамляет кровавый узор. Мы сейчас попытаемся выйти с тобой из ритмичного морока. Благородный читатель, за ручку возьми и – вперед…***Удивительным образом Белый создал вселенную из ничего. «Петербург» и «Москва» и «Серебряный голубь» и прочее – русская Йокнапатофа. Где у Фолкнера строился мир из того, что он знал – из истории Юга, из детских и взрослых иллюзий, из разорванных ран, так Америкой не пережитых; там у Белого строится мир из дверей в кабинетик, из отцовского образа, из пережитых терзаний. Целый мир сотворился на наших глазах, все в нем – из головы. И профессор Коробкин – страстями добитый Христос – это, кажется, Белый. И Коробкин-профессор – это, явственно, Белого папа… Я стараюсь уйти от ритмичного слога романа, только сложно так сделать, мгновенье назад тот роман прочитавши.

Все, остановились. Отдышались. Проблема в том, что непричесанные и путанные «гекзаметры» прозы Белого долго не отпускают, заставляя даже мыслить той самой ритмической прозой – что уж говорить о попытках письменной передачи мыслей, которые они вызывают. Вторая часть неоконченной эпопеи «Москва» (зато первой воплотившейся трилогией Белого) доводит градус паранойи, которая пронизывает почти всю прозу Бориса Бугаева (назовем хоть единожды автора именем, полученным при рождении), до предела. Герой Мандро, который уже в «Московском чудаке» наводил ужас, здесь становится существом (да, не человеком) истинно демоническим. И если «Московский чудак» представлялся пульсирующим на коже новообразованием, то «Москва под ударом» – скальпель, вскрывающий это образование, и одновременно вся та мерзь (слово из текста), оттуда выстреливающая. Если профессор, всякую фразу начинающий с раздражающего «взять в корне», нелепый, беспомощный в быту, истинный чудак, в первой части трилогии мог вызывать раздражение, то во второй он действительно видится фигурой христологической, мучеником и за науку, и за совесть. За любой отцовской фигурой (помимо Мандро, хочется верить) в романах Белого скрывается и его собственный отец; кажется, написание в одном году «Чудака» и «Москвы под ударом» знаменует некоторое изменение восприятия писателем этой фигуры отца. Впрочем, отец тут – не главное.Главными, разумеется, опять становятся пути России. Это у Белого всегда было, и, думается, задумывая в последние годы производственный роман (надо думать, это был бы роман совершенно иного толка, нежели «Бруски» и «Бетон»), Белый все также пытался в прозе-поэзии описать все те же пути: этот странный зигзаг (зигзагом в романе называется судьба Мандро), по траектории которого мечется Россия – не Европа, не Азия. И зигзаг этот в «Москве под ударом» заводит ее (Россию) постепенно в тот водоворот, из которого очень мучителен будет выход (а будет ли?). Сложный, темный и путанный (сложнее всего, что до этого было) роман Белый выпускает, как и первую часть «Москвы», с авторским предуведомлением: дескать, сатира над распадающейся буржуазией, отраженье эпохи, и пр., и т.д… Отраженье эпохи, конечно же, есть – только зеркало тут не кривое, а бездонное, то, из которого смотрит жених-мертвец и возвращаются призраки прошлого. И Москва – не столица уже, а олицетворение этого ужаса вечной раздвоенности. Сетка улиц ее – незаживающая рана. «Фасад за фасадом – ад адом». Самый жестокий пока что роман Белого. Впрочем, «Маски» еще впереди. Так делают, кокая яйцы, глазунью-яичницу.