bannerbannerbanner
Империя мечты

Баир Владимирович Жамбалов
Империя мечты

Полная версия

Часть первая

1

Империя распадалась. Необъятная, невиданная по своим размерам, широтой и бескрайностью своих земель, империя распадалась. Всё началось с окраин. Народы вдохнули этот самый ветер свободы. И всё. Понеслось, закружилось в неистовом вихре маленьких и больших войн. Империя, рождённая стремительной конницей великого, самого великого завоевателя во всемирной истории, была постепенно с течением десятилетий разодрана на несколько клочков, где каждый клочок представил собой новое государство.

Огромная империя когда-то не знала себе равных, ныне же превратившись в несколько государственных образований, утеряла всё, то могущество, что составляло некогда гордость империи. И вот на этом самом западном краю бывшей империи в правление вступил довольно таки молодой хан.

Вряд ли чего-нибудь значительного осталось от той эпохи, когда копыта стремительной конницы, не имеющей подобной и равной себе, высекали ярчайшие искры под небом мировой истории. Военный гений великого предка всё ещё продолжал отбрасывать тень на потомков, но было это уже не то, далеко не то, ибо наступили совсем другие времена…

Правнукам его надлежала такая незавидная роль свидетелей заката некогда огромной могущественной державы. От единого монолита осталось ничего, кроме нескольких суверенных государств, что каждое само по себе.

Тот лоскуток от бывшей империи, доставшийся молодому хану, представлял собой лишь подобие удельного герцогства и не более того. Так можно было бы выразиться. Да ладно бы так, но нависла над этим маленьким ханством угроза от северо-западного соседа, до которого когда-то чуть было, не дотянулась рука великого предка, великого завоевателя.

Королевство Кадмия – вот какое государство стало воплощением прямой угрозы отныне маленькому ханству молодого хана. Но если раньше кадмийцы были самим воплощением робости перед его предшественниками и исправно платили дань, то к его восшествию на престол, наступили совсем другие времена. Какая там дань, какое там послушание, тем более робость?!

Историческая объективность становилась таковой, что теперь кадмийцы подумывали над обложением их данью, да и то это в лучшем случае. Ну а в худшем…, а случай представлялся им очень удобным, потому как во главе этого вожделенного уголка бывшей империи, такого лакомого кусочка становился совсем уж молодой хан, про способности которого мало ли что они слышали, не знали толком об этом молодом хане.

Тяжёлые думы от забот государственного порядка обрушились на молодого хана сразу же при восшествии на престол. Народ, вверенный ему, ждал от него – правнука своего великого предка каких-либо решений относительно своей незавидной судьбы. Мог ли он подойти на такую роль мудрого правителя, словам которого да могли внимать все от мала до велика?

Он молодой да статный, в чьих жилах в такую пору да течёт буйно лишь горячая кровь. Но народ готов внимать его словам, да указаниям. Их молодой хан умеет не только ловко владеть мечом да саблей, метко стрелять из лука, подолгу сидеть в седле, выигрывать скачки, но к тому же владелец незаурядного ума, как знают, представляют многие. Он не только искусный да сильный мастер единоборств, знающий филигранно самые различные приёмы, но человек, овладевший знаниями разных учений, просвещением западного и восточного толка. И это несмотря на его юношеские годы, когда лишь подступил к порогу лет взрослого мужчины. Вот такими-то качествами и был наделён этот молодой хан благородным именем Аурик.

Отец его, внук великого завоевателя, был чистым по крови нанголом, но вот мать его была из народа кранков, ныне кранцозов. Когда-то его деду захотелось подобраться к земле кранков, к королевству Кранции и ударить по ним, рассчитывая на богатую добычу, а в лучшем случае и на порабощение. Хотя, вряд ли. Скорее всего, у деда не было каких-либо серьёзных притязаний, кроме как добычи богатого улова, ну совсем как его далёкие, далёкие предки-кочевники, но прознав про такие намерения кранцозы решили во чтобы-то ни стало откупиться от него.

Тень великого завоевателя зловеще нависла над ними, умело помогая его деду, который талантами своими, конечно же, намного уступал своему великому предку. Богатые откупные, да и дочь одного из аристократов быстро поумерили пыл вот этого деда молодого хана, потому он в высшей степени удовлетворённый, оседлав угодливого коня горделивости и самолюбования, возвратился домой в ранге значительного героя. Вот потому у ныне молодгого хана Аурика не всё было чисто в понимании чистокровной нангольской крови.

Ну, а отец, женившись на дочери добротно щедрой земли кранков, не страдал таким уж бахвальством и обладал всё же таким ценным качеством как осторожность. А мать, дочь щедрой земли кранков, и вовсе была таким, можно сказать, кладезем ума. Править, да править им, но неведомая болезнь подстерегла их, родителей его, и стала вот такой зловеще неизменной спутницей их, и довела до самых, самых дверей в иной мир, откуда нет возвращения. Так что все заботы об этом маленьком ханстве разом навалились на него, отныне молодого хана Аурика, разом отодвинув далеко, далеко назад все забавы молодости.

Внешняя разведка, а она ещё со времён великого предка была на высоте неимоверной, докладывала о военных приготовлениях кадмийцев. О-о, они готовились, не собирались вот так нахрапом напасть на его земли. Уж кто-кто, а перед ними были всё же нанголы, пусть далеко не те, но всё же нанголы. Старый король Кадмии был не раз бит его дедом, а затем и его отцом, и потому, взнуздав, поусмирив бешеного коня мести, готовился тщательно, чтобы с полным успехом завершить предстоящую кампанию.

Восточный сосед, такой же правнук великого завоевателя в военной помощи отказал, оставив его наедине с крепнущим врагом. И вот теперь взор его устремился на юго-запад, где далеко за горизонтом простиралась земля предков его матери, можно сказать и его предков по материнской линии. На военном совете, где, в общем-то, все превосходили его лишь по возрасту, что было лишь единственной превосходящей чертой, было решено, что делегацию в землю кранков возглавит лично он сам – отныне хан Аурик. Бурных споров по этому поводу не было, ибо внешность молодого хана сама за себя говорила в пользу такого решения.

Кранцозская кровь не преминула сделать кое-какие наброски, может, и во внутренней сущности, в отношении духовном, так сказать, внести свою лепту. И всё же гордая кровь нанголов закипала, кипела в жилах его, но не будь такого заслона, как его голова, в которой явно поселились холодный рассудок и трезвый расчёт, то всколыхнулась бы она высоченным фонтаном, увлекая за собой народ нанголов в неистовую войну до победы иль до поражения. Но ничего подобного, ибо и главенствовал холодный рассудок, да трезвый расчёт. И это-то в его молодые годы?

Перед отправкой делегации в земли кранков решено было провести упреждающий набег на Кадмию. Добровольцев было, хоть отбавляй, что пришлось многих удержать дома. Отборный же десант совершил такой набег, навёл такого шороху, шума, что довольно напуганный старый король Кадмии решил, прежде всего, укрепить прочно границы, а затем уж приготовиться тщательно к войне.

Итак, время предоставлено, и притом предоставлено с лихвой.

Делегация в сто конных воинов, на время ставших дипломатами, во главе с самим молодым ханом на рассвете дня пустилась вскачь в земли кранков.

2

Никогда он не бывал на земле предков, предков по отцовской линии, откуда вышел великий завоеватель, его прадед, но имел о ней представление, хотя бы по многим песням и рассказам, прославлявших её, а вот о земле матери знал мало, если ничего не знал. Конечно же, мать рассказывала про свою землю, при этом незаметно вздыхая, но рассказы её больше доставались младшей сестре, тогда как он целиком был предоставлен чисто мужскому воспитанию. И вот она – земля предков по материнской линии.

В глаза бросались прежде виноградники с зелёной листвой и гроздьями спелого винограда, ибо лето перейдя свой пик, клонилось неумолимо к осени. Возле них копошились крестьяне в напряжённом труде, но завидев странных всадников, оборачивались тут же и сопровождали их любопытным взором. Именно им, нангольским воинам, предназначалось такое пристальное внимание, потому как свои, приставленные как бы в качестве эскорта, такого как бы не заслуживали привычным видом.

Были здесь не пастбища, скорее сочные луга, упиравшиеся в невысокие холмы, у подножия которых нет, нет, да промелькнёт какое-нибудь селение. Понимал молодой хан Аурик, что стараются провести их к столице, минуя шумные города, чтобы их визит не вызывал непредвиденный ажиотаж у населения. Как-никак, а нанголы идут по их земле. И пусть визит этот мирный, намного мирный, даже с просьбой, но всё же. Кое-где попадались мелкие озёра и такие же реки, уносящиеся вдаль посреди сочных лугов, покатых склонов, холмов, лесистых гор и теряющихся неизвестно где. Казалось, а может, и было точно, что они попали в совершенно иной мир, где нет места никаким тревогам, опасениям, предгрозовому чувству военной опасности.

На главную дорогу страны они едва ли не галопом выдвинулись так, будто вызвали взрыв сотен петард одновременно. Паника, что выказывалась в оживлённом движении, была тому свидетельством. Эскорт из кранцозских офицеров бросился со всех ног успокаивать мирное население королевства.

«Помнят ещё моего деда», – подумал молодой хан, над которым завитало, однако, некое подобие гордости. Тот легендарный набег на эту страну, в общем-то, также империю, но в отличие от его родной, но бывшей империи, уже набирающая силу, был памятен, ещё как. Такого не забудешь в королевстве, а то, и врежется в память навсегда. Нангольские кони никогда не оставлят кого-либо равнодушным, приводя лишь в трепет. Но уже не те времена, не те…

Быстрым соколом взлетела и понеслась впереди их весть об их прибытии. Она предназначалась, прежде всего, для населения Кранции. Разные миряне, крестьяне, везущие первый урожай на базар, торговцы разными товарами, купцы разных гильдий, ремесленники, просто зеваки, воры, мошенники, кто со страхом, кто с удивлением да слушали эту весть. К этой вести также были причастны граждане благородных сословий: рыцари, бароны, герцоги. Что же касается самого короля и особенно значимых государственных мужей, то они-то знали об этом неожиданном визите с самой границы, и потому каждый шаг их передвижения по священной земле кранков был у них на виду.

 

Главная дорога страны неизменно приводила каждого к роскошной столице великолепной Кранции. Аурику доводилось видеть города, да и столица его маленького ханства тоже была на вид городом, но вот такое великолепие он видел впервые. Особенно удивил его один дворец, который, казалось, был каким-то хрупким, лёгким, таким хрустальным, что подунь сильный ветер, и поднимется он с места, и улетит в облака.

Цель их визита предугадывалась. Она и должна была быть таковой. На противоположной стороне огромной площади, наполненной многими прохожими, конными составами, да и просто всадниками, возвышалось, может не угрюмо, мрачно, но грозным обличьем, лишённым какого-либо изысканного архитектурного излишества здание огромного размера, то ли дворец, то ли крепость. Пожалуй, это было единственное во всей Кранции, королевства так любящего роскошь и блеск, сооружение, не вызывавшее никогда какого-либо восхищения, но вызывавшее всегда невольный трепет, да дрожь. Но лишь посвящённым, лишь тем, кому был доступен вход в это грандиозное здание, был ведом истинный блеск, истинное великолепие, истинное убранство самого дворца изнутри. Всё так и потонуло в сверкающей роскоши, от которой рябило в глазах и трепетало сердце. И всё это скрывалось вот за этими массивными стенами, будто сторонясь от многих глаз, что и было, однако, ближе к истине.

Это был дворец короля Кранции – Дувр. Там его ждали. И он это знал.

3

Совершенно не рад был такому визиту король Кранции Дуи Второй. И так хватает в последнее время всякой головной боли, а тут ещё и этот хан на его голову. Мир полон слухами и всякими прочими домыслами, и потому он знал, хорошо знал, что творится на этом грешном белом свете.

Наступал конец былому величию великой империи, что некогда создал дикий безграмотный кочевник, да и только. Знал он, что разделилось на несколько ханств вот эта огромная, уж слишком, огромная территория, что отхватил когда-то вот этот поистине великий завоеватель. Знал он, что на самом западном краю этой мрачной империи, как всегда называли в странах, до которых не дотянулось нангольское копьё, которых не истоптали копыта стремительной нангольской конницы, вступил в правление молодой хан. Совсем уж зелёный, если брать по меркам, каким должен быть правитель не только какого-нибудь довольно таки крупного государства, но и мелкой земли.

Зелёный, так зелёный. Но что, же, привело его к нему? «А-а, да он же, если не ошибаюсь, сын той девушки, той самой, что решила пожертвовать собой ради родной земли кранков, ради всей Кранции. Возомнила себя, чуть ли не спасительницей нации. А может, так и было. Кто его знает?» – неожиданно такая догадка кольнула память и душу. Кривая усмешка послужила этому наглядным свидетельством. Но следом память услужливо, а может со злорадством, представила ему другой факт истории, при упоминании которого всегда его брала дрожь. Как же, как же, этот молодой хан не только сын дочери земли кранков, но и внук того самого…

Как вчера он помнит его наглую рожу, с какой больше, не приведи господь, не приходилось ему встречаться. "Я вам нанёс скромный визит…, сына пора женить…, вот и пожаловал к вам…, надо бы невесту ему…, уж не пора ли нам породниться…, я слышал…, у тебя красивые дочери".

Память, память. Уж от неё-то никуда. Конечно же, помнит он те далёкие года и потому иногда проклинает память за то, что она имеет свойство помнить совсем не то, что надо. Вступал он тогда в зрелость и, казалось, что весь мир сияет и благоволит ему. Наконец-то Дуи стал королём Кранции, самой лучшей земли, и тут на тебе, такое позорное поражение от варвара, и не где-нибудь, а на родной земле, которую он считал и считает самой прекрасной на этом свете. За что такая напасть? Был у него тогда сын-наследник, который, раньше времени отправился в рай, повергнув его в глубокую печаль. Но это было потом, после того позорного события. А тогда, он так и ответил, водружая истину, каковой она и была тогда, говорил тогда король Кранции истинно правду, ибо у него был единственный сын, наследник трона:

– У меня нет дочери. У меня сын. Так что давай побратаемся.

– Что слышат уши мои? Смотрите на этого беспросветного сына небес, которому забыли, вложить разум в его пустую голову. Братья равные. А я тебя только что общипал, хорошенько общипал, фазан ты драный. Благодари моё вечное небо за то, что я согласен с тобой породниться, – от раскатистого смеха этот нангол, само порождение дьявола, чуть было не свалился с седла, хотя знал и слышал он, что они, эти потомки несравненно великого завоевателя, садятся на коня прежде, чем учатся ходить твёрдо по этой земле грешной.

Век не забыть того унижения, но пришлось ему и всем остальным стерпеть и постараться, как можно быстрее исполнить такое его желание, по наглости своей не знающей всяких границ. Конечно же, ни один герцог, ни один барон даже и в мыслях не пожелал бы, породниться вот с таким воплощением ада на земле. И всякий отговаривался, как мог. А ведь могло так обернуться это дело, что он мог и не прося забрать и увезти в свои земли любую дочь этих аристократов доброй земли кранков. Но нет, же…

Он, этот дикарь с Востока, решил тогда выразить такую галантность, воздать такой этикет, что иногда и смех разбирает через столько лет. От такой его галантности, наверное, все черти в аду попадали со смеху. Но тогда было всем совсем не до смеху. У многих поджилки так и затряслись…, и надо же, вызвалась тогда одна благородная девушка совсем не таких уж благородных кровей стать невесткой этого хана, воплощения самого изысканного хамства и наглости, да и только. Отец его, придворный учёный и философ тогда лишь и обомлел от такого порыва своей дочери, который любой бы посчитал безумным, да и только. Но это был выход! Да ещё какой!

Все герцоги, графы, бароны, забыв всякие приличия, кинулись поскорее пасть чуть ли не в ноги этому учёному, прося об одном, о спасении священной земли кранков. Лучше по-другому спасали бы родную землю. А он не желал даже слушать их. Благо, дочь его оказалась у него совсем другая. Уж она-то и вытащила всех из этой весьма неблагоприятной ситуации. И пошли они тогда на хитрость, (не всегда же одни нанголы должны иметь такую привилегию) выдав её за дочь благородного, уж очень благородного герцога по происхождению своему, входящему в самую что ни на есть верхушку аристократии великолепной Кранции. И вспомнить сейчас, как доволен был этот нангол, возомнивший себя вершиной всякой вседозволенности и неуемной наглости, уходя из-под столицы, которую, при большом желании его, не составило бы такого уж труда захватить.

Как сначала вздохнули все от облегчения, а потом какой смех воодрузился на вершине, смех не только над незадачливым нанголом, но и над этим бедным философом, у которого дочь только и способна на безумный поступок. Но вот простой люд, народ Кранции решил немедля обожествить её в умах и сердцах своих. Но это простой народ, до которого ему нет никакого дела по искренности души его. Но, конечно же, на виду он этого никогда не покажет. Вот она – политика!

Такие мысли, соседствующие с памятью, с воспоминаниями тех лет, неизменно присутствовали в его голове аж с самого утра и не отпускали вот до этого вечера, когда он, наконец-то, должен будет принять этого молодого хана, внука того надменного нангола. Но не только. Потомка великого завоевателя, затмившего весь белый свет военным гением и не только.

После того дерзкого набега нанголов сын его, никогда не отличавшийся отменным здоровьем, слёг и больше не встал. Одна напасть последовала за другой. Потеря сына явилась тяжёлым ударом для него. Он лишился единственного наследника, что тяжёлым камнем да улеглось на сердце, измождённое, обременённое думами, заботами о троне королевства Кранции.

Мыслям его о наследованном королевстве, присутствовали постоянно, но суждено было им в некотором времени уступить таким уж очень неприятным эмоциям как беспокойство, тревога. И было отчего. После того, как нангол, довольный добычей, покинул пределы земли кранков, родились у него раз разом, интервалом в два года, две дочери. Они-то доставили ему радость неописуемую. Но вот наследник…, и тогда он решил одну из дочерей в последующем, ещё при жизни, но сделать королевой. На эту роль, которую никак лёгкой не назовёшь, более всего подходила старшая дочь, явившаяся воплощением самой серьёзности, рассудительности, чем не обладала его младшая, очень и очень любимая дочь.

«Неужели пришёл свататься, негодник?! Ох-хо-хо. А что? Яблоко от яблони не далеко падает», – тревожные думы закрались в душу. И мгновенная неприязнь, а то и ненависть, выдвинулась и заняла место рядом с беспокойством и тревогой.

Герцоги, графы, бароны в тронном зале занимали места согласно иерархии. Но присутствовали также и герцогини, и графини, и баронессы. Сегодня, в виде исключения, король разрешил такую вольность прекрасной, но довольно шумливо болтливой половине аристократии, дабы утолить вот такое любопытство уважаемых особ. Что-то больше было в этом такого налёта какого-то балагана, чем серьёзного государственного мероприятия. Ну, да ладно.

Где-то там, в глубине, затерявшись посреди аристократии, примостился этот придворный учёный-философ. А вон там. Скрючился под гнётом своих лет. А уважает его народ, чёрт побери. Как же. Дочь – национальная героиня Кранции! Не больше, не меньше. Тьфу…, пришёл поглазеть на драгоценнейшего внука? Хотя, почему он так думает. Он всего лишь занял своё место согласно этикету двора. И всего лишь. А вот и кардинал. А как же. Уж кто, кто, а он то занимает особенное место в таких церемониалах. Тоже мудрец, как и этот же учёный-философ. Решил немного попридержать инквизицию, дабы не мешала сильно прогресссу. То ли дело в соседней Астании. Ну да ладно. А вот что, интересно, думает наш драгоценнейший учёный-философ?

Лишь ему одному ведомо мысли его. Такого мнения придерживались все, кто знал и помнил ту историю с его дочерью. О чём же думал этот старый Гидро? Как был опечален он тогда, лишь сила воли, да какая-то отрешённость от прежних воспоминаний как-то удержали его от низкого настроения, порывающего в самый низ, в самую пучину безутешного горя. Но ведь, на то было её воля, именно воля дочери, и это поддерживало в нём тогда кое-какие силы.

Довелось ему тогда увидеть этого, не только оседлавшего разнузданного коня наглости, но и самого приспешника сатаны, воплощения самого исчадия ада, друга всех чертей преисподней, да и только, вот этого неистового, но гордого потомка самого величайшего завоевателя в истории, которую знает белый свет. А дочь сама, добровольно, тем самым избавляя эту трусливую аристократию от горя, отправлялась с ним в земли неизвестности, навстречу неведомой судьбе. А чем лучше сын своего отца? Такая же кровь дьявола. Все они – нанголы такого же теста, как и их хан.

Что случилось с ней, с её несравненной и дорогой Даннэт, с её маленькой девочкой там, на чужбине. В любом проходящем по реке времени даже в возрасте зрелой мадам, дочь для отца всегда будет маленькой девочкой, которую он целовал в лоб, крепко спящую в колыбели. Вот остались мгновения и он увидит своего внука, такого же воинственного представителя преисподней, с такой же наглой рожей, как у того, что потребовал в священных землях кранков невесту для своего сына. Но всё-таки внук. Ждать осталось недолго.

Согласно этикету или нет, но в тронном зале оказались две его дочери. Звал ли он их сюда? Однако, нет. Ладно, его дражайшая супруга, королева Кранции, страдающая вспышками неуемного любопытства, но дочери…, и они туда же. Можно ожидать этого от младшенькой, любимой доченьки Ламилии, недавно отметившей шеснадцатое лето, но Алиния? Ей тоже не терпится посмотреть, взглянуть на экзотику, как считают все эти уж чересчур болтливые аристократки Кранции.

– А что, они, вот эти узкоглазые нанголы, все как до одного уроды? – бойко спрашивала принцесса Ламилия.

– Да как сказать. Конечно, ничего такого хорошего в них нету, – отвечал он, вспомнив ту, действительно, истинную рожу разбойника, а иначе и назвать нельзя было тогда того нангольского хана, деда вот этого молодого хана, ради которого собрались как никогда, ведомые тем же любопытством, все приспешники двора.

Дуи Второй обратил взор свой немного вбок. Неподалёку от неё восседала неподвижно старшая дочь принцесса Алиния. По её невозмутимому, но прекрасному лику невозможно было что-либо прочитать. Но знал, ещё как знал он свою дочь. И это же любопытство привело её сюда. Но она сосредоточенно молчит. Не по годам мудра. Так все говорят. И радостно от этого на душе. В надёжных руках будет его трон, а ведь всего восемнадцатую весну встретила она.

 

А тем временем протрубили позывные, возвещая в данном случае о прибытии иностранного посла, но в данном случае вот этого молодого хана. У дверей глашатай в данном случае, согласно церемониалу, провозгласил без всякого длинного перечня титулов, званий и всего прочего, что может быть только приложимо, доходчиво, просто и коротко: «Хан Аурик!»

В тронный зал уже входили…, но видать случилась там, у дверей какая-то заминка и глашатай снова пытался было что-то огласить своим уж очень зычным голосом, порой закладывающим уши, провозгласить ещё что-то, на что Дуи Второй только и махнул рукой – мол, заткни свою горластую пасть. «Эх, дикари с Востока, зайти-то нормально не могут. Всё спешат, спешат. И дед этого хана такой же был нетерпеливый. Разбойник, да разбойник. Больше и добавить нечего», – такие мысли и разгулялись в голове короля.

В зал входил хан и с ним свита в количестве шести человек, напоминавших обличьем своим скорее, да точно воинов, чем каких-то вельмож из аристократии или ещё кого-либо из круга дипломатов, от которых только и веет какой-либо утончённостью, как вуаль, прикрывающая любое лукавство да хитрость. Но вот такая обязательно присущая деталь в этой свите, да и в самом хане, отсутствовала напрочь. Никакого такого налёта, одна лишь грубость,

Впереди свиты выступал он сам, такого среднего роста, плотный, крепкий, но вот ноги его были немного кривые. Вот встали. Но какая наглая осанка у этого хана и воинственный образ. Точно как дед.

– Да уж, ничего хорошего, – будто не громким, но всё же звучным смехом фыркнула в рукав Ламилия, нарушив вот эту тишину любопытства, так внезапно воцарившуюся в тронном зале.

И было ей от чего. Но стоило ли? На них смотрел суровый воин, лицо которого украшал во всю длину правой щеки багровый шрам, и без того подчёркивавший такой разбойничий, пиратский вид, да и только, от которого так и веяло войной, и ещё раз войной, но не каким-нибудь миролюбием, а этикет удалился подавно, дабы не отяготить себя присутствием.

Опять же искоса он взглянул на свою старшую дочь. Какова же её реакция на всё это? Но опять, же, на прекрасный лик её не легла даже и тень какого-либо впечатления, эмоции. Всё та же бесстрастность и спокойствие царили там бал.

«Молодец, доченька!Ну, настоящая королева!» – в душе восхитился старшей дочерью Дуи Второй. Но, не мог он, не обратить внимание и на старого философа, учёного в одном лице. «Вот тебе и внук», – какое-то злорадство посетило его думы. Было отчего, было, потому как учёный этот, так и смотрел ошарашенно на этого воина (само воплощение отменной грубости подбавленного наглостью, и ещё раз наглостью), на котором не было какого-либо налёта просвещённости, и просто элементарной культуры. Ох, дикарь с Востока!

Тем временем нангольский воин-переводчик неспешно, также самым наглывм видом принялся исполнять свою работу. Этот хан, стоящий впереди делегации, вид ореолом разбойника, уже начинал без всякого на то этикета (да и не было его никогда, давно убежал) говорить громко и отчётливо на своём грубом языке (далеко не кранцозский язык, так ласкающий слух) своё выступление, которое оказалось коротким и, конечно же, лишённым всякой речевой величавости. А воин-переводчик переводил, приводя всех в какое-то замешательство:

– Я командир чёрной гвардии Джэндэ!

Вот как! Но не преминул заметить Дуи Второй лёгкое движение кардинала Шелье, но особенно герцога Ронтанского. Ох-хо!

Лишь недавно, с появлением порохового оружия, в данном случае мушкета, он, король, создавал свою личную структуру, которую выделил из всей армии. То ли в ответ, то ли ещё зачем, но кардинал, персона священного круга, создал свою команду, которую так и назвал «гвардия кардинала». Но ему-то это зачем? Хотя, кроется за всем этим грязная рука герцога Ронтанского. И вот теперь, перед ним, этот, по всему видать, очень наглый нангол объявляет себя командиром «чёрной гвардии».

– А где же он сам, этот молодой хан? – прорезал тишину голос короля, смешанный любопытством, но и непреклонной твёрдостью одновременно.

Тем временем этот наглый нангол повернулся вполоборота, указывая на дверь. Воин-переводчик переводил его слова, отдававшиеся каменным, но глухим звуком в тишине:

– Мой хан Аурик – властелин мастерства!

Ох-хо! И всё. Больше ничего. Но тем временем вновь открывались двери, и входил человек…

4

Вздох женской половины в виде герцогинь, графинь, бароннес прокатился по тронному залу. И зачем он дал разрешение? Но и все остальные были в таком, же, состоянии, что и дражайшая прекрасная половина аристократии.

Он шёл медленно, и упругие шаги его подчёркивали уверенность и силу его. Развевался ли ветер в могучих плечах его? Рост его был высоким, а статность даже вызывающей. И не только это заставило так воздыхать без зазрения совести, без прикрытия стыдливости прекрасную половину аристократии…

На юном, но таком благородном лице и не было намёка на какую-либо наглость, а разбойничьи черты, украшавшие его лихого деда, и вовсе отсутствовали. Интеллект затмил всё остальное и разгуливался вовсю, но подчёркивался особенно точно в глазах его ясных, как и в обличье благородном. Скорее, нангольское было у него изнутри, ибо внешность его вобрала много чего прекрасного от кранцозского великолепия.

Всколыхнулось недобрым пламенем в душе у короля. И было от чего. Вздоху женской половины присоединился в первый же миг и искренний вздох младшей дочери принцессы Ламилии. Где же тот надменный вид, господствовавший совсем недавно? Вот это уж никак не устраивало его. И тут же он не преминул взглянуть на старшую дочь принцессу Алинию…

О свет мой! Он не слышал её вздоха. Нет. Всё, то же каменное лицо беспристрастности. Ни даже тихая рябь какого-либо волнения или ещё чего-либо не пробежалась по её прекрасному личику, ни даже тень какой-либо эмоции не легла, оставляя всё, как есть эту ровную гладь моря спокойствия.

«Молодчина!» – только и восхитился он. И тут же взгляд его незамедлительно перекинулся на этого учёного-философа. О-о! А где же былая ошарашенность? Её как не бывало. Уж чего, чего, а таким-то внуком всякий возгордится. И что-то такое отдалённо напоминающее отголосок зависти всколыхнулось в королевских тайниках души.

С тех пор, как он, по его разумению, потерял дочь, печаль и тоска, казалось, вселились навсегда в его душе. Правда, принесли ему однажды весть от неё, где сообщала она, что родила сына и дочь. И радость растопила тот холод сердца. Где-то вдали на чужбине росла, развивалась его кровь. Хоть есть чем жить в этом мире жестокости.

Находился он – учёный-философ в тронном зале согласно этикету. Но не только. Если у всех в душе господствовало такое праздное любопытство, то у него было всё же другое, далёкое от чувств всех пристуствующих здесь. И вот когда впереди всех шествовал этот воин, он всматривался внимательно в черты его и не находил в этом море суровости даже намёка на свою девочку, на свою истинную кровь. Но обрадовался он, когда все в тронном зале узнали, что этот суровый воин вовсе не хан. И опять же тревогой забилось сердце его в ожидании того лица, ради которого собрались даже те (в первую очередь касалось это вот этих чересчур болтливых аристократок), кому и не положено находиться здесь по этикету.

Была от дочери и такая весть, где сообщалось, что сын её – прямой наследник её мужа, то, бишь, отца своего, хана, но не такого уж бесшабашного как отец его, дед его внука, а хана, правителя всё же мудрого и осторожного. И вот там, где-то там за дверями находится он. И вот наконец-то он, так притомивший его сердце в ожидании, входит в тронный зал.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru