Б. П. Уолтер
Незваный гость
– Я обнаружил ее в нашей спальне. Она… осматривалась.
Мэттью выглядел озадаченным.
– Что значит «осматривалась»?
– То и значит, – сказал я, раздражаясь. – Она… не знаю… вынюхивала.
– Вынюхивала, – повторил он, глядя на меня, как на психа. – Наверное, она просто ошиблась комнатой, когда искала туалет.
Я собирался ответить, но остановился и прикусил губу.
– О, – догадался Мэттью. – Значит, она просто искала туалет?
– Ну, так она объяснила, но это неправда. Я понял, что она врет. Она рассматривала наши вещи… Это было… странно. Вторжение.
– Вторжение?
– Ты можешь перестать повторять за мной этим недоверчивым тоном? Я знаю, что я видел.
Он вздохнул и, обойдя кухонный остров, встал рядом.
– Прости. Я тебе верю. Но я честно не думаю, что она делала что-то дурное. Всем любопытно в чужих домах. Я уверен, мы все при случае подглядываем. А она, вероятно, раньше никогда не бывала в таком доме.
Он подошел ближе ко мне и обнял меня за талию.
– Ого. И кто теперь сноб?
Я хотел, чтобы мой ответ звучал язвительно, но, когда его руки поднялись к моим плечам, а тело прижалось к моему, в итоге вышло странным образом игриво.
– Пойдем наверх? – сказал Мэттью мне на ухо, склонившись так близко, что я уловил аромат его лосьона после бритья.
– Идем.
Я притянул его к себе и крепко обнял, чувствуя его тепло и знакомый уют его объятий. А потом мы разъединились и вместе пошли наверх.
__________
И только когда я уже засыпал, в голове всплыло воспоминание о том, как я обнаружил Рейчел в спальне – в той самой комнате, в которой находился в тот момент.
Я увидел это снова и вспомнил: меня поразил не сам факт того, что я обнаружил ее в комнате, а выражение ее лица. Странное, отрешенное выражение, наполненное какой-то эмоцией, которую я не смог определить. Я встал с кровати, подошел к комоду и встал точно на том месте, где она стояла часом ранее. В полумраке, разбавленном светом уличных фонарей, я увидел очертания трех фоторамок. В одной стояла фотография маленького Титуса, наверное, лет семи. Сощурившись в абсолютно счастливой улыбке, он держал в руке школьную грамоту. Во второй рамке, поменьше, была фотография Мэттью и его сестры Колетт, сделанная за несколько лет до ее смерти. Я не слишком хорошо помнил, когда и почему, но скорее всего снимок был сделан в университетском городке Дарем, когда она училась там и Мэттью приезжал к ней из Оксфорда. А в центре, в самой большой рамке, стояла наша свадебная фотография с Мэттью и Титусом. Титусу было всего десять лет, и он выглядел очень нарядным и счастливым в своем костюме. Все мы выглядели нарядными и счастливыми. Может, на это фото она так смотрела? Восхищалась нашей счастливой жизнью. Тем, как мы год за годом остаемся вместе. Или, может, она просто думала о чем-то другом, глядя на фотографии? Не знаю, сколько я стоял там, глядя на них, когда Мэттью окликнул меня с кровати:
– Что ты делаешь?
Его голос был глухим ото сна, и я услышал, как он повернулся, чтобы лучше меня видеть.
Я вернулся в кровать.
– Просто смотрел на нашу свадьбу, – сказал я, укладываясь.
– Хороший был день, – пробормотал он. Затем его дыхание стало ровным, и я понял, что он снова уснул. А через несколько мгновений заснул и я.
Глава 8
Чарли
День убийства
Мы с Титусом ждем на ступенях полицейского участка. Оба не в состоянии говорить. В конце концов я шагаю к нему и кладу руку на плечо. Он почти врезается в меня, прижимаясь своим твердым телом к моему боку, и я чувствую его размеренное, хриплое дыхание.
– Все нормально, – мягко говорю я, хотя, вероятно, он не слышит моих слов в шуме машин и спешащих мимо прохожих.
Он ничего не говорит, пока мы ждем мою маму, и, хотя в голове у меня рождаются все новые и новые вопросы, в данный момент мне не хватает умственных способностей сформулировать их в связные предложения. Мама паркуется позади здания, на Ибэри-сквер, и мы обходим его. Она сидит на переднем сиденье темно-красного «Бентли Бентейга», и даже в темноте и тусклом свете фонаря я вижу, что она бледная от шока. Она машет нам рукой, чтобы забирались в машину. Мы слушаемся, Титус садится назад, а я обхожу машину, чтобы сесть вперед.
– Вы в порядке? – спрашивает мама, стоит нам забраться внутрь. – Я так волновалась.
– Мы… мы нормально, – говорю я, хотя знаю, что это неправда.
И она тоже знает. Она выглядит бледной и напряженной, но ведет плавно и собранно, и машина скользит по пустым жилым улицам. Я отчасти ожидаю, что она спросит, что именно произошло, но она хранит молчание до конца поездки. Тянет время. Полагаю, хочет расспросить меня без Титуса.
Когда мы останавливаемся перед домом, несколько ударов сердца проходят в молчании, а потом она говорит:
– Я понимаю, что все это, должно быть, шок для вас, и представляю, что сейчас вам не хочется переживать все заново. Я просто… просто очень благодарна, что вы оба невредимы. Все это ужасная трагедия, и впереди у нас, несомненно, трудные времена. Так что давайте отдохнем и встретим завтрашний день с более ясной головой.
Это какая-то помесь речи тренера перед спортивным матчем и священника на похоронах. Я не в том состоянии, чтобы адекватно ответить или вообще ответить что-либо, поэтому просто киваю и поворачиваюсь к Титусу. По его щеке ползет одинокая слеза. Заметив мой взгляд, он вытирает ее и открывает дверь. Мы с мамой заходим в дом следом.
– Я звонила твоему отцу, – говорит мама, как только закрывает дверь. – Он вылетит из Нью-Йорка как только сможет.
Я киваю:
– Он приедет сюда или к себе домой?
Раньше я считал отношения своих родителей нетипичными, но по прошествии времени понял, что не так уж они и необычны. Просто мои родители более прагматичны, чем большинство людей. Они поженились, когда обоим было ближе к тридцати, родили меня и постепенно отдалились друг от друга, но предпочли разводу компромисс: каждый живет в собственном доме, но они по-прежнему остаются парой. Они ходят на ужины, в театр и оперу, даже ездят в отпуск, но большую часть года живут отдельно, пусть географически и близко друг к другу. Когда отец в Лондоне, он живет в доме на Сент-Джордж-сквер, в Пимлико, где я провел большую часть детства между школой и нашим загородным домом, Браддон-мэнор. Мамин дом на Уилтон-Кресент был куплен во время учебного года, когда мне было тринадцать. Однажды я просто приехал домой и обнаружил грузчиков, которые выносили коробки под маминым присмотром. Она повернулась ко мне и сказала: «Дорогой, я переезжаю. Садись ко мне в машину, и я все тебе расскажу». И с того дня моя жизнь разделилась на части. Конечно, я осознаю, что, по большому счету, мои жалобы на распавшуюся семью ничто по сравнению с тем, через что проходят некоторые дети.
Мои родители никогда не устраивали громких скандалов, не швыряли тарелки, никогда не были жестоки или грубы по отношению ко мне или друг другу. Они просто решили, что лучший способ прожить оставшуюся часть своего брака – сделать это по отдельности. И благодаря богатству, которое посчастливилось иметь моей семье, они могут делать это в комфорте двух таунхаусов центрального Лондона.
– Почему бы вам обоим не переодеться в свою одежду? – говорит мама, заметив, что я смотрю на спортивные костюмы, которые нам выдали в полиции. – Или пижамы, – это больше для Титуса, – Уверена, так будет удобнее.
Титус кивает и бормочет:
– Я хочу помыться.
Я знаю, что он чувствует. Как будто мы заразились ужасом случившегося – как будто невидимый осадок потрясения и жестокости все еще липнет к нашей коже.
– Конечно, дорогой, – говорит мама. – Набрать тебе ванну?
Он мотает головой:
– Я справлюсь.
Затем он скрывается на лестнице, оставив нас с мамой в прихожей на том месте, где стоял всего несколько секунд назад. Я чувствую напряжение в воздухе. Все, что она хочет спросить, все, что я хочу и не хочу говорить. Но мама удивляет меня еще раз, говоря:
– Тебе следует подняться с Титусом. Ты меня понимаешь?
Я смотрю ей в глаза и киваю:
– Конечно.
Я начинаю подниматься по ступенькам, но потом поворачиваюсь к ней и говорю:
– Мам…
Она качает головой и уходит на кухню. Я мгновение стою на лестнице, потом спускаюсь на две ступеньки, на которые уже поднялся, и иду за ней.
– Я думал… ты захочешь поговорить.
Она наливает себе стакан воды и смотрит на меня поверх блестящей столешницы.
– Я сказала тебе идти наверх и присмотреть за Титусом. Позже, когда вернется отец, будет полно времени на разговоры. Сомневаюсь, что тебе захочется повторять все дважды, так что предлагаю тебе пойти отдохнуть.
Я смотрю на нее, где-то внутри закипают нерешительность и беспокойство.
– Пожалуйста, Чарльз. У меня действительно есть вопросы, в частности про Рейчел и Титуса. Но сейчас не время. Пожалуйста, иди и проверь сына. Я правда не думаю, что должна повторять это снова.
Еще несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза. Затем я уступаю и иду наверх, перешагивая через две ступеньки.
Титус вскрикивает, когда я вхожу в ванную без стука. Он прижимает колени к груди и возмущенно смотрит на меня.
– Извини. Я просто хотел… убедиться, что ты в порядке.
Он отворачивается, глядя на кран, из которого льется вода. Есть что-то удивительно успокаивающее в звуке бегущей воды, и внезапно я чувствую себя выжатым до предела. Я сажусь на крышку унитаза и обхватываю голову руками.
– Думаю, нам надо поговорить, – говорю я, глядя в пол.
Я слышу, как выключается вода, оставляя между нами непривычную звенящую тишину.
– Я не хочу говорить об этом, – произносит Титус тонким голоском мальчика намного младше по возрасту.
Это напоминает мне редкие случаи, когда у него случались неприятности в школе или он терял домашнюю работу, или плохо себя вел дома. Мэттью всегда обвинял меня, что я слишком спешу утешать его, сказать, что все не так страшно и ему не стоит расстраиваться. «Некоторые вещи имеют значение, некоторые вещи стоят того, чтобы из-за них расстраиваться, – сказал мне Мэттью однажды, когда я обнял Титуса еще до того, как он толком объяснил, что случилось. – Если ты будешь говорить ему, что это неважно, он не станет и пытаться». Я возражал. Хоть Мэттью не относился к суровым, жестким родителям, мне не нравился его временами негативный взгляд на жизнь и ее невзгоды. Я понимал причины: в юности он столкнулся с таким количеством горя и скорби, которого некоторые не испытывают за всю жизнь.
Я внимательно смотрю на Титуса, тщательно подбирая слова.
– Я думаю… думаю, будет полезно на будущее прояснить, что каждый из нас будет говорить полиции.
Поначалу он не смотрит мне в глаза.
– Зачем? – говорит он, все еще глядя на краны. – Там не о чем говорить, нет? Рейчел пришла к нам домой, когда мы ужинали. Она убила папу. Она позвонила в полицию.
Теперь он резко вскидывает взгляд, и, хотя в ванной тепло от пара, меня внезапно пробирает озноб.
– Вот и все, верно? – говорит он, не моргая.
Я смотрю на него, не шевелясь. Мое тело замерло, почти застыло, напряженность между нами нарастает. Наконец я произношу:
– Да. Это все. Я тоже так сказал. А ты… Я просто думал, что тебя интересует причина. Почему она призналась. Потому что я…
Он отрицательно качает головой, останавливая меня на полуслове.
– Я не хочу говорить об этом. Не сейчас.
Я подумываю надавить, не обращать внимания на его протесты, но что-то в его холодном, твердом взгляде – не сочетающемся с испуганным маленьким мальчиком, которым он казался несколько секунд назад, – заставляет меня молчать.
– Ладно, – говорю я.
Он еще несколько секунд смотрит на меня. Наверное, ждет, пока я уйду, но я остаюсь на месте. Затем он откидывается назад, вытягиваясь всем телом, и погружается под воду, пуская пузыри воздуха. Пока он прячется под бурлящей водой, я осматриваю полки над раковиной. Я знаю, что папа до сих пор любит бриться опасной бритвой, но не вижу ее и делаю вывод, что он редко ночует в мамином доме. Успокоенный, я встаю как раз в тот момент, когда Титус выныривает, чтобы вдохнуть воздуха.
– Я пошел, а ты одевайся, – говорю я, направляясь к двери.
– Мне не во что одеваться. Здесь нет моей одежды, кроме этого, – говорит он, тыкая мокрой рукой в брошенный на полу спортивный костюм.
– Завтра приедет офицер по семейным делам. Она привезет нам одежду из… из дома.
Мой мозг стопорится на этом предложении. Потому что теперь это не просто наш дом. Это место преступления. Место убийства. И навсегда останется запятнанным в сознании всех, кто знает, что там произошло. Особенно в нашем.
– Хорошо, – соглашается Титус.
Я беру с полочки слева одно из сложенных полотенец и кладу его рядом с ванной.
– Попытайся поспать. И приходи ко мне, если понадобится поговорить.
Он кивает и тянется к полотенцу. Я оставляю его вытираться в одиночестве. Сердце гулко колотится в груди, тысячи мыслей борются за внимание, пока я иду к гостевой комнате, в которой всегда ночевали мы с Мэттью. Зайдя внутрь, я падаю на кровать. Голова раскалывается. Приподнявшись, я шарю в прикроватной тумбочке в полной уверенности, что где-то в ней лежит упаковка парацетамола или ибупрофена. Отыскав пачку, я не проверяю название или срок годности; я просто выпиваю на сухую две таблетки. Рот наполняется горьким химическим вкусом.
Я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться на сладком аромате кондиционера для белья и легком шуршании стеганого одеяла, когда провожу лицом по его прохладной поверхности в попытках не дать мыслям утащить меня обратно в дом. В наш дом. В нашу столовую. И в то, что там произошло. Кровь. Звуки, которые издавал Мэттью после удара ножом. Слова, которые он пытался произнести, пока в его глазах угасала жизнь. Я прижимаю ладони к лицу, пытаясь прогнать ужас из головы, но ничего не получается. Я снова и снова оказываюсь там. Это неизбежно. Жизнь научила меня: чем больше стараешься не думать о чем-то, тем больше это пожирает твой мозг. Но несмотря на это – а может быть, благодаря – у меня все же получается заснуть. Задремать. Волнами. Я плыву между сном и памятью, мыслью и обрывочными образами. Мне одновременно жарко и холодно. Как будто у меня грипп – очень сильный, требующий недельного больничного грипп. Я начинаю дрожать, температура в голове поднимается, в висках стучит. Я стягиваю одежду, словно какое-нибудь безумное, отчаявшееся животное – старую кожу; есть что-то примитивное и странно рептильное в том, как уродливый серый спортивный костюм спадает с меня, и я заползаю на кровать, голый и обновленный, наслаждаясь прохладой и теплом постельного белья. Я заворачиваюсь в одеяло и вцепляюсь в него, как в спасательный плот. И лежу так много часов, но это могут быть и минуты, а могут быть годы. Время для меня останавливается. Затем я смутно осознаю, что кто-то зашел в комнату и пытается говорить со мной.
– Чарльз. Ты меня слышишь?
В голосе звучит настойчивость. В мамином голосе. Я поднимаю глаза, моргая от яркого света у нее над головой.
– Да… что? – говорю я, ничего не соображая.
Она наклоняется и поднимает что-то с кровати.
– Чарльз, сколько ты выпил? Ибупрофен с кодеином. Здесь пустой блистер. Сколько таблеток ты выпил?
Я понимаю, что она держит упаковку таблеток и достает из нее блистер.
– Что? – повторяю я, лишь смутно понимая причину ее паники. – Нет. В смысле, я принял не много. Всего… две.
– Ты уверен? – твердо спрашивает мама, и я киваю.
Она облегченно выдыхает:
– Извини. Я просто… я волновалась.
– Знаю. Все нормально, – я пытаюсь сесть. – Я бы этого не сделал.
Она кивает:
– Я не думала, что сделал. Просто немного испугалась, увидев тебя с упаковкой. Ничего.
Я тру глаза.
– Мне нехорошо.
– Это шок, – отвечает она.
Она кладет руку мне на плечо. Думаю, она хочет сказать что-то утешающее, но вместо этого говорит:
– Я не глупая. Я знаю, что произошло. Как я уже сказала, я не хочу обсуждать это, пока не приедет твой отец. Но я обещаю, что мы сделаем все возможное, чтобы защитить Титуса.
У мамы низкий, тихий голос и, по ее обыкновению, спокойный и сдержанный.
– Твой отец уже связался с нашим адвокатом. Титус никогда не сядет в тюрьму, не пойдет под суд и даже не будет арестован полицией. Если это в наших силах.
Глава 9
Рейчел
За одиннадцать месяцев до
Попасться Чарли в спальне было глупо, но я просто должна была посмотреть собственными глазами. Посмотреть, где он живет. Как он живет. И где живет его приемный сын…
Я расстроилась, когда, поднявшись по лестнице, увидела, что одна из дверей закрыта. За ней играла музыка, что-то оперное. Вот бы он вышел, оставив комнату пустой, а дверь приглашающе открытой. К счастью, дверь в хозяйскую спальню была открыта, выставляя на обозрение внутреннее содержимое. Затея была опасной, ведь я знала, что не одна наверху, но я наплевала на осторожность и прошла вперед.
Воздух пах мужским парфюмом и чем-то еще, более свежим. Возможно, они включили в розетку освежитель воздуха – или среди элиты это считается вульгарностью? Не успев ничего рассмотреть, я услышала шаги за спиной и нырнула в комнату, сев на корточки на мягкий ковер, словно ребенок, который залез в банку с вареньем и попался.
Но, кто бы это ни был, он пришел не за мной. Очень медленно я вытянула шею и увидела Титуса. Вероятно, он вышел из туалета и возвращался к себе в комнату. Я удивилась, что у него нет собственного санузла, но, возможно, он предусмотрен только в главной спальне; откуда мне знать. Я никогда раньше не бывала в больших таунхаусах.
Меня очень сильно тянуло к нему, я чувствовала, как бьется сердце, подталкивая меня вперед; словно внутри поселилась острая боль, но я не хотела, чтобы она проходила. Мне потребовались все силы, чтобы тотчас не побежать в его комнату. Конечно, я этого не сделала. Я стояла неподвижно и, чтобы успокоиться, повернулась к комоду, на который опиралась. Наверху лежал «Айпад» в элегантном футляре из темной кожи. Согласно маленькому логотипу в уголке, «Луи Виттон». И стоил он, наверное, как вся моя месячная зарплата в садовом центре. Рядом стояла свеча от «Джо Малон», что объясняло аромат в комнате. А рядом с ней стояла фотография в рамке. Она мало отличалась от той, что я видела в «Инстаграме» несколько недель назад, хотя лицо мальчика на ней было намного младше. Чарли, Мэттью и Титус в школьной форме. Последнему, наверное, было лет семь или восемь, он держал перед собой какую-то грамоту. Я дотронулась до фотографии, но быстро отдернула руку, боясь оставить след.
Рядом стояла еще одна рамка, поменьше, с фотографией девушки-подростка. Она смеялась в камеру на фоне рождественской елки. Я не стала задерживаться на ней. Вместо этого я вернулась к фотографии счастливой, улыбающейся семьи. Тогда-то я и услышала голос от двери.
– Э… привет.
Я изо всех сил постаралась сгладить неловкость. Старалась выглядеть смущенной и виноватой, сказав, что ошиблась комнатой. Но я видела морщину, прорезавшую лоб Чарли, которая беспокоила меня. И она продолжала беспокоить меня до самого конца вечера и по дороге домой, в мою темную, одинокую квартиру.
«Терпение, – повторяла я себе. – Действуй медленно. Выбери момент. В конце концов все сложится».
Глава 10
Чарли
За десять месяцев до
Оглядываясь на мои первоначальные сомнения по поводу Рейчел, тяжело признавать, что некоторые из них – если не все – были основаны на снобизме. Но это так. Не потому, что она была не так финансово обеспечена, как мы, или говорила с другим акцентом, или что-то еще. Просто она не была частью нашего клуба. Нашей маленькой сети, где, кажется, все знают всех или делают вид. Конечно, мы постоянно знакомимся с новыми людьми, но не в проходах супермаркетов. И уж точно вы не ожидаете, что подобная, вроде бы случайная, встреча сыграет такую важную роль в вашей жизни.
Отношения с Рейчел вышли на новый уровень одним непривычно солнечным октябрьским днем, когда я скучал в офисе. Простой телефонный звонок – все, что потребовалось, чтобы перевернуть день с ног на голову.
– Привет, это я, – сказал Титус в трубку, хотя по определителю номера и так было видно, что это он. – В общем… это немного странновато, но я в полицейском участке. Кое-что случилось.
Я уронил папку с бумагами и «Айпад», которые держал в руках. Жюльетт обернулась и спросила:
– Ты в порядке?
А я, присев, чтобы подобрать упавшее, зажал телефон между шеей и плечом.
– Что случилось? В каком ты участке?
– В Кенсигнтоне. Я… На меня вроде как напали. Банда мальчишек. Рядом с Альберт-Холлом.
– Господи, – сказал я, игнорируя панический взгляд Жюльетт и удаляясь от принтеров к своему кабинету. Я закрыл дверь и потянулся за курткой. – Я сейчас приеду. Твой папа уже в пути?
– Я до него не дозвонился. Я звонил, но гудки шли и шли, так что я оставил ему голосовое. И написал ему в «Вотсап», но он не прочитал.
Это было странно. Иногда Мэттью уезжал по работе, чтобы встретиться с профессорами и историками, которые жили в отдаленных регионах страны, и, конечно, иногда там не было сигнала, но, насколько я знал, сегодня был обычный офисный день.
– Хорошо. Не проблема. Я еду.
– Хорошо, – сказал Тиитус и завершил звонок.
Я сунул папку и «Айпад» в сумку, а затем спустился на лифте к выходу. Я набрал Мэттью, но меня переключило на голосовую почту. Шагая в сторону подземного гаража, я испытывал сильное раздражение на него. В то самое время, когда случилась экстренная ситуация и мы оба нужны Титусу, с ним невозможно связаться. Я сел в машину и напечатал резкое сообщение: «Титус в Кенсингтонском полицейском участке. На него напали. Я его забираю. Пожалуйста, позвони мне».
Я завел двигатель и выехал с парковки. Улицы, как всегда, были забиты, и мне потребовалось почти десять минут, только чтобы выехать из Фицровии. В голове мелькали картины того, как Титуса прижимают к стене и, отняв вещи, избивают хулиганы в капюшонах, они веселятся, а его лицо забрызгано кровью. Раздражение, направленное на Мэттью, теперь трансформировалось в ярость по отношению к напавшим на Титуса. Как они посмели пристать к нашему мальчику?
Почти через полчаса я прибыл в Кенсингтонский полицейский участок. Уже от входа я сразу же увидел Титуса, сидевшего в уголке в стороне от стойки. Рядом с ним сидела светловолосая женщина. Я подошел и, не говоря ни слова, обнял его, крепко прижав к себе.
– Я в порядке, все хорошо, – сказал он. – Они мне не повредили.
Я кивнул, чувствуя, как к глазам подступают слезы, облегчение затопило мой разум и тело. Выпустив его из объятий и осмотрев, я перевел взгляд на женщину рядом с нами.
– Рейчел? – растерянно сказал я, гадая, что упустил. – Почему… Почему ты здесь?
– Она была невероятна, – сказал Титус, не дав Рейчел возможности заговорить.
Она встала и немного смущенно улыбнулась:
– Привет. Я рада, что ты здесь. Ты, должно быть, очень волновался. Но он вел себя очень смело.
– Не думаю, что был смелым; это ты была смелой, – сказал Титус, глядя на нее, потом на меня. – Папа, Рейчел меня спасла. По-настоящему спасла.
Рейчел махнула рукой, словно говоря «пустяки».
– Это было не так впечатляюще. Парни, приставшие к Титусу, все равно были трусами. Я просто рада, что проходила мимо и высказала им все, что думаю.
Я пытался переварить это все.
– Подожди… Ты увидела ограбление? И что, вмешалась?
Она кивнула:
– Да, я просто гуляла, увидела, как компания мальчишек пытается отнять у мальчика телефон и просто… просто сказала им отвалить, собственно. А мальчик оказался вашим Титусом.
Я посмотрел обратно на Титуса, который теперь широко улыбался. Я заметил легкую ссадину у него на щеке и растрепанную школьную форму. Вид был более удовлетворительный, чем кровь и синяки, которые я напредставлял себе, но все равно… Я ненавидел мысль о том, что кто-то был жесток к нему.
– Думаю, полицейские захотят с тобой поговорить. Удивительно, что они еще не подошли. Однако, они были очень добры.
Рейчел кивнула мне, как будто старалась порадовать, но мне послышалось какое-то недовольство. Как будто это она ответственный родитель, здесь, рядом с моим сыном, а я догоняю, опаздываю, на вторых ролях. В некотором роде так и было.
– Конечно, – сказал я. – Я сейчас поговорю с ними, – я повернулся к Титусу. – Ты дозвонился до папы?
Он покачал головой:
– А ты?
– Нет, – сказал я, бросив взгляд на телефон. – Он все еще не ответил.
– Должно быть, занят на работе, – сказала Рейчел жизнерадостнее, чем я считал подходящим в данной ситуации.
Я едва заметно кивнул, потом убрал телефон в карман и отправился поговорить с дежурным полицейским.
Мне не очень-то хотелось подвозить Рейчел; я находил ее присутствие при этом тревожном испытании более чем неловким, похожим на то, когда я обнаружил ее шныряющей наверху. Такое впечатление, будто она свалилась в нашу личную жизнь. Мы стали более чем просто друзьями за месяц или около того. Она вплелась в ткань нашей семьи, и это небольшое происшествие как будто сделало эти нити крепче и прочнее.
Мы немного проехали в молчании, затем, лишь бы что-то сказать, я спросил:
– Итак, как ты находишь Лондон?
Я подозревал, что либо я, либо кто-то еще спрашивал ее именно об этом на встрече книжного клуба, но мне было все равно. В конце концов, может ее мнение изменилось с момента переезда.
– О, мне нравится, – сказала она. – Он… он такой большой. Конечно, Йоркшир огромный, но по-другому.
После этого она хихикнула, вероятно, поняв, что сказала очевидное.
– У тебя было время исследовать окрестности? – спросил я, поворачивая на набережную Челси, откуда открывался вид на Темзу, сверкающую в свете заходящего вечернего солнца.
– Да, было. На самом деле, я только этим и занимаюсь. Гуляю и слушаю аудиокниги. Мне нужно искать работу, но я, кажется, не могу найти ничего подходящего.
Было что-то странное во всей ее истории, что звучало неправдоподобно. Кто переезжает с севера Англии в Лондон, снимает квартиру в одном из самых дорогих районов в стране и не торопится искать работу? Конечно, я знаю людей, которые поступают именно так, но они живут в таунхаусах и владеют недвижимостью, например обширными загородными поместьями, и живут за счет унаследованного богатства. Но выбор квартиры в квартале, известном разборками между бандами и уличной преступностью, подсказывал, что у Рейчел не было бездонного колодца с деньгами. Может, ей просто нравилось жить по-простому, но все равно было в ее ситуации что-то чуточку неестественное. Что-то, что она предпочитала не разглашать.
Это был первый раз, когда я заехал глубоко в квартал Черчилль-Гарденс. Даже при том, что я много лет жил в Пимлико, в нескольких шагах, на Сент-Джордж-сквер, меня потрясло, насколько все может отличаться, стоит всего лишь повернуть на несколько улиц. Пока я парковался перед ее подъездом, за нами наблюдали три парня в капюшонах, один на велике, двое других подпирали стену. Они курили, и, когда Рейчел открыла пассажирскую дверь, я услышал с их стороны еле слышную музыку, вероятно из телефонов в карманах.
– Большое спасибо, что подвезли, – поблагодарила Рейчел, выходя из машины.
– Спасибо за все, – сказал Титус, развернувшись на своем сиденье. Это был первый раз, когда он нормально заговорил с тех пор, как мы покинули полицейский участок.
– Да, спасибо, – поддержал я.
– Я бы пригласила вас, но у меня неубрано, да и квартира размером с кладовку. – Рейчел засмеялась, снова немного неловко.
Я не спускал глаз с мальчишек, которые в открытую следили за нами (или за «БМВ Х6», на которой мы приехали).
– Ты…
Я чувствовал себя обязанным спросить, не боится ли она идти в одиночку, и в то же время остро осознавал, что это может прозвучать осуждающе по отношению к мальчикам и покровительственно по отношению к ней. Думаю, она поняла мое беспокойство и затруднение и улыбнулась.
– Все хорошо. Что ж, увидимся на следующей встрече книжного клуба. Мэттью прислал мне подробности на днях.
«Даже так?» Не знаю почему, но тот факт, что он не говорил мне об этом, немного ранил меня. Почти тайно, как будто он знал, что я «не одобряю» появление Рейчел в нашей жизни, и решил не афишировать, в то же время отправляя ей дружеские сообщения по «Вотсапу». Я запретил себе следовать по этой весьма глупой мысленной дорожке как раз вовремя, чтобы улыбнуться Рейчел и пожелать ей спокойной ночи, пока она преодолевала короткий путь до подъезда. Мальчишки проследили за ней, но никак не отреагировали и не пошевелились.
Мой мозг кипел, и мы некоторое время мы не трогались с места, потом Титус спросил:
– Мы едем?
– Извини. Задумался.
Я снялся с ручника и выехал по узким улочкам квартала на главную дорогу. Оставшуюся часть пути до дома я засыпал Титуса вопросами о том, что именно произошло. По большей части он был раздражающе молчалив – не недовольным или угрюмым, просто отвечал односложно и смотрел в окно. Я постарался не обижаться на то, что в полицейском участке он явно прекрасно общался с Рейчел об инциденте, но закрылся сейчас, когда мы остались вдвоем. «Все же она была там», – подумал я. Она была больше, чем жилеткой в тяжелый момент, она была неотъемлемой частью этого момента. Его спасительницей.
Зайдя в дом, я занялся следующим неотложным вопросом – своим пропавшим мужем. Джейн, которая на самом деле должна была уйти домой еще час назад, несла наверх корзину с чистым бельем. Она тепло поздоровалась с нами и сказала, что Мэттью нет дома и она не слышала никаких сообщений на автоответчике. Я все равно проверил, хотя никто из нас нынче не пользовался им, почти полностью полагаясь на смартфоны. Как только я почувствовал, как внутри меня вновь распускается паника, в кармане завибрировал входящий звонок.
– Что случилось? Он в порядке? – зачастил Мэттью, стоило мне ответить.
– Ты где? – спросил я вместо ответа на его вопрос. Наверное, это было невежливо с моей стороны, но я злился, что в час напряжения и волнений он как в воду канул.
– Я застрял в пробке. Мне пришлось поехать к этому профессору в Маргит. На обратной дороге случилась серьезная авария, и я застрял в образовавшемся заторе. Титус в порядке? Он в больнице?
Я облегченно выдохнул и чуть не рассмеялся от мысли о Титусе в больнице, когда на самом деле он лежал на диване, показательно изучая меню «Домино». Не знаю, что это было: легкомыслие, которое приходит, когда знаешь, что все хорошо, или естественная эйфория, следующая за парой часов напряженной тревоги, – но я внезапно почувствовал себя счастливым и свободным.
– Он в порядке. Он в полном порядке. Сидит здесь. Мы дома. Хочешь с ним поговорить?
Я передал телефон Титусу.
– Пап, я в порядке, – сказал он, слегка закатив глаза.
Я забрал у него меню «Домино» и показал на картинку с острой американской пиццей. Он широко улыбнулся и кивнул. Я пошел на кухню, все время ожидая услышать ключевое слово. И я его услышал.