Б. М. Кириков
Золотой треугольник Петербурга. Конюшенные: улицы, площадь, мосты. Историко-архитектурный путеводитель
А. А. Парланд. Проект храма Воскресения Христова. 1883 г.
Важнейшей и перспективной находкой этого варианта стала композиция ядра комплекса – самой церкви: пятиглавого сооружения с центральным шатром и крупными кокошниками по осям фасадов, с примыкающим к основному объему столпообразным монументом. Эта композиция, как показал дальнейший ход событий, оказалась вполне самодостаточной. Отсюда, собственно, и выкристаллизовался будущий храм Воскресения, каким мы его знаем. Художественный строй собственно церкви полностью был определен комбинацией форм русского зодчества XVII века. Иначе говоря, А.А. Парланд постепенно проникался идеей «русского ренессанса», сужая круг источников до близких по времени и стилю памятников. Но в целом проекту 1883 года недоставало ретроспективной чистоты и композиционной слаженности. Комплекс воспринимался как сложный конгломерат объемов, агрессивно вторгавшихся в городскую среду.
По всей видимости, участие архимандрита Игнатия было на этой стадии уже чисто номинальным, хотя имя его по-прежнему стояло на первом месте. Признавая, что Игнатию принадлежала первоначальная идея, архитектор-строитель отмечал: «Проект составлен всецело академиком Альфредом Парланд». Игнатий пытался отстаивать свой приоритет, указывая, что реализация замысла опиралась на сочиненные им план и фасад[89]. Но это утверждение относилось к предыдущему этапу проектирования. В дальнейшем архитектор все больше отходил от совместного конкурсного варианта.
Торжественная закладка храма состоялась в Высочайшем присутствии 6 октября 1883 года. Инструменты для закладки поднесли Александру III на резном блюде с изображением плана церкви, выполненным известным мастером В.П. Шутовым по рисунку А.А. Парланда. В основание храма положили гравированную доску с надписью, свидетельствовавшей о соавторстве архимандрита Игнатия с зодчим.
Между тем, доработка проекта продолжалась еще несколько лет. 28 марта 1885 года Парланд представил детально разработанный вариант. В дальнейшем проект снова корректировался, и лишь 1 мая 1887 года Александр III утвердил его «в окончательной редакции».
В итоге сооружение лишилось того пространственного размаха, которым отличался замысел 1883 года, зато стало более собранным и цельным. Столпообразный объем над «памятным местом» сохранил функцию монумента и одновременно превратился в колокольню. От эскизных предложений Игнатия осталось столь немногое, что нет оснований считать его соавтором осуществленного произведения. Композиционный строй храма выдержан в едином стилистическом ключе, отвечающем образам русского зодчества XVII века. Мы видели, что, начиная работу, Парланд не имел столь четкой программы, она сложилась в процессе проектирования, когда, под воздействием витавших в воздухе идей, архитектор стал адептом концепции «русского ренессанса».
Л.Н. Бенуа отмечал «поразительный рост и развитие нашего национального самобытного искусства <…> под высоким покровительством императора Александра III, столь чутко относившегося ко всему русскому»[90]. Вариант русского стиля, ориентированный на прообразы XVII века, стал наиболее распространенным в строительстве 1880-1890-х годов. Среди его главных представителей – Н.В. Султанов, Н.Н. Никонов, А.Н. Померанцев, М.Т. Преображенский, А.И. фон Гоген. Данный вариант потеснил, но не пошатнул позиций неовизантийского стиля, широко востребованного во всей Российской империи. В Петербурге в его русле работали А.И. Томишко, Н.Н. Никонов, Вас.А. Косяков.
Документы и публикации тех лет позволяют достаточно подробно проследить историю сооружения и отделки храма Воскресения Христова.
А. А. Парланд. Храм Воскресения Христова. 1890-е гг.
К моменту утверждения окончательного проекта строительство было уже в разгаре. В 1883-1886 годах проводились подготовительные и земляные работы. Слабый грунт у кромки канала потребовал сооружения в 1886-1887 годах прочного фундамента из бутовой плиты на сплошной бетонной подушке толщиной 1,2 м, что явилось интересным техническим новшеством. После этого началась облицовка гранитного цоколя (закончена в 1889 году изготовлена скульптурной мастерской Г. Ботта) и стен из кирпича, поставлявшегося заводом «Пирогранит» (город Боровичи Новгородской губернии), а затем – пилонов из бутовой плиты на гранитных основаниях. Здание намеревались завершить в течение 1889-1890 годов, но строительство затянулось.
Тогда же разразился скандал, связанный с присвоением казенных средств конференц-секретарем Академии художеств П. Исеевым. Существует версия, будто из-за этой растраты, допущенной президентом Академии и председателем комиссии по сооружению храма великим князем Владимиром Александровичем, пришлось отказаться от возведения отдельно стоящей колокольни и галереи[91]. На самом деле финансовые злоупотребления вряд ли могли повлиять на сокращение объемов строительства, которому придавалось столь важное государственное значение, и потери были компенсированы за счет поступлений из Главного казначейства. К тому же осуществленный проект храма был утвержден ранее.
В 1892 году сформировали новую строительную комиссию. Вице-председателем ее стал генерал-лейтенант Н.А. Скалой, которого позднее сменил граф И.Д. Татищев. Из архитекторов в ее состав входили Э.И. Жибер, М.Т. Преображенский, А.А. Парланд. Однако строительные и отделочные работы продвигались медленнее, чем планировалось. Одной из причин этого считали бюрократизм в деятельности комиссии (особенно при Н.А. Скалоне).
В 1890-1891 годах скульптор Г. Ботта и мастер Андреев исполнили из алебастра большую (высотой 3,5 м) раскрашенную модель храма, которую выставили на месте постройки. К возведению сводов, арок и парусов приступили лишь в 1893 году. В следующем году закончили главный объем здания и выложили гранитное кольцо в основании центрального барабана. Стены и детали фасадов облицовывались долговечными и прочными материалами: эстляндским мрамором (работа фирмы «Кос и Дюрр», 1890-1896 годы) со вставками из белого известняка (мастерская А.Е. Благодарева), орнаментированным кирпичом (1895-1897 годы), изготовленным на Зигерсдорфских заводах в Германии, и цветными плитками, заказанными Императорскому фарфоровому заводу. На Петербургском металлическом заводе были смонтированы конструкции куполов и железный каркас шатра. В 1896 году началась отливка колоколов на заводе П.Н. Финляндского в Москве. Оригинальной новинкой стало покрытие глав эмалированными медными пластинами. Яркие полихромные купола создавались в 1896-1898 годах на фабрике А.М. Постникова в Москве, там же изготовили и золоченые кресты.
А. А. Парланд у модели храма Воскресения Христова. 1890-е гг.
6 июля 1897 года в присутствии молодого императора Николая II состоялось торжественное поднятие главного креста. От Казанского собора к месту строительства направился крестный ход, и на глазах императорской семьи и многочисленной публики крест был водружен на шатре храма с помощью специальных приспособлений всего за 15 минут.
Осенью того же года оконченную вчерне постройку осматривали представители Санкт-Петербургского общества архитекторов, выразившие восхищение тщательностью исполнения всех конструктивных частей здания и деталей его отделки. Среднюю, надалтарную главу по предложению художника П.П. Чистякова выложили золоченой смальтой (работа мозаичной мастерской Фроловых). Главы боковых апсид и колокольни покрыты в 1897-1900 годах золоченой медью. Правда, здесь случился казус. Купол колокольни быстро потемнел, и в 1911-1913 годах позолоту заменили кантарельным покрытием под наблюдением В.А. Фролова.
В марте 1900 года принимали художественные работы. Здание постепенно освобождалось от лесов, но стояло еще без крылец – они были сооружены после окончания осадки, в 1900-1901 годах. Тогда же на фасадах засверкали эмалированные изразцы, созданные в керамической мастерской М.В. Харламова. К 1905 году на цоколе установили мемориальные доски из темно-красного норвежского гранита – летопись жизни Александра II и главных событий его царствования. В 1905-1907 годах по рисункам художника И.И. Смукровича выполнены входные двери из накладной бронзы, инкрустированной серебряным орнаментом.
Одновременно велась внутренняя отделка с использованием более десятка пород самоцветов. В убранстве интерьера участвовали лучшие отечественные и итальянские фабрики. Шатровую сень над «памятным местом» создавали с 1893 года мастера Колыванской, Екатеринбургской и Петергофской гранильных фабрик. Мраморный иконостас (установлен в 1901-1907 годах) изготовлен в Генуе фирмой Д. Нуови, царские врата из чеканного серебра с эмалью – на фабрике «Братья Грачевы», кресты из топазов – на Петергофской гранильной фабрике. Гипсовые модели для деталей иконостаса и киотов исполнили лепщики Сверчков и Степанов. Наборный мраморный пол создавался в 1902-1903 годах тоже в Генуе. Оборудование храма выполнили с учетом новейших технических достижений. Систему пародухового отопления разработала контора инженера С .Я. Тимоховича, электрического освещения – Русское общество «Шуккерт и Кº». Металлическую корону для электроламп в главном куполе изготовили на фабрике Берто.
Строительство собора Воскресения Христова. Фото 1900-х гг.
Вместе с А.А. Парландом трудился большой творческий коллектив. С начала строительства и до самой смерти в 1900 году техническую сторону постройки вел И.Ф. Шлупп. В 1890-х годах помощниками главного архитектора, сотрудниками чертежной мастерской состояли И.П. Злобин, Н.Н. Краморенко, М.Ф. Еремеев, Л.Н. Соловьев (его роль как «перекраивателя» проекта Парланда особо отмечал В.А. Фролов), а на заключительном этапе – А.А. Орехов и В.И. Фиделли. В создании храма и его художественного ансамбля принимали участие также художники И.Г. Феденок, И.И. Смукрович и Э.К. Кверфельдт, инженер Б.К. Правздик, архитектор А.А. Полещук, ученики Центрального училища технического рисования барона А.А. Штиглица. После завершения всех работ была объявлена Высочайшая благодарность и вручены награды А.А. Парланду, А.Л. Гуну И.С. Китнеру Э.И. Жиберу А.И. Мало, М.Т. Преображенскому и Л.В. Шмеллингу.
Ризница собора Воскресения Христова. Фото 2010-х гг.
С возведением церкви Воскресения Христова связан ряд мероприятий по преобразованию окружающей территории.
К северу от храма Парландом был распланирован хозяйственный двор с тремя жилыми флигелями. Из них сохранился только один двухэтажный дом с краснокирпичной рельефной кладкой фасадов. Рядом, на набережной, в 1906-1907 годах построена ризница, превращенная в часовню-музей, где хранились пожертвованные предметы церковной утвари, старинные иконы, картины, в том числе «Распятие» работы В.Л. Боровиковского, а также проектные чертежи, эскизы мозаик, образцы материалов. Центральное квадратное помещение часовни, окруженное невысокой галереей, завершено восьмериком с сомкнутым сводом и шестнадцатискатным ребристым покрытием. Фасады облицованы зигерсдорфским кирпичом, а колонки аркады вытесаны из эстляндского мрамора. Сооружение воспроизводит угловые объемы галереи из проекта 1883 года. Своеобразная композиция соединяет мотивы византийской архитектуры и древнерусского зодчества XVI-XVII веков.
Ограда Михайловского сада. Фото 2010-х гг.
Иной стилевой оттенок вносит в ансамбль храма полукруглая ограда на границе Михайловского сада, созданная по проекту Парланда в 1903-1907 годах. Оригинальная эффектная ограда выдержана в духе раннего модерна с его культом кривой, свободно растущей линии и излюбленной стилизацией флоральных мотивов. На гранитном цоколе установлены круглые столбы, облицованные охристым силезским кирпичом, их базы и фигурные навершия выполнены из эстляндского мрамора. Звенья железной решетки выкованы мастерами художественно-слесарного завода «Карл Винклер».
Перед зданием Мастерового двора видно Перекрытие канала. Фото 1900-х гг.
Изысканный живописный рисунок решетки сплетается из упругих стеблей с крупными цветами и листьями. Они динамично скручиваются спиралями, тянутся вверх живыми извивами. Затейливые растительные узоры отчасти напоминают о древнерусских «травных росписях». В этом угадывается связь с убранством самого храма Воскресения Христова.
Дугообразная ограда длиной более 250 м окаймила проезд с восточной стороны церкви и завершила формирование локального ансамбля. (Северный отрезок ограды теперь разорван. Из-за прокладки транспортной коммуникации пришлось изменить расположение части секций.)
Важнейшее значение Парланд придавал организации открытого пространства с западной стороны Спаса на Крови. Для этого предполагалось устроить широкий мост или перекрытие над Екатерининским каналом (проекты Н.Н. Митинского, Н.А. Житкевича, Г.Е Кривошеина, Р.Ф. Мельцера). Ради увеличения Конюшенной площади намечались к сносу дома № 3 и 5 по набережной Екатерининского канала. Как уже говорилось, эту задачу решить не удалось. Лишь непосредственно перед церковью был сооружен временный деревянный мост – Перекрытие – шириной около 100 м (разобран в 1926 году).
6 (19) августа 1907 года, спустя почти четверть века с начала строительства, храм был освящен. Торжество состоялось в день Спаса Преображения Господня с участием Николая II и Александры Федоровны, двора, высшего духовенства, министров. Это событие приобрело актуальное политическое звучание. Россия только что пережила потрясения первой революции, и открытие церкви-мемориала должно было утвердить незыблемость самодержавия. В первую годовщину освящения храма открылась и часовня-музей.
Общая стоимость ансамбля храма Воскресения и его художественного убранства, включая мозаики, составила более 4,6 миллиона рублей. Первоначально предполагалось вести постройку на средства города, но вскоре она стала государственным делом. Основным источником финансирования служили поступления из Главного казначейства – 3,15 миллиона рублей. Значительную сумму составили пожертвования, которые шли от официальных учреждений, от императорской фамилии и от должностных лиц. Частные вклады имели небольшой вес, хотя и принято считать, что строительство велось на народные деньги. Содержание церкви также взяло на себя государство.
Новый храм был поставлен в один ряд с главными соборами России: Исаакиевским в Петербурге и Христа Спасителя в Москве. Специально указывалось, что «ввиду особого его значения как общенародного памятника [он] не может быть обращаем в приходскую церковь»[92]. Собор Воскресения на 1600 молящихся играл роль мемориала Царя-Освободителя, осененного ореолом Царя-Мученика. Всеми средствами – архитектуры, живописи, настенных текстов – создатели храма стремились выразить эту тему.
Собор Воскресения Христова. Южный фасад. Фото 2000-х гг.
Собор Воскресения Христова. Северный фасад. Фото 2000-х гг.
Мемориальность особенно отчетлива в западной части здания – монументе, возведенном над «памятным местом» и служившем одновременно колокольней. Само «памятное место», воссозданное из подлинных фрагментов мостовой, стало не менее важным, чем алтарь, смысловым ядром интерьера. Оно должно было восприниматься как «Голгофа для России»[93]. Архитектор И.В. Штром заявлял: «Как Спаситель умер за все человечество, так <… > Александр II умер за свой народ»[94].
Сень над местом «смертельного поранения» фокусировала в себе «главную мысль, положенную в основу при сооружении этого храма»[95]. Эту идею Парланд акцентировал «внешними знаками, обращая при этом особенное внимание на ту часть храма, которая окружает место катастрофы, то есть на колокольню»[96]. Тему «Голгофы для России» выражало выполненное по эскизу архитектора фасадное мозаичное «Распятие» на врезном мраморном кресте. По его сторонам на западном фасаде колокольни помещены иконы с изображениями святых Зосимы Соловецкого и Евдокии, дни празднования которых совпадали с датами рождения и смерти Александра II.
Оформление колокольни наглядно воплощало всенародную скорбь и молитвенное покаяние. Гербы русских городов на ее стенах (по эскизам художника П.А. Черкасова) свидетельствовали, что «храм строила вся Россия». Под куполом были начертаны слова молитвы св. Василия Великого: «Сам бессмертный Царю, приими моления наша < … > и остави нам прегрешения наша, яже делом и словом и мыслию, ведением или неведением согрешенная нами». Звучание храма как памятника самодержавию усиливали символические детали: увенчанный короной крест на колокольне и двуглавые орлы над шатрами крылец.
Духовная, идеологическая сущность сооружения неразрывно связана с архитектурно-художественной концепцией «русского ренессанса». Создавая проект «по указанию Его Величества в стиле времен московских царей XVII века»[97], Парланд логически обосновал выбор источников. По его мысли, древнерусское зодчество, развиваясь «свободно, правильно, без посторонних давлений», достигло расцвета в середине – второй половине XVII века, однако петровские реформы положили конец самобытности. Исходя из этого, он видел свою задачу в выборе «типично русских оттенков, представляющих собой как бы последний фазис русского стиля XVII в.», а затем – в их дальнейшей разработке, «которая производила бы впечатление естественного, нормального продолжения прерванного национально-художественного движения»[98]. В 1887 году архитектор ездил в Москву, «чтобы еще более вдохновиться русскою архитектурою XVII в.»[99].
Стремление к «естественному продолжению», искреннее желание «воспринять не только умом, но и сердцем» произведения зодчих того времени, «понять тайну их творчества»[100]не могли разорвать рамки компилятивного метода эклектики. Автор церкви Воскресения вполне мог бы подписаться под афоризмом Н.В. Султанова: «Вся форма будет русская, если элементы ее будут русские…»[101]. Эта чеканная формула точно раскрывает господствовавшие тогда творческие принципы.
Создавая собирательный образ русского православного храма, Парланд сформировал своего рода антологию церковного зодчества XVII века. И хотя, по его словам, «точных копий и повторений существующего в храме Воскресения не найдут»[102], на самом деле композиция здания пронизана архитектурными цитатами. Более того, чтобы добиться безусловной узнаваемости национальных черт, архитектор стремился к исторической достоверности всех элементов. Другое дело, что они неизбежно преломлялись в духе эклектического или академического метода.
Трудно согласиться с распространенным и укоренившимся мнением об использовании Парландом композиционных приемов и форм храма Василия Блаженного (1555-1561 гг.). Во-первых, парландовское понимание «русского ренессанса» подразумевало ориентацию на более поздние памятники предпетровского времени, во-вторых, объемно-пространственные структуры сооружений совершенно различны. Если московский храм состоит из девяти столпообразных объемов, сгруппированных на общем подклете, то петербургский имеет ясно выраженный крестовокупольный объем с пятиглавием и центральным шатром. Постановка колокольни на продольной оси сближает его композицию с трехчастными сооружениями XVII века, решенными «кораблем», только, в отличие от них, здесь нет промежуточного звена («трапезной») и колокольня слита с собственно церковью.
Визуальное сходство произведения Парланда с храмом Василия Блаженного усматривают в форме глав и шатрового завершения. Скорее, прием постановки шатра на основном объеме здания мог быть подсказан московской церковью Рождества в Путниках (1649-1652 гг.). Парланд дал реплику ее центрального шатра (не очень развитого по вертикали) с одним рядом окон-слухов, с крупными проемами яруса звона, имеющими килевидное завершение, лишь превратив открытый звон в световой барабан. От Василия Блаженного позаимствованы только полихромные главы, покрытые шашками или витыми жгутами, а также полуциркульные кокошники со «стрелами». Впрочем, подобные детали встречаются и в Путинковской церкви, и в более поздней церкви Николы «Большой крест» в Москве и других.
Собор Воскресения Христова. Крыльцо. Фото 2000-х гг.
Почти все элементы объемной композиции и декора перенесены из памятников Москвы и Ярославля XVII века. Декоративная кирпичная облицовка, рельефное пестрое узорочье стен были одними из главных выразительных средств русского зодчества того времени. Световые барабаны характерны для ярославских церквей, которыми навеяны и прием ложной галереи, и форма лопаток с изразцами в ширинках (некоторые из них повторяют детали керамического убранства церкви Иоанна Предтечи в Толчкове). Обработка глав напоминает о московской церкви Троицы в Никитниках. Оформление входов представляет собой комбинацию шатровых рундуков московского типа с ярославскими фронтонными крыльцами. Карниз, насыщенный декоративными поясками, мог быть подсказан церковью Николы в Пыжах, а сплошной ковер ширинок с изразцами на стенах колокольни – церковью Николы в Хамовниках (обе в Москве).
Существенную роль в облике храма Воскресения, как и в постройках XVII века, играют наличники окон. В нижнем ярусе средней части здания введены обрамления со «штучным набором» и сложным тройным завершением, в которое вкомпонована розетка, – этот мотив известен по той же церкви в Путниках. Тип наличника с поднятым килевидным кокошником (боковые прясла) взят от Николы в Хамовниках. Оригиналами для очелий в виде двойных килевидных кокошников (верхний ярус) могли послужить аналогичные детали Троицкой церкви в Останкине и других памятников Москвы и Ярославля XVII столетия.
Новыми приемами, решенными «в духе требуемой эпохи», Парланд считал крупные «фронтонные кокошники» северного и южного фасадов и наружную отделку главной апсиды. Впрочем, подобная форма кокошника явно восходит к традиционному типу покрытия «бочкой», а высокие окна с длинными колонками на центральной апсиде напоминают сходный мотив подмосковных церквей Благовещения в Тайнинском и Тихвинской в Алексеевском.
Показательно, что, хотя храм Василия Блаженного не был в числе исходных прототипов, впоследствии Парланд находил параллель с этим величайшим произведением древнерусского зодчества. В издании о церкви Воскресения он даже пренебрег хронологией и включил памятник в ряд «выдающихся образцов времен московских царей XVII века»[103]. И все же впечатление сходства этих двух сооружений является мимолетным и скорее мнимым, чем действительным.
Собор Воскресения Христова. Южный фасад. Фргамент. Фото 1970-х гг.
Метод эклектики отличался особым подходом к интерпретации наследия. Художественные вкусы той поры отождествляли красивое с богато украшенным. Поэтому Парланд отбирал из первоисточников наиболее богатые, декоративное насыщенные формы.
Облик храма характерен многоречивостью, обилием деталей, щедрой палитрой отделочных материалов, яркой пестротой колорита. Композиция рассчитана на долгое пристальное рассматривание. Свойственная поздней эклектике боязнь простоты привела к тому, что фасады буквально испещрены многослойным декором. Отличаясь повышенной активностью, он как бы дематериализует тектонику стен и объемов, превращенных в канву для архитектурного «узорочья». Эта особенность отвечала парландовской трактовке своеобразия древнерусской архитектуры, которое он усматривал прежде всего «в оригинальной разработке деталей и в особенности в орнаментации»[104].
Для большей убедительности и узнаваемости зодчий утрировал приметы «самобытности». С археологическим педантизмом он подбирал и при этом сгущал типично «русские» черты. В то же время, как представитель академической школы, он стремился приблизить прообразы «к идеалу совершенства», прибегая к принудительной симметрии и регулярности, подчеркнуто правильной, по-чертежному жесткой прорисовке деталей. Поэтому здесь нет ни мягкой пластичности, ни живой свободы, свойственных древнерусским строителям. Иной характер сообщают внешнему облику здания и отделочные материалы – гранит и мрамор, подчеркивающие его импозантность, зигерсдорфский облицовочный кирпич, часто употреблявшийся в постройках «кирпичного стиля».
А. А. Парланд. Храм Воскресения Христова. 1890-е гг.
В объемной композиции храма прослеживаются разные, иногда противоречивые темы. Здание (длиной 57,6 м) поставлено перпендикулярно набережной, причем колокольня из-за привязки к «памятному месту» выдвинута в русло канала. По той же причине она будто вдавлена в основной массив сооружения. Грузная колокольня высотой 62 м вносит динамическую напряженность в общий силуэт – в противовес пирамидальности центральной части. Крупномасштабный восьмерик с шатром, поднимающимся на высоту 81 м, подавляет группу угловых глав, в которую включается и купол колокольни. Западная и восточная стороны храма построены строго симметрично, со ступенчатым нарастанием масс. При асимметрии северного и южного фасадов на них резко акцентирована средняя ось. Организация четырехстолпного трехнефного интерьера четко выявлена снаружи лопатками, но ряд элементов (например, ложная аркада) не связан с внутренней структурой.
Произведение Парланда, несмотря на продуманный отбор острохарактерных мотивов и деталей, заимствованных от древних памятников, получилось в целом не похожим ни на один из прототипов. Результат оказался качественно иным, нежели его слагаемые. И это отличие было обусловлено не только переводом образцов на язык эклектики, не только особенностями местоположения храма. В его образе естественно выразился дух времени и последовательно воплотилась конкретная мемориальная программа. Это апофеоз идеи русского православного храма эпохи последних Романовых.
При всей содержательной глубине здание производит во многом театральный эффект. Общее впечатление создается усложненным силуэтом, безудержной щедростью и разнообразием форм, пестрым ковром узоров, сверканием и переливами колорита мозаик, эмалей, изразцов, дробностью отшлифованных деталей. Восприятие меняется в сумерках, когда скрадывается резкость его черт и красок, и за ней проступает пластическая экспрессия архитектурных масс. При обходе здание раскрывается в новых аспектах, приходят в движение крупные объемы и хоровод его глав.
Следует отметить, что градостроительная ситуация Спаса на Крови сложилась во многом случайно, вернее, вынужденно – вопреки замыслу Парланда. Пространство Конюшенной площади не было расширено. Западный фасад с колокольней обращен не к площади, а к узкой набережной, и его пирамидальная композиция теряется в сильном ракурсе. Основным оказался южный фасад, обращенный в сторону Невского проспекта. Здание эффектно контрастирует с линейной перспективой канала, а при взгляде издали его асимметричный силуэт уравновешивается башней дома компании «Зингер» (1902-1904 годы, архитектор П.Ю. Сюзор). Вид на церковь с разных сторон открывается неожиданно, и это усиливает черты живописности в архитектурном пейзаже. Асимметричная постановка храма в городском пространстве противоречит петербургским правилам регулярности, но совпадает с традициями древнерусского градостроительства.
В сравнении с внешним обликом, внутреннее пространство церкви выглядит более цельным и монументальным. Высокие пилоны, парящие купол и своды создают впечатление устремленности ввысь. Интерьер отличают ясность общего решения, компактность слитного пространства.
Иконостасы устроены по типу древних невысоких алтарных преград, а не стенообразных сооружений XVII века, что позволило сделать открытой алтарную часть. В искусстве эклектики тщательность обработки камня ценилась едва ли не выше его природных эстетических свойств. Набранные из разных пород мрамора иконостасы и киоты с тонкими колонками и крупными кокошниками перенимают форму резных, деревянных. Сень над «памятным местом» в виде шатра на четырех колонках воспроизводит тип деревянных царских мест XVI-XVII веков. Она была выполнена из яшмьц орлеца, агата, нефрита, топазов. Рисунок мраморного пола – геометрический орнамент густых насыщенных тонов – вторит членениям внутреннего пространства и вместе с тем представляет самостоятельную композицию, в которой архитектор следовал античной традиции.
Использование редких и ценных минералов подчеркивало великолепие храма-памятника. Его интерьер отличает богатство пород русских самоцветов, дополненных итальянскими мраморами. Это целый музей камня и камнерезного искусства.
А. А. Парланд. Храм Воскресения Христова. Рисунки иконостаса, мозаичного пола и сени. 1900-е гг.
Собор Воскресения выделяется уникальным мозаичным убранством, занимающим в декоративном искусстве рубежа XIX-XX веков исключительное место – как по своим масштабам, так и по художественно-техническим особенностям. Монументальная живопись составляла важнейшую часть идейно-образной структуры храма. Общая режиссура мозаичного ансамбля принадлежала архитектору-строителю. Если снаружи мозаики акцентируют главные композиционные узлы, то внутри они полностью покрывают стены, пилоны, своды и купола. Площадь фасадных композиций составляет более 400 кв. м, интерьерных – более 6,5 тысячи кв. м.
Первоначально предполагалось привлечь к росписи интерьера живописцев-ремесленников, а мозаику включить лишь в оформление фасадов и выполнить из нее образа для иконостасов. В марте 1895 года был объявлен конкурс. В нем приняли участие фирма Сальвиатти из Венеции и Венецианское мозаичное общество, пользовавшиеся мировой известностью, Мозаичное отделение Академии художеств, имевшее большой опыт работы в Исаакиевском соборе, и первая в России частная мозаическая мастерская, основанная в 1890 году архитектором А.А. Фроловым. Предпочтение отдали образцам этой мастерской, благодаря высоким художественным качествам, прочности и быстрой удешевленной технике набора.
Через год после конкурса было предложено использовать мозаику и для интерьера. Создание оригиналов сначала поручили мастерской А.А. Парланда. Однако вскоре решили заказать работу известным художникам, тем более что уже в 1894-1896 годах М.В. Нестеров, А.П. Рябушкин, А.Ф. Афанасьев, В.В. Беляев, Н.А. Бруни, Ф.С. Журавлев, Н.А. Кошелев, A. Н. Новоскольцев, В.Е. Савинский и другие исполнили эскизы и картоны наружных композиций. В 1900 году В.М. Васнецов создал оригиналы мозаик во фронтонах крылец. К этому времени были в основном закончены эскизы и картоны интерьерной живописи. Наибольшее число композиций внутри храма принадлежало А.П. Рябушкину, Н.Н. Харламову, B. В. Беляеву и В.И. Отмару. Выполнение мозаик в материале началось в 1895 году, и к 1900 году изготовили большинство фасадных и половину интерьерных сюжетов.
После ранней смерти А.А. Фролова в июне 1897 года руководство мастерской перешло к его младшему брату, студенту Академии художеств Владимиру Александровичу Фролову, ставшему впоследствии крупнейшим мастером русской и советской мозаики. Продолжая изыскания брата, который первым в России освоил ускоренный обратный (венецианский) способ набора, он стремился глубоко осмыслить специфические выразительные возможности наборной техники. Главный создатель мозаичного убранства храма Воскресения Христова, В.А. Фролов содействовал возвращению этого искусства на самостоятельный путь.
