– Действительно. Что это, как ты думаешь, Грег? Может быть, дело в нас самих?
– Возможно, – Пауэлл медленно провел рукой по усам. – А может быть, это двигатели корабля. Возможно, они переходят на другой режим.
– Зачем?
– Для межзвездного прыжка. Может быть, он скоро начнется, и черт его знает, что это будет.
Донован задумался. Потом сказал гневно:
– Если так, то пусть. Но хоть бы мы могли что-нибудь сделать! Унизительно сидеть вот так и ждать.
Примерно через час Пауэлл посмотрел на свою руку, лежавшую на металлическом подлокотнике кресла, и с ледяным спокойствием произнес:
– Дотронься до стены, Майк.
Донован приложил ладонь к стене и сказал:
– Она дрожит, Грег.
Даже звезды как будто превратились в туманные пятнышки. Где-то за стенами, казалось, набирала силу гигантская машина, накапливая все больше и больше энергии для могучего прыжка.
Это началось внезапно, с режущей боли. Пауэлл весь напрягся и судорожным движением привскочил в кресле. Он еще успел взглянуть на Донована, а потом у него в глазах потемнело, в ушах замер тонкий, всхлипывающий вопль товарища. Внутри него что-то, корчась, пыталось прорваться сквозь ледяной покров, который становился все толще и толще…
Что-то вырвалось и завертелось в искрах мерцающего света и боли. Упало…
…и завертелось…
..-и понеслось вниз…
…в безмолвие!
Это была смерть!
Это был мир без движения и без ощущений. Мир тусклого, бесчувственного сознания, – сознания тьмы, и безмолвия, и хаоса.
И главное – сознания вечности.
От человека остался лишь ничтожный белый клочок – его «я», закоченевшее и перепуганное…
Потом проникновенно зазвучали слова, раскатившиеся над ним морем громового гула:
– На вас плохо сидит ваш гроб? Почему бы не испробовать эластичные гробы фирмы Трупа С. Кадавра? Их научно разработанные формы соответствуют естественным изгибам тела и обогащены витаминами. Пользуйтесь гробами Кадавра – они удобны. Помните… вы… будете… мертвы… долго… долго!..
Это был не совсем звук, но, что бы это ни было, оно замерло в отдалении, перейдя во вкрадчивый, тягучий шепот.
Ничтожный белый клочок, который, возможно, когда-то был Пауэллом, тщетно цеплялся за неощутимые тысячелетия, окружавшие его со всех сторон, и беспомощно свернулся, когда раздался пронзительный вопль ста миллионов призраков, ста миллионов сопрано, который рос и усиливался:
– Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь!
– Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь!
– Мерзавец ты…
Вверх и вверх по сумасшедшей спиральной гамме поднимался этот вопль, перешел в душераздирающий ультразвук, вырвался за пределы слышимости и снова полез все выше и выше…
Белый клочок снова и снова сотрясала болезненная судорога. Потом он тихо напрягся…
Послышались обыкновенные голоса – множество голосов. Шумела толпа, крутящийся людской водоворот, который несся сквозь него, и мимо, и вокруг, несся с бешеной скоростью, роняя зыбкие обрывки слов:
– Куда тебя, приятель? Ты весь в дырках…
– В геенну, должно быть, но у меня…
– Я было добрался до рая, да Святой Пит, что с ключами…
– Ну нет, он-то у меня в кулаке. Делывали мы с ним всякие делишки…
– Эй, Сэм, сюда!..
– Можешь замолвить словечко? Вельзевул говорит..
– Пошли, любезный бес? Меня ждет Са…
А над всем этим бухал все тот же раскатистый рев:
– СКОРЕЕ! СКОРЕЕ! СКОРЕЕ! Шевелись, не задерживайся – очередь ждет! Приготовьте документы и не забудьте при выходе поставить печать у Петра, Не попадите к чужому входу. Огня хватит на всех. ЭЙ, ТЫ, ЭЙ, ТЫ ТАМ! ВСТАНЬ В ОЧЕРЕДЬ, А НЕ ТО…
Белый клочок, который когда-то был Пауэллом, робко пополз назад, пятясь от надвигавшегося на него крика, чувствуя, как в него больно тычет указующий перст. Все смешалось в радугу звуков, осыпавшую осколками измученный мозг.
Пауэлл снова сидел в кресле. Он чувствовал, что весь дрожит.
Донован открыл глаза – два выпученных шара, как будто облитые голубой глазурью.
– Грег, – всхлипнул он, – ты был мертв?
– Я… я чувствовал, что умер.
Он не узнал своего охрипшего голоса. Донован сделал попытку встать, но она не увенчалась успехом.
– А сейчас мы живы? Или будет еще?
– Я… я чувствую, что жив.
Пауэлл все еще хрипел. Он осторожно спросил:
– Ты… ты что-нибудь слышал, когда… когда был мертв?
Донован помолчал, потом медленно кивнул.
– А ты?
– Да. Ты слышал про гробы?.. И женское пение?.. И как шла очередь в ад? Слышал?
Донован покачал головой.
– Только один голос.
– Громкий?
– Нет. Тихий, но такой шершавый, как напильником по кончикам пальцев. Это была проповедь. Про геенну огненную. Он рассказывал о муках… ну, ты это знаешь. Я как-то слышал такую проповедь… Почти такую.
Он был весь мокрый от пота.
Они заметили, что сквозь иллюминатор проникает свет – слабый, бело-голубой – и исходит он от далекой сверкающей горошинки, которая не была родным Солнцем.
А Пауэлл дрожащим пальцем показал на единственный циферблат. Стрелка неподвижно и гордо стояла у деления, где было написано «300 000 парсеков».
– Майк, – сказал Пауэлл, – если это правда, то мы вообще за пределами Галактики.
– Черт! – ответил Донован. – Значит, мы первыми вышли за пределы Солнечной системы, Грег!
– Да, именно! Мы улетели от Солнца. Мы вырвались за пределы Галактики. Майк, этот корабль решает проблему! Это свобода для всего человечества – свобода переселиться на любую звезду, на миллионы, и миллиарды, и триллионы звезд!
И он тяжело упал в кресло.
– Но как же мы вернемся, Майк? Донован неуверенно улыбнулся.
– Ерунда! Корабль доставил нас сюда, корабль отвезет нас обратно. А я, пожалуй, поел бы фасоли.
– Но, Майк… постой. Если он отвезет нас обратно таким же способом, каким доставил сюда…
Донован, не успев подняться, снова рухнул в кресло, Пауэлл продолжал:
– Нам придется… снова умереть, Майк.
– Что ж, – вздохнул Донован, – придется так придется, По крайней мере, это не навечно. Не очень навечно…
Теперь Сьюзен Кэлвин говорила медленно. Уже шесть часов она медленно допрашивала Мозг – шесть бесплодных часов. Она устала от этих повторений, от этих обиняков, устала от всего.
– Так вот, Мозг, еще один вопрос. Ты должен постараться и ответить на него просто. Ты ясно представлял себе этот межзвездный прыжок? Очень далеко он их заведет?
– Куда они захотят, мисс Сьюзен. С искривлением пространства это не фокус, честное слово.
– А по ту сторону что они увидят?
– Звезды и все остальное. А вы что думали?
И неожиданно для себя она спросила:
– Значит, они будут живы?
– Конечно!
– И межзвездный прыжок им не повредит?
Она замерла. Мозг молчал. Вот оно! Она коснулась больного места.
– Мозг! – тихо взмолилась она. – Мозг, ты меня слышишь?
Раздался слабый, дрожащий голос Мозга:
– Я должен отвечать? О прыжке?
– Нет, если тебе не хочется. Конечно, это было бы интересно… Но только если ты сам хочешь.
Сьюзен Кэлвин старалась говорить как можно веселее.
– Ну-у-у… Вы мне все испортили.
Она внезапно вскочила – ее озарила догадка.
– О боже! – у нее перехватило дыхание. – Боже! Она почувствовала, как все напряжение этих часов и дней мгновенно разрядилось.
Позже она сказала Лэннингу.
– Уверяю вас, все хорошо. Нет, сейчас оставьте меня в покое. Корабль вернется, и вместе с людьми, а я хочу отдохнуть. Я должна отдохнуть. Теперь уйдите.
Корабль вернулся на Землю так же тихо и плавно, как и взлетел. Он сел точно на прежнее место. Открылся главный люк, и из него осторожно вышли двое, потирая заросшие густой щетиной подбородки.
И рыжий медленно встал на колени и звонко поцеловал бетонную дорожку.
Они еле отделались от собравшейся толпы и от двух ретивых санитаров, которые выскочили с носилками из подлетевшей санитарной машины.
Грегори Пауэлл спросил:
– Где тут ближайший душ?
Их увели.
Потом все собрались вокруг стола. Здесь был весь цвет «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн».
Пауэлл и Донован кончили свой краткий, но захватывающий рассказ.
Наступившее молчание прервала Сьюзен Кэлвин, За прошедшие несколько дней к ней вернулось ее обычное ледяное, несколько ядовитое спокойствие – и все-таки она казалась немного смущенной.
– Строго говоря, – сказала она, – во всем виновата я. Когда мы впервые поставили эту задачу перед Мозгом: я, как кое-кто из вас, надеюсь, помнит, всячески старалась внушить ему, чтобы он выдал обратно ту порцию данных, которая содержит в себе дилемму. При этом я сказала ему примерно такую фразу; «Пусть тебя не волнует гибель людей. Для нас это вовсе не важно. Просто выдай перфокарту обратно и забудь о ней».