Робертсон улыбнулся и протянул руку:
– Давайте контракт. Я подпишу.
Когда Сьюзен Кэлвин вошла в строжайше охраняемое подземелье, где находился Мозг, один из дежурных техников только что задал ему вопрос: «Если полтора цыпленка за полтора дня снесут полтора яйца, то сколько яиц снесут девять цыплят за девять дней?».
Мозг только что ответил: «Пятьдесят четыре». И техник только что сказал другому технику: «Вот видишь, дубина!».
Сьюзен Кэлвин кашлянула, и сразу же вокруг закипела суматошная, бесцельная деятельность. Сьюзен сделала нетерпеливый жест, и ее оставили с Мозгом наедине.
Мозг представлял собой всего лишь двухфутовый шар, заполненный гелиевой атмосферой со строго определенными свойствами, абсолютно изолированный от каких бы то ни было вибраций, колебаний и излучений. А внутри него было заключено переплетение позитронных связей неслыханной сложности, которое и было Мозгом. Все остальное помещение было тесно уставлено приспособлениями, служившими посредниками между Мозгом и внешним миром, – его голосом, его руками, его органами чувств.
Доктор Кэлвин тихо произнесла:
– Ну, как поживаешь, Мозг?
Мозг ответил тонким, радостным голосом:
– Очень хорошо, мисс Сьюзен. А я знаю – вы хотите меня о чем-то спросить. Вы всегда приходите с книжкой в руках, когда хотите меня о чем-нибудь спросить.
Доктор Кэлвин мягко улыбнулась.
– Ты угадал, но это немного погодя. Мы зададим тебе один вопрос. Он такой сложный, что мы зададим его в письменном виде. Но это немного позже. А сначала мне нужно с тобой поговорить.
– Это хорошо. Я люблю разговаривать.
– Так вот, Мозг, через некоторое время сюда придут с этим сложным вопросом доктор Лэннинг и доктор Богерт. Мы будем задавать тебе его по частям и очень медленно, потому что хотим, чтобы ты был очень осторожен. Мы попросим тебя сделать на основе этой информации кое-какие выводы, если ты сумеешь, но я должна тебя предупредить, что решение может быть связано… э… с опасностью для человека.
– Ой! – тихо вырвалось у Мозга.
– Поэтому будь внимателен. Когда ты получишь перфокарту, которая означает опасность для человека, может быть, даже смерть, не волнуйся. Видишь ли, Мозг, в данном случае для нас это не так уж важно – даже смерть. Для нас это вовсе не так уж важно. Поэтому, как только ты получишь эту перфокарту, просто остановись и выдай ее назад – вот и все. Понимаешь?
– Само собой. Только – смерть человека… Ой-ой-ой!
– Ну, Мозг, вон идут доктор Лэннинг и доктор Богерт. Они расскажут тебе, в чем состоит задача, и мы начнем, А ты будь умницей…
Одна за другой в Мозг вводились перфокарты с записанной на них информацией. Каждый раз некоторое время слышались странные тихие звуки, похожие на довольное бормотание: Мозг принимался за работу. Потом наступала тишина, означавшая, что Мозг готов к введению следующей перфокарты. За несколько часов в Мозг было введено такое количество математической физики, что для ее изложения потребовалось бы примерно семнадцать толстых томов.
Постепенно люди начали хмуриться. Лэннинг что-то ворчал себе под нос. Богерт сначала задумчиво разглядывал свои ногти, потом начал их рассеянно грызть. Когда толстая кипа перфокарт подошла к концу, побелевшая Кэлвин произнесла:
– Что-то неладно.
Лэннинг с трудом выговорил:
– Не может быть. Он… погиб?
– Мозг! – Сьюзен Кэлвин вся дрожала. – Ты слышишь меня, Мозг?
– А? – раздался рассеянный ответ. – Я вам нужен?
– Решение…
– И только-то? Это я могу. Я построю вам весь корабль. Ничего в этом хитрого нет. Только дайте мне роботов. Хороший корабль. На это понадобится месяца два.
– У тебя не было… никаких затруднений?
– Пришлось долго вычислять, – ответил Мозг. Доктор Кэлвин попятилась. Краска так и не вернулась на ее впалые щеки. Она сделала остальным знак уйти.
У себя в кабинете она сказала:
– Не понимаю. Информация, которую мы ему дали, несомненно содержит дилемму, возможно, даже гибель людей. Если что-то не так…
– Машина говорит, и говорит разумно. Значит, для нее дилеммы нет, – спокойно сказал Богерт.
Но Сьюзен Кэлвин горячо возразила:
– Бывают дилеммы и дилеммы. Существуют разные пути бегства от действительности, Представьте себе, что Мозг поврежден лишь слегка, скажем, настолько, что ошибочно считает себя способным решить задачу, хотя на самом деле не сможет это сделать. Или представьте себе, что сейчас он на грани чего-то действительно ужасного, так что его погубит малейший толчок…
– А представьте себе, – сказал Лэннинг, – что никакой дилеммы не существует. Что машину «Консолидейтед» вывела из строя другая задача или что это была чисто механическая поломка.
– Все равно мы не можем рисковать, – настаивала Сьюзен Кэлвин. – Вот что! С этого момента пусть никто и близко не подходит к Мозгу. Я буду дежурить у него сама.
– Хорошо, – вздохнул Лэннинг. – Дежурьте. А пока пусть Мозг строит свой корабль. И если он его построит, мы должны будем его испытать.
Он задумчиво закончил:
– Для этого понадобятся наши лучшие испытатели.
Майкл Донован яростно пригладил рыжую шевелюру, даже не заметив, что она немедленно вновь встала дыбом.
Он сказал:
– Хватит, Грег. Говорят, корабль готов. Неизвестно, что это за корабль, но он готов. Пошли, Грег, Мне не терпится добраться до кнопок.
Пауэлл устало произнес:
– Брось, Майк. Твои шуточки вообще не поражают свежестью, а здешний спертый воздух им и вовсе не идет на пользу.
– Нет, послушай! – Донован еще раз тщетно провел рукой по волосам. – Меня не так уж беспокоит наш чугунный гений и его жестяной кораблик! Но у меня пропадает отпуск! А скучища-то какая! Мы ничего не видим, кроме бород и цифр, И почему нам поручают такие дела?
– Потому что если они нас лишатся, – мягко ответил Пауэлл, – то потеря будет невелика. Ладно, успокойся. Сюда идет Лэннинг.
Действительно, к ним направлялся Лэннинг. Его седые брови были по-прежнему пышными, а сам он, несмотря на годы, держался все так же прямо и был полон сил. Вместе с испытателями он молча поднялся по откосу на площадку, где безмолвные роботы без всякого участия человека строили корабль.
Нет, неверно! Построили корабль!
Лэннинг сказал:
– Роботы стоят. Сегодня ни один не пошевелился.
– Значит, он готов? Окончательно? – спросил Пауэлл.
– Откуда я знаю? – сварливо ответил Лэннинг. Его брови так сдвинулись, что глаз стало совсем не видно. – Кажется, готов. Никаких лишних деталей вокруг не валяется, а внутри все отполировано до блеска.
– Вы были внутри?
– Только заглянул, Я не космонавт. Кто-нибудь из вас разбирается в теории двигателей?
Донован взглянул на Пауэлла, тот – на Донована. Потом Донован ответил:
– У меня есть диплом, сэр, но когда я его получал, гипердвигатели или навигация с искривлением пространства никому еще и не снились. Обходились детскими игрушками в трех измерениях.
Альфред Лэннинг поглядел на него, недовольно фыркнул и ледяным тоном произнес:
– Что же, у нас есть специалисты по двигателям. Он повернулся, чтобы уйти, но Пауэлл схватил его за локоть.
– Простите, сэр, вход на корабль все еще воспрещен?
Старик постоял в нерешительности, потирая переносицу.
– Пожалуй, нет. Во всяком случае, не для вас двоих.
Донован проводил его взглядом и пробормотал короткую, но выразительную фразу. Потом он повернулся к Пауэллу.
– Жаль, что нельзя сказать ему, кто он такой, Грег.
– Пошли, Майк.
Едва заглянув внутрь, они поняли: корабль закончен. Человек никогда не смог бы так любовно отполировать все его поверхности, как это сделали роботы.
Углов в корабле не было: стены, полы и потолки плавно переходили друг в друга, и в холодном металлическом сиянии скрытых ламп человек видел вокруг себя шесть холодных отражений своей собственной растерянной персоны.
Из главного коридора – узкого и гулкого – двери вели в совершенно одинаковые каюты.
– Наверное, мебель встроена в стены, – сказал Пауэлл. – А может быть, нам вообще не положено ни сидеть, ни спать.
Только последнее помещение, ближайшее к носу корабля, отличалось от остальных. Здесь в металлической стене было прорезано повторяющее ее изгиб окно из неотражающего стекла, а под ним располагался единственный большой циферблат с единственной неподвижной стрелкой, стоявшей точно на нуле.