– Ладно, – сказал Билл. – Теперь получай.
Он рванулся вперед, и его руки заходили, как шатуны паровой машины. Артаксеркс танцевал на месте из стороны в сторону с крайне недоумевающим лицом, и я уже боялся, что он может простудиться от ветра, поднятого руками Мордугана.
Билл явно устал. Мощная грудная клетка вздымалась и опадала, как кузнечные меха.
– Ты что ж это делаешь? – спросил он с обиженным недоумением.
Но тут Артаксеркс осознал, что он почему-то неуязвим. И он сделал шаг вперед, поднял руку с книгой и влепил Мордугану звучную пощечину, сказав:
– Получай, зубрила!
Все как один зрители резко выдохнули, а Билл Мордуган как с цепи сорвался. Была видна только мощная машущая, бьющая, вертящаяся машина, а где-то в середине этого вихря – неуязвимая танцующая цель. Но прошло несколько бесконечных минут, и а кругу стоял Мордуган, шатаясь от усталости и ловя ртом воздух, а по его лицу текли ручьи пота. Перед ним стоял Артаксеркс, свежий и невредимый. Он даже книгу не бросил.
И этой книгой он сильно двинул Билла в солнечное сплетение, а когда Билл сложился пополам, обрушил ту же книгу ему на голову еще сильнее. Книга сильно пострадала, но зато Билл впал в счастливое беспамятство. Артаксеркс близоруко огляделся и сказал:
– Тот мерзавец, что взял мои очки, пусть немедленно их вернет.
– Так точно, мистер Шнелль, сэр! – отозвался студент, который взял очки. У него на лице застыла улыбка, как на рекламе зубной пасты. – Вот они, сэр! Я их просто протер, сэр!
– Отлично. А теперь брызни отсюда. И ко всем прочим зубрилам тоже относится. Брысь!
Они выходили не по одному и не по порядку, а довольно сильно толпясь и мешая друг другу, хотя были едины в желании – оказаться где-нибудь в другом месте. Остались только Филомела и я.
Взгляд Артаксеркса упал на взволнованно дышащую девушку. Подняв бровь, он слегка махнул ей мизинцем. Она скромно подошла к нему, он повернулся на каблуках и вышел, а она так же скромно пошла вслед за ним.
Все кончилось хорошо. Артаксеркс поверил в себя и для самоуважения больше не нуждался в книгах. Все свое время он проводил на ринге и стал чемпионом колледжа. Молодые студентки его боготворили, но он в конце концов женился на Филомеле.
Его успехи в боксе создали ему в колледже такую репутацию, что он мог выбрать себе должность заместителя директора в большой компании. Его острый ум всегда чуял, где можно добыть денежки, и потому он сумел добыть от Пентагона концессию на производство сидений для туалета и еще добавил к ней стоимость шайб, которые покупал в скобяных лавках и продавал правительству.
Оказалось даже, что учеба в ранние зубрильские дни пошла ему на пользу. Математика помогает подсчитывать прибыли, политическая экономия учит вычитать из налогов суммы, не учтенные налоговой инспекцией, а антропология весьма полезна для контактов с представителями исполнительной власти.
Я глядел на Джорджа с недоверием:
– Получается, что в этом случае ваше с Азазелом вмешательство пошло на пользу какому-то бедняге?
– Разумеется, – ответил Джордж.
– Но это значит, что у вас есть неимоверно богатый знакомый, обязанный вам всем, что у него есть?
– Очень точное описание ситуации, старина.
– Но ведь вы тогда, по всей видимости, могли бы хорошо у него перехватить.
И тут Джордж насупил брови.
– Вы в самом деле так думаете? Вы думаете, что на свете существует такая вещь, как благодарность? Вы думаете, что есть такие индивидуумы, которые, узнав, что их сверхъестественные способности к уклонению исходят от тяжких трудов старого друга, прольют на него дождь благодеяний в награду?
– Значит, Артаксеркс этого не сделал?
– Вы правы. Когда я однажды к нему подошел с просьбой инвестировать десять тысяч долларов в одно мое предприятие, которое должно было дать стократную прибыль – паршивых десять тысяч долларов я попросил у него, который их зарабатывает каждый раз, когда продает армии десяток дешевых болтов и гаек, – так он велел лакею меня вышвырнуть.
– Но почему, Джордж? Вы не узнали почему?
– Случайно узнал. Видите ли, старина, он предпринимает действия по уклонению при повышенном выделении адреналина, как только возникает сильное чувство, такое, как страх или ярость. Так говорил Азазел.