Айзек Азимов
Такой прекрасный день
И если такое случалось, с полдюжины детей оказывались не в своих домах. Их присылали обратно, начиналась путаница, которая отнимала лишнее время и неизменно вызывала нарекания родителей.
Мисс Роббинс внезапно заметила, что очередь остановилась.
– Проходи, Самуэль! – она резко прикрикнула на мальчика в начале очереди. – Чего ты ждешь?
Но Самуэль Джонс взглянул на нее и самодовольно ответил:
– Это не моя комбинация, мисс Роббинс.
– А чья же?
Она нетерпеливо осмотрела пятерых оставшихся мальчишек.
– Кто встал не на свое место?
– Это код Дика Хэншо, мисс Роббинс.
– Где он?
Ей ответил другой мальчик, отвратительным фарисейским тоном, которым пользуются дети, донося старшим о проступках друзей:
– Он убежал через запасной выход, мисс Роббинс.
– Что?
Дверь классной комнаты перешла на очередную комбинацию, и в ней исчез Самуэль Джонс. Один за другим ушли и остальные.
Как только класс опустел, мисс Роббинс бросилась к запасному выходу. Это небольшое приспособление управлялось вручную, и, чтобы не нарушать единообразной структуры помещения, его разместили за выступом стены.
Она со скрежетом привела механизм в действие. Выход служил для эвакуации из здания на случай пожара и, и, конечно же был пережитком прошлого, навязанным устаревшими законами, которые не принимали расчет современных систем автоматического пожаротушения, устанавливаемых во всех общественных строениях. Снаружи никого не оказалось – только то, что и должно быть снаружи. Солнечный свет резал глаза, в лицо бил пыльный ветер.
Мисс Роббинс закрыла дверь, Как вовремя она позвонила миссис Хэншо. Ее долг исполнен. Вне всяких сомнений, с Ричардом творится что-то странное. Она подавила желание еще раз позвонить матери мальчика.
В тот день миссис Хэншо так и не уехала в Нью-Йорк. Она осталась дома, встревоженная и злая на эту наглую мисс Роббинс.
Ее нервы начали сдавать, и за пятнадцать минут до окончания школьных занятий миссис Хэншо стояла у Двери. В прошлом году она установила автоматическое приспособление, которое ровно без пяти три активировало Дверь на школьные координаты и держало их, запирая ручной набор, до появления Ричарда.
Ее взгляд остановился на мрачной серости (почему неактивированное силовое поле не окрасили в какой-нибудь другой цвет – более живой и веселый). Она ждала. Руки стали холодными как лед, и она сцепила пальцы.
Дверь стала черной с точностью до секунды, но ничего не произошло. Время летело, Ричард опаздывал – а потом вдруг стало поздно. Потом стало очень поздно.
Без четверти четыре она пришла в отчаяние. Конечно, ей следовало позвонить в школу, но она не могла сделать это, не могла. Особенно после того как учительница выразила сомнение в психическом здоровье Ричарда. Ну как же звонить после этого?
Миссис Хэншо беспокойно зашагала по комнате, дрожащими пальцами прикурила сигарету, но тут же раздавила ее в пепельнице. А если произошло что-то вполне обычное? Возможно, Ричарда задержали в школе какие-то дела? Но в таком случае он бы обязательно предупредил ее заранее. И тут ее осенило, что Ричард знал о ее предстоящей поездке в Нью-Йорк, а значит, мог не вернуться до самого вечера…
Нет, он бы предупредил ее. Хотя зачем себя обманывать?
Ее гордость была сломлена. Миссис Хэншо закрыла глаза, и слезы просочились сквозь сомкнутые ресницы. Она была готова звонить в школу и даже в полицию.
А когда она открыла глаза, перед ней, потупив голову, стоял Ричард, и весь его вид был жалким и обреченным.
– Привет, мам.
Тревога миссис Хэншо тут же превратилась в гнев (да, так умеют только мамы).
– Где ты был, Ричард?
Прежде чем завести обычные причитания о беспечных неблагодарных сыновьях и разбитых сердцах матерей, она осмотрела его повнимательней и ужасе выдохнула:
– Ты был в открытом пространстве!
Ее сын уставился на свои перепачканные туфли (флексы где-то потерялись), полосы грязи покрывали его руки, а на рубашке зияла небольшая, но хорошо заметная дыра.
– Ей-богу, мам, я просто подумал, что… – И он замолк.
– Со школьной Дверью тоже что-то не в порядке?
– Нет, мам.
– Ты хоть понимаешь, что я чуть не заболела, переживая за тебя?
Она напрасно ожидала ответа.
– Ладно, молодой человек, об этом мы поговорим позже. А сейчас ты примешь душ и выбросишь всю свою одежду до нитки. Механо!
Но механо уже отреагировал на фразу «примешь душ» и устремился в ванную, плавно и тихо скользя над полом.
– Снимай туфли и отправляйся за механо, – велела миссис Хэншо.
Ричард покорно исполнил приказание, понимая, что протесты бесполезны.
Миссис Хэншо подняла перепачканную обувь кончиками пальцев и бросила в мусоропровод, который испуганно взвыл от неожиданной нагрузки. Она тщательно вытерла руки тряпкой и швырнула ее в мусоропровод вслед за туфлями.
Во время обеда она не вышла к Ричарду, и он ел в обществе ненавистного ему механо. Она считала, что столь явное выражение недовольства лучше любых упреков и наказаний заставит мальчика понять всю глубину проступка. А Ричард, как она часто говорила себе, был очень чувствительный ребенок.
Но перед сном миссис Хэншо пришла навестить его.
Она улыбнулась ему и мягко заговорила. Ей казалось, что так будет лучше всего. В конце концов, он и так уже наказан.
– Что сегодня произошло, Дикки, сынуля?
Она называла его так только в детстве, и эти слова растрогали ее саму почти до слез. Но сын отвернулся.
– Мне не нравится проходить через эти чертовы Двери, мам, – холодно и упрямо ответил он.
– Но почему, дорогой?
Он потер ладонями по тонкой простыне (свежей, чистой, стерилизованной и, конечно же, одноразового пользования).
– Просто они мне не нравятся.
– А как же ты намерен ходить в школу, Дикки?
– Я буду ходить пешком, по земле, – нерешительно пробормотал он.
– Сынок, в Дверях нет ничего плохого.
– Мне они не нравятся.
Он никогда так не смотрел на нее.
В отчаянии она сказала:
– Ладно, тебе надо хорошенько выспаться, и завтра утром ты будешь чувствовать себя гораздо лучше.
Она поцеловала его и вышла из комнаты, автоматически проведя рукой по фотоэлементу луча, чтобы погасить освещение.
Той ночью она долго не могла уснуть. С чего Дикки вдруг невзлюбил Двери? Они никогда не тревожили его прежде. Да, сегодня утром произошла поломка, но это, наоборот, должно было показать мальчику неоценимые достоинства Дверей.
Дикки вел себя неразумно.
Неразумно? Она вспомнила о мисс Роббинс и ее диагнозе. В темноте и уединении спальни она позволила себе тихонько выругаться. Что за чушь! Мальчик просто расстроился, и крепкий сон будет той терапией, которая ему необходима.
Однако на следующее утро, встав с постели, она обнаружила, что Ричарда нигде нет. Механо не мог говорить и отвечал на вопросы жестами подвесок, которые означали либо «да», либо «нет». Менее чем за полминуты миссис Хэншо выяснила, что мальчик встал на тридцать минут раньше обычного, наскоро вымылся в душе и ушел из дома.
Но не через Дверь.
Вернее, через дверь – но с маленькой «д».
Визифон благовоспитанно просигналил в 15.10. Миссис Хэншо догадывалась, кто ей может звонить, и, включив приемное устройство, убедилась в правильности своих предположений. Быстрый взгляд в зеркало убедил ее, что, несмотря на терзающие мысли и тревоги в течение дня, выглядит она довольно спокойно, поэтому она включила передатчик и с холодком сказала:
– Я слушаю вас, мисс Роббинс.
Учительница Ричарда с трудом перевела дыхание.
– Миссис Хэншо, Ричард опять ушел через запасной выход, хотя я настаивала, чтобы он воспользовался нормальной Дверью, – сказала она. – И я не знаю, куда он отправился.
– Он пошел домой, – осторожно ответила миссис Хэншо.
Мисс Роббинс смутилась.
– Так вы это одобряете?
Миссис Хэншо побледнела и решила тут же поставить учительницу на место.
– Я не думаю, что у вас есть повод поучать меня. Если мои ребенок не хочет пользоваться Дверью это касается только его и меня. К тому же я не помню каких-либо школьных правил, которые регламентировали бы использование Двери, – не так ли?
Весь ее вид вполне очевидно говорил о том, что если какие-то правила и есть, она позаботится об их немедленной отмене.
Мисс Роббинс покраснела.
– И все же я бы отправила его на зондирование. Обязательно бы отправила! – быстро произнесла она и исчезла с экрана.
Миссис Хэншо застыла перед пластиной кварциниума, слепо уставившись на чистую поверхность. Родственные чувства довольно прочно удерживали ее несколько мгновений на стороне Ричарда. Почему он должен пользоваться Дверью, если не хочет? В любом случае ей оставалось только ждать, и чувство собственного достоинства боролось с грызущими сомнениями в психическом здоровье Ричарда.
Он пришел домой, взгляд его был вызывающим, по мать с огромным усилием взяла себя в руки и встретила его так, словно ничего необычного не случилось.
