Айзек Азимов
Край Основания [Академия на краю гибели]

Однако как только задача была решена, он встрепенулся.

В одном из отчетов Хари Селдона, повторявшемся чаще всего, было замечание, что Второе Основание существует «на другом краю Галактики» по отношению к Терминусу. Селдон даже указывал место: «Там, где кончаются звезды».

Это было включено в отчет Гала Дорника в день суда перед императорским дворцом. «Другой край Галактики» – эти слова Селдона были употреблены Дорником.

Что связывает один край Галактики с другим? Прямая линия, спираль, круг или что-нибудь еще? И теперь Тревизу вдруг стало ясно, что это не было ни прямой линией, ни кривой, которую можно было нанести на карту Галактики. Это было куда тоньше.

Совершенно ясно, что один конец Галактики – Терминус. Он был краем Галактики, да, краем нашего Основания, что придавало слову «конец» буквальное значение. Однако это был самый новый мир Галактики, мир, только что начинающий осваиваться во времена Селдона, его еще нельзя было признать существующим.

В свете этого, что может оказаться другим концом Галактики? Край другого основания? Самый старый мир Галактики? Согласно аргументам, выдвинутым Пилоратом – он и сам не знал, что выдвинул – это могла быть только Земля. Значит, Второе Основание должно быть на Земле.

Но ведь Селдон еще говорил, что другой конец Галактики «там, где кончаются звезды»? Кто может сказать, не выражался ли он метафорически? След истории человечества теряется в веках, как говорил Пилорат, и эта линия должна тянуться от каждой планетной системы, от каждой звезды, освещающей населенную планету, к какой-то другой планетной системе, от каждой звезды, куда пришли эмигранты, к предыдущей звезде – до тех пор, пока все линии не сойдутся на планете, породившей человечество. Звезда, сиявшая над Землей, и была последней.

Тревиз улыбнулся и сказал почти с нежностью:

– Янов, расскажите мне побольше о Земле.

Пилорат покачал головой.

– Я рассказал все, что знал. Остальное мы найдем на Транторе.

– Нет, Янов. Мы ничего там не найдем. Поэтому мы и не полетим на Трантор. Кораблем управляю я, и я вас уверяю, что мы туда не полетим.

У Пилората отвисла челюсть Он задохнулся Затем удрученно сказал:

– О, мой дорогой друг!

– Полно, Янов, не смотрите на меня так Мы направимся искать Землю.

– Но ведь только на Транторе…

– Нет. Трантор – это место, где вы можете изучать ломкие от старости пленки и пыльные документы, и сами станете ломким и пыльным.

– Десятки лет я мечтал…

– Вы мечтали найти Землю.

– Но она только…

Тревиз встал, наклонился, схватил профессора за просторную тунику и сказал:

– Не повторяйте этого, Янов. Не повторяйте. Когда вы впервые сказали мне, что мы направимся искать Землю – еще до того, как мы поднялись на корабль – вы были уверены, что найдете ее, и я процитирую ваши собственные слова-»У меня в голове есть великолепные идеи». Я не хочу слышать от вас о Транторе. Я хочу, чтобы вы рассказали мне об этих великолепных идеях.

– Но их надо еще подтвердить. Это только мысль, надежда, смутная догадка.

– Хорошо, вот и расскажите мне об этих великолепных догадках.

– Вы не поняли… Все просто не поняли. Это не та область знаний, где любой, кроме меня, может проводить исследования. Здесь нет ничего исторически точного, ничего твердого, ничего реального. Люди говорят о Земле как о мифе. Миллион противоречивых рассказов.

– Тогда в чем же суть ваших исследований?

– Я был вынужден собирать все рассказы, все обрывки предполагаемой истории, все туманные мифы… Даже фантастику. Все, что включало в себя название Земли или идеи о первоначальной планете. За тридцать с лишним лет я собрал все. Я собирал со всех планет Галактики. И если бы я мог найти что-то более надежное в Галактической библиотеке, но вы запретили мне произносить это слово.

– Правильно. Не говорите. Лучше скажите, что из всего этого привлекло ваше внимание, и почему вы подумали, что именно это должно быть правильным?

Пилорат покачал головой.

– Голан, простите меня, но вы говорите как солдат или политик. С историей так не обращаются, извините.

Тревиз глубоко вздохнул, но сдержал свой темперамент.

– Тогда скажите мне, как с ней обращаются. У нас есть еще два дня. Просветите меня.

– Вы не можете положиться на один миф, даже на какую-то группу их. Я собрал все, анализировал, группировал, установил символы для разных аспектов их содержания – рассказы о невыносимых погодных условиях, астрономические детали планетных систем, противоречащие тому, что существует в действительности, происхождение героев, особенно выдающихся – буквально сотни всякого такого. Перечислять все – двух дней не хватит. Я потратил на это тридцать лет.

Затем я работал над программой компьютера, чтобы выбрать изо всех этих мифов общие компоненты и отбросить невероятные Постепенно я разработал модель Земли В конце концов, если все человеческие существа произошли с одной планеты, то к ней должны относиться все мифы, все рассказы о героях, вообще все! Вы хотите, чтобы я перешел к математическим выкладкам?

– В данный момент – нет, спасибо. Но откуда вы знаете, что вас не обманула ваша математика? Мы знаем как факт, что Терминус основан всего пять столетий назад, и что первые люди прибыли на него как колонисты с Трантора, но были собраны из десятков, если не сотен миров. Однако те, кто этого не знает, могли бы предположить, что Хари Селдон, Сальвор Хардин и все, родившиеся не на Терминусе, пришли с Земли и что Трантор, каким он описывался во времена Селдона, и есть планета прародительница.

Пилорат смотрел на него с удовольствием.

– Мой друг, я беру назад свое заявление насчет солдата и политика. У вас удивительное чутье. Конечно, я поставил контрольные опыты. Я придумал сотню фальсификаций, основанных на искажении действительной истории, и имитировал мифы по типу собранных мною. Я пытался вставить свои выдумки в модель. Одна из таких выдумок была основана на ранней истории Терминуса.

Компьютер все отбросил. Все до одной. Конечно, это могло означать, что у меня просто не хватило беллетристических талантов, но я старался как мог.

– Я уверен, что вы старались, Янов. И что ваша модель показала?

– Множество вещей разной степени вероятности. Нечто вроде профиля. Например, около девяноста процентов обитаемых миров Галактики имеют период вращения между 22 и 36 стандартными часами. Ну…

– Надеюсь, – прервал его Тревиз, – вы не обратили на это никакого внимания, Янов. Тут нет тайны. Вы же не хотите, чтобы обитаемая планета вращалась с такой скоростью, что циркуляция воздуха стала бы вызывать невообразимые штормы, или так медленно, что изменения температуры были бы экстремальными. Люди предпочитают жить на планетах с подходящими условиями; конечно же, когда все обитаемые планеты похожи одна на другую, кто-то скажет. «Поразительное совпадение!», хотя тут нет ничего поразительного и даже нет совпадения.

– Собственно говоря, – спокойно заметил Пилорат, – это общеизвестный феномен в социальной науке. И в физике, кажется, тоже, но я не физик, и поэтому не уверен насчет этого. Во всяком случае, это называется «антропологическим принципом». Наблюдатель влияет на события, которые он наблюдает, самим актом наблюдения или своим присутствием. Но вот вопрос: какая планета совершает оборот точно за одни Стандартные Галактические Сутки и в 24 Стандартных Галактических Часа?

Тревиз задумчиво сидел, выпятив нижнюю губу.

– Вы думаете, что это Земля? Галактический Стандарт мог быть основан на характеристиках любого мира. Ведь мог?

– Вряд ли. Это не свойственно человеческому духу. Трантор был столичной планетой Галактики в течение двенадцати тысяч лет, самой густонаселенной планетой, однако он не распространил свой период обращения в 1,08 СГС на всю Галактику. Период обращения Терминуса – 0,91 СГС, но мы не оказываем давление в этом смысле на подчиненные нам планеты. Все планеты ведут свой собственный счет по своему местному времени, а для межпланетных отношений делают с помощью компьютера пересчет с МГС на СГС. Так что СГС должно идти с Земли!

– Но почему обязательно с Земли?

– Во-первых, Земля была когда-то единственной обитаемой планетой, и естественно, что ее сутки и год, при заселении других миров, стали по социальной инерции стандартом. Во-вторых, модель, которую я сделал, оборачивалась, как и Земля, вокруг своей оси точно за 24 СГЧ и обходила вокруг своего солнца точно за один Стандартный Год.

– Это не могло быть совпадением?

Пилорат засмеялся.

– Теперь и вы заговорили о совпадении. Стали бы вы держать пари, что такие вещи могут произойти случайно?

– Ладно, ладно, – пробормотал Тревиз.

– В сущности, есть еще кое-что: есть архаическая мера времени, называемая месяцем…

– Я слышал об этом.

– Эта мера, по-видимому, охватывает период обращения земного спутника вокруг Земли. Однако…

– Да?

– Вот, один поражающий фактор: спутник, о котором я упомянул, огромный, больше четверти диаметра самой Земли.

– Никогда не слышал о подобном. Ни у одной населенной планеты Галактики нет такого спутника.

– Вот и хорошо, – с воодушевлением воскликнул Пилорат. – Если Земля – единственный мир, породивший самые разнообразные факты и формы жизни, а также эволюцию разума, мы ждем от нее и какой-то физической уникальности.

– Но что общего между большим спутником, разнообразием форм, разумом и прочим?

– Вот теперь мы наткнулись на трудность. Я и сам этого не знаю. Но это ценный вопрос, вы не думаете?

Тревиз встал и скрестил руки на груди:

– Но в чем же тогда проблема? Посмотрите статистические данные об обитаемых планетах и найдите ту, у которой период обращения вокруг оси солнца точно равны СГС и СГГ. И если у нее есть гигантский спутник, то мы нашли то, что хотели. Я предполагаю по вашему заявлению относительно «великолепных идей», что вы это сделали и нашли свою планету.

Пилорат выглядел растерянным.

– Ну… случилось не совсем так. Я проглядел статистические данные – вернее сказать, это сделал астрономический департамент – и… зашел в тупик: такой планеты там нет.

Тревиз снова сел.

– Но это означает, что все ваши аргументы ошибочны.

– Мне кажется, не все.

– Что значит – не все? Вы сделали модель с детальным описанием, но не нашли ничего подходящего под эту модель. Выходит, модель бесполезна. Вам нужно начинать все с самого начала.

– Нет. Это значит, что данные о населенных планетах не полны. В конце концов, их десятки миллионов, и некоторые из них совершенно безвестны.

Например, не имеется точных данных о населении почти половины планет. А о шестистах сороках тысячах населенных миров нет никакой информации, кроме названия и, иногда, местонахождения. Некоторые галактиографы считают, что более десяти тысяч обитаемых планет вообще не вошли в список. Можно предположить, что эти миры рады. В императорскую эру это помогло им избежать налогов.

– А в следующие столетия, – цинично заметил Тревиз, – это помогло им служить базами для пиратов, что при случае могло их обогатить куда больше, чем обычная торговля.

– Об этом я ничего не знаю, – с сомнением сказал Пилорат.

– Точно так же, мне кажется, Земля могла быть в списке обитаемых планет, будь на то ее желание. Она – старейшая из всех, и ее не могли проглядеть в первые столетия галактической цивилизации. А, попав в список, она бы там и осталась. Тут мы можем рассчитывать на социальную инерцию.

Пилорат колебался и выглядел скорбно.

– На самом-то деле… в списке обитаемых планет есть планета, называемая Землей…

Тревиз уставился на него.

– Мне кажется, что вы только что говорили, что Земли в списке нет?

– Земли как таковой нет. Есть планета Гея.

– При чем тут Гея?

– Гея означает «Земля».

– А почему именно «Земля», Янов, а не что-нибудь иное? Название «Гея» мне ничего не говорит.

Обычно спокойное лицо Пилората готово было исказиться.

– Я не уверен, что вы мне поверите… Если исходить из моего анализа мифов, в языках Земли были некоторые различия, взаимонепонятные.

– Что?

– Да, да. В конце концов, у нас тоже тысяча различных способов объяснения по все Галактике.

– В Галактике есть, конечно, диалекты, но отнюдь не взаимонепонятные. Но даже если некоторые из них трудно понять, то у нас есть стандартный Галактический.

– Конечно, но у нас есть постоянные межзвездные путешествия. А что, если какой-нибудь мир долгое время был в изоляции?

– Но ведь вы говорите о Земле. Об одной планете. Где же изоляция?

– Земля – прародина. Не забывайте. Вероятно, человечество там какое-то время было невероятно примитивным. Никаких межзвездных полетов, никаких компьютеров, никакой технологии вообще.

– Это же нелепо!

Пилорат смущенно опустил голову.

– Может быть, об этом не стоит спорить, дружище. Я никогда не собирался убеждать в этом кого-то. Виноват…

Тревиз тут же рассмеялся.

– Янов, прошу прошения. Я сказал, не подумав. Я ведь не привык к таким точкам зрения. Вы развивали свои теории свыше тридцати лет, а я был посвящен в них сразу. Примите это во внимание. Ну, я представляю себе примитивный народ на Земле, говорящий на двух совершенно различных языках.

– Возможно, что даже не на двух, а на полудюжине, – застенчиво заметил Пилорат. – Земля могла разделяться на несколько больших земельных массивов, и между ними могло не быть никакого сообщения Жители каждого такого массива должны были развить особый язык.

Тревиз спросил с осторожной серьезностью.

– И на каждом таком массиве, как только узнавали о другом, вероятно, спорили о «Вопросе происхождения», о том, кто первый из них вышел из животного состояния.

– Наверное, так, Голан. И это было вполне естественным поведением.

– И на одном из этих языков Земля называлась «Гея». А само слово «Земля» произошло из другого языка.

– Да, да.

– И в то время, как Стандартный Галактический произошел от того языка, на котором Земля называлась «Землей», народ Земли имеет некоторые основания называть свою планету «Геей» на другом языке.

– Точно! Вы очень быстро схватываете суть, Тревиз.

– Но мне кажется, из этого не следует делать тайны. Если Гея то же самое, что и Земля, несмотря на разницу в названиях, тогда Гея, согласно вашим предыдущим аргументам, должна иметь период обращения точно в Галактические Сутки, период обращения вокруг солнца – точно один Галактический Год, а гигантский спутник оборачиваться точно за месяц.

– Да, должно быть именно так…

– Ну, и как же, соблюдены эти условия или нет?

– Не могу вам сказать. Таблицы не дают информации.

– Да? Ну, тогда, Янов, полетим на Гею, посчитаем ее периоды и поглазеем на ее спутник.

– Я бы очень хотел этого, Голан. – Пилорат засмеялся – Беда в том, что ее местонахождение точно не указано.

– Вы хотите сказать, что нашли название и больше ничего, и это и есть ваша великолепная идея?

– Вот как раз поэтому я и хотел побывать в Галактической библиотеке.

– Постойте, вы сказали, что таблица не дает точного местонахождения. Но вообще какую-то информацию она дает?

– Есть списки в Сейшел-Секторе. И там же исследовательские заметки.

– Ну, тогда, Янов, не горюйте. Полетим в Сейшел-Сектор и разыщем Землю!

Фермер

Cтop Джиндибел бежал трусцой по сельской дороге по другую сторону Университета. Люди Второго Основания обычно не практиковали путешествия в фермерский мир Трантора. Случалось, конечно, но если уж они ездили, то недалеко и ненадолго.

Джиндибел представлял собой исключение, и в свое время сам удивлялся этому. Удивление вызвало исследование собственного мозга, что поощрялось, в особенности для Спикера. Их мозг был одновременно и оружием, и мишенью, и они держали защиту и нападение в хорошо отточенном состоянии.

Джиндибел решил, к своему собственному удовлетворению, что одна из причин его отличия от других была в его происхождении с планеты более холодной и обладающей большей массой, чем многие другие планеты. Когда мальчиком он был взят на Трантор (сетью, что была раскинута агентами Второго Основания по всей Галактике в поисках талантов), он очутился в поле меньшей гравитации и в восхитительно мягком климате. Вполне естественно, что ему было гораздо приятнее бывать на воздухе, чем многим другим.

В ранние годы на Транторе он сознательно развивал свой хилый мелкий костяк и боялся, что жизнь в мягком климате сделает его еще более слабым. Он предпринял серию упражнений для саморазвития, которые, хотя и не изменили его телосложения, но дали выносливость и хорошие дыхание. В эти упражнения входили долгие прогулки и пробежки, по поводу чего кое-кто из Совета Спикеров злословил, но Джиндибел не обращал внимания на их перешептывания.

Он действовал по-своему, несмотря на то, что был из первого поколения.

Все прочие в Совете Спикеров были из второго или третьего, их отцы и деды были членами Второго Основания, И все они были старше его. Стоило ли удивляться перешептываниям?

По заведенному давно обычаю, мозг всех ораторов был открыт (предположительно полностью, хотя редкий Спикер не оставлял какой-то личный утолок – разумеется, надолго это не удавалось), и Джиндибел знал, что они были завистливы. И они это знали. Точно так же Джиндибел знал, что его позиция была оборонительной, и в тоже время сверх скомпенсированной честолюбием. И они это знали.

Мысли Джиндибела вернулись к причинам его путешествия в глубинные районы, он провел детство в родном мире, обширном и развивающемся, с многообразием пейзажей, на плодородной равнине, окруженной самыми прекрасными, как ему казалось, горными грядами. Те были невероятно эффектны суровой зимой. Он вспомнил свое прошлое и радости далекого теперь детства.

Они часто снились ему. Как же он мог теперь ограничивать себя несколькими десятками миль древней архитектуры?

Он с пренебрежением осматривался, пока бежал. Трантор был мягким и приятным миром, но он не был ни сильным, ни прекрасным. Он был фермерским миром, но плодородным он тоже не был. Возможно, это было одним из многих факторов, сделавших Трантор административным центром сначала союза планет, а потом Галактической Империи. Не было сильного толчка, чтобы он стал чем-нибудь другим.

После великого Разграбления только одно дало Трантору возможность развиваться: его огромные запасы металла. Планета была громадным рудником, снабжавшим добрую полусотню планет дешевыми сплавами стали, алюминия, титана, меди, магния, возвращая таким образом все, что он скопил за тысячелетия, транжиря свои запасы в сотни раз быстрее, чем они в свое время накапливались.

Здесь все еще оставались громадные запасы руд, но они находились под землей, и их трудно было добывать. Фермеру-хэмиш (которые никогда не называли себя транторианцами и рассматривали это слово как зловещее, и поэтому члены Второго Основания сохраняли его для себя) все более и более неохотно имели дело с металлом. Суеверие, не иначе.

Дурачье! Тот металл, что оставался под грунтом, мог отравить почву и еще более понизить ее плодородность. Но, с другой стороны, плотность населения была мала, и земля поддерживала людей. И какая-то торговля металлом все-таки еще продолжалась.

Взгляд Джиндибела обежал горизонт. Трантор был геологически живой, как почти все обитаемые миры, но прошло по меньшей мере сто миллионов лет после главного геологически образующего периода. Возвышенности съелись до мелких холмов, да и те, в основном, были выравнены во время великих периодов металлопокрытия Трантора.

На юге тянулся берег Столичной Бухты, за ним – Восточный океан. То и другое было восстановлено после разрушения подземных цистерн.

На севере расположились башни Галактического университета, скрывавшие относительно приземистую, но обширную библиотеку (большая часть которой находилась под землей), а еще дальше на север – остатки императорского дворца.

По другую сторону раскинулись фермы, построенные как попало. Он бежал мимо коров, коз, цыплят – на всех фермах было множество самых разнообразных домашних животных. Они не обращали на Джиндибела ни малейшего внимания.

Джиндибел подумал, что нигде в Галактике он не увидел бы таких животных и что нет двух миров, где они были бы одинаковыми. Он вспомнил коз у себя на родине и собственную ручную козу, на чьем молоке он вырос. Они были гораздо крупнее и решительнее, чем мелкие и задумчивые образцы, завезенные на Трантор после Великого Разграбления. В противоположность другим обитаемым планетам, здесь один и тот же вид животных разделялся на бесчисленные породы – по мясу, молоку, шерсти и тому, что там они еще давали.

Как обычно, ни одного хэмиш не было видно. Джиндибел чувствовал, что фермеры избегают попадаться на глаза тем, кого они называют «скаулерами» видимо, искаженное «сэлер» – ученый, «грамотей».

Джиндибел взглянул на солнце Трантора. Оно спокойно висело в небе, но жар его не был изнуряющим. В этом месте, на этой широте, всегда было тепло.

Джиндибел даже скучал иногда по укусам мороза – или ему это просто казалось. Он никогда больше не бывал на своей родной планете. Возможно, сам не хотел, боясь утратить иллюзии детства.

Возникло приятное ощущение напряженных мышц, он решил, что бежал достаточно долго, и, глубоко дыша, перешел на шаг.

Необходимо быть готовым к предстоящему заседанию Совета и решающим переменам в политике, к новой позиции понимания растущей опасности от Первого Основания и чего-то еще, что положит конец роковой уверенности в «безукоризненной работе» плана. Когда же они поймут, что эта безукоризненность – верный признак опасности?

Если бы это предложил не он, а кто-нибудь другой, то дело наверняка прошло без затруднений. Но в данном случае затруднения будут, хотя дело все равно должно пройти, потому что старый Шандисс поддержал его и, без сомнения, будет поддерживать Он не захочет войти в историю как Первый Спикер, при котором Второе Основание захирело Хэмиш!

Джиндибел вздрогнул Он уловил далекий усик мысли задолго до того, как увидел самого человека. Это был мозг хэмиш-фермера, грубый и негибкий Джиндибел осторожно отступил от этого мозга, оставив лишь самое легкое, неопределимое прикосновение. Политика Второго Основания была очень тверда в этом отношении. Фермеры были невольным щитом для Второго Основания. Их нужно было оставлять в неприкосновенности, насколько это возможно. Но те, кто приезжал на Трантор для торговли или как туристы, никогда не видели никого, кроме фермеров да, иной раз, редких ученых, живущих мыслями о прошлом. Удалить фермеров или оказать давление на их простодушие – означало стать более заметным что привело бы к катастрофическим последствиям. (Это была одна из классических демонстраций для новичков в университете Первоисточник показал ужасающее Отклонение, когда мозг фермеров даже очень слабо искажался удивлением)

Джиндибел увидел. Да, конечно, это был фермер, самый настоящий хэмиш. Он был почти карикатурой на транторианского фермера – высокий, широкоплечий, темноглазый и темноволосый, в грубой одежде, с голыми руками, он шел неуклюжими большими шагами. Джиндибел почувствовал как от фермера исходит запах хлева. Не следует выражать презрение, решил он. Прим Палвер не гнушался играть роль фермера, когда это было необходимо для его планов. Какой уж фермер был из него – маленького толстенького, мягкого? Юную Аркадию одурачил его мозг, а не тело.

Фермер подходил к Джиндибелу, спотыкаясь и явно нацеливаясь на него. Что-то заставило Джиндибела нахмуриться: ни один хэмиш, ни мужчина, ни женщина, никогда не смотрели на него так. Даже дети отбегали и поглядывали издалека.

Джиндибел не сбавил шага. Здесь хватит места, чтобы пройти мимо фермера, не глядя, и это было самое разумное. Джиндибел взял в сторону но фермер не собирался пропускать его. Он остановился, расставив ноги, и раскинул длинные руки, как бы перегораживая дорогу.

– Нет! – сказал фермер – Ты быть грамотей?

Джиндибел при всем старании не мог избавиться от ощущения волны драчливости в приближающемся мозгу. Он остановился. Нечего было думать, чтобы пройти мимо без разговора, что, вероятно, будет само по себе нелегкой задачей. Обычный быстрый и легкий обмен звуками, впечатлением и мыслью, что включалось в общение между людьми Второго Основания, здесь должно было замениться утомительным обращением к одной комбинации слов, все равно что поднимать камень плечом, а лом отложить в сторону.

Джиндибел сказал спокойно, стараясь не выражать эмоций.

– Да Я ученый.

– Ха! Ты грамотей. Мы что говорить по-иностранному? Разве я не видеть, что ты грамотей? – Он наклонил голову в насмешливом поклоне. – Такой как ты быть – маленький высохший, курносый.

– Чего ты хочешь от меня, хэмиш-мужчина? – спросил Джиндибел не двигаясь.

– Я быть назван Референт. А Кэрол – мое предшествующее имя. – Его акцент был заметно хэмишским: «Р» звучало раскатисто.

– Чего ты от меня хочешь, Кэрол-Референт? – спросил Джиндибел.

– А как быть твое название, грамотей?

– Какая разница? Можешь продолжать называть меня грамотеем.

– Если я спрашиваю, значит, я получать ответ, маленький, курносый грамотей.

– Ну, ладно, меня зовут Стор Джиндибел. А теперь я пойду по своим делам.

– Что быть твои дела?

У Джиндибела ощетинился затылок. Тут были другие мозги. Ему не нужно было оглядываться, он знал, что позади него еще трое хэмиш. А на некотором расстоянии были еще. От фермера распространялся резкий запах.

– Мое дело, Кэрол-Референт, явно не твое.

– Ты так говорить? – Референт возвысил голос – Парни, он говорить, что его дело быть не наша.

Позади Джиндибела раздался смех, и чей-то голос произнес.

– Правильно он быть, потому что его дело лезть в книги и ползать по ним зря, и это тошнит настоящего мужчину.

– Однако это моя работа, – твердо ответил Джиндибел – А теперь я пойду заниматься ею.

– Как ты сделаешь это, крошка-грамотей?

– Пройду мимо тебя.

– Ты попробовать? Ты не боишься останавливающей руки?

– Рук всех ваших парней? Или только твоей? – Джиндибел внезапно перешел на грубый диалект Хэмиш.

– Ты не испугаешься одного?

Строго говоря, ничто не побуждало его к такой манере, но это могло остановить массовую атаку, а остановить ее было необходимо, чтобы не вызывать еще большей невежливости по отношению к нему. Это сработало. Референт понизил тон.

– Если быть испуган книжником – это быть дураком. Эй, парни, дать место Стать назад и пустить его пройти, чтобы он видеть, как я бояться одного.

Референт поднял свои громадные руки и развел их. Джиндибел не боялся, что фермер может быть знаком с кулачным боем, но случайный удар пропустить не хотел. Джиндибел осторожно подошел, быстро и деликатно обработал мозг Референта. Не сильно, легко прикасаясь, нечувствительно, но достаточно, чтобы замедлить рефлексы в решающий момент. Затем – умы остальных, собравшихся теперь целой толпой.

Мозг Спикера Джиндибела виртуозно метался взад и вперед, не задерживаясь нигде, чтобы его работа не была замечена, но достаточно долго для того, чтобы обнаружить что-то полезное. Он двинулся к фермеру по-кошачьи осторожно, зная наверняка, что никто не вмешается.

Референт ударил внезапно, но Джиндибел увидел двигательный сигнал в мозгу фермера раньше, чем напряглись мускулы фермера, и шагнул в сторону. Кулак пронесся со свистом, но мимо. Джиндибел остался невредим. Все остальные одновременно выдохнули.

Джиндибел не старался парировать или нанести ответный удар парировать ему было бы трудно, а возвращать «должок» – бесполезно, потому что фермер перенес бы его, не моргнув. Он мог только маневрировать, заставляя фермера промахиваться. Может, это сломает фермера морально, чего не даст прямое сопротивление.

Референт с рычанием ударил. Джиндибел был готов и отскочил в сторону равно настолько, чтобы фермер промахнулся. Снова удар, и снова промах.

Джиндибел чувствовал, что его собственное дыхание начинает усиливаться до свиста. Физические усилия были малы, но ментальные направленные на контроль фермерского мозга, были чудовищно велики и трудны. Долго ему не продержаться.

Он сказал как можно спокойнее, одновременно стараясь возбудить в минимальной степени тот суеверный страх, который фермеры питали к ученым:

– А теперь я пойду по своим делам.

Лицо Референта исказилось от ярости, но он не двинулся. Джиндибел чувствовал его мысли. Маленький грамотей исчезал, словно по волшебству.

Джиндибел чувствовал страх фермера. Сейчас этот страх станет сильнее, и…

Но ярость хэмиша перехлестнула осторожность.

– Парни! – закричал Референы. – Грамотей танцевать. Он нырять на цыпочках и презирать правила честных хэмиш – удар за удар. Хватать его. Держать его. Держать его. Пусть он будет первобьющим, я быть последнебьющим.

Джиндибел обнаружил брешь среди тех, кто теперь окружал его. Единственным выходом для него было расширить брешь, чтобы пробиться сквозь нее и бежать, веря в свои силы и способность притормозить всех фермеров. Он увертывался в стороны, мозг его трещал от усилий.

Но это не сработало. Их было слишком много, а необходимость придерживаться правил транториан обязывала.

Он почувствовал на своих руках чужие пальцы. Его держали.

Он мог бы вмешаться в несколько мозгов. Но это было недопустимо, его карьера была бы погублена. Но его жизнь – его собственная жизнь висела сейчас на волоске.

Как же все это произошло?

Собрание Совета было неполным.

Если Спикер опаздывал, ждать было непринято. Сегодня, думал Шандисс, Совет во всяком случае не настроен ждать. Стор Джиндибел был самым младшим и недостаточно осознавал этот факт. Он действовал так, словно юность сама по себе была добродетелью, и пренебрегал возрастом тех, кто знал больше.

Джиндибел не был популярен среди других Спикеров. Строго говоря, он не пользовался любовью даже у самого Шандисса. Но популярность была здесь ни при чем.

Делора Даларме нарушила задумчивость Шандисса. Она смотрела на него большими голубыми глазами, ее круглое лицо с привычным невинным и дружелюбным выражением маскировало – от всех, кроме членов Второго Основании ее ранга – острый ум и дьявольскую сосредоточенность. Она спросила с улыбкой:

– Первый Спикер, долго мы будем ждать?

Официально собрание еще не началось, поэтому она могла начать разговор, хотя другие ждали, чтобы Первый Спикер заговорил первым, в соответствии с его званием.

Шандисс посмотрел на нее обезоруживающе.

– Обычно мы не ждем, Спикер Деларме, но поскольку Совет собрался послушать именно Спикера Джиндибела, можно не столь строго следовать правилам.

– Где же он, Первый Спикер?

– Этого я, Спикер Деларме, не знаю.

Деларме оглядела всех. Здесь присутствовал Первый Спикер и, видимо, одиннадцать других. Всего должно было быть двенадцать. В течении пяти столетий Второе Основание расширяло свою мощь и свои обязанности, но все попытки расширить Совет за пределы двенадцати провалились.