Айза Блэк
Невеста палача
Глава 7
Время тянулось медленно. Палач не появлялся. Я не знала сколько времени. Ночь, день или вечер. Хочу есть до тошноты. Живот урчит. Что его так сильно разозлило? Он точно сумасшедший. Бешеный. И я полностью в его власти. В любой момент что-то опять в мозгу переклинит и порешит меня. То, что он способен – не сомневаюсь.
А я сижу на цепи, как собака. Нет. О домашнем питомце лучше заботятся. Его хотя бы кормят. Цепь достаточно длинная. Могу свободно передвигаться по комнате, но к двери мне не добраться. Снять железные кандалы с ноги – невозможно. Выходит, если он не появится, помру я тут с голоду. Медленно и мучительно.
Повернула голову, посмотрела на дырку в стене, от его кулака. Лучше бы и дальше продолжал тут все колошматить. Чем вот это безмолвие. А самое паршивое – это чувство, зародившееся в темных закоулках моей души – мне его не хватало. Могла найти тысячи оправданий, почему жду его появления. Но в первую очередь – хотела его увидеть.
Чтобы дальше терпеть его нападки? Его срывы? Смотреть, как он звереет на моих глазах? Нет, это вне всякой здравой логики. Когда меня запирал Борис, я была готова сидеть, сколько потребуется. Лишь бы не видеть мерзкой рожи. Так почему сейчас все иначе?
Замок щелкнул. Неужели! Появился, снова с голым торсом и в джинсах. Побрит. Темно-каштановый ежик на голове стал еще короче. В руках тарелка и кружка чая.
Подошел к столу. В нос ударил запах геля для душа, а под ним его аромат металла и мускуса. Один вдох и туман дурмана выключил мой мозг.
Удар посуды о полированную поверхность стола. Вздрагиваю. Отвести взгляд не могу. Разглядываю его бесстыдно. Ни капли не смущаюсь.
– Жратва подана, ваше величество, – сейчас выглядит спокойным, ухмыляется иронично. Бешенство прошло? Когда ждать следующий приступ?
– Наконец-то! – встаю с постели, сажусь за стол. Пахнет изумительно. На вид пугающе. Так проголодалась без разницы. Что угодно готова съесть.
Не уходит. Пододвигает стул к стене, садится, облокотившись грудью о спинку. Наблюдает из-под полуопущенных ресниц. Как хищник, караулит добычу. В любой момент готов напасть. Все равно. Сама как зверь голодная. Начинаю жадно есть. Как же вкусно. Ни разу в жизни не ела с таким аппетитом как в этой камере.
– А я думала, ты уже решил исполнить свою угрозу. Обрек меня на голодную и мучительную смерть, – говорю, запивая кашу чаем. Ммм, даже простой напиток у него какой-то особенный получается. Настроение сразу поднимается.
– Так и нарываешься, да? – без злости говорит. Не запугивает. Ноги расставлены по обе стороны от стула, губы изогнуты в полуулыбке. Он завораживает. Что в нем такого, что готова, вот так часами сидеть и смотреть?
– Ах, да! Я еще не отработала, как ты там говорил… воздух… которым дышу… по твоей милости, – продолжаю есть кашу. С каждой ложкой, мне все лучше и лучше. – Так, что если следовать твоей логике, время у меня еще есть.
– Чет ты сегодня раскудахталась, – стальные глаза искрятся. А я осознаю, какой он меня видит. Зеркала нет, но представить могу. Чучело. Почему меня заботит, как я выгляжу? Не все ли равно? Нет. Не хочу такой перед ним быть. – Молча есть не умеешь?
– Умею. Только не хочу. Ты уйдешь, а мне снова взаперти сидеть. Только и остается, что со стенкой говорить, – доедаю кашу, облизываю ложку. Тщательно. Еще бы столько же съела.
Его взгляд моментально меняется. Темнеет. Даже с довольно приличного расстояния ощущаю его жар. Замер. Неподвижный. Мышцы под кожей напряглись. Глаза лихорадочно по мне бегают.
Как его понять? Если настроение меняется каждую минуту?
Отводит взгляд в сторону. Делает глубокий вдох. С виду ничего не изменилось. А воздух как наэлектризованный. Сижу. Пью чай. Наблюдаю. Обводит взглядом стену. Вновь смотрит на меня.
– Чего свои брюлики по полу разбросала?
– А зачем они мне? – пожимаю плечами. – Подарены не с душой. Показуха. Не в них счастье.
– И в чем, по-твоему? – выгибает бровь, смотрит с издевкой. – В женишке твоем? В статусе?
– Пффф, – морщу нос, – гнилое общество и правила отвратные. А счастье в искренности, чувствах, трепетном отношении. Когда жертвуешь всем, только чтобы увидеть улыбку на родном лице, – вздыхаю. Понимаю, я сейчас выгляжу круглой и наивной дурой. – Так в идеале должно быть. Но мир жесток. И вокруг только грязь.
Вздрагивает так, словно я ему нож в спину всадила. Сжимает зубы. Ну все. Ожидается новый приступ бешенства.
– С Игорьком ты чувства искала? – смеется, да так что мороз по коже. Точно маньяк обезумевший. Металл его глаз грудную клетку вспарывает.
– Выбора у меня не было, – чувствую, как в самой злость закипает, словно от него ее перенимаю. – Вот как сейчас, сижу тут. И выбора нет. Насрать всем чего хочу. Безысходность. Что там, что тут. Клетка, какая бы она ни была, всегда останется клеткой, – бью кулаком по столу, со всей силы, так что кости заболели, – Так что, господин тюремщик, нечего говорить, то о чем ты и понятия не имеешь.
– И не жалко его? – смеется. Злость моя, палача веселит. Теперь я еще и клоун для него. – Не горюешь?
– Мне все равно, – отворачиваюсь. Сжимаю ложку в руке. Это ж надо выбесить меня так! – Пристрелил, так пристрелил. Закрыли тему.
Молчит. Долго смотрит на меня. Не вижу, чувствую обжигающий взгляд. Дыхание тяжелое, словно пробежала несколько километров. Ярость вперемешку с этим непонятным диким чувством. С ним я меняюсь, бесповоротно, безвозвратно.
Слышу, отодвигает стул. Встает. Поворачиваю голову, подходит ко мне. Наклоняется, берет мою ногу. От рук палача, перехватывает дыхание. Прикосновение грубых шершавых пальцев тут же отзывается сладкой болью внизу живота.
Снимает с меня цепь. Перекидывает через плечо, как вещь, ненужную, как мешок с мусором. Выносит меня из комнаты. Несет по лестнице наверх.
– Ты можешь меня поставить?! Или хотя бы нести по-человечески?! – мой зад на уровне его лица. Ткань платья не спасает, в местах соприкосновения наших тел все горит огнем.
– Нет…
Злюсь на себя, за свою беспомощность. На свою чудовищную реакцию на палача. Сатанею. В руках все еще сжимаю ложку. И не успев подумать, начинаю бить ею тюремщика в спину. Вкладываю в удары всю свою ярость, горечь, боль.
Он даже не вздрагивает. Хотя в местах моих ударов уже появляется кровь. Несет меня невозмутимо, как будто боль привычное для него состояние. Словно давно у него уже выработался иммунитет.
– Угомонись, – резко ставит меня на ноги. Не удержала равновесия, голова закружилась. Облокотилась о стену. Мы в коридоре. Все обито деревом. Нет этого ядовитого розового цвета. Вполне себе простая и адекватная обстановка. Подходит ближе, кладет руки на плечи, сжимает их так, что круги черные расплываются перед глазами. Еще чуть больше нажима и мои кости не выдержат. Превратятся в пыль. Разотрет их в муку и не заметит. – Еще одна выходка, – сталь глаз прожигает во мне дыру, – И ты пожалеешь, что не размазал твои мозги по асфальту.
Смотрю на каменное лицо. На сжатые челюсти. Вдыхаю его ярость. Понимаю – не шутит. Он способен на все. Тормоза у палача сорвало давно и с концами.
И даже сейчас мне нравится его близость. Боль в плечах смешивается со странными импульсами, разливающимися по телу. Хочу что-то сказать. Возразить. А оказывается, он украл у меня весь кислород. Киваю головой.
Долго смотрит. Как-то нехотя отпускает. Делает шаг назад. Плечи горят. Хранят прикосновения стальных пальцев.
– У тебя пять минут, – открывает дверь рядом со мной.
Туалет. Неужели смилостивился. Вау. Мои брови ползут вверх. Никогда не думала, что буду радоваться простому унитазу. Жизнь реально непредсказуемая штука. Иду медленно, поглядывая на него с опаской. Палач не двигается. Зверь замер в ожидании.
Закрываю дверь. Не делает попыток мне помешать. Оглядываюсь по сторонам. Уборная масенькая. Встроенный в стену шкаф. Ну и сам белый друг посередине. Все. Тут чисто. Запах приятный свежий. Он тут живет? Я в его доме в подвале? В логове у зверя.
Интересно он сам тут убирает? Невольно улыбаюсь, представив палача со шваброй. Мне интересно все, что касается его персоны. Он как закрытая таинственная дверь манит. Хочется взглянуть одним глазком. Даже если впоследствии лишишься головы. Любопытство оно такое, зачастую губительное.
Делаю свои дела. Как хорошо. Реально. Глубокий вдох. Выдох. Открываю дверь. Стоит в той же позе. Мой бешеный надзиратель. Улыбаюсь ему. Не планировала, а губы сами растянулись в предательской улыбке.
– Спасибо…
Короткий кивок. Грубо берет меня за локоть, ведет дальше по коридору. Снова открывает дверь, вталкивает в ванную комнату. Ого. У меня сегодня день подарков! Тут помещение больше. Черная плитка. Раковина. Стиральная машина. Полочки. На них чисто мужские принадлежности. Женщиной тут даже и не пахнет. По телу расплываются волна удовлетворения. Ее сменяет злость. Какое мне дело до личной жизни палача?
Сама ванна довольно большая. Сверкает белизной. Нигде не пылинки. Он реально чистюля.
Бросаю взгляд в зеркало. Округляю глаза. Трубочиста вызывали? На кого я похожа?! Чучело на огород и то краше ставят. На меня вороны бы взглянули, сразу бы замертво упали. Лицо все перепачкано тушью. Все в потеках, разводах, глаза страшнючие, с кругами коричневых теней, нос и тот черный. И как последний штрих издевательства – по всей мордахе блестки сверкают, которые мне визажист тщательно на веки накладывала.
Волосы. Это уже не волосы. Так слипшаяся пакля. Присыпанная розовой штукатуркой. Как его еще не стошнило от меня? Я бы сама себя пристрелила, на такое убожество без содрогания не взглянешь.
Вот отчего и его щедрость. Невмоготу смотреть стало. Хотя… оно и к лучшему.
– Раздевайся. Можешь принять душ, – хриплый голос вырывает меня из раздумий.
– А ты… ты так и будешь… – пытаюсь подобрать слова и не могу. Сейчас нельзя его злить. А то моя ванна превратится в корыто. Вернет назад в ту мразотную комнату. – Тут стоять?
– Да, – оперся на стенку, руки на груди сложил, смотрит выжидающе.
– Я же не сбегу… помоюсь и выйду, – делаю еще одну попытку.
– Или так, или никак, – ухмыляется зараза.
Отворачиваюсь. Замираю в нерешительности. Это что сейчас перед ним разденусь? Первый раз перед мужчиной. Вот так предстану, в чем мать родила? Неловко. Стыдно. А выход есть? Нет.
Стягиваю с себя платье. Руки дрожат. Спиной ощущаю его взгляд. Как он проходится по спине. Обжигает, только что оголенные участки тела. Слышу его дыхание. Рваное. Звериное.
Пальцы онемели. Не слушаются. Пытаюсь расстегнуть пояс от чулок. Дергаю нервно. Он поддается. Стягиваю с ног дырявый капрон. С каждым движением воздух в ванной комнате накаляется. Уже у самой дыхание становится тяжелым. Комната наполнена его запахам. Он пропитывает меня насквозь. И еще этот стыд. Краска приливает к щекам. Даже смотреть не надо, знаю – они пунцовые.
Остались трусы и лифчик. Самое интимное. Стою в нерешительности. Хочется залезть под ванную, забиться в дальний угол. Только бы не ощущать этот пробирающий до костей взгляд.
Нет, надо отвлечься. Подумать о чем-то другом. Вот она вода. Долгожданная. Желанная. Один шаг и я там. Закрываю глаза, сжимаюсь вся, и одним движением стягиваю с себя лифчик. Не дав себе опомниться, стягиваю трусы. Все силы кончились. Стыд забрал их до капли.
Держусь за стеночку, переставляю ногу, чтобы залезть в ванную. И пошатываюсь. Не могу держать равновесия. В тот же миг горячая рука обвивается вокруг талии. Вздрагиваю от неожиданного прикосновения. Он не ласкает. Не причиняет боли. Просто поддерживает. А я не могу ни о чем думать, кроме его руки на талии.
– Что ты как деревянная, – хриплый голос раздается над ухом. Громкий вздох. Поднимает и ставит меня в ванную.
Смотрю, как плавится олово, как из центра его глаз поднимается жар. Огромные глаза оставляют ожоги на теле. Палач бесстыдно исследует меня взглядом. Разглядывает как под микроскопом. Мои соски – предатели! Набухли, скрутились в маленькие комочки, заныли и потянулись к нему. Между ног образовалась лужа. Ох, срамота. Я красная как помидор. Дрожу.
Он вновь отходит к стене. Пытаюсь не обращать внимания. Взять себя в руки. Едва передвигаясь, подхожу к крану. Журчание воды отдается где-то в глубине. Бьет по нервам.
Выдавливаю мыло себе на руки. Намыливаю лицо. Тру так, словно хочу смыть все. Стыд, краску, кожу. Вода горячая. Обжигает. Но по сравнению с его взглядом все равно ледяная.
– Дурында, воду разбавить надо, – говорит приглушенно, хрипота в голосе усиливается. Подходит, крутит краны. А я медленно сползаю в ванную. Сижу скрутившись. Не в силах даже голову поднять. – Так нормально? – поливает на меня сверху из душа.
Мычу невразумительно.
На голову сверху льется что-то прохладное. До затуманенного мозга доходит – шампунь. Подношу руки к голове. Нехитрые движения немного приводят в чувство. Вода набирается в ванную. Становится легче. Хочется поскорее смыть с себя всю грязь.
Подумаешь голая. Что он никогда голую бабу не видел? Все как у всех. Пытаюсь настроить себя на нужную волну. Надо использовать предоставленный шанс. Неизвестно, когда еще дождусь от палача подобной милости. И дождусь ли?
Промыв волосы. Встаю и беру мочалку. Выливаю на нее мужской гель для душа. Начинаю усердно намыливаться. Кайф. Вода действительно смывает многое, очищает.
Бросаю на него мимолетный взгляд. Стоит и смотрит. Мышцы играют при свете, мерцают, манят. Зовут прикоснуться к ним. Какая же у него красивая кожа.
– Спинку потереть, – бросает с ухмылкой.
– Н… н… нет… спасибо, – выдавливаю жалобный писк.
Видимо, он услышал «да». Подходит. Забирает у меня из рук мочалку. Поворачивает к себе спиной. Проводит по коже. Он моет, несильно трет. А я улетаю. Закусываю губу, чтобы не издать постыдных звуков. Улет. Мало. Хочу, чтобы вместо мочалки по спине бегали его руки. Желание поднимается из глубины, порочное, мрачное. Я тону. И нет сил, вынырнуть на поверхность. Падаю в пропасть. Прямо в его хищные лапы.
Поворачивает к себе лицом. Медленно проводит мочалкой по груди. Туда, назад. Задевает соски. Удары тока сотрясают тело. Кладет руку мне на грудь. Она идеально помещается в грубой ладони.
В жестах нет ласки. Он исследует. Рассматривает. Сосок сладко ноет, колет. Мало. Он пробудился от спячки, расцвел, и требует внимания к себе. Его внимания.
Дышу ртом. Точнее, судорожно хватаю воздух. Мне мало. Сосок превратился в камень. Требует, чтобы его потерли. Приласкали.
Палач убирает руку. Грудь предательски начинает саднить. Выливает гель себе на руку, смотрит мне в глаза. Там мелькает нечто новое, пугающее и опьяняющее одновременно. Проводит пальцами по животу, скользит вниз. Вздрагиваю и инстинктивно прижимаюсь к холодному черному кафелю. Он ни на один градус не способен погасить жар. Пальцы орудуют уже там. Такого удовольствия не бывает. Это немыслимо.
Смотрю на палача удивленно. Не верю, что это происходит наяву. Что-то во мне нарастает. Неведомое, опасное.
– Ты чего дергаешься, – шепот проходится по моей коже, еще больше заводит. Будоражит кровь. – Реально, как целка себя ведешь.
Киваю головой. Стыдливо прячу взгляд.
– Что реально? Никто тебя не распечатал, – издает что-то подобное на рык.
– Я ни с кем… не… – договорить не могу. Горло пересохло. Дар речи пропал.
– Раздвинь ноги, – еще сильнее вжимаюсь в стену. Напуганная до предела своей реакцией.
Палач двигается ко входу. Плавно. Осторожно. Без ласк. А там все отзывается на каждое прикосновение. Горит. Ноет. Сладко покалывает. Набухает. Входит в меня пальцем. Делает какие-то манипуляции, ахаю, выгибаюсь.
Раздается звонок. Резкий. Оглушающий. Вздрагиваю. Палач убирает руки. Вытирает их полотенцем. Выключает воду. А я уже ненавижу звонившего. Без его рук так пусто. Тело бунтует. Протестует. Требует продолжения.
В ванной слышимость неплохая. Из динамика раздается недовольный мужской голос:
– Только не говори мне, что Савельева у тебя! – зверь, молча выходит. Оставляет меня одну.
Мысли путаются. Кто ему звонил? Разговор касается меня. А я все еще дрожу. Еще чувствую грубые руки, исследовавшие меня. Анализировать, думать, нет сил.
Ополаскиваюсь. Смываю с себя мыло. Продолжая дрожать. Даже не вытираюсь. Бросаю взгляд на зеленую футболку, лежащую на стиральной машинке. Натягиваю ее и выхожу в коридор. Тихо. Ничего не слышу. По всей видимости, уже закончил разговор. Иду наугад. На запах. Не знаю, что меня ведет.
Открываю первую попавшуюся дверь. Палач стоит, лбом уткнувшись в стену. В руке сжимает член. Держит так, что костяшки пальцев побелели. Так и замер, без единого движения.
– Тебе помочь? – сказала, и только потом сообразила, что ляпнула.
Глава 8
Настоящее… Руслан
Все сука у меня забрала. Опустошила до предела. Ничего нет. Ей живу. Гребаными воспоминаниями. Убить. Размазать мозги по стенке. А нет. Не смогу. Тогда не смог, а сейчас подавно.
Душу мою себе присвоила. За решеткой только и выстоял, благодаря вере. А реальность снова больно хлыстом шибанула. Да по самому сокровенному.
Сижу под деревом. Бомжицкое тряпье натянул. Парик нацепил. По факту вот оно мое лицо – конченый сброд. Пустой. Сука давно все нутро выпорожнила. Сожрала меня с потрохами.
Детская площадка. Мая залезает на горку. Под присмотром няньки. Красивая деваха получилась. Больно смотреть. Еле сдерживаюсь. До одури хочу подойти обнять. В глазищи огромные заглянуть. Большие, как у мамки.
Гребаная иллюзия семенного счастья. Я, она, Мая. На краткий миг поверил – это возможно. Позволил себе прикоснуться к счастью. А потом блядская судьба еще сильнее долбанула. Последнее отняла.
Не моя дочь она, не моя. А тянет к дитю, как к дочери родной, нестерпимо, как магнитом. Даже вот так издали наблюдаю, сил набираюсь. Тепло по опустошенной душе разливается.
А ведь Мая – плод предательства. Сука быстро ноги раздвинула. Быстро курс сменила. Подстроилась.
Долго не верил. Если бы в тюряге узнал – живым бы не вышел. А так ради них выстоял. Все за иллюзии цеплялся.
Потом уже тут на воле просветили меня. Не поверил. Пока долбанный тест ДНК не сделал. Нет там моего ничего. Не моя дочь. Не моя женщина Елизавета Петровна. Больше не моя. А была ли моей?
А тоска по ней по венам проходит, жжет до безумия. Растоптала она меня похлеще бульдозера. Все нутро в пыль превратила.
Базара нет, тогда сам принял решение. Меня в капкан загнали. Единственный выход ее спасти – отпустить. Со мной бы погибла. Ей будет лучше без меня. Я замарал ее в грязи, кровью нежные руки испачкал.
Но бл…дь не так же быстро. Сразу в койку к другому. Еще и ребенка заделать. Послушная оказалась. Сроки сами за себя говорят. Особо не парилась, не плакала. Сразу ноги раздвинула.
Убить суку. Не. Пусть живет. За нас двоих. Пусть счастлива будет. Болезненное облегчение по телу проходит. Не со мной, но в безопасности.
Обещание свое исполнил. И все, что задумал, до конца доведу. А потом. А ни хрена потом… будущего нет для меня. Все там вместе с ней оставил.
Должен был для всех сдохнуть. И для нее тоже. А не смог. Записку оставил. Чтоб знала сука. Чтоб нить уловила. Зачем? Слабость. Безнадега. Разрывает без нее на куски. А потом вновь себя по частичкам собираю. Что пройти очередной круг ада. Воскресаю, чтобы прожить в пекле еще один день. И не высечь, не выжечь ее из памяти. Въелась в меня намертво. К себе сука пригвоздила.
– Привет, – вздрагиваю. Малышка стоит, улыбается, смотрит огромными глазищами. Протягивает крохотную ручку, – Давай, знакомиться, – удар под дых. Спазм горло свел. Как дышать забыл.
Смотрю в направлении ее няньки. Болтает с мамашами. На ребенка даже не смотрит.
– Тебя не предупреждали, – голос хрипит, еле слова из себя выдавливаю. Сердце на куски разрывается, – Что с незнакомыми людьми, говорить нельзя?
– Говорили, – кивает, и мордашка еще светлее становится, – Но ты ведь хороший, – дотрагивается до моей руки, в душу смотрит. Демонов моих разгоняется. По углам спрятались шакалы, испугались крохи.
В сердце надлом. Тысячи ножей вспарывают грудь. Все бы отдал, чтоб моей дочерью была. Только чудес не бывает не в этом долбаном мире. Не моя. Не моя. Реальность молотом по башке бьет. Пытается на место мозги вправить. А у меня тепло по телу, щемящая боль в груди. Словно в реале моя кровь, мое дитя. Хочу обнять, защитить, оберегать. Отцом для нее стать.
В ней же все от нее. Ее частичка. Ее продолжение. Потому и тянусь. Потому и своей готов признать. И признал. В душе признал. Сердцем принял. И доведу дело до конца. Разберусь с ублюдками, только бы мои девочки в безопасности жили. Чтобы улыбались каждому дню. Чтобы к свету шли. А я тут в гребаной грязи останусь. Где мне и место на дне. У них семья уже. Мне там места нет. И не может быть.
– Плохой я, – бросаю с грустью. Смотрю в глаза карие, не по-детски взрослые. – Нельзя подходить к чужим. Опасно это, – А няньку им пора сменить. За ребенком не следит курица безмозглая. И это когда еще опасность над ними висит. Что за беспечность?!
– К тебе можно. Ты не обидишь, – упрямая, как мать.
Нельзя мне больше около нее околачиваться. А я ничего с собой поделать не могу. Хоть одним глазом глянуть. Представить, что меня папой назовет. Что за ахинею несу. Совсем крышак протекать стал. Умом двинулся окончательно. Рискую. Подставляюсь. Лишь бы дитя увидеть. Ее дитя. Которое на короткое время способно сердце оживить, вновь биться заставить. Хрен с ним, что кровь не моя. Они для меня родные. Мои девочки. Малышки. Мои недоступные. Мои дорогие.
– Мая, ты где? – нянька опомнилась. – Снова в прятки играешь?
– Мне пора, папа скоро за нами приедет, – машет мне рукой и убегает. А я валяюсь на земле. Растерзанный последней фразой.
Есть у нее отец. И другого девочке не надо. И для Елизаветы Петровны я как страшный сон, кошмар прошлого. Другая у них жизнь. Без меня.
Настоящее… Лиза
Ненавижу! Бездушный зверь! Подонок! Как так можно?! Найду и собственноручно эти бумажки ему в задницу засуну! Бегаю по комнате, внутри все кровью обливается.
Снова подношу записку к лицу. Едва уловимый запах наполняет тело жизнью. Еще никогда за четыре года цель не была так близка. Рука судорожно сжимается в кулак. Почти ощущаю его кожу под пальцами. Как сдавлю его шею. Как прижму к себе. Как заставлю сказать все. А я ведь заставлю.
Губы дрожат. Сколько ночей и дней я жила ожиданием. Сколько подушек, насквозь пропитанных слезами. И вот момент близок. Слишком близок. От осознания – приходят силы. Я готова к борьбе. И никому в целом мире меня не остановить. Как бульдозер попру напролом.
Нахожу свой разбитый телефон. Набираю номер мужа. Аппарат чуть не падает из рук. Сердце продолжает выламывать грудную клетку.
Он берет трубку сразу же. Не иначе как ждал звонка.
– Привет, Лизок, – голос спокойный. Но улавливаю скрытую настороженность.
– Я была в морге.
– Знаю, – даже не сомневаюсь. Ему донесли раньше, чем успела из квартиры выйти.
– Он жив, – удается не завыть. Сдерживаю, как могу слезы. Если разрыдаюсь, нормального разговора не выйдет. – Ты его видел? – губы еле шевелятся. Во рту – пустыня.
– Видел, – отвечает неохотно.
– Где он? Я… мне надо…
Обрывает меня на полуслове:
– Ни черта тебе не надо, Лизок. Как вы зае…ли меня, ты и твой… – осекается. Его имя он старается не произносить. – Документы у тебя? – берет себя в руки, снова спокойный голос.
– Да…
– Отлично. Я позабочусь обо всем.
– Ты и… он вы не можете обойти меня в этом вопросе?! Не забывай, это и меня касается напрямую. Он мне документы передал!
– Идиот, потому что, вот и передал. В этом деле ты будешь сторонним наблюдателем, смирись, – делает паузу, слышу, как сопит, – А еще лучше отправлю тебя с дочерью заграницу. Тут станет слишком опасно для вас.
– Я никуда не уеду, – в голосе стальные нотки. Тут ему у меня не выиграть.
– Лизок, пойми, ты, наконец, – голос мужа смягчается, – Он уже ходячий труп. Его сломали. Там нет ничего человеческого. И вопрос времени, когда пуля его настигнет. А она настигнет. Он это понимает, – вздыхает, – А ты как слепой котенок, тыкаешь в закрытую дверь.
– Сам собираешься на курок нажать? Когда, не нужен станет, – ели бы сейчас стоял передо мной, точно бы пощечину заработал.
– Нет, – вздыхает устало. – Он сам справится. Думаешь, я мало видел таких, как он? За ними смерть ходит. Там все сгорело. И конец у таких персонажей всегда один. Поверь моему опыту, – его опыту я верю, но только не с Орловым. Тут он ошибается, Орлова невозможно просчитать. Даже я не смогла. А ведь была уверена – узнала как облупленного. Он выжил, выкарабкался, не для того чтобы умереть.
Смерть настигнет его только в одном случае – у меня будут веские доказательства – что он мразь конченая. И тогда я заберу его жизнь. Но не раньше, чем докопаюсь до всей правды.
– Мне нужно его увидеть! Один раз. Скажи локацию. Устрой встречу.
– Зачем? Будете трахаться как звери! Как одичалые твари, потерявшие контроль? – даже не видя его лица, ощущаю, как скривился.
– Мне надо прояснить несколько моментов, – игнорирую его высказывание.
– Неужели ты не понимаешь, Лизок, – снова смягчает тон, – Должны же были мозги встать на место за четыре года. Опасен он для тебя. И ты для него. Тебе напомнить в кого ты с ним превратилась? Тебе самой десятка минимум, при очень хорошем раскладе светила. Выбралась. Так живи дальше. У тебя есть для кого.
Знает куда давить.
– Я благодарна тебе за помощь. Но это ничего не меняет.
– Все это меняет. У тебя бы дочь забрали. И сидели бы вы по разным клеткам, друг другу письма строчили, которые никогда бы до адресата не дошли. А потом? Кем бы ты вышла? Благодари судьбу, что целой, выбралась. Что не успел он тебе жизнь окончательно под откос пустить.
– Только ты не учитываешь, что и сам в этом дерьме по горло застрял. Так как ты можешь меня осуждать, за то что хотела того, что и все мы?! – голос срывается, хриплю. Слова мужа отбрасывают меня назад. Заставляют прокручивать картины прошлого по бесконечному адскому кругу.
– Я изначально осознавал, во что влез. А тебя я… и даже он… мы хотим защитить. Без тебя все решится. Тебе что не хватает, а Лиз? – неприкрытая злость в голосе. – Дочь я как свою воспитал. Дал тебе свободу. Ни разу не притронулся. Живу в соседней квартире. Не лезу к тебе. Оградил от проблем. Так какого, ты сама в новую петлю лезешь?
– И я сто раз повторю, что благодарна. Только…
Обрывает меня.
– Нет. Проясним раз и навсегда. Я не знаю где он. Так безопасней для всех. Ты не ищешь. Ты живешь как раньше. Узнаю про твои глупости – отошлю на хрен из страны, – громко фыркает, – Лизок уясни – тебя это дело больше на прямую не касается. Когда будет результат – отпразднуем. Если кто и подставит голову, это буду я, или он, но не ты. Все мы больше к этому разговору не возвращаемся.
Отключил вызов.
Падаю на пол. Отрицательно мотаю головой. Даю волю слезам. Муж во многом прав. Он всегда размышляет рационально, холодно. Все у него рассчитано, по полочкам разложено. В моей ситуации я должна молиться на него. А ненавижу обстоятельства, вынудившие заключить этот договор.
Он воспитывает чужого ребенка, как своего. Принял Маю. И знаю – любит ее. Взвалил на свои плечи меня. Купил смежную квартиру, чтобы пресса думала, что мы просто расширили жилплощадь. Ни разу не пришел секса требовать. В моем положении идеал.
Тварь я, наверное. Раз не ценю помощи. Не ценю заботы. Но он не понимает одного – это уже не жизнь. Только ради дочери существую. И ради той встречи с Орловым, которая состоится. Вопреки всем запретам. Я слишком долго ждала. Слишком долго была без него.