Я обернулся к соседу справа.
– Простите, это меня?
Он трижды кивнул и сам улыбнулся.
Я подумал: «Значит, меня зовут. Какая-то дама. Из тех, которыми я так восхищался в детстве на карнавалах. Дама. Надо ей угодить».
Голова моя клонилась, словно ослабела пружина, и печально подрагивала, кидая скорбные взгляды на дощатый пол.
Рывок. Голова выпрямилась. Взор мой, словно ружье, выстрелил с отдачей в экран.
…Дама скончавшегося часа исчезла, как не бывало.
Теперь экран был закрыт железным мостом. Мост сильно дрожал. По нему и шли, и ехали.
Увидев автомобили, я захотел на улицу. Меня потянуло туда. Я больше не мог сидеть здесь. Весь дрожа, я вышел. Сердце мое кипело.
Меня толкали. Пинали. Швыряли. Я терялся, а порой застывал в изумленном раздумье.
(Иона бежит за трамваем, а тот его не глотает.
Звоночек падает в лужу и быстро тонет.
Пустота.)
Дверь моего дома кинулась мне навстречу. Она обрадовалась. Она похлопала меня по плечу.
Необъяснимая тяга повлекла меня в спальню. Словно мне нужно было что-то проверить. Словно хотелось убедиться, что я забыл портфель дома, а не на улице.
…Посреди комнаты я остановился. Я задумался. Я не знал. Не знал, к чему такая спешка.
(Чушь. Чепуха. Как это нелепо и порочно – приподнять покрывало, легкий подол постели! Кровать моя была белой, пышной, ленивой. Ах ты, что за глупость! Ничего не попишешь…)
Я провел ладонью по лбу. Я не знал, в чем дело.
И еще: проверить выключатель. Да будет свет! Однако…
Выключателя я не нащупал. Очевидно, я заблудился.
Я пробовал выловить рыбку из аквариума, но она ускользнула сквозь пальцы. Если вскипятить воду, рыбка прыгнет, как лошадь в цирке. Но я кипятить не стал.
В конце концов, помню, я пощупал себе пульс, немного тревожась. Однако рука искрилась электричеством, она обжигала, как металлический прутик.
Я выплеснул на пианино лейденскую банку. Посыпались звуки-искры.
Взрослые ноты и юные их подруги. (Совсем еще девочки, прямо для Сикстинской капеллы.)
Ах! Ох! Ах и ох!
Всю ночь мне снились шахматные партии.