Ася Кравченко
Лучше лети. Проект № 19. Небо – для всех

Новые источники финансирования

Итак, на маму с папой рассчитывать пока не приходилось.

Я решил поговорить с Егором.

Егор – это мозг. А я… тоже мозг.

Правда, мама говорит, что у нас нет мозгов.

– Мне нужны деньги, – сказал я.

– Не вопрос, – ответил Егор.

– Я вам не мешаю? – поинтересовалась Мария Давыдовна.

Потому что шёл урок.

Мы замолчали. Подождали, пока она уйдёт на другой конец класса.

– Много денег, – сообщил я.

– Понял, – ответил Егор.

– Соловьёв, пересядь к окну!

Егора теперь не пересаживают: в коляске это сложно.

В общем, мы ничего не успели решить. Поэтому пришлось налаживать телеграф.

Катушка у меня была, и мы натянули нитку между рядами.

Егор привязал записку, и мы начали вертеть.

«Сегодня. На бензоколонке, около третьего дома. В три пятнадцать».

– Что это такое? – прогремело сверху.

Я ответил:

– Телеграф.

– Кто это придумал?! – и Мария Давыдовна посмотрела на меня.

Я встал и сказал:

– Павел Львович Шиллинг. – Это я помнил. – В 1832 году.

– Ты что, издеваешься?! – Мария Давыдовна покраснела.

– А когда? Забыл вот точную дату.

Но она не ответила. Наверное, тоже не помнит.

Она почти закричала:

– Вон из класса! Родителей в школу!

Родителей в школу – это совсем не то, чего мы добивались.

Им сейчас вообще не до того.

– В три пятнадцать, – сказал я Егору, выходя из класса.

Мария Давыдовна послала родителям письмо: «Уважаемые родители! Во время урока ваш сын устроил телеграф из ниток. Просьба обратить внимание».

Я все письма из классного чата читаю, чтобы не пропустить что-то важное.

Честно говоря, я не понял, что ее так возмутило? Что невозможно передать телеграмму по ниткам? Формально она, конечно, права. Это не совсем телеграф.

Я распечатал это послание, вырезал и повесил в рамку.

Всё началось ещё в первом классе с послания «После уроков лазил во дворе школы по деревьям».

Мне было как-то муторно: я не знал, как мама отреагирует.

Мама наткнулась на это замечание и спросила:

– Это что?

– Это у вас мальчик, – сказал папа.

И они так хохотали, что я стал смеяться вместе с ними.

Потом было ещё много чего.

«Плевался жёваной бумагой».

«Сломал лыжу однокласснику».

«Дрался мешком для обуви».

«Опоздал. Сказал, что по уважительной причине – „проспал“».

«Принёс в класс двух лягушек».

Я все эти послания распечатываю и помещаю в рамки. У меня уже полкомнаты завешено рамками.

Папа говорит, что это история.

Маме сначала нравилось, и она смеялась. Потом разонравилось. И она перестала смеяться. Но я всё равно собираю.

Я не вырезал только одно сообщение:

«Лазил по решётке балкона на уровне второго этажа».

Потому что тогда упал Егор.

Мы удирали от уборщицы. Она махала шваброй и кричала:

– Вот я вам задам!

Я был впереди, а Егор сзади. Я завернул за угол дома и услышал:

– Подожди!

Я оглянулся и увидел руку Егора, решил освободить ему место и двинулся дальше.

А потом раздался этот ужасный звук…

Он не должен был упасть. Мы там сто раз лазили. Там не опасно.

Всё, что сейчас происходит, – из-за того, что Егор тогда сорвался.

Его лечат, конечно. Но как-то плохо. Он до сих пор сидит в инвалидном кресле.

Я всё думал, думал, как же решить эту проблему. Не может же быть, чтобы решения не было. Его надо просто найти.

Мама испугалась, потому что я перестал разговаривать.

Но я не перестал. Я просто не мог одновременно думать и разговаривать.

Мама этого не понимала и потащила к психологу. Психолог долго искала ко мне подход, а потом сказала маме и папе:

– У него психологическая травма.

И мама с папой посмотрели на меня с уважением. И стали относиться очень предупредительно, будто я стеклянный. Развлекать, отвлекать и заботиться.

Но я всё равно всё время попадал в какие-то истории. Однажды мы катались на коляске Егора и свалились. Нас опять тогда ругали. Вернее, ругали меня. Егора теперь не ругают.

В общем, завуч сказала, что ей надоело и что она будет решать проблему со мной на другом уровне.

И тут я закричал:

– Точно! Level up!

Завуч как-то дёрнулась и прошипела:

– Ну всё!

Дальше она что-то очень долго говорила, но я не слышал.

Я придумал, как решить проблему Егора на другом уровне:

Какая разница, может он ходить или нет, если он сможет летать?!

Пока он не ходит нормально, ему нужен аппарат как у Джеймса Бонда. Индивидуальный везделёт. Я рассказал об этом папе.

– Он заговорил! – крикнул папа маме.

– Ну, слава богу! – Мама прибежала и села рядом.

А я всё рассказывал, каким будет везделёт.

– Level up. – Папе понравилось. – Почти как Карлсон.

Как Карлсон. Только с соблюдением законов аэродинамики. Потому что Карлсон – я вообще не понимаю, как летает.

Я видел нечто подобное в интернете. Ничего сложного. Мотор, ремни. Просто надо сделать. Егор весит килограммов сорок. Я посчитал: надо два мотора. Один не поднимет. Их надо купить. А у меня денег нет.

Я давно уже нарисовал весь проект. Вплоть до винтика. Пересмотрел всё, что есть в интернете про реактивные двигатели. И про то, что можно собрать в домашних условиях.

Некоторое время я потом ещё говорил маме:

– У меня психологическая травма.

До тех пор, пока мама однажды не закричала:

– Это у меня от вас психологическая травма!

– Так нечестно! – сказал я.

А папа очень смеялся.