Как работает книга
Книга «Желание Желаний. Запретные воспоминания»[1] (Сериал + Формула Чудес) содержит чистую безопасную технологию исполнения желаний. Запуск механизма воплощения желаний происходит за счет понимания секрета, на примере описанной истории.
Книга имеет Золотую награду «Лучшая оригинальная история» кинофестиваля Film Fest.
Эта книга – великолепная драгоценность, канал связи со Светом, мудрость[2] для всех, кто ее пожелает, помогает устранить все формы негативности из нашей жизни, обрести защиту, встретить правильных людей, получить сокровенное желание своей души, увеличивает уверенность, творящую чудеса, приближает Золотой век – время изобилия и процветания для всех на Земле до конца времен.
Данная книга предназначена не просто для ознакомления. Это инструмент, который дает улучшить свою жизнь и мира в целом через совершенствование себя, развитие своих духа, души и тела.
Реанимация желания
Сокровенное желание и цель жизни совпадают. Это процесс. Не спешите. Каждая «мелочь» имеет значение.
«За любовь нужно бороться до конца».[4]
Ослепительно яркое солнце заливает искрящимся золотом приморский город, и даже в темных очках я щурюсь.
На часах – 11.24. Начало июля.
На улице жарко, тем более что, на мне коричневые вельветовые джинсы (мелкий рубчик прерывается зазубринкой, – чуть не порвала), и коричневая же облегающая фигуру футболка.
«Tule siia!»[6] – разносятся эхом возбужденные голоса играющих во дворе детей.
И мягкий ветерок пригибает сочную атласную траву, щекочет ноздри, слегка развевает жару. На языке – легкий привкус морской соли, отдающей йодом.
Я начинаю искать в сумочке заколку, чтобы завязать длинные, ниже талии золотящиеся на солнце волосы, от которых у меня уже покрылась испариной шея. Не нахожу. И оставляю все, как есть.
Я стараюсь держаться тени лип, сплошь усыпанных медовыми ароматными цветками, и уверенно двигаюсь в сторону центра города вдоль живой изгороди благоухающего алыми махровыми помпонами шиповника… Хотя для приехавшей только вчера на курорт 18-летней девушки логичнее было бы идти в направлении противоположном, т. е. к морю.
Сегодня первый день моего долгожданного отпуска.
Вчера не считается, потому что вчера мы с мамой только приехали из Москвы, и надо было найти комнату для жилья. Это было не так-то просто по жаре в разгар сезона, но хоть и не с первой попытки, нам повезло.
Мы столкнулись с немного растерявшейся от неожиданности Марией на залитой светом лестнице, продуваемой сквозняком из открытых настежь окон, в подъезде выбранного как будто наугад дома (но, конечно, нас вела судьба), и спросили, не сдает ли она случайно комнату.
Мне показалось, что она давно хотела, но все никак не решалась (в том числе, потому что она ждала со дня на день приезда в краткосрочный отпуск служившего в армии сына), и тут как раз сошлось все воедино:). В этот момент были счастливы все, – и мы с мамой и Мария.
Вечером, несмотря на накопившуюся за день усталость, я сбегала к обожаемому мной с детства нежащемуся в лучах бронзового заката Балтийскому синему морю.
Это море я ощущала для себя родным. И оно встретило меня ласковым бризом, солоноватым воздухом, беззаботными криками играющих у воды чаек. Было чувство покоя, но и предчувствие событий таинственно зарождающегося где-то в морских глубинах нового дня.
А сегодня утром свежесть царила во мне и во всем, что меня окружало. Предощущение уже стоящих на пороге и готовых войти в мою жизнь событий было первым после пробуждения. Я быстро привела себя в порядок и выбежала на улицу.
В тени у подъезда меня обдало бодрящим порывом прохладного ветра. Пришлось убирать волосы с глаз и из накрашенных тщательно ресниц, действуя аккуратно, чтобы не смазать и ароматный, сочный вишневый блеск с губ.
Шелковистая изумрудная зелень. Бездонно-синее небо. Белоснежные облака над головой. Оживленный щебет птиц как будто предвещает что-то.
Странно, что я помню события этого дня в мельчайших деталях.
Я завернула за угол дома и оказалась на основательно прогретой улице «9 мая» с изредка проезжающими по ней машинами. Мне захотелось навестить знакомые с детства уголки любимого города.
Я шла почти танцуя, освещённая солнцем, будто софитами, окутанная волшебной медовой дымкой любимого аромата[7] “Papillon”. В душе и из открытых окон звучала ласкающая слух мелодия “Donna mia”[8]. То было время «итальянцев», 80-е годы 20-го века.
Пройти без приключений мне удалось, наверное, шагов 20, когда мимо меня на небольшой скорости проехал грузовик обычной советской конструкции с голубой кабиной и дребезжащим дощатым кузовом и остановился немного впереди.
Из машины показался юноша с кудрявыми каштановыми волосами. Он был в светло-голубых джинсах и голубой же футболке, и он что-то спросил у меня на эстонском языке, которого я, как обычно[9], не знала, о чем и сообщила ему.
Юноша сразу перешел на русский, представился и спросил, что я делаю вечером. В эти несколько мгновений что-то в глубине меня вздрогнуло и затрепетало.
Этот голубой цвет, мой любимый, и эти голубые глаза с завораживающим отблеском, как будто в них отражался серебряный свет бурных морских волн (его глаза казались мне совершенно необыкновенными в сравнении с моими – серо-зелено-голубыми с коричневыми крапинками), и это тепло как будто давно знакомой родственной души хотя и внешне незнакомого мне человека.
Пожалуй, молодой человек не стал бы одеваться во все голубое во избежание домыслов, если бы только…
Если бы только этот цвет так ни шел ему.
Или же… если бы это не было знАком[10], и ему нужно быть так одетым…
Все эти мысли промелькнули у меня на уровне подсознания. А внешне я только поинтересовалась: «А что тут можно делать?»
И мы договорились встретиться вечером, чтобы разобраться в этом вопросе более детально…[11]
На самом деле этой встрече я была действительно рада. Похоже, именно ее я подсознательно тогда и ожидала.
А вот чего я никак НЕ ожидала, так это связанных с ней роковых событий.
Вчера[12] мой учитель еще решительней дал мне понять, что я заблуждаюсь. Подходят к концу три негативные недели[13].
Без защитного покрова космическая энергия бьет поразительно метко наотмашь, как раз по самому больному, и я почти постоянно чувствую раздражение. «Почему?!» – вырывается у меня, – «Ведь Вы ничего не знаете!» – «Ты говорила».
Я благодарна, но…
«Двумя словами» мою историю не опишешь.
За видимыми на поверхности банальными событиями – айсберг – моя жизнь, которая вдруг превратилась в мистический детектив, когда я наконец позволила себе отпустить тормоза, чувствовать, вспоминать и анализировать[14].
Когда сыну исполнилось 10, я была уверена, что долго не проживу, – потому что незачем. Материнские инстинкты, бывшие в эти годы движущей силой, говорили очевидное – теперь он сможет прожить и без меня. Смерть стала притягивать.
Знакомый священник сказал: не думай о смерти, чтобы не засосало.
Золотые слова. На самом деле, смерть не может притягивать, а лишь иллюзорные фантазии о ней.
Хм, и я переключилась.
В тот момент я получала высшее богословское образование. И новая радость пришла ко мне с рождением дочки. Тень смерти отступила. Материнские инстинкты включились с новой силой. Бессонные ночи, заботы о детях; а потом и новые знакомства, – сказочный альпийский замок[15] над Леманом завораживал, – новые идеи и вдохновение.
Во время наших неформальных встреч участников конференций я часто слышала слова «исцеление прошлого», «покаяние», «примирение». Видимо тут меня впервые зацепило. Мы много размышляли о прошлом. Я слушала истории людей с разных концов планеты, видела их слезы, и постепенно приходила к мысли о том, что я никогда не смогу поделиться с ними своей историей жизни, – но, наверное, эти люди, вынося на поверхность свои переживания, испытывали облегчение… Как жаль, что мне так нельзя, – думала я… Это слишком больно, это слишком личное.
Однако, знакомство с Лейфом Ховельсеном[16], который смог простить… живая легенда, норвежский герой, прошедший войну и фашистский концлагерь, простил своего палача… Может быть, и я смогу.
Я пыталась, но боль и безответное непонимание оставались.
Жизнь шла, и вот уже дочке 10 лет. Я чувствовала истощение и усталость. В какой-то момент я поняла, что у меня кризис, и я ничего не хочу. Такое неприятное ощущение – что будущего нет…
Самое страшное – совсем ничего не хотеть, – потому что это конец. Неужели это, правда, я? Я помню себя в юности – преисполненная планов и надежд, будущее буквально пульсировало во мне. Но… нет, об этом нельзя думать. Не вспоминать.
Не позволять себе сделать даже маленький шажок по направлению к резервуарам памяти, иначе я утону в этом океане боли… Но собственно, что может быть хуже, чем то, что уже есть? Мое теперешнее состояние невыносимо.
Ну, что же, пусть меня осудят…
Странно, у меня как будто стоит внутренний запрет. Не мой. Или не только мой. Кажется, мой запрет – это просто страх внутренней боли при обращении к прошлому. Есть что-то или кто-то еще…
На мгновение перед глазами встает с уничижительным выражением лицо моей тети, я доверяла ей секреты своей юности, – она презрительно поджимает губы, давая понять, что я нахожусь у последней черты, отделяющей меня от несмываемого позора, да, и вообще, мое поведение, по ее мнению, ненормально.[17]
Есть еще какое-то препятствие – какая-то пустота – удерживающая меня от конкретики, от того, чтобы наконец узнать правду о случившемся, какая бы она ни была.
И наконец я перешагиваю через все это.
Так вот оно что – одно желание у меня все же точно есть. Как бы невозможно это не звучало, я хочу, чтобы человек, который, как я привыкла думать, предал меня много лет назад, был со мной. Не знаю, в каком качестве, но он должен быть в моей жизни. И все это, понимая, что, с одной стороны, это дикость, с другой стороны, – нонсенс.
Как ни странно, от этого признания самой себе мне становится легче. И я делаю еще один шаг, переступая запреты, – пытаюсь взглянуть на роковые трагические и постыдные для меня, по моему мнению, события далекого прошлого с высоты поднакопившегося жизненного опыта.
Ну, что же, человек, взгляд которого до сих пор[18] пробирает меня насквозь, стоит только позволить себе оживить его образ в воспоминании…, человек, с которым не надо слов, потому что магнитное притяжение между нами создавало поле, где обмен мыслями и чувствами происходил сам собой, на каком бы мы ни были расстоянии, как будто мы неразрывно связанные две части единого целого…, этот человек, который, казалось, делал все, чтобы мы были вместе, просто исчез. И это странно и нелогично.
Тогда много лет назад осенью 1984-го, когда он уехал и перестал выходить на связь, моя тетя убеждала меня – если ты нужна ему, – он сам придет, – нужно иметь девичью гордость.
А я была настолько глупа и легковерна, что никак не могла вычленить мысль, которая подспудно билась где-то на задворках моего сознания: «А что, если он не может?»
Попытка самой приехать и разобраться, была психологически тонко пресечена, в момент, когда я была уже почти в поезде.
Молодой человек на чисто русском (без всякого намека на эстонский акцент) языке приветливым и безмятежным голосом сообщил мне по телефону, что он друг Рейна, что Рейн пока еще в больнице в другом городе, в Тарту, но совсем скоро будет дома.
На эту поездку в Эстонию у меня было всего два выходных, и я не знала, где искать Рейна в другом городе. Доброжелательный голос «друга» успокоил меня, и я решила, что будет благоразумнее подождать еще немного, раз, в общем, все в порядке. Конечно, тетя знала о планируемой поездке.
Но эти два письма Рейна со штампом Тарту, которые он прислал мне из того самого госпиталя через 2 недели после отъезда… Два письма, каждое на четырех плотно исписанных страницах
– а в тексте никакого смысла.
Тогда я просто ничего не поняла. Сейчас я думаю, что такое письмо человек мог написать, либо будучи под наркотиком, либо под очень сильным успокоительным, ну, или он сошел с ума.
Или же… так он пытался передать мне нечто, что не мог написать прямым текстом. Впервые мне захотелось перечитать эти письма снова.
Так как же получить ответы?
Теперь мы в 21 веке и живем по-другому – в интернете. А в 1984-ом – кто бы мог предположить такой ход развития событий?
И вот я смотрю на современное фото, подписанные Ф. И. О. Рейна в прибалтийской газете. И мне опять странно. Я испытываю резкое отторжение. Инстинктивно мне ясно, что я не хочу иметь с этим человеком ничего общего.
Тогда в чем проблема? Почему я закрываю страницу ноутбука – и перед моим внутренним взором совсем другие глаза, и они раздирают мне душу, притягивают, зовут меня.
«Когда начинаешь расследование, нужно уметь отталкиваться от деталей, которые не сходятся."[19]
Я достаю из тайника фото Рейна в 20-летнем возрасте.
Не понимаю, почему так ноет сердце. Огромные, наполненные болью, надеждой, тоской, укором, тайной чистые глаза. Это фото будто горит в руках, лицо излучает энергию, пытается говорить со мной. Это фото юноши в солдатской форме какое-то пронзительно интимное.
Неужели все дело в печати времени? Ну, постарел, растолстел, в общем, изменился…[20]
Что ж, пусть я не дождалась ответа в свое время. Один раз за четверть века я все же имею неплохой шанс, что мне ответят. Ответ через соцсети я получила где-то через неделю:
«Здравствуй, Наташа, – гласил текст на латинице, под ником Rein, (орфография оригинала сохранена) – я очень рад слышать о тебе. Извиняться не должна ты, конечно, я был во всем виноват, и, хотя прошло столько времени, я рад, что смогу хоть сегодня у тебя прощения спросить. В то время у меня не хватило просто мужества на это и мне кажется после армии я потерял правильное отношение к жизни вообще, в том числе, ответственность. Еще раз извини, пожалуйста. У меня тоже все хорошо. Трое детей, и кажется скоро я буду дедушкой:-). Rein».
Ну, что же, я получила очередную порцию боли.
Когда через какое-то время боль немного утихла, я снова смогла анализировать. Информация в письме была такой же странной, как и современное фото в интернете.
Я вспоминаю тревожную ночь много лет назад осенью 1983-го, когда мы еще были вместе. Рейн сильно задерживался, я волновалась. И вот условный стук в дверь. С Рейном что-то не так, он на адреналине, и ему плохо.
Из его сбивчивых слов я понимаю, что была драка, несколько человек не давали ему пройти – ко мне. Потом в ванной он выплевывает с кровью два выбитых зуба. Можно было в принципе и не терять зубы в драке, а просто пойти к себе домой. Но он идет ко мне.
А теперь этот человек объясняет свое исчезновение недостатком мужества и ответственности.
Я помню, как мы прощаемся на Ленинградском вокзале в Москве, – тогда я видела Рейна последний раз[21]. Плохое чувство, что что-то идет не так. А, казалось бы, просто праздник – Рейн комиссован из армии досрочно, он должен пройти лечение дома, после этого мы поженимся, и разлуки останутся позади.
Но только что в кассе для военнослужащих Рейну не продали билет, объяснив это проблемой с документами. В тот момент Рейн замер и, изменившись в лице сказал, что это означает… арест.
Суббота вечер, обратиться не к кому, а понедельник – крайний срок явки в военкомат в Эстонии. Мы купили ему обычный билет, и он уехал. Больше я его никогда не видела…
Мы договорились, что утром Рейн позвонит мне с вокзала в Таллинне, и с некоторым опозданием звонок был.
Телефон никак не давал соединения. Он то начинал истошно трезвонить, то обрывал сигнал. И я все никак не успевала взять трубку.
И вот наконец: «Доехал!!!» – вдруг услышала я ненормально взволнованный крик в телефонной трубке, и связь оборвалась…
Это было странно, и потому запомнилось. Тогда я подумала, зачем же он так волнуется, ведь все же в принципе нормально…
Конечно же, я пыталась задавать через те же соцсети уточняющие вопросы, но ответа не было. Тем не менее, эти попытки оказались не напрасны. Обращаясь к этому человеку, я испытывала странные ощущения, – будто внутри его видимой телесной оболочки не было души Рейна, которую я знала.
Если бы, например, он, не дай Бог, умер, я пришла бы на его могилу и обратилась к его душе,
– так мы могли бы общаться… Но ты жив, а внутри тебя ТЕБЯ нет… Вот этого я не понимала.
Это были первые прозрения. Хотя я была еще очень далека от того, чтобы понять, что случилось на самом деле. Пока же мое расследование стояло на месте. Но я точно знала, что больше не должна игнорировать и замораживать свои чувства и мысли по поводу произошедшего.
«Дорогой Господь, – взмолилась я, – мне нужна помощь!»
Так вскоре в поисках решения своей проблемы я наткнулась на упоминание о книге американского автора, которой доверяла, – на тему о том, что можно сделать чудо в 40 дней[22].
Ну, что же 40 дней – не десятилетия. К тому же все просто, – это всего лишь благодарение. И за плохое, и за хорошее, – но плохое в приоритете. Казалось бы, какая-то ерунда, но автор показала очень доступно и вдохновенно на собственном опыте, как это работает. Я сделала письменный перевод книги, и тут же начала.
Прошло, наверное, дней 20[23], я была в магазине, рассматривала замысловатое украшение, когда неожиданно мое сердце меня удивило.
Наверное, на медицинском языке это назвали бы аритмией. А на языке любви – мое сердце вдруг отбило какой-то замысловатый такт, и одновременно пропело некую сладостную мелодию, как будто пытаясь донести до меня азбукой Морзе зашифрованное сообщение.
А еще через день я вдруг стала замечать, что со мной и вокруг меня происходит нечто сверхъестественное.
В моей ленте новостей компьютер вдруг стал показывать мне сообщения, – не так, как это происходит обычно. На экране я видела слишком интимные вещи, – то, о чем никто, кроме нас с Рейном не знал. Как будто управление моей лентой новостей шло извне.
Я еще не отдавала себе отчет в том, что происходит. Но вдруг поймала себя на том, что, считывая информацию с компьютера, произношу вслух вопрос, адресуя его Рейну: «Но если тебя завербовали, зачем же ты согласился?!» И тут же в моей голове в виде мысли слышу четкий ответ Рейна: «Да не соглашался я!»
«Тогда кто кнопка?!»
Ответ прозвучал мгновенно и дуэтом: мое изумленное внезапной догадкой «Я???!!!» и его решительно однозначное «Ты!!»
В этот момент я осознала, что наше общее резонансное магнитное поле, которое некогда соединяло нас, а потом исчезло, казалось, безвозвратно, – теперь снова между нами, и мы снова можем общаться.
Впервые за многие годы я чувствовала себя живой, я ощущала запахи, какие-то едва уловимые колебания света и тени, звуки, цвета, волновые потоки, которые так долго не замечала, и весь мир ожил.
Я ощущала мощное энергетическое присутствие Рейна. Казалось, у него было очень мало времени и был ПЛАН. Наше общение было почти нон-стоп, и когда оно ненадолго прерывалось, я сильно пугалась, потому что боялась потерять его снова. Так же мне было важно сохранять трезвый рассудок, ведь то, что происходило, было чудом.
Рейн все время вел меня куда-то вперед к какой-то ведомой только ему цели. В ход шло все, что попадало под руку. Звуки за окном, дни недели, числа и праздники, ну и, конечно же, новостная лента.
Приближался праздник в честь святых Петра и Февронии.
Моя лента новостей настойчиво напоминала об этом. И Рейн, казалось, ждал от меня чего-то.
«Ты помнишь…?»
Так странно, я никогда не вспоминала об этом, но историю жизни Петра и Февронии Рейн рассказал мне в самом начале нашего знакомства. Откуда он мог знать о них в те атеистические советские времена…?
Широкая известность в качестве покровителей семьи и брака, пришла к канонизированным в 1547 году Петру и Февронии сравнительно недавно – в 1990-х. А в 2022 году был подписан указ об установлении 8 июля (день памяти Петра и Февронии) Днем семьи, любви и верности.
Народная же молва издавна почитает Петра и Февронию в качестве заступников народных, и связывает с их возвращением наступление «Золотого века».
Я перечитала в интернете их жизнеописание, и ассоциации потянули за собой новые воспоминания. Их история напомнила мне, с одной стороны, замысловатый триллер, с другой стороны, лоскутное одеяло, поскольку описанные там события кажутся фантастичными и
как-то нелогично состыкованными (см. Приложение 1 «Повесть о Петре и Февронии Муромских»).
Я вспомнила, что Рейн не раз показывал связь замысловатых событий, происходивших с нами, с событиями их жизни, – не впрямую, но это как бы читалось между строк.
Однажды Рейн вернулся после драки, он был забрызган кровью, и вскоре стал жаловаться на боль в ноге от ран… Дошло до того, что ему стало тяжело ходить. И как-то Рейн попросил меня помазать его раны своей слюной. После этого он поправился.
Выудив из своей памяти это совпадение, я некоторое время пребывала в недоумении.
Рейн никогда не давал прямых ответов, видимо, предпочитая, чтобы я сама делала выводы.