Артём Романович Наумчик
В жизни не каждого теннисиста
Глава пятая. Отмщение судьбы.
Как принято на каждом из судебных заседаний: когда заходит в зал судья – все встают. Спустя несколько дней, после множества протестов, после бесчисленное множество проданных газет со статьей о случившемся и после дюжины разговоров на эту же тему, начался суд.
Мы смогли найти адвоката, благодаря одному из офицеров, который взял то самое письмо из рук почтальона в полицейском участке, но мэр в тот момент его опередил. На нашей стороне была вся страна, поэтому выиграть Мотиссу и Деборе под давлением публики будет очень сложно. Они оба стояли напротив судьи и участвовали в суде в виде ответчиков.
В суде присутствовали все дети, которые стали жертвами происшествия и наша любимая учительница Джули. Все мы сидели в огромном зале суда, где было очень мало заполненных мест. Вся аудитория была сконцентрирована. Все офицеры поснимали свои фуражки и держали их в руках.
– Слушаем вас, – сказала судья, разрешив адвокату Луи, работающий против Мотисса и Деборы, начать свою речь.
– Спасибо, – встал Луи. – Могу сказать, что это просто непостижимо… Измываться над детьми, которым только десять, а то и девять лет.
– Ой, ну кто же докажет, что кто-то кого-то избивал? – начал дискуссию мэр.
– А то есть вы считаете нормальным видеть все больше и больше покалеченных детей в домах-интернатах? Они испуганы, а люди в интернатах их еще и нещадно избивают! – высказался Луи. – Это еще не все…
– Нас постоянно наказывала Дебора Тейлор, закрывая в подвале интерната…
– Не правда, – перебила меня Тейлор, но я тут же показал фото-доказательство, где изображен текст, который я написал мелом на задней стенке шкафа в подвале.
– "Меня зовут Рональд Клоптон и меня заперла Дебора Тейлор тут в темноте, из-за того, что я заступился за Сюзанну" и эта надпись находится прямо сейчас в подвале детдома? – прочитала и тут же спросила судья.
– Да, – ответил Луи. – Хочу подметить, что моральное и психологическое состояния детей будет крайне сложно восстановить после случившегося. Вы ничтожное создание, которое ожесточенно избивало детей. Гореть вам в аду!
– Вы такой молодец, Луи, но это все можно было подстроить, – говорила Дебора, но никто ее не слушал, так как аплодисменты после слов Луи были очень громкие.
– Я также могу рассказать о вашем плане, который очень хорошо развивался для вас двоих, но не для директора Антонио, – продолжил Луи. – Вы, желая себе уйму денег, решили заработать на детях, тренируя их. Но оказалось, что для тренировок нужно много времени и тем самым затрат. Поэтому вы решаете подгонять детей физической силой, думая, что они быстрее освоят спорт. Всем детям угрожает опасность, если они сироты, так еще и с такими людьми, которые там работают!
Все в зале стали аплодировать Луи за его точные слова.
– Ваши слова ничего не значат, пока сам Антонио это не подтвердит, – заявил мэр Мотис, – ой, а как же жаль, что он умер.
После минутной тишины подняла руку Джули, имея компромат на Дебору.
– И еще я хочу добавить, – вызвалась Джули Мартинес. – Придя к детям в интернат, как учитель я видела у многих энтузиазм к урокам и к учебе. Но в один из дней ко мне подошли дети и заявили о том, что их наказывают физической силой. Конечно, я не поверила. Но потом как увидела их синяки сразу стало все ясно. А когда вернулся директор, Дебора убедила директора Антонио в моей виновности в этой ситуации. На следующий день я уже там не работала.
Судья приняла подтверждение Джули.
– Расскажите, пока еще мэр Мотис, почему, когда человек приносит письмо в полицейский участок, где было написано о требуемой помощи, то врываетесь вы и забираете это письмо? Ведь знайте, что все ваши работники, которых вы подкупили в высшей полиции тоже отправится с вами в тюрьму.
– Как вы докажите? – говорил мэр, но его никто не слышал из-за громких аплодисментов для Луи. Зал был полностью против мэра и Деборы.
На суде также присутствовал тот самый почтальон Брок Сотен, который пытался помочь детям, увидев письмо о просьбе помощи. После его рассказов все подтвердилось.
– Это все неправда! – отрицал все мэр.
– А у вас есть свои аргументы против этого всего? – спросила госпожа судья. – Мы готовы вас выслушать…
Зал суда стал заполнен кромешной тишиной. Никто не произносил ни слова, а у Деборы и Мэтиса не было аргументов.
– Я так понимаю, что аргументов на возможность вашего освобождения нет? – спросил Луи.
В тот момент и Дебора, и Мотис смотрели на меня и думали… А кто знает, что они думали. Мне не интересны мысли двух жестоких недоумков, поэтому я со спокойной душой, отходя от всех событий, сидел на деревянном стуле и слушал все происходящее в суде.
– Все сводится к Антонио Ховарду, – сказал Мотис. – А как мы все знаем: он мертв.
И с этими словами Мотисса даже я был согласен. Ведь все документы указывали на него и только Антонио Ховард мог подтвердить все незаконные действия Деборы, сказав только одну фразу, что он не был задействован в жестоком обращении с детьми. Также как и все договора и разрешения – все документы хранил Антонио Ховард. А где они? Только ему известно.
– К счастью, мистер Мотис, – встал я со стула, с улыбкой посматривая на Луи, – директор Антонио выжил и прямо сейчас сидит в зале ожидании, чтобы вскоре подать показания.
Все удивились, ведь публика думала об иной судьбе одного из свидетелей. Мотис и Дебора молча сидели, нервничая и боялись представить следующие для них события.
В зале суда вновь настала тишина, ведь все сидели в ожидании Антонио Ховарда. Но тишину прервала одна из нас: Исса Ловли. Девочка, неспособная так мыслить, как другие дети. Все дни, проведенные с ней, она молчала, боясь что-либо сказать. Но именно в этот день суда она решилась сказать пару, но зато каких важных!
– С нами нещадно обращались и только Антонио с Джули могли помешать этому режиму, – непонятно с заиканиями говорила Джули.
Ей было сложно говорить, а тем более на большую публику, поэтому судья несколько раз просила ее повторять слова.
– Я была свидетелем происшествия, – начала говорить Исса, а Дебора сразу поняла, что она хочет сказать.
Ее нервные окончания в эту минуту вспыхнули как бывает при каждой агрессии этой сумасшедшей женщины. Что правда то правда, но она не могла сидеть на одном месте, поэтому резко встала, не контролируя свои эмоции. В этот момент можно было забыть про свободные пути для Деборы…
– Я помню, как она отчитывала Шона, – сказала Исса, тем самым вводя всех в угнетенное состояние.
Все сразу начали перешептываться или пытаться узнать, кто же такой Шон. Ведь люди, знавшие эту историю с детьми, не знали, самое главное… А все это время знал только один человек.
– Сюзи не волнуйся, – говорил мэр, так как речь Иссы была очень тяжелой и некоторым непонятной.
Все внимательно слушали Сюзи, так как, возможно, именно она могла поставить точку во всей истории.
– Я помню, в один из дней, Дебора очень сердилась на Шона, так как он подслушал их разговор с директором Антонио и мэром Мотиссом…
Хоть и речь Иссы была сложной и в каких-то моментах неразборчивой, она через боль выговаривала эти слова…
– У Шона было больное сердце, а Дебора так избивала и кричала на него, что тот судорожно упал, я… – захлебывалась в слезах Исса. – Я… была в тот момент в углу и слышала все это.
Маленькая девятилетняя Исса Ловли плакала от прошедших воспоминаний, что ее слезы нескончаемо стекали на ее платье.
– Дебора в тот момент Дебора испугалась, поэтому не стала трогать меня, думая, что я на смогу ничего рассказать из-за своего диагноза…, – рассказывала Исса.
– Зал! – выкрикнула Дебора, перебив Иссу. – И вы серьезно поверите в эти слова этой отсталой девчонки? Да у нее в голове каша, которая варит ей новую историю! Пусть, она сначала вылечится, а потом будет говорить в суде!
Дебора жестоко унизила Иссу перед всем залом, ставя себя в лучшее положение.
– Тебе уже нечего терять, ты опустилась на дно, Дебора! Шон мог быть тут, если бы не ты, – говорила Исса, повышая голос на Дебору. – Ты пыталась в тихую закопать труп Шона на заднем дворике интерната, чтобы никто не видел, а я все видела! Сейчас придет Антонио и покажет все документы.
Именно эти фразы натолкнули Дебору открыться, ведь выхода и вправду у нее уже не было. Так как все уже понимали, что как только зайдет Антонио в зал суда, то все разъяснится. Поэтому Дебора, из-за безвыходности, сказала одну раковую для нее фразу:
– Надо было тебя в тот момент избить, чтобы ты знала, как надо обращаться с взрослыми и лесть во что не надо! Да и Шон заслужил такую участь, – открыто на публику говорила Добора, – ведь он подслушивал все наши разговоры.
И вновь аудиторию в зале повергло в шок от сказанных Деборой словами.
– Нам было страшно, – опять начал я говорить. – А в моменты страха, ребенок, который лишен чей-либо помощи, будет спасть самого себя. А вы, Дебора, только что признались в убийстве Шона Холла.
– Мне уже наплевать, ведь по любому пришел бы этот занудный Антонио и сдал бы нас, – говорила Дебора во время того, как несколько офицеров надевали на нее наручники.
– Если бы он, конечно, был жив, – сказал я. – На самом деле он скончался и нам не удалось найти никаких документов, но вы сами прямо сейчас признались в убийстве…
Этой информации точно никто не ожидал в зале. Поэтому спустя несколько секунд оба виновника торжества были закованы в наручники и отведены в изолятор временного содержания.
Таким образом, несколько детей, не имея своего личного дома, смогли спасти самих себя от ожесточенной антиутопии и от нещадного обращения. Судья вынесла приговор на пожизненное лишении свободы для Деборы Тейлор. А вместе с ней и для Мотисса Кемерсона, на лишение свободы на тридцать лет. Также всех офицеров, что были подкуплены Мотиссом, отправили в отставку. А я, слушая приговор судьи, радовался, что у нас все получилось! Самые что ни на есть громкие аплодисменты с радостными криками доносились с толпы после вынесения приговора. Дебора и Мотис проведут свою оставшуюся жизнь за решеткой в одиночной камере, постепенно умирая, старея и гния в тюрьме, осмысливая все проступки их подавной и ничтожной жизни.
Так как об этой истории узнала вся страна, а на суд съехались все богачи и аристократы, всех детей из интерната забрали все по-настоящему любящие родители. Директором интерната стала Джули Мартинес, которая там же и преподавала уроки, вскоре обучая таких же, как и мы, детей-сирот. К сожалению, число бездомных детей в наше время становится все больше. Поэтому уже спустя несколько недель, а то и месяцев, стены интерната №4 были наполнены новыми детьми, но уже не жестокостью, а лаской и заботой. Всех очень ценили и уважали.
А меня, Рональда Клоптона, забрал очень эмоциональный, смешной, молодой и богатый парень. Он увидел меня в газетах, вдохновился моей историей, и тут же захотел усыновить меня. Конечно, я был не против. Том был очень заинтересован моей историей об интернате, поэтому относился ко мне спокойно и с уважением. Да я и сам видел, что он мухи не обидит, поэтому я проявил инициативу остаться с ним. Так как чувство мое мне подсказывало, что Том Смит, станет новым и самым любящим для меня отцом во всей вселенной!
Раздел третий.
Глава шестая. Восемь лет спустя.
Целых восемь лет пролетели, как падающее перо с небес. Воспоминания о прошлом сравнивались с пройденным испытанием судьбы. К сожалению, психику некоторых детей после этого всего уже нельзя было вылечить. А я выкарабкался из этого состояния, но все же не мог сделать одного: взять теннисную ракетку в руки. Сколько мы прошли врачей, но у меня все равно оставался страх, связанный с этим видом спорта. Этот комплекс лишал меня возможности веселиться. Да и самому мне не хотелось больше играть. Ведь слишком много воспоминаний было связано с этим видом спорта. Мне нравилась моя новая жизнь, которая стала намного светлее, благодаря Тому Смиту. Я даже не мог подумать, что у молодого мужчины может быть столько любви к приемному сыну. Ведь он относился ко мне, словно к своему родному: ничего не жалел и не отказывал в любой ситуации. Тому очень хотелось, чтобы я продолжил играть в теннис, но я сказал ему, что больше в этот вид спорта я не вернуть. Том не жалел для мне денег, поэтому предлагал заниматься в центре города с профессиональными тренерами, так как опыт у меня уже был. Но мне это было не нужно… Было очень сложно избавиться от воспоминаний. Поэтому я за восемь лет ни разу не взял в руки мяч и ракетку.
К слову, о прошлых отношениях со своими друзьями мне пришлось все завершить, ведь стал жить я, хоть и в своем городе, но очень далеко от места, где был тот самый интернат. Единственное, что мне удалось узнать, про новость о счастливых детях, новые родители которых относились к ним с лаской и самой настоящей любовью. К сожалению, мне неизвестно, кто где находится. Но самое главное то, что наша дружба, которая не забудется никогда, смогла победить зло.
Последнее, что мне вспоминается об интернате, так это последние теплые объятия с Сюзи – той девочкой, что бесстрашно шла вперед во всех разборках и постоянно поддерживала меня. Судьба всех распределила в свои семьи и в нужные места жизни.
А я, постоянно пытаясь забыть свои первые десять лет жизни, вначале пошел в школу, где были обычные дети. А как только отучился в школе, поступил на педагогический факультет. Мне нравился мой университет и все окружающие там. Так приятно осознавать, что спустя восемь лет я наконец-то начал забывать нещадное прошлое…
Мне нравилось то, что никто из моих сверстников не знал о моей судьбе, потому что я меняюсь с возрастом и все те новости об интернате были давно забыты, оставив в памяти прошлое поколение.
Марк Уилсон стал для меня лучшим другом в университете. Мне почему-то хотелось обучать детей в вузах или в школах и давать им знания, поэтому я думал поступать на учителя математики. В свою очередь Марк Уилсон хотел в будущем пойти на профессора в радиотехнический колледж, преподавая физику и астрономию. Мы с ним настолько сдружились, что я приходил к нему не раз домой и удивлялся его комнатой. Хоть и комната была маленькой, но ее дизайн, оформленный полностью Марком, выходил за рамки обычной жилой спальни. Ведь его комната была похожа на собственный планетарий, где были и разноцветные лампочки, горящие по всей комнате, и планеты, дополняющие космическую атмосферу. "Мне надо найти какой-то шар, чтобы он был резиновым и очень хорошо подходил для строения моей космической системы", – говорил Марк. А я просто слушал его идеи и мне становилось приятно осознавать, что он занимается своим любимым делом. Во всех остальных свободных местах обоев были написаны неоновые физические формулы, светящиеся в темноте.
На втором семестре, когда наступил 1992, мы вместе с Марком стали не разлей вода. Так как я ему помогал с биологией, которую знал лучше всех среди параллельных классов, он взаимно мне помогал с физикой. Так и закрепилась наша мужская дружба.
Но вот после моего восемнадцатилетия мне начали казаться странные вещи. Вначале я на них не обращал внимание, так как думал о возможности совпадений.
В январе 1992 года в дом Тома Смита, где уже почти девять лет проживал я, пришло ошибочное письмо о принятом запросе на поступление в школу-пансион. В ней, как рассказывалось в письме, профессионально обучают теннису.
– Рони, – так ласково меня называл Том, – тебе пришло письмо.
Это было субботнее утро, приближающееся к двенадцатому часу. Я как и всегда по выходным проснулся в своей огромной кровати с мягким одеялом и матрасом. Обычно я всегда иду завтракать, а потом в библиотеку читать, ведь еще с тех страшных лет читать мне очень нравилось. Оказывается, у Тома была своя домашняя библиотека с произведениями Шекспира, которые, не отрываясь, ежедневно читал я.
Но в это утро пришло какое-то нежданное письмо и это очень удивило Тома, в особенности, когда он его прочитал…
– Ты звал? – спросил я у отца.
– Да, тут письмо пришло, но клянусь сразу я не при чем, – сразу обозначился Том, ведь письмо было связано с теннисом, а он мне обещал больше не затрагивать тему тенниса.
Я развернул и прочитал письмо, оформленное в виде приглашения.
– Рональду Клоптону, – прочитал я с лицевой стороны. – Вы приняты в теннисную академию имени У. У. Клоптона.
Читая строки мне становилось все омерзительней с каждый увиденным словом, связанным с теннисом. Но вот факт того, что теннисная академия названа в честь какого-то моего родственника не отпускал меня…
Мы ранее не конфликтовали с Томом, но в это утро мне не хотелось с ним обращаться. Меня настигли те самые прошлые воспоминания… И Том это прекрасно понимал.
До обеда я сидел на открытом балконе мансарды в то время, когда на улице была минусовая температура. Том ушел на работу, а я все сидел и пытался выбросить все те страшные мысли прошлого, чуть ли не покрываясь холодным снегом. Но мысли тех ожесточенных лет, к сожалению, пока что не отпускали меня. Мне казалось, что, начав новую жизнь, мне не придется вспоминать прошлое… Пока что прошло недостаточно времени, чтобы до конца окунуться в новую свободную жизнь.
К счастью, в промежутке этих восьми лет жизнь меня наградила любящей, красивой и достойной девушкой. Наша взаимная симпатия стала заметна уже на втором месяце первого семестра. Я признался ей в любви как обычный парень… В один из дней мы шли по улицам Йорка, разглядывая светящиеся огни от домиков старого города. И в сердце моем что-то загорелось сказать пару слов, в последствии которых мы перестали быть просто друзьями: "Ты нравишься мне, быть может стать нам парой, любящей друг друга до конца своих дней?". Ее ответов стала улыбка, от счастья которой она сразу сказала "да", ведь сама ждала такого вопроса. У нас закрепились хорошие любовные отношения, которые не должны были заканчиваться. Мой отец познакомиться еще перед новым годом с семнадцатилетней Мэри Фуллер, которая жила в радость своих ежедневных мечтаний. Так как она любит творчество, Мэри всегда дарила мне саморучные изделия. Девушка она любящая по-настоящему… Поэтому мы с ней проводили много времени, просыпаясь вместе в одной кровати. Но Мэри пока что не рассказывала своей семье про меня. Это мне казалось странным, ведь я не видел ничего такого в том, что у девушки появляется ухажер. У Мэри были белые волосы с ярко-зелеными глазами, напоминающие мне пеструю летнюю аллею. Она была не среднего роста, как раз подходя для меня. Хоть сам я вырос за эти годы, что мой рост составлял метр восемьдесят. А Мэри была чуть ниже меня. Ее постоянные наряды безупречно сидели на ней. Когда мы куда-то ходили, мне казалось, что мы являемся самой красивой парой. Так как мой отец имел хорошие отношения с Мэри, он попросил ее прийти ко мне в день получения письма, с отрицанием того, что он ни в чем не замешан. Я верил ему, ведь за восемь лет Том мне на раз не соврал.
На улице было холодно, шел снег и дул ветер, подзывающий снежную вьюгу. Сидел я на балконе в уютном кресле, как полностью замороженная и остолбеневшая мыслями статуя. Но как только я увидел вдали силуэт Мэри, то я вскочил и побежал на первый этаж, чтобы встретить ее, по дороге надевая что-нибудь приличное.
– Привет Рональд! – улыбаясь, говорила Мэри, звоня в звонок.
– Проходи, – впустил я ее, немного теряясь в своих словах и мило посматривая на нее.
– Твой отец сказал, что ты не в настроении, поэтому я и пришла.
– Мой отец сказал? – переспросил я.
– Да, я шла с курсов домой и встретила его по дороге, – разуваясь, говорила Мэри. – Так что случилось?
И тут я понял, что Мэри не знает про мое прошлое и она также не поймет причину моего состояния из-за данного письма. Пришлось ей все рассказать… Меня мучали мысли о прошлом, я не знал рассказывать ли все Мэри или оставить все в тайне? Как никак мне хотелось, чтобы она стала моей будущей женой. Но вот мое прошлое могло отбить чувства Мэри. Поэтому, если рассказывать ей, то очень сильно рисковать.
Я отвел ее на кухню, где вначале пытался намекнуть на всю эту историю, чтобы самому не говорить прямолинейно. Мои намеки были бессильны и мне пришлось сказать фразу, произнося которую я переживал больше, чем в момент признания в любви. Я рассказал все, что мне пришлось пережить в то время. Такой откровенности Мэри от меня явно не ожидала. А с каждым произнесенным словом мне становилось самому не по себе, но всей этой истории, наполненной жестокости. В начале Мэри как-то сомневалась в моих словах, но я показал ей и ту самую газету 1983 года, где была статья о том интернате, где ранее проживал я. Она разглядывала эту газету, не веря в то, что мне удалось это сделать. К сожалению, я вспомнил все то время, рассказывая в подробностях все случившееся со мной.
Как только мой рассказ подошел к концу Мэри положила газету на стол, подошла ко мне и крепко-крепко обняла, осознавая все те страдания. К счастью, она отнеслась к моему прошлому с пониманием и меня это безумно радовало.
И вот, когда Мэри узнала про мой единственный открыток жизни, скрывающий ото всех мое настоящее детство, она начала задавать вопросы: "Каково тебе там было?", "Хочешь ли ты вернуться к тем детям?". На все эти вопросы мне не хотелось отвечать, хоть я иногда в звездные ночи думаю о тех ребятах, с которыми мы проводили время и вместе наказали ничтожных людей.
Затем я рассказал Мэри о письме-приглашении. Из-за него мне становилось постоянно тошно на душе, поэтому даже в руки я не хотел его брать, да и в глаза видеть тоже. Мэри взяла это письмо, лежащее в прихожей, и молча прочла его.
– А вот отсутствие отправителя очень настораживает… Не так ли?
– Да, есть такое.
– Мне кажется, что не надо тебе ехать в эту школу, – говорила Мэри.
– Я и не собирался, – перебивая, сказал я. – Это все странно, в особенности название школы, названное в честь моего родственника.
– Ах, да? Я даже не обратила внимание, – удивилась Мэри. Ну ты же точно не поедешь туда? – постоянно переспрашивала она.
Конечно, Мэри хотела, чтобы я не уезжал от нее. Ведь если я уеду, то мне придется переезжать загород, так как школа была далеко за Йорком. Я даже не обратил внимание на расположение этой школы – настолько мне было неинтересно. А она находилась совершенно в другом городе в трех часах езды от Йорка. "Не поеду", – хотелось сказать Мэри, но в сердце что-то чувствовалось или тянуло к этому месту… "Нет", – прямо сказал я себе, размышляя у себя в голове исходы моей жизни. Ведь я хочу быть учителем математики и забрасывать университет я не стану.
Из-за своих раздумий в голове я ходил по комнате и никак не мог успокоиться. Мэри подошла ко мне и обняла, обхватывая мою шею и предплечья своими руками. На душе стало как-то спокойно, но, чтобы до конца ушла эта боль, надо было просто потеряться в настоящем времени, отпуская прошлое. На предложение Мэри остаться, я отказался, любя отпуская ее домой.
Так я провел еще несколько часов в одиночестве, сидя на роскошном диване Тома и смотря в окно. Была облачная погода с отдаленными лучиками солнца, а ветер бесшумно врезался в окно… Надежда и интрига объединились, и теперь я точно не знал, что мне делать.
В этот день я вышел только два раза на улицу, дабы подышать чистым воздухом. Был слишком сильный ветер, поэтому на улице я не задерживался, а вскоре пошел домой ждать отца. У Тома был свой бизнес по продажи электроники в одном из торговых центров. Его отцовство было самым лучшим в мире. Мне казалось, что больше таких людей нет и не сыщешь. В будущем я был очень хотел быть похожим на Тома: трудолюбивым, отзывчивым и любящим отцом. Он не только не отказывал мне во всем, он также на протяжении восьми лет вкладывал частичку своей души в мое сердце.
На работе Том обычно не задерживался, поэтому приходил всегда ближе к шести часам вечера. В оставшиеся время после работы мы или играли, или делали еду, или смотрели телевизор. Всегда я делал уроки в тот промежуток времени, когда дома никого не было. И кстати уже в восемнадцать лет Том подарил мне первый в моей жизни телефон. Я был ему безумно благодарен и не за все подарки, а за то, что он мне открыл возможность побыть в другом мире… В свободном мире…
Когда он пришел, Том увидел меня обеспокоенного этим письмом. На мне было написано, что я не хочу думать об этом, но не могу. Я не хочу думать об этом, но я не могу… Кто же может помочь мне? Пожалуйста, пожалуйста я не хочу это все вспоминать…
Том постучал в мою дверь и, когда я разрешили ему войти, он подсел ко мне на кровать. "Я хочу тебе рассказать…", – нежно улыбаясь, сказал он.
Мне ничего не оставалось как слушать его по-настоящему интересную историю.
Оказалось, что мама Тома тоже не смогла опекать его и судьба дала отпор, прервав любовь Тома, матери и отца, отдаляя его все дальше и дальше от его настоящих родителей. Так он и провел двенадцать лет своей жизни в интернате со строгими воспитателями. Он тоже помнит свои страшные времена, как и я свои. Этим вечером я осознал причину такого благородства со стороны Тома. Он поклялся себе, что, будучи успешным парнем, он усыновит или удочерит кого-нибудь, давая возможность ребенку почувствовать себя дома. Он исполнил свою клятву, усыновив меня.
Эта история немного привела меня в чувства. Ведь такая откровенность Тома тоже очень подействовала на меня. "Спасибо", – сказал я ему. Последнее, что он сказал перед своим уходом, одну фразу, которая вскоре повлияла на меня. "Делай то, что тебе кажется нужным. Если ты хочешь поехать – съезди туда, если хочешь остаться тут – то это твой выбор. Но знай, что судьба рано или поздно сама приведет тебя к призванному пути твоей жизни". После этой фразы Том пошел к себе в спальню, оставляя меня одного. В этот день я лег спать на два часа раньше, чем обычно.
