Артём Геннадьевич Медичи
Кольцо с расколотым камнем
Означенная тень скользнула в проулок Пяти Желудков, чем удивила Куцека до чрезвычайности. Проулок вел на площадь Хитта, куда, в общем-то, мелкой (да и крупной) шушере вход был заказан. А в том, что незнакомец – шушера, Куцек был уверен. Кто еще станет носить по такой жарище мышастый плащ с капюшоном, отороченным тонкой полоской меха? Разве что сумасшедший. Но у безумцев – старик знал это наверняка – не бывает глаз, сияющих в мареве сумрака, как праздничные сполохи. Ох, задумал что-то негодяй…
– Быть беде, – крякнул вслух Куцек, ожесточенно роясь за пазухой. – Быть беде, – задумчиво повторил он, извлекая на свет бутылочку с синеватой жидкостью. Вытащил пробку, понюхал, покачал головой… и запустил в одинокую курицу, невесть как оказавшуюся на окраине рынка.
– Беда будет, – в третий раз сказал старик, берясь за тележку и покрепче охватывая окованную бронзой трость. – А и демоны с ним. Главное – до дома добраться.
И совсем уже смеркалось, когда тень в плаще и капюшоне, изрядно задержавшись в невзрачной лавчонке без вывески, оказалась под дверью Зеленой Башни, благополучно миновав два кордона стражи и введя в состояние каталепсии систему охранных рун в центральной арке.
– Хм-м, – тихонько пробурчала тень. – Ну, и что мне попробовать на этот раз? «Черная агава»? Быстро и скучно, не то. «Кречетка» тут все поломает, он мне потом шею свернет. Аккуратнее надо. Гм… а если…
Незнакомец сунул руку под капюшон и осторожно вытянул из-за уха крошечную флейту. Повертел ее в руках, приладил к губам, перебрал пальцами по соплам – будто птица крылом взмахнула… Флейта не издала ни звука, напротив: вокруг стало как будто еще тише, но незнакомец с крайне довольным видом ухмыльнулся в усы.
– Спасибо, братец Леклер, – прошептал он. – Умеешь ты возвращать долги… умеешь!
Рука в перчатке взялась за массивную рукоять, изображавшую пантерлога в прыжке, дверь мягко и беззвучно отворилась… и мимо правого уха незнакомца – едва не задев ткань капюшона – пронесся громадный горшок с лефразийской пальмой.
Подступившая ночь взорвалась грохотом и лязгом. Обезумевшие, рванулись из-под стрех присмиревшие голуби, вороны и воробьи. Волна собачьего лая накатила на Утрант. В окрестных домах заревели дети. Вдалеке послышалась ругань: доблестная стража Зеленой башни спешила, как говорится, видеть.
Незнакомец, засыпанный землей по пояс, поднял голову. Рядом с ним свалился последний уцелевший на пальме кокос. Капюшон с мягким шелестом сполз с головы, и миру явилась сначала широченная улыбка, а затем все остальное.
– Привет, Дзендар, – радостно сказал Феликс. – А зачем ты пальмами бросаешься?
Если до этого воздух был всего лишь спертым, то сейчас он сгустился до уровня ископаемой смолы. Сыну самого известного в Утранте вора даже показалось, будто во мгле проскакивают мелкие искры.
– Дзе, – укоризненно произнес Феликс. – Я к тебе в гости, а ты пальмами… Убери своих церберов и пригласи меня на чашечку кофе. Ну? Хочешь, я тебе сказку на ночь расскажу?
Сверху раздалось рычание.
– Хорошую такую сказку, – продолжал задумчиво Феликс, не обращая внимания на приближавшийся шум и ругань. – Об одной славной, очень знакомой деревеньке, где сегодня по странной причине взбунтовалось несколько человек, а реальность едва не вывернулась в три изнанки кряду… Об удивительных вещах, которые случаются с зажравшимися сволочами, коим, впрочем, ни один урок не идет на пользу. Так что – будем меня ловить или сказку слушать?
Рычание стихло. Феликс ждал, играя в пальцах флейтой-неслышкой. И когда из-за угла полилось пламя факелов, и доблестные стражи порядка уже готовы были хватать, вязать, извиняться, отпускать (поскольку все-таки рерия, а не бычий хвост) – словом, делать много шума и тратить много чужого времени -…
… Феликса не стало.
Мерцающий жар огней вылился на площадь. Боевые маги метнулись по углам… взгляд зацепился за груду земли… пальму… белые лужи… разбитые кокосы?
– Господин Дзендар?! – проревел плечистый геомант. – Вы в порядке?!
