Артём Геннадьевич Медичи
Каштановый пирог
– Каштановый пирог? – переспросил Альсигл. – Хмм… Серьезно? Откуда в вашем мире каштаны?
– В том-то и проблема, – объяснил Дойс. – В нашем мире нет каштанов.
– Ага, – Альсигл беспомощно оглянулся на Дзендара. Маг сидел над стаканом анисовки, зажав голову меж ладоней, и, казалось, отрешился от всего сущего.
– Мы берем каштаны из вашего мира, – продолжил демон. – У нас есть курьеры…
– Почему меня это не удивляет? – с тоской проговорил архимаг.
– Все остальное у нас есть, – сказал Дойс. – Но нет каштанов. Во всем Утранте нет каштанов. Пока я здесь, я не видел ни одного дерева. И их нет в продаже. И… простите, я, кажется, огорчил вас…
Софита мотнула головой – две хрустальные капли сорвались с век.
– Во всем Утранте? – насмешливо переспросил Альсигл. – И это говорит мне демон? Эх вы, горе-добытчики… Чепуха ваши курьеры. Сидите здесь, вернусь через десять минут.
И Альсигл вернулся через десять минут.
Даже чуть раньше.
И глядя на повозку, доверху наполненную свертками, коробочками, пакетами и даже целыми ящиками, Стерх крякнул, почесал бороду и отправился в кладовую – шугать прислугу, освобождать место под новые ингредиенты и искать в здоровенном пудовом фолианте рецепты с использованием каштанов.
– Все готово, – дрожащим голосом сказал Дойс. – Только вот что… Мы будем одни, ясно? Живым людям есть этот пирог нельзя. Ни в коем случае. Даже нюхать нельзя. Мы запремся на кухне, то есть я войду туда и закрою дверь. И мне понадобится этот… гроб. Просто подождите два часа…
На мгновение глаза демона и Горной встретились.
– Верьте мне, – твердо сказал Дойс, и статуя кивнула.
Мерно, в такт ливню, что катился и катился по крыше «Колченогого Орла», архимаг славного города Утранта Дзендар, так и не осчастлививший городской реестр своей фамилией, постукивал пальцами по столу. Рядом с ним стоял недопитый стакан анисовки. Пить Дзендару не хотелось. За прошедший час он выпил свою дневную норму. Ему хотелось: вышибить дверь «Черным Градом», спеленать демонов (желательно все две сотни), устроить им показательную порку и выгнать пинками в их зловонное логово. Еще ему хотелось надавать по шее Альсиглу, который невозмутимо потягивал уже двенадцатый стаканчик, но это, судя по всему, было не легче, чем отправить в небытие двести незваных гостей, не горящих желанием возвращаться в родное зловоние.
Архимаг бросил взгляд на дверь. За дверью начинался коридор, ведущий на кухню. Обе двери были заперты изнутри. Теоретически, там, в глубине кухни, сейчас творилась жуткая мистерия. Именно, что теоретически. С тех пор как Дойс Долья скрылся в коридоре, неназойливо перехватив управление гробом, из кухни не донеслось ни звука. Стояла мертвая тишина – ни воплей, ни рева оживших покойников, ни даже шипения масла – или какие там звуки должны быть, когда готовят пирог? Да, за окном шумел ливень; да, сопел под нос Стерх, уставясь в какие-то тетрадки; да, возился Сволота и прихлебывал анисовую настойку «рерия от народа», но…
Это «но» пугало больше, чем двести врат перехода, открытых по всему миру.
Дзендар вздохнул и поднялся. В тот же миг на ногах оказался Альсигл. Они встретились глазами.
– Нельзя, – резко сказал рерия.
– Не надо, Дзе…
– Я маг, – напомнил Дзендар.
– Именно, – усмехнулся Альсигл. – Когда неизвестное действует на человека, стократ хуже, если он чародей.
– Сам-то…
– Потому и сижу. И ты сиди. Сказано, нельзя…
Дзендар кивнул… и пошел к двери.
– Стой! – рявкнул Альсигл, наваливаясь сзади. И тут…
Тонкая струйка вползла в рассудок. Легла, свернулась колечком. Уютно. Мир исказился, словно в воду камень – круги, волны, сердце… сердце, бейся, прошу…
Перед Дзендаром открылся рай.
Ветер магии свистел в ушах. Земля магии обволакивала ноги. Свет волшебства лился отвсюду, сплетаясь потоками с ветром и землей. Магия жила, цвела и пахла, плодилась и размножалась, и каждый камень таил миры, и в каждой капле жила Вселенная…
Он, Дзендар, был этой магией.
Он сам был раем.
И в этом раю появился червь.
Хриплое рычание вырвалось из груди архимага. Заострились, потяжелели ногти, превращаясь в загнутые крючки, брызжа кровью: трансформация in vivo, наживую, хрустнули кости, раздаваясь в толщине… По морде – угловатой, заостренной – сверкнуло алым, пронеслась гибкая черная плеть, сметая стаканы с полки; зарычал, вторя архимагу, Стерх, хлопнули огромные крылья – одни, другие, и вот уже Сволота рвет на части что-то черное и лохматое, и мир прыгает: в себя – из себя, в себя – из себя, и еще немного, и мир прыгнет в нас, в каждого, в ту самую змею, что вползла и свернулась…
И в этот миг распахнулась дверь.
Скорчился на полроге Дойс Долья.
И медленно, страшно медленно погасли огни: зеленый – в глазах Дзендара и черный – в глазах рерии. Подкосились колени, и на пол упали четверо. Упал изодранный в клочья Альсигл с сожженными до колен штанами, из-под которых виднелись багровые колени. Упал Дзендар с залитым кровью лицом и вывихнутыми руками. Упал Сволота – мягко, словно подушку уронили…
И, пронзенный двумя смертельными заклятиями, упал Дойс Долья.
– Дойс? – дрожащим голосом спросила Софита. – Ты… ты чего? Ты жив?
Медленно, бесшумно приоткрылась дверь кухни. Там, среди кастрюль и сковородок, таяло черное – словно сажу рассеивал ветер. А на полу, в какой-то гадкой черной луже, стояла, облизываясь, девица юных лет, которую при всем желании нельзя было назвать красавицей – особенно в тех лохмотьях, которые остались от ее одежды. И только в глубоких, как бездна непознанного, огромных серых глазах – толчок за толчком, крошка за крошкой – проявлялась жизнь и сознание. Крошка за крошкой… с губ, с подбородка…
