Артём Андреевич Горохов
Бэк-флэш-форвард
Глава третья. Руслан (III)
Когда Руслан закидывался чем-то, его совсем переклинивало. Видимо в его голове осталось так мало работающих нервных связей, что при приёме очередной дозы, они полностью блокировались. В редкие моменты трезвости, когда у него невыносимо болел желудок, и ломило руки, Руслан вообще не мог понять, где он находится.
Как личность он уже совершенно перестал существовать. Осталась худая наркотическая тень, которая непонятно зачем ещё ходила в этом мире под солнцем. Хотя, возможно он жил для того, чтобы рассказывать таким же, как он сам ушлёпкам, о том, что произошло в ТОТ день. Ведь он оказался в самом эпицентре теракта.
Впрочем, эти истории каждый раз рассказывались по-новому, и фантазии в них становилось всё больше, поскольку сам рассказчик ни черта не помнил даже о том, что произошло вчера. Мир грязных, пьяных грёз давно стал более реальным. Туда он каждый день возвращался, как домой. Вот только для того, чтобы возвращаться, нужно было рассказывать, нужно было, чтобы какой-нибудь благодарный слушатель дал возможность вмазаться.
Вот и сегодня его притащил в современное кафе какой-то парень, который хотел похвастать своей находкой. Он притащил старика за шкирку и усадил на отдельный стул.
– Давай, ботай! – почти скомандовал он.
Руслан поднял опухшие, слезящиеся глаза на компанию за столом. Два шикарно разодетых парня и смазливая девица. Явно проститутка. Руслан выглядел, наверное, вдвое старше своих лет. Да и был он на самом деле вдвое старше, чем было указано в бумажках разных. Он не очень понимал, что от него требуется, и где он находится. Поэтому он, решил «залимонить понты».
– Я ваще с такими петухами не сижу! – начал он неопределённо. Было едва понятно, что он шамкает беззубым ртом с заплетающимся языком. – Только с цыпами. Я вот так говорю им, когда на лавке сижу: «Погнали мне за окурками! Влёт!». Эти мои шестёрки тогда сразу шевелиться начинают. Приносят даже с фильтром. Э… Пить нужно принести! Сушняк, – он потянулся за бокалом с синей жидкостью, который стоял на столе. Все смотрели на это с интересом, как будто на представление. – Они тогда подгоняют даже с фильтром бычков. А я, как положено, сижу, курю. Пахан же!
Свою речь он обильно перемежал отборными ругательствами, которые время от времени по объёму превышали смысловые части предложений, отчего Руслан начинал путаться сам.
– Я тогда жвачку под горкой видел, на! Даже зелёную. В штабе.
Парень, который привёл Руслана, дал ему хорошую затрещину.
– Давай про теракт рассказывай! Ток эбаут (от англ. Talk about – говорить о) тот день, почему металл стал всплывать?
Руслан медленно перевёл на него глаза, один из которых был закрыт мерзкой белой плёнкой.
– Что ты толк эбаут? Какие окурки? Укурки?
– Руслан долго-долго думал о том, как ему отреагировать на такое неуважение. Он хотел схватить вилку и пырнуть обидчика. Потом перевернуть стол и наброситься на фраеров, чтобы они уважали честного вора. Но потом медленные мысли его совершенно запутались. Он понял только, что от него хотят, чтобы он вновь вспомнил тот день.
– Утром я проснулся короче и не пойму где.
– Ноуп, это фуфло не нужно. Сразу давай.
Руслан послушно покачал головой.
– Смотрю, короче, там толпа стоит. Кипишь какой-то. Одна цыпа прямо ко мне, короче. Мол, помоги, туда-сюда. Ну, мне не в лом это. Я врубился. Стою там, и как раз мусора подкатили. Я не при делах был, только трубу в тот день отработал, а они мне с ходу своим выключателем дали. Я не в понятках, ноги подкосились. Эти двое меня раз и в автозак свой.
– Давай, давай! – подбадривал его один из парней за столом. Он достал из кармана какую-то таблетку и глотнул, запив коктейлем.
Руслан думал, что он уже нарассказал на таблетку кислоты, но он сильно заблуждался.
– Короче, подержали меня они малость, потом выпустили, говорят, мол туда-сюда. А мне по фиг всё это. Я вышел, а нервы то нужно успокоить. Отошёл и смотрю там курица (курьер, делающий закладку наркотика – Прим. автора) знакомая идёт. Ну, он меня не приметил, лох. Я за ним. Он в подик (подъезд – Прим. автора) и клад (закладка наркотика – Прим. автора) там сделал. Я подождал, пока он слинял, как чайка (человек, который ворует, заложенный курицей наркотик – Прим. автора) разминировал (взял «клад» – Прим. автора) его и норм. По дэхе (немного, чуть-чуть – Прим. автора) сразу закинулся, но паль (подделка – Прим. автора) оказалась, вполовину разбодяженная. Я всё глотнул и ноги.
– Да чё ты мне трип свой тэйлишь (рассказывать о впечатлениях, полученных под действием наркотика – Прим. автора)? По делу давай, или сейчас на улицу тебя вернём.
Руслан снова поглядел на стаканы.
– Сушняк. Надо воды. Эй, бедолага!
Парни смотрели на него с улыбками.
– Я в бобике сидел, пока всё это случилось, – наконец перешёл к делу Руслан, – все, короче, внутрь сначала запёрлись. А мне через решётку тоже херово видно. Короче один чел туда тоже зашёл. Во всём чёрном, такой, борзый. – Он видимо и взаправду вспомнил тот день. – Минута проходит, и началось там дикое шмалево (перестрелка – Прим. автора). Не, не в смысле, что шмали много было. Хе-хе! Шмали много не бывает. Шмалять начали внутри. Ну, я, блин, на пол схоронился. А сам думаю, что тут хорониться? Тачка не спасёт! Орево (крик, шум – Прим. автора) началось, кто ломанулся, кто остался. Кипишь! Мусора в разные стороны. Бабцы эти тоже, кто – за мусорку, кто – в канаву попрыгал. Вот я за ними угарал. А самому-то прятаться некуда. Пипец! – он неожиданно замолк и замер, словно у него отключилось питание.
– И потом? Потом началось? – не выдержал парень, что привёл его.
– А? – вздрогнул Руслан. – Да, да, ништяк! Я отвечаю, это потом началось. Это как мощный приход такой. Я в автозаке этом ещё с тремя бедолагами сидел. Когда шмалять стали, один мусорок подбежал к нам и дверь открыл, чтобы нас не положили там. Как будто он по доброте, так сказать душевной! Там! Он это чтобы за жмуров не отвечать, если что! Я их знаю. Анекдот, короче, пацаны!
Парень снова толкнул его.
– Да, да, короче, мы чухать. Я на соседнюю улицу и замер тут же. Вижу, с горизонта поднимается облако огромное. Я даже не понял, что происходит. Белое большое, увеличивается, увеличивается. Не пойму, что происходит. Я ноги делать. Потом смотрю, а по небу летят ангелы. В натуре. Полупрозрачные такие, как самолёты. И летят, а вокруг всё дрожать начинает. Гаражи там стояли, так они чуть от земли не оторвались. – Видя, что Руслан вошёл в раж, парни стали посмеиваться и толкать друг друга. – Всё стучит, я просёк, что ангелы эти шмаляют по тем, кто бежит. Они их просекают, получается. Хорошо я докумекал, что в канаву надо схорониться. Я в арык залёг, как в окоп, в натуре!
Я прям прочухал, когда он надо мной пролетел. Он прям на меня зырил. Отвечаю, пацанчики! И оставил меня, прикинь? Я так и понял, что это мне знак. Я зуб даю.
Один из парней налил в бокал, из которого пил Руслан, шестидесятиградусной водки. Рассказчик взял его трясущейся рукой и выпил залпом. В глазах его проступили слёзы. Можно ли их считать слезами радости, осталось неясным.
– Давай, ремембер (от англ. remember – вспоминать)! Нам по приколу! – смеялись над ним парни. – Что ты там ещё про огонь с неба плёл? Вчера LOL (ЛОЛ/LOL – Звуковая аббревиатура от англ. LOL/lol – laughing out loud «громко смеясь» Прим. автора) был отпад!
Руслан уже думал только о том, как бы скорее получить свою пару таблеток. Он уже не мог вспомнить больше ничего. Всплывали какие-то сумбурные мысли, не связанные ни с тем событием, ни с этими людьми. Он понимал, что от него требуют ещё что-то, что он не отработал свою дозу. Нужно было срочно дополнить рассказ, чтобы ничего не сорвалось. Нужно было услужить этим ублюдкам, непременно угодить им, чтобы они сняли боль, чтобы забыться, вернее, чтобы вернуться в настоящий мир из этого кошмара.
– Был! Был и луч с неба! – словно вспомнив, вдруг вскрикнул он. – Когда полетело это полчище ангелов, шум поднялся такой! Они пролетели надо мной, я подскочил, какие-то гаражи рядом были. Я туда ломанулся. Двери были хлипкие, еле держались на петлях. Залетел. Там две машины стояли. И две женщины были ещё внутри и дети тоже. Они на меня сразу смотрят. Шары как тарелки. Показывают, шикают, мол, молчи. Да я и сам слова сказать не могу. Внутри две машины запылённые. Я пригнулся, затихарился. И тут снова такой приход пошёл. Короче, я прям чувствую, что все железяки кверху поднимаются. И машины, и гараж сам. У меня прям очко заиграло. Честно скажу. Но тут ничё такого. Вы бы, черти, на моём месте вообще обгадились! – вырвалось у него. – Я достал сухой (Наименование разновидности наркотика на сленге наркоманов. Прим. автора) и весь употребил. Сразу. Чуть накрыло меня. Я к машине сел, потом не заметил сам, как сполз. Лежу на земле, а вокруг всё грохочет. И тут, раз! Раз! Отрывается гараж этот и сносит его! На хер весь сносит! И вижу, что с неба луч такой на землю. Прямо на меня почти. И такое спокойствие потом. Расслабон.
– Это у тя уже трип-репорт поехал! – прервал его парень. – Ну, хау (от англ. How – как)? – обратился он к своим друзьям.
– Норм! Норм! – послышалось в ответ. – Зачётный лешак.
– Вот! – обрадовался первый. – Я же говорил, что прикол! – он посмотрел на Руслана. – Колесо?
Тот закачал головой, как бобик, которому косточку показали. Вся былая гордость, все понты вдруг исчезли ради заветной таблетки.
Парень за столом лениво полез в карман и из маленькой пластиковой коробочки вытряхнул таблетку. Потом, подумав, он вытряхнул ещё одну. Руслан готов был его расцеловать.
– На! – он швырнул их на стол.
Руслан стал брать маленькие таблетки грубыми, грязными и непослушными пальцами.
– Тейк я брэд, бро (от англ. Take your bread, bro – возьми свой хлеб, братец)! – сказал парень.
Руслан встал. Он не очень понял, что ему сказали. Увидев тарелочку с хлебом, он взял несколько кусков и сунул в карман своего серого пальто. Теперь он стоял жалкий и грязный, словно ждал команды.
– Можешь идти!
Теперь, получив дозу, он вспомнил о гордости. Сначала хотел сказать «благодарю», но сдержался. Заглотив обе таблетки, ещё не дойдя до двери, он почти сразу почувствовал, как яд проникает в его мозг. В голове зашумело, вокруг стали мелькать цветные вспышки. Он вышел в заплёванный и вонючий проулок, прошёл несколько метров и, споткнувшись, упал. Перед глазами у Руслана стояла скамейка из его детского двора. Он послал младших за сигаретами и теперь сидит, прокручивая в руке спичечный коробок. Ему тепло и хорошо. Лето – самое лучшее время. Нет школы, никто тебя не трогает. Раздолье. Скоро должен прийти со службы дед. Руслан уже знает, что сегодня ему дали премию по случаю Дня Победы, и он обязательно крепко выпьет. А если он выпьет, то обязательно даст внуку конфет и, если повезёт, денег. Вся жизнь впереди, полная риска, удачи и удовольствий. Руслан улыбается.
Глава четвёртая. Владик (I)
По правде сказать, его звали не Владик, а Владислав Геннадиевич Пелехов. Ну, у кого язык повернётся назвать сорокалетнего усатого мужика в кепке, да ещё работающего на заводе автошин, Владиком?
Хотя были и такие времена. Жена его так называла. Давно это было, а кажется, что недавно. Впрочем, он помнил каждый год, каждый день своей жизни, пусть они и мало чем отличались.
Когда жена его звала Владиком, он любил сидеть во дворе на скамейке и покуривать вонючие дешёвые сигареты. На горке с детьми носился его старший сынишка, а он радовался, что из него вырастет такой же человек с большой буквы, как и он сам.
Родители Пелехова были фронтовиками, и родился он уже совсем поздно, когда обоим им было за сорок. Они, жившие часто впроголодь, не знавшие сна и отдыха, отдававшие всё для Родины и для фронта, воспитали его таким же. Он аккуратно, но не слишком успешно отучился в школе, затем в училище. А потом по распределению попал на завод автошин, где и работал, повышая разряды и производительность труда.
До работы было достаточно далеко, но Владислав Геннадиевич каждый день ходил туда и обратно пешком. Летом было жарко и утомительно, зимой – холодно, но он упорно твердил себе, что это полезно для здоровья. На самом деле ему доставляло огромное удовольствие чувство, когда он понимал, что сэкономил на автобусе.
Вообще экономия стала его символом в жизни. Впрочем, он себе в этом признаться не мог. Он просто считал, что никакие излишества не нужны. Да и зарплата не позволила бы их ему. Весной и осенью он ходил на работу в светло-коричневом полупальто и кепке. Зимой – соответственно в зимней куртке и чёрной шапочке. На ногах были некрасивые, но добротные и начищенные ваксой полуботинки на толстенной подошве. На лето были припасены две рубашки с коротким рукавом, сандалии и брюки, сшитые женой Юлией. Пелехов не переживал на счёт одежды и того же требовал от супруги. «Чего там? – спрашивал он удивлённо. – Мне ведь только до работы дойти. А там у меня тужурка есть, да и комбинезон. Зачем столько денег тратить на новую куртку? Да и твоя ещё вполне хорошо выглядит! У некоторых и такого нет, Юляша!». Потом он целовал расстроенную жену в ушко, давая понять, что разговор окончен.
На работу он ходил с неизменной баночкой, в булочной брал только серые хлебные кирпичи, да и на рынок они направлялись с сумками, сшитыми женой.
Курил он на лавочке так: расставлял ноги пошире, немного сдвигал на затылок кепку, наклонялся вперёд, опирая локти на колени. В этой позе он осматривал двор и думал, что жизнь удалась. Совесть его была чиста, на работе его уважали за самодисциплину и высокую производительность. К нему обращались не иначе как «Владислав Геннадиевич» и вручали премии к праздникам.
К Пелехову подбежал раскрасневшийся от бега сынишка. Он по совету отца взял у соседской бабульки мусорное ведро и сам сбегал на помойку. «Молодец, Саня, если будешь себя хорошо вести и отлично учиться, то станешь таким же уважаемым человеком, как и батя! Ты же видишь, как со мной все здороваются? А потом устроишься на работу и будешь специалистом!». Сказав это, он задумался, отпустив сына на горку. Недавно ему предложили работу в одной частной фирме электриком. Жена горячо ратовала за это предложение, но он, недолго думая, отказался. Ну и что, что зарплата почти вдвое больше? Зато кто знает, что будет с этой фирмой завтра? А завод уже шестьдесят лет стоит и ещё шестьдесят простоит! Здесь стабильность, а там только туманные перспективы. Мы что, голодаем? Или раздетые ходим?
Поначалу Юлия пыталась мягко намекнуть мужу, что некоторые ездят летом в санаторий, копят на машину или на образование для детей. Она намекала, что их друзья перешли на работу в частный сектор и живут совсем неплохо. Один раз она на утро, после почти бессонной ночи, когда пыталась сшить себе платье к 8 Марта, устроила ему скандал, заявив, что заслуживает хотя бы раз в году обновки. Он сказал, что понимает и любит её и тут же выдал ей из кармана с великой гордостью сумму, которую едва ли хватило бы на четверть платья. Он ждал от неё благодарности, считая, что денег хватит, по крайней мере, на две вещи, но она никак не могла прекратить плач, не в силах сдержать обиду и боль.
Пелехов любил размеренность и порядок в жизни. Ему казалось, что это и есть стабильность. Он всегда шёл с работы одним и тем же путём, заходил за хлебом в один и тот же магазин и приходил ровно к ужину. Потом он смотрел телевизор, пока жена разбиралась с посудой. Уделял он время и детям – строго проверял домашнюю работу, когда дети учились в школе. Он старался им говорить нравоучительные слова, честно отдавая свой долг родителя и воспитателя.
Владик не знал, что когда сын подрастёт, окончит училище и не поступит на учёбу в вуз, он будет так же ходить в своём пальто. Саша вырастет долговязым, забитым и нелюдимым пареньком. Завод шин к тому времени будет на грани банкротства, вакансий там не будет. Саше придётся перебиваться временными заработками. Отца это будет страшно раздражать, хотя он и постарается не показывать этого. Сын съедет на съёмную квартиру, как только получит первую зарплату.
Он и не думал, что дойдёт до такого. Это был канун какого-то праздника. Саша пришёл к родителям со своей такой же забитой женой. Юлия готовила «праздничный» ужин – «ножки Буша» с картошкой.
Семья уселась за стол, покрытый бабушкиной скатертью. По такому случаю достали фамильные ценности – массивные советские хрустальные рюмки, салатницы и потемневшие от времени мельхиоровые приборы. Пелехов даже достал сделанную собственноручно перцовую настойку. Отчего-то он был очень весел.
– Такие дела, Санёк! Видал, какие ракеты у нас теперь? Я вчера по программе «Время» смотрел. Теперь американцы ссаться будут!
Сын молчал, ковыряя курятину.
– Как твоя фирма, не загнулась ещё? – продолжил он, спустя рюмку.
– А что ей будет? – невесело спросил парень. – Работаем так же.
– А то и будет, что директор уже на Мерседесе ездит, а вы впроголодь живёте! – Пелехов словно ждал ссоры. – Это раньше частники больше платили. Теперь-то почти вровень. Ты бы пошёл на подшипниковый, справился, есть ли места.
– Зачем мне это? – подняв глаза, спросил Саша. – Если вровень вышли, какая разница?
Пелехов откинулся на спинку стула, провёл ладонью по седеющим усам. Юлия посмотрела на него с мольбой, предвидя неладное.
– А ты не помнишь, что я говорил? В частном секторе – нестабильность. Никакой перспективы роста нет. Если бы сразу на завод устроился – уже бы разряд получил, зарплату подняли.
– Пап, ты не знаешь, как работают люди. Только про свой завод знаешь. И то он на последнем издыхании, – еле сдерживая злость, Саша опрокинул стопку.
– Завод семьдесят лет отстоял и ещё семьдесят отстоит! Мне просто обидно видеть, что ты, как обделавшийся ходишь! Третий десяток разменял мой сын, и кто он? Сантехникой подрабатывает? Чего ты добился?
Пелехов и сам не ожидал такой реакции отпрыска. Он удивлённо поднял брови, когда Саша отодвинул тарелку и посмотрел ему прямо в глаза.
– А ты чего добился? Что с тобой здороваются на твоём сраном заводе? – выпалил он. – Мои друзья даже на рабочих профессиях поднимаются, машины покупают. А ты ходишь пешком в тех же шмотках, что и сто лет назад. Мне стыдно за тебя! Я уже не говорю, что ты нам ничего не дал. Я не ждал ни машины, ни квартиры, но ты не дал вообще ничего!
Пелехов опешил. Он вначале хотел ударить сына, потом решил резко встать и наорать на него, выгнать из дома, но сдержался и, стараясь придать веса каждому своему слову, сказал:
– Зато я воспитал тебя настоящим человеком!
– Ах, настоящим человеком? – передразнил его Саша.
– Сашенька! – со слезами в голосе воскликнула мать. Она сидела рядом и погладила сына по плечу.
– Настоящим человеком? От этого, я по твоим словам «как обосраный» хожу? От этого забитый? Или может от того, что мне за тебя стыдно? Ходишь со своей баночкой на свой завод, наливаешь самодельную настойку по праздникам и ешь всякую дрянь! Да ты даже себя не можешь уже убедить, что ты чего-то добился! Это ты никто! Юля, мы уходим, одевайся! – обратился он к жене (её тоже звали Юлией).
– Больше духу твоего, чтобы здесь не было! – сквозь зубы прошипел Владик, медленно встав с места. – Нет у меня сына!
– Владик! – пискнула Юлия – старшая.
Саша с женой вылетели из квартиры спустя пару минут.
– Пойду, покурю, – почти обычным тоном сказал Пелехов, беря пачку и баночку из-под шпрот, которой он пользовался как пепельницей, когда курил в подъезде.
Когда он вернулся, Юлия стояла у окна и беззвучно плакала. Только плечи её подрагивали.
– Щенок ещё! – сказал Пелехов. – Пока ещё не знает уважения к человеку труда. Ничего, пусть жизнь попинает его немного. Тогда поумнеет. – Он обнял жену.
– Геннадич, – тихо проговорила она. – Не злись на него. Он же мальчик совсем. Он любит тебя.
– А я и не злюсь, Юляша. Это я так, в воспитательных целях. Пусть одумается, придёт. Мы с ним тогда спокойно и потолкуем. Это же моё воспитание. Ну, всё! Отставили слёзы. Идём за стол, – он налил полную рюмку себе и жене. – Давай до дна, за семью! – Он взял вилкой мясо с тарелки сына. – Не пропадать же добру! Верно? – Пелехов снова повеселел, и, подмигнув Юлии, добавил – нам больше достанется! Дай мне огурчика. И переключи канал. Скоро последние известия.
Он быстро расправился с мясом, закурил против своего обычая прямо за столом. Жена, молча, открыла форточку, взяла табурет, покрашенный половой краской, и села к телевизору. Ей хотелось разрыдаться, закричать, развестись, прожить жизнь заново, сказать мужу, какое он ничтожество, но она, не говоря, ни слова, смотрела новости федерального канала.
– Я в понедельник пойду к Викторычу, – решился Владик. – Спрошу на счёт вакансии. – А что? Прямо к нему. Меня управленцы знают, уважают. Я как-никак уже больше двадцати лет тружусь. Пусть династия будет у нас. Клан! А?
– Ой, хорошо было бы, Владик! – всплеснула она руками. – Хорошо! Ты моя голова золотая! Выдели мне ещё своей фирменной настоечки. За это надо отдельно тост поднять! Уж очень она у тебя хорошая вышла!
– Это можно! Это с удовольствием! – он ещё больше обрадовался, не замечая, что на жене лица нет, что она вот-вот в обморок свалится. – Давай, за династию Пелеховых!
