Артур Конан Дойл
Туманная земля. Открытие Рафлза Хоу
– Вы спиритуалист?
– Да, уже десять лет.
– Значит, вы знаете, что иногда возникают трудности.
– Знаю.
– Напрягитесь. Может, вспомните. А пока оставим все как есть. Мне жаль вашего друга.
Наступила пауза, во время которой Энид и Мелоун успели обменяться впечатлениями.
– Что ты об этом думаешь, Энид?
– Даже не знаю. Совершенно растерялась.
– Думаю, здесь присутствует элемент интуиции в сочетании с полученной на стороне информацией. Не забывай, все эти люди ходят в одну церковь и многое знают друг о друге. А чего не знают, то с легкостью разведают.
– Но, по их словам, миссис Деббс здесь впервые.
– Ее могли проинструктировать. Отлично инсценированный спектакль. А что еще? Только подумай!
– Может, телепатия?
– Частично, может, и так. Послушай! Она опять заговорила.
Новая попытка оказалась более успешной. Сидящий в глубине зала мужчина в трауре моментально узнал по описанию и манере выражаться свою жену.
– Она зовет какого-то Уолтера.
– Это я.
– Она называла вас Уот?
– Никогда.
– Теперь называет. «Шлю свою любовь Уоту и детям». Я слышу именно эти слова. Она очень беспокоится о детях.
– Она всегда была такой.
– Они там не меняются. Говорит что-то о мебели. Вы ее продали. Это правда?
– Пришлось.
В зале захихикали. Всегда и везде комическое соседствует с трагическим. Как это странно и вместе с тем естественно и трогательно!
– Она передает вам следующее – «Тот человек расплатится с тобой, и все будет хорошо. Оставайся таким же добрым, Уот, и мы будем здесь еще счастливее, чем на земле».
Мужчина закрыл лицо руками. Видя, что медиум замерла в нерешительности, не зная, кем теперь заняться, рослый молодой секретарь, слегка приподнявшись со своего места, прошептал ей несколько слов. Она искоса, через левое плечо, посмотрела на журналистов и ответила:
– Подумаю.
Она несколько туманно описала облик еще двух посланцев иного мира, узнанных родственниками с некоторым сомнением. Странно, что медиум упоминала такие приметы их внешности, которые явно нельзя было разглядеть на столь большом расстоянии. Так, говоря о существе, возникшем в дальнем углу зала, она могла назвать цвет глаз или незначительные особенности наружности. Посчитав это самым уязвимым местом сеанса, Мелоун решил использовать досадный недочет в своих целях. Журналист как раз набрасывал в блокноте свои впечатления, когда голос женщины зазвучал громче, и он, подняв голову, увидел, что сверкавшие из-под очков глаза обратились в его сторону.
– Я обычно работаю только с залом и редко заглядываю на помост, – сказала миссис Деббс, и голос ее гулко отозвался в помещении, – но сегодня к нам пришли новые люди, которым наверняка будет интересно вступить в контакт с духами. Я вижу одного из них за креслом усатого джентльмена, того, что сидит рядом с молодой леди. Да, сэр, именно за вами. Это мужчина, ниже среднего роста, довольно пожилой, думаю, за шестьдесят. Седая шевелюра, нос горбинкой, небольшая козлиная бородка. Как я догадываюсь, он вам не родственник, а скорее друг. Это вам что-нибудь говорит?
Мелоун презрительно покачал головой.
– Чушь! Полная чушь! – пробормотал он.
– Он очень взволнован, ему нужно помочь. Держит в руках книгу, это научная книга. Раскрывает ее, там какие-то чертежи. Возможно, он сам написал ее или учил по ней. Кивает. Значит учил. Он был преподавателем.
Мелоун сидел невозмутимо, всем своим видом показывая, что этот человек ему неизвестен.
– Не знаю, чем могу еще помочь? Может, вот это? У него родинка над правой бровью.
Мелоун вздрогнул как ужаленный.
– Одна родинка? – воскликнул он.
Очки вновь сверкнули.
– Две. Одна большая, другая поменьше.
– Боже! – проговорил, задыхаясь, Мелоун. – Это профессор Саммерли.
– Правильно. Он просит передать привет старому… Длинное имя, начинается с буквы «Ч». Трудно разобрать. Вам что-нибудь ясно?
– Да.
Через минуту миссис Деббс, повернувшись в другую сторону, уже описывала нового пришельца. Но на помосте позади себя она оставила потрясенного услышанным человека.
В это время сеанс неожиданно для всех, в том числе и для обоих гостей, был прерван. На помост поднялся и встал рядом с председателем высокий бледный бородач, одетый как преуспевающий ремесленник. Призывая к тишине, он уверенно поднял руку жестом человека, привыкшего владеть вниманием аудитории. Обернувшись, он что-то тихо сказал Болсоуверу.
– Перед вами мистер Миромар из Дэлстона, объявил председатель. – У него для вас сообщение. Мы всегда рады мистеру Миромару.
Журналисты могли видеть оратора только в профиль, и все же обоих поразило достоинство, с которым он держался, они залюбовались крупной, благородной формы головой, говорившей о необычайно развитом интеллекте. Когда мужчина заговорил, его голос приятно зазвучал под сводами зала.
– Я должен передать вам послание из другого мира. Мне поручено произносить его всюду, где найдутся уши, которые слышат. Сюда я пришел, зная, что встречу здесь понимающих людей. Пославшие меня хотят, чтобы человечество осознало свое истинное положение: тогда его не ждут шок и паника. Я один из тех, кто должен донести это послание до людей.
– Боюсь, он псих, – прошептал Мелоун, быстро строча в лежащем на коленях блокноте. Публика в зале, похоже, тоже отнеслась к словам нового оратора несерьезно, некоторые улыбались.
И все же в голосе и манерах мужчины было нечто такое, что заставляло к нему прислушиваться.
– Мы приближаемся к драматической развязке. Идея прогресса была с самого начала материалистической. Все сводилось к тому, чтобы быстрее ездить, быстрее связываться друг с другом, создавать все новые машины. Истинная цель отошла в тень. Однако существует только один подлинный прогресс – духовный. Человечество на словах – за него, а на деле идет совсем другой, ложной дорогой материального успеха.
Верховный Разум осознал, что наряду с повальным равнодушием есть некоторые, кто искренне заблуждается; веру таких людей следовало оживить, подкрепив новыми свидетельствами. Эти свидетельства не замедлили последовать, и тогда стало очевидно, что жизнь после смерти столь же непреложна, как движение солнца по небу. Однако эти доказательства Божьего промысла были высмеяны учеными, осуждены церковниками, оклеветаны газетчиками и благополучно забыты. Это стало последней и величайшей ошибкой человечества.
Зал заинтересованно слушал. Глубокомысленные измышления утомили бы людей, но здесь все было на редкость доходчиво. По залу прокатился одобрительный гул, послышались аплодисменты.
– Положение казалось безнадежным. Ситуация полностью вышла из-под контроля. Человечество с презрением отбросило помощь небес, и теперь нельзя было избежать страшного урока. И беда разразилась. Десять миллионов молодых людей полегли на поле брани. Вдвое больше остались изувеченными. Таково было первое Божье предупреждение заблудшим людям. Но и его не услышали. В обществе по-прежнему царил жалкий материализм. Теперь отсрочка, данная человечеству, близится к концу, а перемен нигде не видно, за исключением таких мест, как эта церковь. Народы погрязли в грехе, а грех всегда приходится рано или поздно искупать. Россия стала выгребной ямой. Германия так и не раскаялась в страшном грехе материализма, который стал главной причиной войны. Испания и Италия скатились – одна в пучину атеизма, другая – предрассудков. У Франции нет религиозного идеала. Англия потеряла ориентацию и погрузилась в хаос, в ней расплодились нелепые, оторванные от жизни секты. Америка не сумела реализовать свои превосходные возможности и вместо того, чтобы стать любящей сестрой сокрушенной и израненной Европе, занялась собственным экономическим благоустройством; она отреклась от подписи своего президента и отказалась присоединиться к Лиге Наций – единственной надежде человечества. Все погрязли в грехе, некоторые больше других, и всем без исключения воздастся по делам их.
Кара настигнет грешников скоро. Меня просили передать вам слово в слово следующее послание. Я зачитаю его, так как боюсь упустить что-нибудь важное.
Он вынул из кармана лист бумаги и прочел:
– «Наша цель не в запугивании людей, мы только хотим, чтобы они одумались и обратились к духовным ценностям. Не страх стремимся мы пробудить в вас, а желание действовать, пока еще есть время. Так дальше продолжаться не может. Если все останется как есть – мир погибнет. Надо разогнать темное облако теологии, заслонившее от человечества Бога».
Он сложил бумагу и убрал в карман.
– Вот что я должен был передать вам. А вы расскажите об этом всем, у кого еще не омертвела душа. Взывайте к ним: «Покайтесь! Исправьтесь! Время не ждет!»
Он умолк и собрался было уходить. Чары разрушились. Слушатели заерзали на своих местах. Из глубины зала послышался голос:
– Это конец света, мистер?
– Нет, – резко ответил незнакомец.
– Второе пришествие? – спросил другой.
– Да.
Легко и быстро пройдя меж креслами на помосте, он остановился у двери. Когда Мелоун взглянул попозже в ту сторону, незнакомца уже не было.
– Это, видимо, один из фанатиков второго пришествия, – прошептал он Энид. – Таких сект много – христедельфианцы, расселиты, «Библейские ученики» и прочие. Но он выглядит внушительно.
– Очень, – отозвалась Энид.
– Полагаю, что выражу общее мнение, если скажу, что выступление нашего друга было очень интересным, – сказал председатель. – Мистер Миромар сочувствует нашему делу, хотя нельзя сказать, что разделяет наши взгляды полностью. Мы всегда рады видеть и слышать его здесь. Что касается его пророчеств, то, на мой взгляд, человечество уже и так хлебнуло достаточно горя. Да и что можем мы сделать в том случае, если наш друг окажется прав и нас ждут большие испытания? Только стараться выполнять как можно лучше наши повседневные обязанности и жить, твердо надеясь на помощь свыше. Пусть Судный день наступит хоть завтра, – прибавил он, улыбаясь, – сегодня я все равно должен торговать в своем магазинчике в Хаммерсмите. А теперь продолжим наше собрание.
Выступил молодой секретарь, он рассказал о создании строительного фонда и призывал вносить деньги:
– Позор, что так много людей остались сегодня на улице. Мы все здесь исполняем свои обязанности бескорыстно и не берем за это ни пенни. Миссис Деббс тоже приехала сюда за свои деньги. Мы не можем начать строительные работы до тех пор, пока у нас не будет еще одной тысячи фунтов. Среди нас нашелся один, кто заложил свой дом, чтобы помочь нашему делу. Вот это сила духа! А теперь прошу, кто сколько может…
По залу пустили с дюжину тарелок, звон монет сопровождался пением гимна. Энид и Мелоун тем временем тихо беседовали.
– Ты ведь знаешь, что профессор Саммерли умер в прошлом году в Неаполе.
– Да. Я очень хорошо помню.
– А «старый Ч» – это, конечно, твой отец.
– Поразительно.
– Бедняга Саммерли. Он не верил в загробную жизнь, а тут объявился сам… во всяком случае, похоже на то.
Тарелки вернулись – по большей части с мелочью. Их водрузили на стол, где опытный глаз секретаря пытался определить, сколько денег все-таки собрали. Затем взлохмаченный старик из Австралии прочитал благодарственную молитву в той же простой бесхитростной манере, что и прежде. И не требовались ни передача апостольской благодати, ни возложение рук, чтобы понять, что слова этого человека идут прямо из сердца и угодны Богу. Затем зал поднялся и, стоя, исполнил заключительный гимн – с западающей в память мелодией и печальным нежным рефреном: «Храни нас, Боже, до следующей встречи». Энид с удивлением заметила, что у нее по щекам заструились слезы. Эта простая церемония, на которой присутствовали душевно здоровые и серьезные люди, произвела на нее большее впечатление, чем пышные богослужения и однообразная музыка в величественных соборах.
Толстяка Болсоувера они нашли в холле, там же была и миссис Деббс.
– Думаю, вы нас разделаете под орех, – смеялся председатель. – Но мы к этому привыкли, мистер Мелоун. И не в обиде. Но увидите, все изменится. Нас еще оценят.
– Обещаю, что напишу честно.
– Большего и не требуется.
Ясновидица стояла, привалившись к камину, отрешенная и суровая.
– Вы, наверное, очень устали, – пожалела ее Энид.
– Совсем нет, юная леди. Никогда не устаю, когда работаю с духами. Они поддерживают меня.
– Разрешите поинтересоваться, – вступил в разговор Мелоун, – знали ли вы профессора Саммерли?
Медиум покачала головой.
– Нет, сэр. Все думают, что я их знаю. Но я никого не знаю. Они просто приходят, и я их описываю.
– А послания, которые они просят передать?
– Я слышу их. Все время слышу. Бедняги хотят, чтобы о них рассказывали, чтобы их заметили. Сами лезут ко мне на помост, дергают за рукава, тянут в разные стороны. Они терзают меня. «Я следующий… нет, я… я!» Вот что я постоянно слышу. Стараюсь изо всех сил, но все равно не успеваю представить каждого.
– А что вы скажете о пророке? – поинтересовался Мелоун у председателя.
Мистер Болсоувер неодобрительно пожал плечами.
– Он конгрегационалист. Носится по стране, иногда заглядывает к нам. Помнится, именно он предсказал начало войны. Что касается меня, то я человек практический. Зла и сейчас хватает. Нам его отмерили полной мерой, не знаю, осталось ли про запас? Ну, пора расходиться. Спокойной ночи! Постарайтесь написать о нас получше.
– Спокойной ночи, – отозвалась миссис Деббс. – Кстати, девушка, вы сами медиум. Спокойной ночи!
Они вышли на улицу и с удовольствием вдохнули свежий вечерний воздух. После духоты переполненного зала он казался особенно бодрящим. Вскоре они уже были на шумной Эдгвар-роуд, где Мелоун остановил кэб и попросил отвезти их на Викториа-Гарденс.
Глава третья, в которой профессор Челленджер высказывает свое мнение
Мелоун уже садился вслед за Энид в кэб, когда его окликнули. По улице бежал высокий мужчина средних лет. Он был хорошо одет, тщательно выбрит и держался достаточно самоуверенно, как и подобает преуспевающему хирургу.
– Привет, Мелоун! Подожди!
– Аткинсон! Энид, позволь представить тебе профессора Аткинсона из госпиталя Св. Марии, о котором я рассказывал твоему отцу. Подбросить вас? Мы едем на Викториа-Гарденс.
– Отлично! – Хирург последовал за ними в кэб. – Очень удивился, увидев вас на собрании спиритуалистов.
– Мы были там по делу. Ведь мы с мисс Челленджер – журналисты.
– Как же, помню. Все в «Дейли газетт»? Считайте, что получили еще одного подписчика, – интересно будет узнать, что вы насочиняете о сегодняшнем вечере.
– Придется подождать следующего воскресенья. Материал идет в определенную рубрику.
– Нет, столько ждать не могу. Хочу знать сейчас же.
– Все не так просто. Завтра я внимательно перечитаю свои записи, обдумаю их, сопоставлю с наблюдениями коллеги. У нее очень развитая интуиция – важнейшая вещь, когда дело касается религии.
– Ну, и что же говорит вам интуиция, мисс Челленджер?
– Больше положительного. И все же – что за причудливая смесь!
– Вы попали в самую точку. Был там несколько раз и всегда уходил полный противоречивых чувств. Не обходится без разных нелепостей, допускаю, что возможен и просто обман, но есть там и нечто поистине чудесное.
– Но вы-то не журналист? Зачем вам туда ходить?
– Интересно. Видите ли, я уже несколько лет изучаю спиритизм. Не могу считать себя его убежденным сторонником, но к числу сочувствующих принадлежу, и у меня хватает ума задавать себе вопрос: может, не только я изучаю это явление, но и его субъекты, существа с той стороны, тоже изучают меня.
Мелоун понимающе кивнул.
– Спиритизм неисчерпаем. Это понимаешь, когда начинаешь его постигать. В нем десятки разных, достойных изучения областей. И всем занимаются только вот эти честные, нищие духом люди, которые, несмотря на все преследования и потери, несут этот груз уже более семидесяти лет. Они напоминают первохристиан. Ведь христианство вначале распространялось среди рабов и низших слоев населения. К господину свет пришел на триста лет позже, чем к его рабу.
– А тот проповедник? – запротестовала Энид.
– Вы говорите о нашем друге из Атлантиды? Жуткий зануда! Не знаю, что и думать об этом. Полагаю, самообман или временное высвобождение дремавшей ранее части личности. Единственное, в чем я убежден: все эти банальности не имеют ни малейшего отношения к жителю Атлантиды. Не стоило отправляться в столь долгое путешествие, чтобы нести такой вздор. А вот мы и приехали!
– Я дал обещание отцу этой девушки доставить ее домой в полной сохранности, – сказал Мелоун. – А почему бы вам, Аткинсон, не подняться с нами? Профессор будет рад с вами познакомиться.
– Уже поздно. Он спустит меня с лестницы.
– Вижу, вам наболтали об отце всякой чепухи. На самом деле все не так. Некоторые люди его действительно раздражают, но вы к их числу не относитесь. Может, рискнете?
– После ваших слов – конечно.
И все трое направились по ярко освещенному коридору к лифту.
Челленджер, в роскошном голубом халате, с нетерпением ожидал их. Он смерил Аткинсона взглядом боевого бульдога, увидевшего другую собаку. Однако беглый осмотр, видимо, умиротворил его, и профессор прорычал, что рад знакомству.
– Слышал ваше имя, сэр, и знаю о вашей блестящей карьере. Ваша резекция позвоночника в прошлом году заставила меня поволноваться. Неужели вы тоже ходили к этим лунатикам?
– Если вам угодно так их называть… – засмеялся Аткинсон.
– А как еще прикажете? Помнится, мой молодой друг (Челленджер иногда величал Мелоуна так, словно тот был подающим надежды школяром) говорил, что вы изучаете этот феномен. – Он оглушительно расхохотался, не скрывая своего презрения. – «Изучая человечество, начнем с духов», так что ли, мистер Аткинсон?
– Не обижайтесь на отца, он ничего в этом не понимает, – вмешалась Энид. – Уверяю, папочка, тебе было бы интересно. – И она представила ему подробный отчет об их приключениях, который профессор то и дело прерывал недовольным ворчанием, хмыканьем и язвительными замечаниями. Когда же Энид дошла до эпизода с профессором Саммерли, Челленджер взорвался, не скрывая больше своего возмущения. Старый вулкан заклокотал, и слушателей оглушил огненный поток отборной брани.
– Гнусные негодяи! – рычал он. – Даже в могиле нет покоя бедняге Саммерли. У нас с ним возникали расхождения, я был, сознаюсь, не очень высокого мнения о его интеллекте, но поверьте, если бы он действительно восстал из мертвых, то сказал бы что-нибудь повразумительнее. Все это галиматья, неприличная и злая выходка! Это возмутительно – моего друга выставляют на посмешище перед кучкой невежд! Ах, никто не смеялся? Как можно не смеяться, слыша, что образованный человек, с которым даже я общался на равных, несет такую чушь? Нет, чушь! Не спорьте, Мелоун! Я этого не потерплю. Его слова напоминают приписку в письме школьницы-малолетки. Ну, разве можно нести такой бред, находясь в другом измерении? Вы со мной согласны, мистер Аткинсон? Нет? Я думал о вас лучше.
– А подробное описание его внешности?
– Боже праведный, что у вас с головой? Разве вы не помните, что наши с профессором имена соседствовали в одной слабенькой беллетристической книжонке, которая почему-то понравилась публике? И думаете, никто не знает, что два молодых идиота болтаются по разным церквям уже несколько недель подряд? Совершенно ясно, что раньше или позже вы должны были забрести и к спиритуалистам. Прекрасный шанс заполучить себе сторонничков. Приманка заброшена, и простодушный Мелоун клюнул на нее! Крючок и сейчас торчит в его глупом языке. Что, Мелоун, правда глаза колет? Но все равно ее надо говорить. – Черные, как смоль волосы профессора встали дыбом, глаза метали искры, перебегая с одного участника беседы на другого.
– Но нужно выслушать и другую сторону, – сказал Аткинсон. – Свою точку зрения, сэр, вы выразили блестяще. Позволю себе процитировать Теккерея, сказавшего своему оппоненту: «Я понимаю вас. Но если бы вы знали то, что знаю я, вы изменили бы свое мнение». Может, и вы, профессор, найдете время получше ознакомиться с предметом; это было бы замечательно: ваше мнение необычайно ценится в научном мире.
– Потому что я занимаюсь полезными делами, а не всякой чепухой. Мой разум, сэр, не виляет и не петляет, он идет прямым путем. Здесь же очевидный обман и мошенничество.
– Думаю, не без этого, – сказал Аткинсон. – Но все же… все же… Послушайте, Мелоун, уже поздно, а ехать далеко. Простите, профессор. Для меня было большой честью познакомиться с вами.
Мелоун тоже откланялся. На улице друзья остановились немного поболтать, прежде чем разойтись в разные стороны: Аткинсон жил на Уимпл-стрит, а Мелоун в Саут-Норвуд.
– Великолепный старик, – одобрительно сказал Мелоун. – На него нельзя обижаться. В сущности, он никому не желает зла. Потрясающий человек.
– Согласен. Но именно такая нетерпимость может заставить меня стать убежденным спиритуалистом. Обычно она принимает форму издевки, реже – громоподобного разноса. Мне больше импонирует последнее. Кстати, Мелоун, хотите помогу вам получше разобраться во всем этом. Вы слышали о Линдене?
– Профессиональный медиум? Говорят, величайший мошенник в мире.
– Слышал такие отзывы. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Прошлой зимой я вправил ему коленную чашечку, и у нас завязались дружеские отношения. Его трудно заполучить, и билет будет стоить не меньше гинеи, но если хотите, я постараюсь организовать сеанс.
– Лично вы ему верите?
Аткинсон пожал плечами.
– Ну, что тут скажешь! Во всяком случае, за руку я его не поймал. Разбирайтесь сами.
– Я готов, – сказал Мелоун. – Меня это забрало. Да и материал может получиться отличный. Решено: немного разберусь с делами и дам вам знать, Аткинсон. Надо ковать железо, пока горячо.
