Артур Конан Дойл
Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса
«Ни малейшей».
«Ну, так дело обстоит так. Вы, вероятно, знаете, что валяльная глина – продукт очень ценный и что в Англии найдена она только в одном-двух местах».
«Да, слышал».
«Некоторое время назад я приобрел небольшой участок – совсем небольшой – в десяти милях от Ридинга. Мне улыбнулась удача – в одном из моих полей я обнаружил залежь валяльной глины. При исследовании, однако, выяснилось, что залежь эта невелика и представляет собой перемычку между двумя куда более значительными справа и слева, причем обе находятся на полях моих соседей. Эти добрые люди даже не подозревают, что их земля прячет клад, подобный золотоносной жиле. Естественно, в моих интересах было купить их землю, прежде чем они догадаются о ее настоящей цене, но, к несчастью, у меня не было капитала для этого. Я, однако, посвятил в секрет нескольких моих друзей, и они предложили, чтобы мы тайно разработали нашу залежь и таким образом получили бы деньги, чтобы купить соседние поля. Мы так и поступили и установили гидравлический пресс для ускорения дела. Пресс этот, как я уже объяснил, сломался, и нам нужен ваш совет. Однако мы всячески оберегаем наш секрет, а стоит стать известным, что в наш домик приезжают инженеры-гидравлики, начнутся расспросы, а затем, если факты станут известными, мы лишимся всякой надежды на приобретение этих полей и на осуществление наших планов. Вот почему я взял с вас обещание, что ни одна живая душа не узнает о вашей поездке в Эйфорд в эту ночь. Надеюсь, я все объяснил ясно?»
«Вполне, – сказал я. – Кроме одного: зачем вообще вам понадобился гидравлический пресс? Ведь валяльную глину, если не ошибаюсь, просто выкапывают в карьере».
«А! – сказал он небрежно. – Мы прессуем глину в кирпичи, чтобы ее нельзя было бы узнать при перевозке. Но это неважно. Теперь я открыл вам все наши секреты, мистер Хэзерли, доказав, насколько я вам доверяю. – При этих словах он встал. – Итак, жду вас в Эйфорде в одиннадцать пятнадцать».
«Непременно буду там».
«И ни слова никому».
Напоследок он вперил в меня еще один долгий вопрошающий взгляд, затем, стиснув мою руку в холодном липком пожатии, торопливо вышел.
Ну, когда я обдумал все это не торопясь, то, как, наверное, вы оба понимаете, заказ этот вызвал у меня большое недоумение. С одной стороны, я, конечно, был рад, так как плата по меньшей мере в десять раз превосходила сумму, какую запросил бы я сам, а к тому же заказ этот мог привести к другим. С другой стороны, лицо и манера держаться моего нанимателя произвели на меня самое неприятное впечатление, и мне представилось, что его ссылка на валяльную глину не объясняет толком, почему я должен поехать в полночь, а также и его отчаянную тревогу, как бы я не проговорился кому-нибудь о моей ночной поездке. Однако я отбросил все мои страхи, плотно поужинал, отправился на Паддингтонский вокзал, ни на йоту не нарушив наложенный на меня обет молчания.
В Ридинге мне нужно было не только сменить поезд, но отправиться с другого вокзала. Однако я успел на последний поезд в Эйфорд и после одиннадцати сошел на маленькой, тускло освещенной станции. Больше никто с поезда не сошел, а на платформе не было никого, кроме сонного носильщика с фонарем. Однако когда я вышел за калитку, то увидел, что мой утренний знакомец ждет в тени по ту ее сторону. Не говоря ни слова, он ухватил меня за локоть и потащил к карете с открытой дверцей. Он поднял стекла в обеих дверцах, постучал по стенке, и мы покатили вперед со всей быстротой, на какую была способна лошадь.
– Одна лошадь? – перебил Холмс.
– Да, только одна.
– А масть вы заметили?
– Да. Я разглядел ее в свете бокового фонаря, когда влезал в карету. Гнедая.
– Вид усталый или свежий?
– Совершенно свежий, шерсть так и лоснилась.
– Благодарю вас. Простите, что перебил. Прошу, продолжите ваш чрезвычайно интересный рассказ.
– Ну, так мы покатили вперед и ехали по меньшей мере около часа. Полковник Лизандер Старк упомянул, что ехать надо будет миль семь, но, судя по быстроте, с какой мы ехали, и по времени, которого это потребовало, расстояние было ближе к двенадцати милям. Все это время он сидел рядом со мной и молчал, и я замечал всякий раз, когда косился на него, что он просто сверлит меня взглядом. Деревенские дороги в этих краях, видимо, довольно скверные, так как нас жутко трясло и раскачивало. Я поглядывал на окна, пытаясь увидеть, где мы едем, но стекла были матовые, и я ничего не видел, если не считать смутного света фонарей изредка. Порой я пытался завязать разговор, чтобы облегчить монотонность езды, но полковник отвечал лишь «да» или «нет», и мне оставалось только замолчать. Наконец, однако, тряска прекратилась, колеса покатили по гладко утрамбованному гравию подъездной дороги, и карета остановилась. Полковник Лизандер Старк выпрыгнул наружу и, едва я вылез следом за ним, увлек меня на крыльцо, зиявшее открытой дверью. Мы, так сказать, вышли из кареты прямо в прихожую, и я даже не успел взглянуть на фасад дома. Едва я переступил порог, как дверь захлопнулась за нами, и я с трудом расслышал стук колес уезжающей кареты.
Внутри дома было темно, хоть глаз выколи, и полковник начал нащупывать спички, что-то бормоча себе под нос. Внезапно в другом конце коридора отворилась дверь, и навстречу упал нам золотой сноп света. Он расширился, и появилась женщина с лампой в руке, которую она поднимала над головой, вытягивая шею и щурясь на нас. Я увидел, что она миловидна, а блеск ее темного платья свидетельствовал, что сшито оно из дорогой материи. Она произнесла несколько слов на каком-то иностранном языке вопросительным тоном, а когда мой спутник ответил сердито и односложно, так вздрогнула, что лампа чуть не выскользнула из ее руки. Полковник Старк подошел к ней, прошептал что-то ей на ухо и втолкнул назад в комнату, из которой она вышла, а затем направился назад ко мне с лампой в руке.
«Не будете ли вы так добры подождать несколько минут вот тут?» – сказал он, распахивая другую дверь. За ней оказалась очень небольшая, просто обставленная комнатка. На круглом столе в ее середине лежали немецкие книги. Полковник Старк поставил лампу на фисгармонию возле двери. «Я не заставлю вас ждать дольше минуты», – сказал он и исчез в темноте.
Я оглядел книги на столе и, хотя немецкого я не знаю, сообразил, что две были научными трактатами, а остальные – томиками стихов. Затем я подошел к окну в надежде увидеть окружающую местность, но с той стороны ее закрывали толстые дубовые ставни с тяжелым засовом. В доме этом царила поразительная тишина. Где-то в коридоре громко тикали старинные часы, но только они нарушали мертвое безмолвие. Мной начала овладевать смутная тревога. Кем были эти немцы и почему они поселились в этом странном захолустье? И где, собственно, я сейчас нахожусь? Милях в десяти от Эйфорда, вот и все, что я знал. Но на севере ли, на юге, востоке или западе, я себе не представлял. Однако, если на то пошло, Ридинг, а то и другие города находились в пределах этого радиуса, и потому место это, возможно, все-таки было не таким уединенным. Однако абсолютная тишина указывала на сельскую местность. Я расхаживал взад-вперед по комнате, что-то тихонько напевал, чтобы поддержать бодрость духа, и чувствовал, что сполна зарабатываю свои пятьдесят гиней.
Внезапно, без малейшего предупреждающего звука, дверь в абсолютной тишине медленно открылась. В проеме стояла та женщина, позади нее чернел мрак коридора, а желтый свет моей лампы озарял ее взволнованное красивое лицо. Я сразу узнал, что она вне себя от страха, и мое собственное сердце похолодело. Она подняла дрожащий палец, предупреждая, чтобы я молчал, и прошептала несколько слов на ломаном английском языке, а ее глаза, будто у испуганной лошади, косились назад во мрак коридора.
«Я ушла бы, – сказала она, пытаясь говорить как можно спокойней. – Я ушла бы. Я бы не осталась здесь. Ничего хорошего вам не сделать»
«Но, сударыня, – сказал я, – того, ради чего я приехал, я еще не сделал и никак не могу уехать, не увидев машины».
«Не стоит вашего времени ждать, – продолжала она. – Вы можете пройти через дверь, никто не мешает». А затем, видя, как я улыбнулся и покачал головой, она внезапно утратила сдержанность и шагнула вперед, заламывая руки: «Ради всего святого, – прошептала она, – уйдите отсюда, пока не стало поздно!»
Но я человек упрямый и особенно охотно берусь за дело, если есть какие-то препятствия. Я подумал о пятидесяти гинеях, о тяжелом пути, который проделал, и о неприятной ночи, видимо ожидающей меня. Так все это было зазря? С какой стати мне сбегать, не выполнив заказа и без оплаты, мне положенной? А потому с твердостью – хотя ее поведение подействовало на меня сильнее, чем я хотел признать, – я продолжал покачивать головой и твердить о моем намерении остаться тут. Она хотела возобновить свои мольбы, но тут вверху хлопнула дверь и на лестнице послышались шаги двух человек. Она секунду прислушивалась, затем всплеснула руками в отчаянии и исчезла так же внезапно и бесшумно, как появилась.
Вошли полковник Лизандер Старк и коренастый коротышка с реденькой бородкой, пучками торчащей из складок его двойного подбородка. Он был мне представлен как мистер Фергюсон.
«Мой секретарь и управляющий, – сказал полковник. – Кстати, мне кажется, уходя, я закрыл за собой эту дверь. Боялся, как бы вас не продуло».
«Напротив, – ответил я. – Мне пришлось приоткрыть дверь, так как в комнате немного душновато».
Он бросил на меня очередной сверлящий взгляд.
«В таком случае лучше безотлагательно перейти к делу, – сказал он. – Мы с мистером Фергюсоном отведем вас к машине».
«Так я надену шляпу?»
«Нет, не надо. Она в доме».
«Как? Вы копаете валяльную глину в доме?»
«Нет, нет! Тут мы ее только прессуем. Но неважно, от вас нам нужно только, чтобы вы осмотрели машину и объяснили нам, что с ней не так».
Мы вместе поднялись наверх – полковник впереди с лампой, управляющий и я позади него. Старый дом оказался настоящим лабиринтом с коридорами, проходами, узкими винтовыми лестницами и низенькими дверями, пороги которых были истерты поколениями тех, кто их переступал. Ни ковровых дорожек, ни намеков на мебель выше первого этажа, а штукатурка на стенах пообсыпалась, и сырость просачивалась внутрь, зеленея пятнами плесени. Я пытался придать себе беззаботный вид, насколько мог, но ни на миг не забывал предостережения той дамы, пусть и пренебрег ими, и не спускал глаз с моих двух спутников. Фергюсон выглядел угрюмым молчаливым человеком, но по немногим его словам я заключил, что он хотя бы мой соотечественник. Полковник Лизандер Старк наконец остановился перед низкой дверцей и отпер ее. Внутри оказалось маленькое квадратное помещение, где нам втроем было никак не поместиться. Фергюсон остался снаружи, а меня полковник провел внутрь.
«Мы теперь, – сказал он, – находимся внутри гидравлического пресса, и для нас было бы крайне неприятно, если бы кто-нибудь его вдруг включил. Потолок этой каморки на самом деле – низ опускающегося поршня, и он надавливает на этот металлический пол с силой, равной многим тоннам. Небольшие горизонтальные цилиндры с водой принимают эту силу на себя и передают ее, многократно увеличивая, известным вам способом. Машина на ходу, однако в ее механизме есть какие-то помехи, уменьшающие давление. Может быть, вы любезно ее осмотрите и покажете нам, как ее наладить».
Я взял у него лампу и внимательно осмотрел машину. Она поистине была гигантской, способной обеспечивать колоссальное давление. Однако, когда я вышел наружу и опустил рычаги, управляющие ею, свистящий звук сразу же помог мне понять, что маленькая течь вызывает отток воды через один из боковых цилиндров. Обследование выявило, что одна из резиновых манжет на головке стержня съежилась и полностью не заполняет паз, по которому двигалась. Совершенно очевидно, это и была причина потери мощности. Я объяснил суть полковнику и управляющему, которые выслушали меня со всем вниманием, а затем задали несколько практических вопросов, как им эту неполадку устранить. Объяснив им это, я вернулся в нижнюю камеру машины и хорошенько ее осмотрел, чтобы удовлетворить мое любопытство. С первого взгляда стало очевидно, что их история о валяльной глине была полнейшей выдумкой – нелепо было бы поверить, что столь мощный пресс предназначался для столь незначительной операции. Стены были деревянными, но пол представлял собой большую железную выемку, а наклонившись его осмотреть, я увидел, что он весь покрыт металлическим налетом. Я нагнулся еще ниже и начал скрести налет, чтобы определить его, но вдруг услышал приглушенное восклицание по-немецки и увидел наклонившееся надо мной лицо полковника, столь напоминающее череп.
«Что вы тут делаете?» – спросил он.
Я был рассержен, что он обманул меня хитрой историей, и сказал:
«Любуюсь вашей валяльной глиной. Думается, я смог бы дать вам совет получше, знай я, для чего пресс используют».
Еще не договорив, я пожалел об опрометчивости этих слов. Его лицо потемнело, а в серых глазах вспыхнул злобный огонь.
«Очень хорошо, – сказал он. – Сейчас вы узнаете о машине все». Он попятился, захлопнул дверцу и повернул ключ в замке. Я бросился к ней, дернул за ручку, но заперта она была крепко и не поддавалась на мои пинки и удары плечом.
«Эй-эй! – закричал я. – Эй-эй! Полковник! Выпустите меня!»
И тут внезапно в тишине я услышал звук, от которого у меня душа ушла в пятки. Это было позвякивание рычагов и свист текущего цилиндра. Полковник привел пресс в движение. Лампа еще стояла на полу, куда я ее поставил, когда осматривал выемку. В ее свете я разглядел, что черный потолок опускается на меня, медленно, подергиваясь, но (кому было знать, как не мне) с мощью, которая минуту спустя превратит меня в бесформенное месиво. С воплем я навалился на дверь, царапая ногтями замок. Я молил полковника выпустить меня, но беспощадный скрип рычагов заглушал мой голос. Потолок был уже в одном-двух футах над моей головой, и, подняв руку, я мог бы ощупать его твердую шершавую поверхность. У меня мелькнула мысль, что мучительность моей смерти будет во многом зависеть от позы, в какой я ее встречу. Если лечь ничком, вес придется на позвоночник, и я содрогнулся, будто услышал этот ужасающий хруст. Пожалуй, все-таки лучше лечь на спину, но выдержат ли у меня нервы! Лежать и смотреть вверх, как эта губительная черная тень, подрагивая, опускается на меня? Я уже не мог стоять, выпрямившись… И тут я увидел что-то, вернувшее искру надежды в мое сердце.
Я уже упомянул, что, хотя пол и потолок были железными, стены были деревянными. В последний раз поспешно оглядевшись, я увидел узенькую полоску желтого света между двумя досками, которая расширялась и расширялась, потому что отодвигалась небольшая панель. Я даже не сразу поверил, что передо мной дверца, избавляющая от смерти. В следующую секунду я швырнул себя наружу и в полуобмороке растянулся по ту сторону стенки. Панель позади меня скользнула обратно, но хруст лампы и пару секунд спустя лязг металла о металл сказали мне, каким невероятным было мое спасение.
Я опомнился, почувствовав, что меня дергают за запястье, и обнаружил, что лежу на каменном полу узкого коридора, надо мной наклоняется женщина, левой рукой трясет меня, а правой держит свечу. Это была та же добрая душа, предостережениями которой я так глупо пренебрег.
«Идите! Идите! – задыхаясь, твердила она. – Они сейчас будут тут. Они увидят, что вас там нет. Ах, не тратьте драгоценное время, но идите же, идите!»
На этот раз я, во всяком случае, не пренебрег ее советом. Пошатываясь, я поднялся на ноги и вместе с ней побежал по коридору и вниз по винтовой лестнице. Она привела нас в другой, широкий коридор, и в этот момент мы услышали топот бегущих ног, и до нас донеслись два перекрикивающихся голоса, один с этажа, на котором мы находились, и второй снизу. Моя проводница остановилась и посмотрела по сторонам в полной растерянности. Затем она распахнула дверь, за которой оказалась спальня. В окно там ярко светила луна.
«Это ваш единственный шанс, – сказала моя проводница. – Тут высоко, но, может быть, вы сумеете спрыгнуть».
Она еще не договорила, как в дальнем конце коридора появился горящий фонарь и я увидел худую фигуру полковника Лизандера Старка, бегущего к нам с фонарем в одной руке и чем-то вроде мясницкого резака в другой. Я метнулся через спальню, открыл окно и выглянул наружу. Каким тихим, душистым и благостным казался сад в лунном свете, а до земли было не больше тридцати футов. Я влез на подоконник, но помедлил, чтобы услышать, что произойдет между моей спасительницей и злодеем, который гнался за мной. Если он набросится на нее, то, каким бы ни был риск, я вернусь ей помочь. Эта мысль только-только мелькнула в моей голове, как он уже ворвался внутрь и оттолкнул ее, но она обхватила его руками, пытаясь остановить.
«Фриц! Фриц! – вскричала она. – Вспомни, что ты обещал после того раза. Ты сказал, что это не повторится. Он будет молчать! Ах, он будет молчать!»
«Ты с ума сошла, Элиза! – рявкнул он, вырываясь. – Ты нас погубишь. Он видел слишком много. Пропусти меня, говорят же тебе!»
Он оттолкнул ее и, кинувшись к окну, замахнулся на меня тяжелым резаком. Я же, готовясь прыгнуть, уже повис, уцепившись пальцами за оконную выемку, так что, когда он нанес удар, руки у меня были протянуты поперек подоконника. Я ощутил тупую боль, мои пальцы разжались, и я упал вниз в сад.
От падения я не пострадал и был только слегка оглушен, а потому тут же вскочил и со всей мочи бросился в кусты, так как знал, что опасность отнюдь не миновала. Однако на бегу мной внезапно овладели головокружение и тошнота. Я взглянул на руку, все больше разбаливавшуюся, и только тут увидел, что мой большой палец отрублен и из раны струится кровь. Я попробовал обмотать ее носовым платком, но в ушах у меня зазвенело, и я в глубоком обмороке упал в кусты роз.
Не могу сказать, как долго я пролежал без сознания. Видимо, очень долго, поскольку, когда я очнулся, луна уже зашла и занимался ясный солнечный день. Моя одежда намокла от росы, рукав пиджака пропитался кровью из раны на месте большого пальца. Ее боль тотчас напомнила мне все подробности моего ночного приключения, и я вскочил на ноги, чувствуя, что не могу считать себя в безопасности от моих преследователей. Однако, к своему изумлению, я не увидел ни дома, ни сада. Я лежал в нише живой изгороди вблизи от шоссе, а чуть дальше виднелось длинное здание, в котором, подходя к нему, я узнал железнодорожную станцию, где сошел с поезда прошлой ночью. Если бы не безобразная рана на моей руке, все, что произошло со мной за эти жуткие часы, могло бы показаться кошмарным сном.
Все еще в ошеломлении, я вошел в станционное здание и спросил про утренний поезд. На Ридинг менее чем через полчаса, узнал я. Дежурил тот же носильщик, что и ночью, когда я приехал. Я спросил у него, знает ли он что-нибудь про полковника Лизандера Старка. Имя это было ему незнакомо. Заметил ли он ночью карету, которая ждала меня? Нет, не заметил. Где-нибудь поблизости есть полицейский участок? Да, есть, милях в трех отсюда.
Я слишком ослабел и слишком плохо себя чувствовал, чтобы добираться туда, и решил отложить мой визит в полицию до возвращения в Лондон. Приехал я сюда в начале седьмого и потому прежде занялся своей раной, и доктор затем любезно привез меня к вам. Я отдаю дело в ваши руки и буду в точности следовать вашим советам.
Выслушав этот поразительный рассказ, мы оба некоторое время молчали. Затем Шерлок Холмс снял с полки одну из толстых тетрадей, в которые наклеивал свои вырезки.
– Вот объявление, которое вас заинтересует, – сказал он. – Печаталось во всех газетах около года назад. Вот послушайте: «Пропал дев. этого мес. мр Джеремия Хейлинг двадцати шести лет, инженер-гидравлик. Ушел из своей квартиры в десять часов ночи, и больше о нем ничего не известно. Одет был и т. д. и т. д.» Ха! Полагаю, это указывает, когда в последний раз полковнику понадобилось наладить свою машину.
– Великий боже! – вскричал мой пациент. – Теперь понятно, о чем говорила она.
– Несомненно. Совершенно ясно, что полковник – хладнокровный, ни перед чем не останавливающийся злодей, не допускающий каких-либо помех в своей маленькой игре, подобно тем закоренелым пиратам, которые убивали на захваченном судне всех до единого. Ну, дорога каждая секунда, и мы, если вы в силах, сейчас же отправляемся в Скотленд-Ярд, прежде чем поехать в Эйфорд.
Примерно через три часа мы все уже сидели в поезде из Ридинга, направляясь в беркширскую деревушку. То есть Шерлок Холмс, инженер-гидравлик, инспектор Брэдстрит из Скотленд-Ярда, агент в штатском и я. Брэдстрит расстелил на сиденье карту и циркулем начертил круг с Эйфордом в центре.
– Ну вот, – сказал он, – радиус этого круга равен десяти милям. Место, которое мы ищем, должно находиться поблизости от этой черты. Вы, по-моему, назвали десять миль, сэр?
– До него был час быстрой езды.
– И вы полагаете, что они отвезли вас обратно на это расстояние, пока вы были без чувств?
– Должно быть так. И я вроде бы смутно помню, как меня поднимают и несут куда-то.
– Я одного не могу понять, – сказал я, – почему они пощадили вас, когда нашли, без сомнения, в саду? Может быть, злодея смягчили ее мольбы?
– Навряд ли. Я в жизни не видел такого беспощадного лица.
– Что же, вскоре мы все это выясним, – сказал Брэдстрит. – Ну, круг я начертил и жалею только, что не знаю, в какой точке можно найти тех, кого мы ищем.
– По-моему, я могу ткнуть в нее пальцем, – невозмутимо сказал Холмс.
– Ну уж! – воскликнул инспектор. – Вы уже вывели заключение? Давайте посмотрим, кто с вами согласится. Я считаю, что это юг, так как местность там более пустынна.
– А я за восток, – сказал мой пациент.
– А я за запад, – сказал агент. – Там есть несколько уединенных деревушек.
– А я за север, – сказал я, – так как там нет холмов, а наш друг говорил, что не заметил, чтобы карета ехала вверх по склону.
– Послушайте! – воскликнул инспектор со смехом. – Такое забавное расхождение во мнениях! Мы же поделили между собой все румбы компаса. Кому вы отдадите решающий голос?
– Вы все ошиблись.
– Мы ВСЕ? Но это же невозможно.
– Вполне возможно. Вот моя точка. – Он прижал палец к центру круга. – Вот где мы найдем их.
– А как же двенадцатимильная поездка? – ахнул Хэзерли.
– Шесть миль туда, шесть миль назад. Проще простого. Вы сами сказали, что вид у лошади был свежий и шерсть лоснилась. Могла ли бы она выглядеть так после двенадцати миль по трудным дорогам?
– Да-да, вполне вероятная уловка, – заметил Брэдстрит, задумавшись. – Разумеется, в их занятии сомнений нет никаких.
– Ни малейших, – сказал Холмс. – Фальшивомонетчики с большим размахом и использовали пресс, чтобы обрабатывать амальгаму, заменявшую серебро.
– Мы уже некоторое время знали, что орудует какая-то очень хитрая шайка, – сказал инспектор. – Они изготовляли полукроны тысячами. Нам даже удалось проследить их до Ридинга, но и только. Они заметали свои следы так ловко, что, несомненно, имели большой опыт. Но теперь, благодаря этой счастливой случайности, думается, они у нас в руках.
Но инспектор ошибся, и этим преступникам не было суждено ответить перед законом. Подъехав к эйфордской станции, мы увидели гигантский столб дыма, поднимающегося из-за купы деревьев поблизости и колоссальным страусовым пером повисающего над окрестностями.
– Горит какой-то дом? – спросил Брэдстрит, когда поезд, разводя пары, покатил дальше.
– Да, сэр, – ответил начальник станции.
– Когда пожар начался?
– Я слышал, будто ночью, сэр, а затем усилился, и весь дом заполыхал.
– А чей это был дом?
– Доктора Бичера.
– Скажите, – вмешался инженер, – доктор Бичер немец, очень худой и с длинным острым носом?
Начальник станции расхохотался:
– Нет, сэр. Доктор Бичер англичанин, и во всем приходе ни у кого жилет так туго не натянут на животе. Но у него проживает джентльмен, пациент, как я понимаю. Вот он иностранец, и, судя по виду, добрая беркширская говядина ему никак не повредит.
Не успел начальник станции договорить, как мы все уже поспешили к месту пожара. Дорога вела на гребень невысокого холма, и нашим глазам открылся вид на большое длинное выбеленное здание, из всех окон и щелей которого вырывались языки пламени, а в саду перед ним три пожарные машины тщетно пытались совладать с огнем.
– Тот самый дом! – вскричал Хэзерли в страшном волнении. – Вот подъездная дорога, мощенная гравием, а вон розовые кусты, в которых я лежал. Я выпрыгнул вон из того второго окна.
– Ну, вы хотя бы отомстили им, – сказал Холмс. – Само собой понятно, что пожар вызвала ваша керосиновая лампа, запалив деревянные стены, когда ее раздавил пресс. А они, без сомнения, были так поглощены погоней за вами, что не заметили огня вовремя. А теперь вглядитесь в толпу зевак, нет ли среди них ваших ночных друзей? Хотя боюсь, что они сейчас уже в добрых ста милях отсюда.
И опасения Холмса полностью оправдались. С того дня и по этот мы ничего не слышали ни о красавице, ни о зловещем немце, ни об угрюмом англичанине. В тот день рано утром некий фермер видел, как повозка с несколькими людьми и громоздкими ящиками быстро катила в сторону Ридинга, но затем все следы беглецов затерялись, и даже искусство Холмса не помогло обнаружить хотя бы намек на то, где они могли бы находиться сейчас.
Пожарных ввергло в большое недоумение странное устройство, которое они обнаружили внутри здания, и в еще большее – недавно обрубленный человеческий большой палец, найденный на подоконнике одного из окон третьего этажа. Впрочем, к закату их усилия увенчались успехом и они наконец совладали с огнем, но не прежде, чем провалилась крыша и здание превратилось в такие руины, что кроме нескольких искореженных цилиндров да железных труб от машины, осмотр которой обошелся так дорого нашему злополучному знакомому, от него и следа не осталось. В сарае были найдены большие запасы никеля и олова, но ни единой монеты, чем, возможно, объяснялось наличие в повозке громоздких ящиков, которые упоминались выше.
Каким образом инженер-гидравлик оказался вместо сада под живой изгородью, могло бы навсегда остаться тайной, если бы не мягкая земля, поведавшая нам очень простую историю. Очевидно, его перенесли туда два человека, у одного из которых были поразительно маленькие ступни, а у другого – поразительно большие. Короче говоря, наиболее правдоподобным представляется, что молчаливый англичанин, будучи не таким смелым или же не таким кровожадным, как его товарищ, помог женщине отнести бесчувственного инженера подальше от опасности.
– Ну, – грустно сказал наш инженер, когда мы сели в поезд, чтобы вернуться в Лондон, – дело обернулось для меня лучше некуда! Я потерял большой палец, потерял пятьдесят гиней вознаграждения, а что я получил взамен?
– Опыт, – сказал Холмс, засмеявшись. – И косвенно, знаете ли, он может оказаться очень ценным: вам стоит только облечь его в слова, чтобы приобрести репутацию превосходного застольного собеседника до конца ваших дней.
