Игорь Колесников
54 по шкале магометра
Евгений Пономарев
Яндекс, чёртик и любовь
Завершив последний штрих, Вениамин удовлетворенно засопел. Пентаграмма получилась почти как на рисунке, только немного корявая. Но он решил, что сойдёт и так. Главное, чтобы линии не прерывались.
Теперь следовало расставить свечи. На подготовительном этапе здесь возникла проблема – нужны были чёрные, но где их взять? Недолго думая, Веня спёр у бабули обыкновенные парафиновые свечи и покрасил их кремом для обуви. Получилось очень даже неплохо.
Когда всё было готово, Веня уселся на траву ждать полуночи. Ночь была тёплой и безветренной. Полная луна заливала округу бледным светом, создавая иллюзию нереальности происходящего. Лишь трель цикад да гвалт лягушек из пруда неподалёку слегка нарушали магическую атмосферу таинственности. Рука непроизвольно потянулась к смартфону. Чтобы убить время, он начал просматривать ленту на фейсбуке.
Но вот запищал установленный заранее будильник. Вениамин зажёг свечи, из рюкзака достал пойманного накануне чёрного кота, положил его себе на правое плечо, как того требовала инструкция, и стал ждать появления Князя Тьмы.
Однако котяра, проявив жуткую несознательность, спокойно лежать на плече оккультиста категорически отказался. Он извивался, царапался и шипел. Чтобы хоть как-то совладать с нерадивым животным, Вениамин свободной рукой очень крепко ухватил того за загривок. От безысходности кот заорал дурным голосом – протяжно и громко.
В этот самый момент в центре пентаграммы заклубилось облако дыма, из которого появился небольшой чёртик. Именно чёртик – иначе это не назовёшь. У него были все атрибуты, необходимые полноценному чёрту: козлиные рога и копытца, длинный хвост с кисточкой на конце и, конечно же, самый настоящий поросячий пятачок на наглой морде. Вот только росту в нём было не более полуметра.
От неожиданности Веня чуть не выпустил кота, но в последний момент всё же успел взять себя в руки, и экзекуция продолжилась. В знак протеста котяра заорал ещё сильнее и с подвыванием.
– Да отпусти ты его, – скривился чёртик. – Бедное животное. Кто тебя вообще надоумил его притащить?
– И-интернет, – промямлил Веня и зачем-то уточнил, – ЯндексКью.
– Яндекс кого? – переспросил пришелец и забавно хрюкнул.
– ЯндексКью – сервис такой.
– Дожили. Скоро, наверное, и рожать начнёте по интернету… Ты кота отпустишь, или он так и будет орать?
– Да, да, конечно, – спохватился Веня и отпустил животное на землю.
Почувствовав свободу, кот рванул так, словно его преследовала свора собак. Чёртик задумчиво проследил за ним взглядом, а потом требовательно посмотрел на юного оккультиста:
– Ну?
– Простите, а вы действительно Дьявол? – задал Веня вопрос, мучивший его с первой секунды появления чёртика.
– Что, не похож? – спросил тот, посмеиваясь.
– Честно говоря, не очень.
– В интернете рисунков насмотрелся?
– Да. Там много разных рисунков, но Вы ни на один из них не похожи.
Чёртик гордо выпрямился и вроде как стал сантиметров на десять повыше:
– Перед тобой Бельфемум! И не за горами тот день, когда одно только это имя будет вселять ужас в сердца всех грешников в преисподней!
– А Люци…
– Не болтай ерунду, – перебил чёртик. – Неужели ты всерьёз полагаешь, что Хозяин будет являться по первому требованию ко всяким юнцам, вроде тебя? Представляешь себе, сколько вас, таких умников, развелось в последнее время?
И Бельфемум издевательски заржал. Его отвратительный смех, вперемешку с хрюканьем и чавканьем, каким-то жутким образом получался ещё более унизительным. Веня почувствовал себя неловко и ужасно глупо, однако отступать не собирался:
– Но у меня очень серьёзное дело.
– Да знаю я твоё дело, – заявил чёртик, продолжая смеяться. – Приехал на лето к бабуле, увидел Светку, втюрился по уши, а пригласить погулять – кишка тонка. И вот ты удумал, что Хозяин поколдует маленько и твоя возлюбленная сама к тебе на шею бросится.
Веня покраснел. Именно так всё и было. Свету он встретил в магазине, на третий день после приезда. И с тех пор не находит себе места. Он, может быть, и рад был бы о ней забыть, но, как назло, они стали встречаться постоянно: то в магазине, то на улице, а в последнее время девушка стала сама приходить к его бабуле за яйцами или молоком. Несколько раз она пыталась с ним заговорить, но Веня, густо краснея, что-то мямлил в ответ и сбегал под любым предлогом.
– А разве Вашему Хозяину не нужна моя душа? – сконфужено спросил он Бельфемума.
Вопрос вызвал у того новый приступ издевательского смеха. Это уже начинало раздражать, но в этот раз чёртик смеялся недолго:
– Ну ты сам подумай – кому нужна твоя трусливая душонка? Ведь на сделку с Хозяином тебя толкает не пылкая страсть, не самолюбие и не алчность – ты идёшь на это исключительно из страха. Страха перед девчонкой! Разве на твоём яндексе не говорится, что Хозяин не заключает сделок с кем попало?
Веня отрицательно замотал головой.
– Странно, – удивился Бельфемум. – Впрочем, чему я удивляюсь, в вашем интернете столько мусора, что для полезной информации и места не остаётся. Но ты себе представь, что Хозяина дёргает каждый сопляк, которому гормоны ударили в голову. Да у того просто времени не останется на остальные вопросы! Только и будет бегать от одного влюблённого идиота к другому. По этой причине есть давно установленное правило – никаких сделок, пока не исполнится двадцать один год. Честно говоря, я бы тоже к тебе не явился, если бы не кот. Есть у меня слабость к этим животным. И когда я увидел, как ты над ним измываешься, то решил избавить беднягу от мучений, а заодно и тебя поучить уму-разуму.
– Получается, вы мне ничем не поможете?
Веня растерянно смотрел на стоящее перед ним исчадие Преисподней. Чёртик грустно вздохнул:
– Мил человек, в вопросе любви тебе сам Господь Бог не поможет. Это, брат, такая отрасль, которая подвластна только человеку. Вот если тебе вдруг захочется денег, славы или власти – милости просим. Может быть, Хозяин и возьмёт тебя на службу – будешь ему тапочки подавать, а я наконец пойду на повышение.
– Вы что, подаёте Хозяину тапочки? – удивился Веня.
– Это моя основная обязанность. Ну и ещё иногда бегаю по всяким мелким поручениям. Но, признаться, уже осточертело. Так что я буду очень рад, если ты или кто-то другой меня смените.
Это был провал. Такого Вениамин никак не ожидал. Мало того, что ему никак не собирались помогать, так ещё и перспективы такого сотрудничества были отнюдь не радостные.
– Так и что же мне делать? – спросил он потерянно.
– Как что? Будь мужчиной. Женщины во все времена любили смелых и решительных.
Веня вновь покраснел:
– Но я…
– Заболтался я с тобой. Пора мне. А ты давай, убери здесь всё от греха подальше.
С этими словами Бельфемум исчез. Веня же ещё долгое время отупело смотрел на догорающие свечи. «Женщины любят смелых и решительных» – фраза засела у него в голове, словно заноза. Но если в любви ему никто помочь не может, значит, нужно самому что-то делать. Постепенно начал созревать новый план.
В деревне запели первые петухи. Короткая летняя ночь подходила к концу. Вениамин собрал огарки свечей и тщательно затер землёй пентаграмму. Светало. По пути он нарвал целую охапку полевых ромашек и направился к дому своей возлюбленной. Тихонько перебравшись через забор, Веня просунул цветы в приоткрытое окно её спальни и поспешно ретировался.
Теперь нужно было хорошенько выспаться, ведь вечером он собирался пригласить Свету на прогулку…
Андрей Мизиряев
Главное, чтобы костюмчик сидел
Человек вышел на улицу, глянул на свое отражение в витрине ателье и понял вдруг, что безмерно счастлив. Он пребывал в том игривом расположении духа, в котором молодожён выносит невесту на руках из Дворца бракосочетаний. Макакий Макакиевич был мужчиной среднего возраста, среднего достатка и руководителем среднего звена. Он с гордостью причислял собственную персону к среднему классу. Не разбираясь толком в социальных статусах, господин Мокасинов просто льстил себе, подразумевая под классовой подоплёкой нечто усредненное между большим начальником и рядовым клерком.
Макакий Макакиевич служил в банковском отделе, обладал командным голосом и штатом из десяти бездельников. Он любил появляться в конторе с видом рассерженного бегемота и принимался реветь, потрясая округлым животом:
– Всех уволю, дармоеды!
Проведя психическую атаку, руководитель проскакивал в скромный кабинет, где предавался мечтам о карьерном росте. Недавно секретарша управляющего банком шепнула по секрету Мокасинову, что ему грозит повышение по службе. Тот тихо возрадовался и решил обновить гардероб, чтобы принять подобающий высокому начальству вид.
Мысли о свежем костюме терзали степенного мужчину, как беспокоят молодого любовника страхи перед ночью в постели многоопытной вдовушки. Макакий Макакиевич решил пошить модную пару в ателье, придерживаясь давних традиций. С готовыми нарядами дело вечно не задавалось. Фигура была нестандартная. Выпирающее пузо, низкий росток и кривые ножки. Даже жена подшучивала над благоверным по утрам, когда тот шлялся по спальне в семейных трусах:
– Мокасинов, ты ко мне жениться ехал на цистерне.
Обидные слова супруги больно ранили самолюбие тихого в быту муженька. Он не отвечал на издёвки жены, но при случае напевал переделанную песенку, намекая на прежние донжуанские подвиги:
– Я шел к тебе четыре года, я три общаги покорил…
Обычно они беззлобно переругивались, будто исполняли древний ритуал, где привычное заклинание повторяется, как заезженная пластинка.
Знакомый портной скроил и пошил новенький костюмчик за неделю. Примеряя обновку в ателье, Макакий крутился перед зеркалом, словно пытался разглядеть чирей на спине. Мастер любовался работой, выдергивая из костюмной ткани мелкую гарнитуру, скреплявшую крой:
– Отлично сидит! Как влитой. Всё чин по чину.
Клиент был доволен. Он по достоинству оценил слова портного, где упоминался чин. Мокасинову нравилось зеркальное отражение жизнерадостного толстяка в темно-синем одеянии. Портной знал свое дело и давно обшивал состоятельного заказчика, умело скрывая в тканевых разливах дефекты его нескладной фигуры. Он рельефно угадывал, как будет смотреться линия одежды на клиенте, словно старый учитель географии, безошибочно тыкающий указкой в сороковую параллель.
Макакий Макакиевич отказался переодеваться, решив прогуляться в обновке. Он взял любезно завернутый портным пакет со старьём и буквально выплыл на свежий воздух. Очутившись на тротуаре, счастливчик еще раз взглянул на силуэт в витрине и бросил подъехавшему на персональной машине шоферу:
– Езжай, братец, домой. Я пройдусь пешочком, – он забросил сверток в открытое окошко автомобиля и махнул рукой. – До завтра!
Мокасинов беспечной походкой двинулся по панели, любуясь собственным видом в тонировке припаркованных авто и витринных стеклах. Пребывая в безмятежной эйфории, он едва не наскочил на нищую бабульку, примостившуюся для подаяния у ограды маленькой церквушки.
– Подайте, Христа ради, на пропитание, – причитала ряженая оборванка.
Макакий опешил и лихорадочно зашарил по карманам. Но быстро сообразил, что в новом костюме шаром покати.
– Прошу прощения, – устыдился он, осознавая, что сам остался без копейки, – нет наличных при себе.
– Жмот, – сварливо констатировала старуха, – а ещё прилично одетый господин. В гроб забери свои поганые деньги.
Мокасинова передернуло. Он рванулся от нищенки, бросив через плечо дежурную фразу:
– Не каркай, старая карга.
Беднягу прошиб холодный пот, хотя на дворе стоял ласковый май. Макакий кинулся за платком, но вспомнил, что тот остался в старом пиджаке. Он поднял ладонь, чтобы утереть вспотевший лоб, и вдруг ощутил болезненный укол в области сердца.
«Не хватало мне ещё укоров совести», – подумал встревожившийся мужчина с горькой усмешкой.
Он зачем-то перешел на противоположную сторону немноголюдной улицы и вдруг услышал резкую трель свистка постового, спрятавшегося в тени акации. Нарушитель дорожных правил метнулся в испуге в ближайший переулок и побежал с бьющимся сердцем, как в детстве от встречной шпаны. Мокасинов петлял по проулкам, припомнив Миронова из «Бриллиантовой руки», мятущегося в панике по восточному кварталу.
Остановившись в незнакомом дворе, Макакий уселся на лавочку под раскидистым клёном. Пытаясь отдышаться, он прижал руку к выпрыгивающей из груди сердечной мышце и вновь почувствовал колющую боль.
«Второй звонок, – всплыла в сознании роковая догадка. – Накаркала-таки старая ведьма. Так и до инфаркта рукой подать».
Мокасинов опустил руку и принялся прислушиваться к своему организму, стараясь успокоить расшатанные последними событиями нервы. Уколы не повторились. Зато мочевой пузырь явственно сигнализировал о переполненной таре. Оглядевшись по сторонам, беглец встал и примостился за стволом дерева, в блаженстве опорожняя внутренности от скопившейся влаги.
– Ты что же это творишь, паразит! – услыхал он внезапно визгливый женский голос, раздавшийся с небесной высоты. – Совсем обнаглели эти буржуи. Отливают, где им приспичит.
Всполошившийся Макакий с перепугу обмочил собственные брюки и, застегивая на ходу ширинку, кинулся прочь с дворовой площадки. Но бдительное соседское братство не позволило пришлому варягу безнаказанно покинуть оскверненный скверик. Из окна на мчащегося и озирающегося бесстыдника обрушился поток помоев. Он вырвался из злополучного каменного мешка, очутившись в подворотне, где стояли мусорные баки. Беглец прислонился к каменной стене низкого сарайчика и снова ощутил укол в грудь.
Мокасинов застонал, но, принюхавшись, неожиданно воспрянул духом, почуяв явственный запах лекарств. Выскочив из проулка на улицу, он увидел вывеску с зеленой надписью «Аптека». Заскочив внутрь, Макакий ринулся к окошку:
– Христа ради, дайте что-нибудь от сердца. Настойку… как её… пустырника. В долг, пожалуйста. Мне нечем заплатить.
Разглядев неряшливо одетого и дурно пахнущего покупателя, продавец замахала руками и требовательно указала на дверь:
– Иди отсюда, алкаш проклятый. Не то полицию вызову. – Аптекарша взялась за стоящий на полке телефон.
Отверженный и поникший проситель поспешил к выходу. Оказавшись на тротуаре и разглядывая в низком окне здания свой убогий вид, он тихо заскулил от отчаяния. Вырванный зловещим замыслом из привычной обстановки, Макакий оказался лицом к лицу с суровыми реалиями. Он вдруг осознал, что пророческие слова престарелой нищенки вели его, как слепого щенка, к неминуемой гибели. Заблудившись в городских джунглях, преуспевающий банковский сотрудник угодил в мистический лабиринт, откуда выход предполагался только вперед ногами. Свернув с оживлённой улицы в темную арку, он опять уловил роковое покалывание в грудной клетке.
Мокасинов заплакал и обреченно шагнул в тоннельный сумрак. Словно по злодейскому заговору, из арочного прохода моментально вынырнул подозрительной внешности парень в спортивном костюме. Оглядев мокрого и дрожащего от страха незнакомца, крепыш выплюнул изо рта розоватую жвачку и тихо процедил:
– Деньги есть?
Обессиленный Мокасинов отрицательно покачал головой и вывернул карманы для наглядности. Громила брезгливо скривился и коротким, но мощным движением нанёс натренированный удар в солнечное сплетение Макакия. Тот охнул и свалился на захламленную землю. На миг мелькнуло в его угасающем сознании злорадное лицо нищей старухи, потрясающей кулаками. Последним, что почувствовал Мокасинов, был торопливый обыск жадной руки по внутренним карманам пиджака. Падающему в пустоту неудачнику даже показалось, как цепкие пальцы в досаде сжали его трепыхающееся сердце и выдавили остатки никчемной жизни…
Гроб с телом Макакия Макакиевича поставили в его квартире на паре табуреток, принесенных сердобольными соседками. Они бесшумно сновали по комнатам, предаваясь траурным хлопотам. На прощание с умершим Мокасиновым явился только шеф с верной помощницей. Управляющий пребывал в смущении. Его явно раздражал тот факт, что подчинённый совершил прогул по уважительной причине. Секретарша пыталась пустить слезу, но вдруг спохватилась, внезапно вспомнив утреннюю пытку с макияжем.
Парочка потопталась пару минут и, выразив соболезнование жене покойного, ретировалась в подъезд. Самая активная соседка подошла к безжизненному телу Макакия, одетого в новый костюм, побывавший в химчистке, и спросила у супруги:
– В карманах-то смотрели? Может, ценности какие остались?
Не дождавшись ответа, активистка запустила пятерню за пазуху мертвеца. Обшаривая содержимое карманов, она неожиданно вскрикнула и вынула руку с булавкой в натруженных пальцах:
– Вот чем я укололась. Портновская штучка. Возьмите, дамочка, авось в хозяйстве пригодится.
– Весьма кстати, – машинально промолвила новоиспеченная вдова и острой сталью приколола кровавую розу к пиджаку покойника.
Михаил Рощин
Табу
Мальчик смотрел на солнце, которое уже вот-вот опустится за горизонт. Небо стало красным, редкие перистые облака пожелтели, потом начали отливать в бледную синеву, перетекая во всё более тёмный цвет ночных туч. Начало холодать.
Он чуть поёрзал на стуле и повернулся к отцу, сидящему рядом в кресле-качалке. Тот отрешённо уставился куда-то в пустоту, замолчав после очередного предложения. Потом спохватился, вспомнив, что не один, и с улыбкой посмотрел на ребёнка.
– Вот, и иногда прилетают мотыльки. Летом чаще, но и по осени ещё встречаются. А потом приходится долго жить и ждать тепла, чтобы искупить грехи.
Мальчик кивнул. Он уже раньше слышал про мотыльков, которые очищают душу, но пока ни разу их не видел. А отец любил повторять, что "это хорошо". Значит, пока не настало время.
– Я вот очень его жду. Нужно мне попросить прощения за одно дело.
– Какое?
Отец долго помолчал.
– Давнее, Антош. Давнее, но незаконченное. Нужно было поговорить с мамой, пока она была ещё с нами. А теперь вот поздно.
– Расскажешь, пап?
Отец медленно покачал головой.
– Может быть, позже. Думаю, ты пока не готов.
Мальчик поджал губы и смиренно кивнул.
– Но ведь когда мотылёк прилетит, я тоже услышу его слова?
Отец положил сыну на голову руку и взъерошил волосы.
– Не уверен. Мотыльки не так работают. Они говорят тебе о грехе, напоминают, прокручивают событие из начала в конец, а потом обратно. И это длится долго, намного дольше, чем кажется. Но все ощущают по-разному. Вроде бы мотылёк произносит обычные вещи, а каждый воспринимает иначе. Каждый слышит только про свой грех.
Мальчик помолчал.
– А что это вообще такое – грех?
– Ну как бы тебе объяснить… Когда делаешь то, что не следовало делать. И понимаешь это только потом.
Мальчик опять посмотрел на закат. Солнце уже опустилось, и красное небо начало темнеть. В кустах затрещали сверчки, заёрзали ужи, прячась под камнями и в тёплых лужах.
– Значит, если знать про грех заранее, то его можно и не совершить, правильно?
Отец пожал плечами.
– Пожалуй, что так.
– Тогда ведь можно сделать список грехов, и просто иногда на него поглядывать, чтобы не забывать.
– Да, сын. Есть такое дело. И список есть, давно уже. Говорят, что его написал сам Бог и дал своему пророку Моисею, чтобы тот отдал людям. Но люди слабы, не всякий сможет с собой справиться.
Отец протянул руку к выключателю на стене, щёлкнул тумблером. Под крышей веранды зажегся электрический синий фонарь-мухолов. Затрещал осевшей пылью, разгораясь и привлекая мелких насекомых.
– Поэтому мама ушла от нас?
Отец коротко кивнул, опять погрузившись в мысли.
– И поэтому мы уехали из города? Здесь больше мотыльков?
– Да. В городе насекомых почти не осталось, поэтому и грехов там больше. А искупления никакого. Вот все и стремятся раз в год или чаще выбраться за город и отвести душу.
– Это как?
– Ну, посидеть, подумать. Облегчить ношу. А потом опять грешить поедут.
– А мы останемся?
Отец слегка улыбнулся.
– Конечно. Я купил этот дом. Будем здесь жить.
Небо уже почернело. Большой пустырь перед домом погрузился во мрак – ни фонарей, ни автомобилей. Только пустота, тьма и ожидание. Тянулись долгие минуты.
– Ты думаешь, он сегодня прилетит? – тихо спросил сын, прислушиваясь к звукам ночи.
Отец не ответил, только пожал плечами. Потом повертел головой, посмотрел на фонарь. Редкие ночные насекомые иногда врезались в синюю наэлектризованную решётку и с тихим хлопком падали вниз.
Наступило короткое затишье: ночь застыла вязким желе, звуки притупились, и тут до мальчика донёсся мерный низкий гул. Он взялся вроде бы ниоткуда, проник в голову прямиком сквозь кости и заполнил всю черепную коробку.
Отец застыл. Он тоже услышал эти звуки, весь напрягся, прикрыл глаза. Гул окутывал их, отрезал всё восприятие от окружающего мира. Руки опустились на подлокотники, медленно сжались.
Гул нарастал, но мальчик не слышал слов. Он всё вертел головой и, наконец, увидел мотылька. Крупная бабочка с чёрными крыльями мерцала в голубоватом отсвете синего фонаря, и от неё расходились волны почти осязаемой вибрации. Вух-вух-вух-вух…
Мальчик ощущал их кожей, мышцами, грудной клеткой. Сердце билось в такт, а мозги вдруг очистились. Ни мыслей, ни желаний. Только одно стремление – слышать этот ритмичный акустический барабан. Как будто тамтамы бьют в ритме мозга, он переключается на другую волну и начинает видеть то, чего нет.
Мальчик видел отца. Тот прикрыл глаза, зажмурился, и по щеке вдруг скатилась слеза. Губы сжались в болезненной ухмылке, жилы на шее на мгновенье выступили страшными тяжами. Пальцы вцепились в подлокотники, и костяшки их побелели.
А после этого гул начал стихать. Время вдруг приобрело нормальную скорость, мохнатая бабочка с чёрными крыльями перестала гудеть и с размаху врезалась в электрическую ловушку. Короткая вспышка, хлопок – и бездыханное тельце упало на струганые доски веранды.
Отец расслабился и открыл глаза. Теперь на его лице блуждала странная улыбка. Он опять потрепал сына по голове и поднялся на ноги.
– Пойдём спать. Мотылёк сделал своё дело.
Мальчик тоже поднялся на ноги и на секунду замешкался. Нашёл в темноте обгоревшее тельце бабочки и украдкой сунул в карман. После чего двинулся вслед за отцом.
***
Позже мальчик поднялся на второй этаж в свою спальню. Переоделся в пижаму, улёгся в постель. Но сон никак не приходил.
Отец внизу включил телевизор. Скоро он заснёт. Так всегда бывает по вечерам. Иногда выпивает бутылку пива, иногда нет. Но всегда засыпает быстро. А сегодня, после контакта с мотыльком, это должно случиться наверняка. Душу-то он «отвёл».
Такое случалось уже не единожды. Но в те разы они просто арендовали дом на пару дней, отец разгружался, и потом уезжали в город. Значит, сейчас что-то изменилось. И, возможно, потребуется больше одного мотылька.
Мальчик тихо встал с постели. Зажёг лампу на столе, прокрался на цыпочках к двери и аккуратно её отворил. Прислушался. Снизу раздавался мерное сопение – скоро должно перейти в храп.
Он запер дверь и вернулся к столу. Достал с полки тяжёлый микроскоп, а после уже – тельце мотылька.
Микроскоп ему дарила мама, когда мальчик заинтересовался всякими букашками. Часами рассматривал их ноги, усы и крылья, и каждый раз с восторгом находил что-то новое.
А теперь его интересовал вполне конкретный вопрос: как?
Увеличение позволяло рассмотреть мотылька в деталях. Лапки, обгоревшие крылья, усики. Хоботок. А прямо под ним – отверстие, которого быть не должно.
Никогда не было.
Просто полость, углубление в теле, ведущее куда-то внутрь. Ни у одного насекомого такого не встречалось, а их мальчик повидал уже предостаточно. В том числе и несколько обычных бабочек. Даже за последнее лето этого жаркого года.
Мальчик достал с полки красивый атлас – тоже подарок мамы. Пролистал несколько страниц, попеременно глядя то в книгу, то в окуляр. Ничего подобного ни у одного мотылька не было.
И тут он просто взял и ткнул пальцем в горелое насекомое.
На мгновенье комнату заполонила какофония звуков. Стуки, буханья и те короткие волнообразные удары, что проникали в голову тогда, на крыльце. Но сейчас они были куда интенсивнее. Казалось, что надавливание на тельце кратковременно включило какой-то странный механизм.
И всё затихло.
На лестнице раздались шаги. Папа проснулся и поднимался сюда. Через секунду он распахнул дверь и подошёл ближе.
Картина предстала во всей красе: любопытный мальчик с атласом бабочек изучает запретный плод под микроскопом.
– Папа, смотри! Это бабочка, которой нет в атласе! И когда её сдавливаешь, он издаёт эти самые звуки. Как будто музыкальная колонка.
Отец наклонился ближе, всмотрелся сыну в глаза.
– Нельзя их изучать. Иначе они обо всём узнают, и тогда тебе не будет спасения. Мотыльки не будут к тебе приходить и все твои грехи останутся при тебе.
– Но папа! Это же не обычный мотылёк. Он какой-то мо-ди-фи-ци-рованный.
Мальчику с трудом далось такое длинное слово: – я буду называть его моДтылёк-проповедник. А ты знаешь, откуда они берутся?
Отец выпрямился, взял тельце насекомого с предметного столика микроскопа и спрятал в карман.
– Никто не знает. А если ты не успокоишься, то будет только хуже.
***
Утром мальчика разбудил стук в окно. Мерный, мягкий, редкий стук. Будто кто-то поколачивал подушечкой пальца по стеклу.
Он открыл глаза. На улице уже давно рассвело, и только одинокая толстая бабочка упорно пыталась проникнуть внутрь.
Мальчик поднял стекло.
Комнату сразу заполнил низкочастотный гул. Тело застыло в неподвижности, а в разум проникли звуки тамтамов. Они бились ровно, в такт альфа-ритма. Мальчик ощутил тревогу.
Темп гипнотизировал. Однообразный, идеально выверенный, он поглощал внимание, подавлял волю и прекращал любое сопротивление. Тум-тум-тум-тум-тум-тум-тум…
И внезапно мальчик осознал, что фоном в этих звуках он слышит слова. Далёкие, словно шёпот ветра. Или мамы, когда она убаюкивала его перед сном. Или какого-то другого, инородного, разума. Который говорил, и говорил, и говорил.
"Ты совершил грех. Не следует изучать то, что тебе неподвластно. Не пробуй больше смотреть на мотылька, иначе он никогда к тебе не придёт".
Глаза мальчика закрылись, руки повисли, как плети. Он начал мерно раскачиваться.
"Забудь о своих желаниях и интересах. Слушай только мотылька. Ты зависишь от него. Ты будешь ждать его. И никогда не попытаешься изучить".
Кожа на руках мальчика покрылась мурашками, словно от холода. Волоски встали дыбом. Дыхание участилось, задрожало.
"А эти слова ты сейчас забудешь. Три. Два. Один. Проснись!"
В следующую секунду раздался удар. Это бабочка со всей скорости врезалась в окно, оставив после себя смятое тельца с поломанными крыльями, повисшее на слизи внутренностей, прилипших к гладкому стеклу.
Мальчик вздрогнул и открыл глаза. Огляделся.
А потом, морщась, оторвал мёртвое насекомое и выбросил за окно. Брезгливо вытер пальцы о пижаму и поспешил вниз.
Пора было завтракать.