Артем Стрелец
Она знает твоё имя
1
Я пробудился, и первая мысль, что пронзила мой затуманенный сознанием мозг, была:
«Какого черта?!»
Голова гудела, внутри всё было словно залито свинцом. Меня бросало в дрожь, а тело отказывалось слушаться. Воздух был густым, с привкусом озона и чего-то металлического, вызывая неприятное першение в горле.
Зрение возвращалось рывками, словно мерцающий экран старого монитора, и тогда я заметил алый свет – настойчивый, дрожащий в углу поля зрения, как кровавый зрачок мёртвого зверя. Тревожный сигнал. Символ того, что всё пошло к чертям.
Все было не так. Совсем не так как должно.
Гулкий зуммер безжалостно прорезал тишину, словно насмешка над моим пробуждением. Я не понимал, почему криокапсула до сих пор запечатана, но одно было ясно: сигнализация ревела значит все очень плохо.
Я попытался шевельнуться, однако тщетно – ремни удерживали меня намертво. После анабиоза я едва чувствовал тело, оно будто принадлежало кому-то другому. В груди зарождалась паника, и я судорожно задыхался, словно выброшенная на берег рыба. В голове всплывали обрывки воспоминаний: тренировки на симуляторах, учения по аварийному протоколу… Но ничего подобного я не припоминал. Казалось, будто сама вселенная решила пошутить надо мной, но мне было совсем не до шуток.
Я начал судорожно восстанавливать цепочку событий. Криокамера должна была открыться автоматически. При сбое – сработать аварийное питание и деблокировать замки. Но вместо этого я слышал лишь надрывающийся сигнал, чувствовал, как плотная тьма обнимает меня со всех сторон, и видел всё тот же бледный красный всполох в левом углу. Словно само пространство за стенками капсулы умерло, а я остался в ловушке.
Воздух казался тяжёлым и горьким. Может, это иллюзия клаустрофобии, а может, капсула и вправду теряла герметичность. Я заставил себя собраться: если панику не обуздать, мне конец. Надо действовать чётко, по протоколу. Я – пилот или какой-то простак, который не в состоянии вылезти из собственного гроба?
Злоба вспыхнула во мне, отрезвила, заставила мыслить яснее. Если капсула не открывается и работает на резервном питании, значит что-то очень серьёзное произошло на борту или снаружи – там, в холодной чёрной пустоте. Но почему аварийный источник не даёт энергии? И отчего этот проклятый зуммер не утихает?
Каждый сигнал будто пронизывал мне мозг раскалённой иглой. Я попробовал дотянуться, чтобы вырвать эту противную пищалку, но ремни не давали шансов. Пальцы с трудом слушались, словно после долгой заморозки они забыли, каково это – быть живыми. «Шевелишься – уже хорошо», – повторял я себе, стараясь нащупать аварийный шнур, который должен активировать пиропатроны и сорвать крышку.
В полной темноте, под зловещий ритм зуммера, я сосредоточился на внутреннем устройстве капсулы. Вспоминая расположение всех деталей в капсуле и пробуя их на ощупь, каждую неровность, насколько позволяла свобода в онемевших пальцах. Я прошёлся кончиками пальцев по кромке крышки и вспомнил, что ниже должна быть небольшая выемка, а под ней – аварийный трос. Обшаривая ее словно, паук свою жертву я наконец нащупал холодный металлический цилиндр рукояти. Сердце болезненно сжалось от облегчения и не теряя ни секунды на раздумья, я рванул за него.
Резкий всполох, звук взрыва пиропатронов – и дым мгновенно заполнил тесное пространство, смешавшись с моими жалкими остатками воздуха. Я было рванул вперед но понял, что ремни не раскрылись, хотя должны были. Они продолжали удерживать меня, словно стальные щупальца неведомого чудовища. Наклонившись вперёд, я из последних сил попытался выбраться, высунув шею словно диковинное животное хапающие ртом свежий, как мне казалось, воздух.
– Надо выбираться… – прохрипел я, дрожащими пальцами ища крепления, которые не желали освобождать меня до конца.
Дышать стало чуть легче, но дым не рассеивался, обжигал горло и щипал глаза. Я несколько раз моргнул, стараясь собраться с мыслями. Услышав резкий щелчок, понял, что ремни наконец отстегнулись. Но сил почти не осталось, и, словно сломанная марионетка, я рухнул вперёд, больно ударившись плечом о металлический пол.
Некоторое время я просто лежал, оглушённый и вымотанный, вгрызающийся в обугленный воздух. Глаза жгло, в ушах всё ещё отдавалось оглушающее «ре-ре-ре» зуммера. Но я жив, и это – главное. Но вскоре я понял, что мне придётся очень быстро разбираться, что же случилось с этим проклятым кораблём. А главное – какого черта не сработала не одна аварийная система.
«Пора вставать…» – мысленно приказал я себе, но тело реагировало с трудом. Конечности онемели, мышцы болели, словно я пробудился не после криосна, а после пытки.
Щека прилипла к холодному металлическому полу, оставляя на коже болезненные отпечатки от решётки. Запах… Чёрт. Запах. Не просто гарь и машинное масло. Это было что-то ещё – густой, удушающий привкус горелого металла и еще чего-то, неясного. Озон щипал горло, вызывал тошноту.
Это не был стандартный запах сработавших пиропатронов. Значит, корабль был повреждён. Автоматические системы, как и положено, пытались отремонтировать его, жертвуя всем, что можно. Скорее всего, они перенаправили всю энергию на экстренные нужды, а криокапсула, поняв, что дальше тянуть нельзя, просто выплюнула меня наружу.
«Вот и ответ…» – попытался я перевернуться, но легче от этого не стало.
Если корабль обнаружили, значит, миссия провалена. Но раз я всё ещё жив, то ИИ, похоже, сумел увести судно в укрытие. Возможно, мы сейчас движемся к первой безопасной базе, где можно провести ремонт.
Корабль класса «Стрела» был спроектирован специально для этой миссии – компактный, скрытный, с экспериментальной системой маскировки и секретным оружием, известным под именем «Спираль». Единственный пилот на борту – Алекс 346, это я, и я должен был выполнить свою единственную задачу в момент «Ч». Проблема в том, что этот момент мог никогда не наступить. Или, наоборот, случиться в любую секунду после погружения в криосон.
Я не знал, сколько прошло времени. Час? День? Год? Капсула выплюнула меня, как кусок тухлого мяса, а вокруг мигали аварийные огни, в воздухе висел удушающий запах палёной проводки. Значит, всё пошло к чёрту, и никакого задания мне уже не выполнить.
Я знал, что этот момент может наступить. Всё, чему меня учили, к этому вело. Отбор на эту миссию был самым жестоким и изнурительным испытанием за всю мою службу. Возможно, решающим фактором стало то, что я не имел семьи. Я вырос в промышленных трущобах гига-улья Гамма-3, где максимальный карьерный потолок – это работа мусорщиком. Но я пробился. Стал пилотом. Хорошим пилотом. Возможно, даже лучшим.
Поэтому выбрали именно меня. Поэтому я здесь.
Плюс, разумеется, компенсация – безумная сумма в несколько миллионов кредитов. Деньги, которые должны были пойти моим родным. Вот только родных у меня не было.
Теперь я валяюсь на холодном металлическом полу, тело содрогается в спазмах, а желудок выворачивает наружу, заливая решётку липкой жёлтой жижей. Голову сдавливает тисками, в ушах звенит, а перед глазами пляшут красные блики аварийного освещения. Я судорожно пытаюсь отдышаться, собрать мысли, но сознание цепляется за один-единственный вопрос: что, чёрт возьми, произошло с кораблём… и почему всё превратилось в кошмар?
2
Реальность медленно обретала чёткость. Мир больше не был бесформенной кашей из звуков и теней – контуры возвращались, краски проступали сквозь пелену болезненного тумана. Я всё ещё судорожно дышал, тело сотрясали спазмы, но теперь я уже стоял на четвереньках, заставляя себя прийти в себя окончательно.
Я должен был стабилизироваться.
Без препаратов мне не продержаться и суток. Специальный раствор, что вводили мне в кровь перед криосном, сам по себе не выводился, требовались уколы для нейтрализации. Обычно это делала капсула, но раз она забыла даже выплюнуть меня без процедуры пробуждения, значит, энергии не осталось совсем.
Думать об этом не было времени. Лежать в собственной блевотине тоже не входило в мои планы.
Я поднялся на одно колено, упёршись рукой в ледяной металл пола, другой – балансируя, словно пьяный. Мир перед глазами продолжал наклоняться, но после пары неудачных попыток я всё же смог встать, тут же вцепившись в край криокапсулы, чтобы не рухнуть обратно. Голова гудела, в висках стучало, в ушах звенел гулкий пульс.
Я медленно огляделся, но окружающая картина лишь усиливала ощущение тревоги. Всё по-прежнему выглядело неправильно, словно реальность не торопилась вставать на своё место. Красные вспышки аварийного освещения ритмично разрывали темноту, отбрасывая резкие, ломаные тени на металлические стены. Света было мало, но и этого хватало, чтобы разглядеть хаос вокруг: искорёженные панели, рваные кабели, вырванные из своих гнёзд, разорванные части обшивки, которые теперь выглядели как обугленные кости мёртвого корабля.
Я находился в медотсеке – небольшом пространстве, в котором царил такой же беспорядок. Рядом с криокапсулой располагался стандартный набор оборудования, но почти всё было либо отключено, либо повреждено. Чуть дальше виднелся медицинский шкаф, но, как и всё остальное в этом отсеке, он был мертв – не подавал признаков жизни. Надеяться, что там найдётся что-то работающее, не стоило.
Я моргнул, заставляя себя сосредоточиться. Мне срочно были нужны препараты.
В углу, в слабом свете аварийных ламп, виднелись медицинские контейнеры. Их поверхность казалась залитой кровью из-за алого освещения, но я знал, что это всего лишь иллюзия. Однако выглядели они от этого не менее зловеще.
Туда.
Память постепенно возвращалась, накатывая вспышками. Отрывки инструкций, тренировки, отточенные годами движения. Я знал, что делать. Я знал, куда идти, что искать, как действовать в подобной ситуации.
Протоколы экстренных действий звучали в голове глухо, как эхо. Большинство из них не имело отношения к моей ситуации, но два казались особенно важными: первый касался прерванной миссии, второй – угрозы жизни пилота. И ещё был третий, критически важный в данной ситуации – тот, что относился к утечке криожидкости.
Если не принять меры, тело окончательно ослабнет, а потом перестанет подчиняться. Я должен был действовать как можно быстрее.
Я двигался так, словно находился не в невесомости космоса, а на тонущем корабле, захваченном штормом. Балансируя, цепляясь за поручни, стараясь не упасть, я короткими перебежками добрался до медицинских ящиков и рухнул на колени рядом с ними.
Руки дрожали, когда я срывал крышку и начал судорожно перебирать содержимое. Стеклянные ампулы звякнули о корпус, но я не дал им выпасть. Я нашёл нужные и, не давая себе передышки, ввёл их одну за другой.
Первая – детоксикация. В глазах больше не двоилось, и мир перестал разваливаться на фрагменты.
Вторая – нейростимулятор. Кожа покрылась мурашками, мышцы наполнились силой, дыхание стало ровным.
Третья… Чистый, ледяной прилив, будто во мне загорелся новый источник энергии. Как будто я заново родился.
На левое запястье я закрепил гало-коммуникатор и активировал его, но ответ был очевиден ещё до загрузки системы – сеть пустая, связи нет. Плохо.
Я приходил в себя, но не полностью нахватало самого главного – форма. Форма была для меня не просто одеждой – она была частью меня, такой же неотделимой, как правая и левая рука, как вдох и выдох, как инь и ян. В каком бы состоянии я ни находился, я должен был её найти и надеть. Это не требовало осознания или размышлений – это было данностью, заложенной в самое основание моего существования.
Я рывком открыл ближайший шкафчик, вытащил пилотную синюю униформу с шевронами и прочими знаками допуска. Разорванный криокостюм рухнул на пол, а когда свежая ткань легла на кожу, что-то внутри наконец встало на своё место.
Я снова был пилотом.
Не человеком, который минуту назад корчился в собственной рвоте. Не вырванным из анабиоза комком нервов, судорожно пытающимся понять, что происходит.
Пилотом.
И это имело значение.
Медотсек оказался хорошей отправной точкой.
Здесь было всё необходимое, чтобы снова почувствовать себя живым: препараты, форма, даже паёк, пусть и состоящий из сухих брикетов, но сейчас это не имело значения. Запив всё это горькой, вязкой тонизирующей жидкостью, я наконец почувствовал, как тело восстанавливается.
Но времени было мало.
Я знал, что пора начинать разбираться с кораблём.
Первым делом нужно было выйти на связь с ИИ.
Согласно протоколу, доступ к нему разрешался только в рубке – это было дополнительной мерой безопасности. Туда имел доступ только капитан, а на данный момент капитаном был я и я должен был попасть в рубку любой ценой.
«Стрела» не была маленьким кораблём, но и громоздкой её назвать нельзя. Её вытянутая, гладкая форма напоминала огромную металлическую сигару – идеальный корпус для скрытого, смертоносного груза, который она несла. Вся её конструкция была подчинена одной задаче: незаметно доставить это оружие туда, где оно должно быть применено.
Как именно оно работало и какой разрушительной силой обладало, мне было неизвестно. Эта информация была доступна лишь тем, кто находился гораздо выше по цепочке командования. Моё дело – пилотировать, следовать приказам и не задавать лишних вопросов.
Несмотря на внушительные размеры корпуса, внутреннее пространство для экипажа было минимальным. Всего три жилых палубы: техническая – сердце корабля, где находились силовые модули, двигатели и системы жизнеобеспечения. Там же проходили кабели и энергосети, питавшие весь корабль. Жилая – крошечный отсек, включающий в себя каюту капитана, небольшой камбуз, санузел и медотсек, в котором я оказался после пробуждения. Никакого излишнего комфорта – всё подчинено строгости военного режима. Рубка – мозг корабля, где находился центральный интерфейс управления и основной терминал связи с ИИ. Только капитан имел туда доступ, и сейчас я был единственным, кто мог туда попасть.
Перемещение между палубами осуществлялось только через служебный лифт. Расстояние было небольшим, но достаточным, чтобы в полной темноте можно было заблудиться.
Всё остальное пространство корабля было запечатано, замкнуто, отгорожено бронепанелями и усиленными переборками, потому что оно принадлежало «Спирали».
Что именно представляло собой это оружие, я не знал. О степени секретности этого оружия говорило уже то, что даже я, пилот корабля, не знал всех его возможностей. Впрочем, меня это никогда особо не беспокоило – приказ есть приказ, а детали не входили в круг моих обязанностей. Мне сказали лететь – я лечу, сказали нажать кнопку – нажму.
Но теперь всё пошло к чёрту. Миссия провалена.
И теперь именно мне предстояло выяснить, почему.
