Артем Коробов
Боль двенадцати женщин
© Коробов А.В., текст, оформление
* * *
Моей жене Катерине
Без тебя все было бы по-другому
Глава 1
Приемная Создателя
В приемном покое районной больницы никакого покоя в этот поздний час не было. Как только я вошел, сразу почувствовал хорошо знакомый запах: кровь. Считается, что она не пахнет. Но не пахнет она в лаборатории, где сдают анализы, или на кухне, если палец порезал. В приемном отделении, куда скорая привозит жертв ДТП или поножовщины, красным пропитана одежда больных, кровь застывает на полу, ею часто перемазаны даже халаты врачей. Такая концентрация создает особенный, ни на что не похожий металлический запах тревоги и опасности. Сейчас к нему добавились и резкие ноты алкоголя ― такое часто бывает.
– Артем Владимирович, ДТП. Троих привезли, ― громким шепотом затараторила подбежавшая медсестра. Это была самая сдержанная сестра нашей больницы. На моей памяти она не бегала никогда. Поэтому я сразу понял: счет идет на минуты. ― У взрослых угрозы жизни нет, а вот девочка… Сейчас она без сознания, посмотрите сами.
На одной из каталок худенькая девочка лет семи. На ее белом свитере с вышитой незабудкой огромное красное пятно ― кровь от проникающего ранения в живот. Светлые волосы ореолом вьются вокруг бледного личика. Кожа на нем кажется прозрачной. Если бы я не работал в экстренной хирургии, а был художником, то писал бы ангелов именно такими. Что-то толкнуло меня в грудь. «Неужели все?» ― с ужасом подумал я и положил два пальца на ее тонкую шею. От сердца у меня отлегло ― пульс слабо, но прощупывался. Я бегло осмотрел рану, проверил руками живот.
– В операционную, ― крикнул я, и каталка поехала в дальнее крыло ЦРБ. Пока ребенка готовят к операции, есть время и у меня ― иду мыться.
“Предоперационная (или санпропускной блок) ― особое место. То, что здесь происходит, для меня не только антисептическая обработка перед операцией, но и ритуал. Моряки разбивают о борт нового корабля бутылку шампанского, космонавты в ночь перед запуском расписываются на двери гостиничного номера, а хирурги перед операцией моются. Да, мыть руки перед хирургическим вмешательством ― неотъемлемая часть протокола, без этого врач не приступит к делу. Но для кого-то из коллег это только часть подготовки, для меня же ― таинство.„
Включаю воду. Из крана с легким шумом появляется струя, на которую смотрю несколько секунд ― пусть холодная пробежится. Говорят, вода успокаивает. Перед первыми самостоятельными операциями, конечно, был сильный мандраж, но он не вгонял в панику, а, скорее, заставлял собраться и сосредоточиться. Сейчас я провел уже много операций, и мандраж сменило другое чувство ― глубокая погруженность в момент. Мое восприятие становится чутким, острым, будто бы выкрученным на максимум. Считаю, что врач должен быть морально готов к операции. И именно в предоперационной внутри меня происходит душевная работа ― настройка на то, что мне предстоит. Я вхожу в нужное состояние сосредоточенности, внутренней ответственности за результат и сопричастности к чему-то Большему.
Подставляю руки под уже теплую воду, она мгновенно покрывает ладони и тонко струится по запястьям и предплечьям. Наношу антибактериальное средство ― запах резкий, но для меня привычен. Тщательно намыливаю руки отточенными движениями. Можно даже не засекать, сколько времени проходит, ― все по протоколу.
Сегодняшний случай ― трудный. Экстренная операция ― это как езда на высокой скорости: нет времени собрать подробный анамнез, провести все нужные исследования, а главное ― никогда не знаешь, с чем придется столкнуться. Значит, вся надежда на быструю реакцию и умение правильно оценивать ситуацию ― принимать сложные решения придется по ходу операции. Кого-то такая перспектива просто выбивает из колеи, а мне нравятся трудные задачи. В конце концов, зачем я столько времени учился, дежурил, неделями жил в больнице без сна и домашней еды. Этот сложный путь я проделал для того, чтобы сейчас мыть руки, а через несколько минут войти в операционную и сделать все, что в моих силах, чтобы спасти жизнь человека. Ощутить такое можно, только пока моешься, в операционной будет уже не до этого.
Ребенок на операционном столе всегда добавляет ответственности и накала. Нервы натягиваются сильнее, когда я вспоминаю красное пятно на белом свитере с незабудкой. Такое не забудешь. Невозможно даже представить, что я не спасу эту девочку, ― сама мысль об этом невыносима. Она не должна умереть из-за урода, который сел за руль пьяным. В какой-то мере я должен исправить случившуюся на дороге несправедливость. Получается, меня послал Бог, чтобы помочь этой девочке. Можно сказать, в предоперационной я стою в прихожей у Создателя. А значит, он мне поможет, и вместе мы справимся. Когда эта мысль впервые пришла мне в голову, даже дыхание перехватило. Но при подготовке к экстренным операциям времени на самолюбование нет. Зато есть несколько минут на молитву.
Не могу назвать себя примерным христианином. Я не воцерковлен, не соблюдаю постов, знаю лишь основные православные праздники и вместе с семьей крашу яйца на Пасху. И только. Намыливая руки, я веду с Создателем внутренний разговор. Это не каноническая молитва из тех, что прописаны в тонких книжечках из церковной лавки, а моя. Я прошу у Бога направлять мои руки, прошу послать сил провести эту операцию успешно. «Господи, пусть все будет хорошо», ― шепчу я.
Глубокий вдох, медленный выдох. Подняв руки уже привычным движением хирурга, я вхожу в операционную. Здесь пахнет антисептиками, озоном и сухожаром. Я очень люблю этот запах сухожара. Он словно переносит меня в детство: летние каникулы, я в деревне у бабушки, которая кипятит в огромной кастрюле полотенца. «Держись, я с тобой, ― мысленно обращаюсь к девочке на операционном столе. ― У тебя еще обязательно будет много летних каникул».
“Дальше ― никаких лишних мыслей, только работа. Весь мир для меня сжимается до размеров операционной. На время операции нет ни других городов, ни морей, ни Космоса, исчезает политика, растворяются новости, блекнут планы ― я не думаю ни о чем другом, кроме того, что делаю с пациентом прямо сейчас.„
Мне кажется, хирурги, получавшие в перестроечное время смешные зарплаты, оставались в профессии именно из-за этого острого наэлектризованного чувства значимости своей работы, которое появляется, когда спасаешь чью-то жизнь в операционной. Когда я перешел в пластическую хирургию, мне не хватало этого чувства, я тосковал по нему. Прислушивался к себе после операций и не встречал в душе даже тени тех ощущений, что испытывал в экстренной хирургии. Только спустя время я нашел в пластике особый смысл. И чтобы увидеть его, нужно было приглядеться.
* * *
― Ну какой в этом смысл? ― говорила сама себе Аня, пятый раз за час доставая градусник для маленького сына. Максик температурил вторые сутки. Аня не спала всю ночь, утром вызвала участкового врача. Пришла педиатр, послушала, посмотрела, ничего не нашла, велела наблюдать и давать жаропонижающее. Липкий сироп с химическим клубничным запахом плохо действовал ― сынишка через пару часов снова нагревался. Аня с ума сходила от тревоги: вдруг она упустит что-то важное и сын заболел серьезно? Вся ее реальность скукожилась до размеров Максимкиной детской ― она почти не отходила от ребенка.
Муж был на работе. Он всегда на работе, с утра до вечера. В последнее время Андрей даже не звонил днем. Вечером ее в лучшем случае ждали дежурный чмок в щеку и вялое «Ну как день прошел?». Романтика в их отношениях высохла, как подаренный на свидании букет.
К вечеру Аня не выдержала и набрала подругу.
– Привет, можешь разговаривать? ― Голос молодой мамы звучал глухо.
– Господи, что случилось? ― встревоженно спросила Тая. Они учились в одном классе и дружили, сколько себя помнили.
– У Максика температура плохо сбивается. Врач ничего не сказала. Вдруг что-нибудь серьезное?
– Так. Без паники. Забегу после работы. Если бы было что-то серьезное, вас бы в больницу отправили. И вообще, нечего о плохом думать. Успокойся, чайку́ попей.
От разговора с подругой Ане немного полегчало ― оптимизм Таи согревал, как июльское солнце. Максику тоже стало лучше, и он заснул.
Аня ходила по большой квартире, подаренной свекровью, и собирала игрушки. Наклонившись за машинкой, она вдруг увидела себя в большом зеркале в прихожей. Аня выпрямилась и, наверное, впервые за много месяцев внимательно на себя посмотрела. Да, до этого она тоже видела свое отражение, но старалась не всматриваться ― мазнула взглядом, и ладно. Сейчас она разглядела бесформенную женщину неопределенного возраста, в лосинах и вытянутой футболке с пятном, с давно не мытыми волосами, собранными в неаккуратную гульку.
«Господи, неужели это я», ― подумала Аня. Она подошла ближе к зеркалу: такое родное и вместе с тем чужое лицо. Глаза превратились из двух глубоких озер в сероватые осенние лужи. Она задрала футболку и уставилась на живот. Аня знала, что он большой и некрасивый, но обычно она смотрела на него сверху, оттуда он казался немного меньше. Сейчас же в отражении живот вылезал из лосин как пухлое дрожжевое тесто. Она потрогала его низ ― теплый бесформенный кусок. Дзынь! Все мысли разбежались из головы ― раздался звонок домофона.
Аня открыла дверь, впустила Таю и побежала к заплакавшему сыну, которого разбудил громкий звук. Она взяла Максика на руки и пошла к гостье.
– Привет, красавец-мужчина. ― Тая подошла к малышу. Максик заулыбался. Он любил тетю Таю. Она была веселая, носила бусы, сережки и разрешала все это трогать.
– Ну что, ребенок улыбается, все не так страшно, ― резюмировала Тая.
– Он две ночи не спал, и я вместе с ним. Откуда такая температура, вдруг зараза какая-нибудь? ― Аня отказывалась успокаиваться.
Тая пошла в ванную.
– Тайка, ты душ решила принять?
– Я мою руки, как хирург перед операцией. Сейчас буду диагноз ставить. ― Тая вышла из ванной и взяла Максика на руки. Малыш ухватился за цепочку на ее шее, а Тая засунула палец ребенку в рот.
– Что ты делаешь? ― удивилась Аня.
– Четверки лезут, причем со всех сторон. Это тяжело, вот и температура поднялась. Зубы прорежутся, и все пройдет. ― Тая слегка подбросила ребенка, он засмеялся.
– Подруга, ты точно не врач? ― У Ани отлегло от сердца.
– Я не врач. Я ― мама, все это проходила. А ты глянь, до чего себя довела? ― Тая с легкой укоризной посмотрела на подругу.
– Да кто меня видит? ― отмахнулась та.
– Самые главные люди в твоей жизни ― муж и сын.
– Ну ты прямо как моя свекровь. Она каждый раз рассказывает, что у нее на кафедре девочки, родившие по три ребенка каждая, выглядят как картинки. Андрей с ее подачи считает меня… жирной. Знаешь, как он меня теперь зовет? Нюша. Как хрюшку из «Смешариков». А раньше звал Анюточка. ― Аня тяжело вздохнула.
– Свекровь твоя, конечно, никогда не смирится с тем, что ее красавец-сын голубых кровей женился на простолюдинке. Мезальянс. Но ты ее своим видом только еще больше убеждаешь в несправедливости этого мезальянса. Соберись, причешись, на диету сядь.
– Да не могу я на диете. Я все время голодная. Привыкла жрать как не в себя, пока кормила, не остановиться. Думаешь, я не понимаю, как выгляжу? Андрей целыми днями на работе. Не удивлюсь, если он завел кого-нибудь.
Тая удивленно посмотрела на подругу.
– Хорошо, ты узнаешь, что у Андрея интрижка на стороне, и что, разведешься?
– Ты тоже думаешь, что у него любовница? ― Аня побледнела.
– Я вообще не думаю о твоем Аполлоне Бельведерском. Я в принципе не люблю красивых мужиков, от них один геморрой. Но зато велик шанс родить красивого ребенка. ― Тая посмотрела на Максика.
– Что же мне делать?
– А с сыном он как?
– Сына он обожает. Это же его копия. Моего у ребенка ― ничего. Андрей по выходным с ним гуляет по три часа, играет, сам спать укладывает. Это на меня он ноль внимания. Даже не смотрит особо в мою сторону: «Как дела?» и чмок. Я и сплю теперь у Максюхи в детской. И Андрея это вполне устраивает. Я не жена, даже не женщина уже для него. Я ― бесплатное приложение к его сыну.
Тая увидела слезы на глазах Ани.
– Слушай, перестань уже рыдать. Плакать надо только вниз головой, хоть волосы помоешь. Ничего страшного не произошло. Он ведь женился на тебе, значит, любит, ну или любил, но слегка забыл об этом. Надо ему напомнить. Все, вытирай слезы и становись опять красоткой. Ты не такая толстая, как рассказываешь. Если сравнивать твою фигуру сейчас и до беременности, разница, конечно, есть. Но ты не тонну набрала, а килограммов десять. Поправимо.
– Как? У тебя есть волшебная таблетка? Сколько надо времени, чтобы сбросить весь этот жир? Да пока я снова приму человеческий облик, он точно уйдет. И мамочка его очень даже поддержит. Найдет ему у себя на работе какую-нибудь королеву. Еще и ребенка у меня заберут.
– Ну все, Остапа понесло, ― Тая попыталась пошутить. Но, увидев глаза подруги, в которых плескалось отчаяние, она замолкла. Потом покопалась в телефоне и показала подруге открытый профиль в социальной сети.
– Это что? ― шмыгнула носом Аня.
– Я думаю о пластической операции, уже год почти, ― серьезно ответила Тая. ― Для себя.
– Это что, под нож ложиться? ― Аня округлила глаза. Но Тая только улыбнулась.
– К этому нужно прийти. Может быть, ты тоже однажды придешь.
* * *
У входа в клинику сияет огоньками наряженная елка. Еще вчера, когда я уходил с работы, ее не было. Неожиданно я почувствовал, что настроение улучшается. Не то чтобы я ждал чуда, но на душе как-то потеплело.
Внутри клиника тоже украшена к Новому году ― шарики, мигающие гирлянды, еловые ветки в вазе.
Надевая белый халат, раздумывал, какие подарки купить родным и друзьям. Не хочется делать это в последний момент.
В дверь очень тихо постучали. Даже не постучали, а поскребли. Это не кто-то из персонала, сотрудники стучат уверенно и открывают дверь почти сразу.
– Входите, пожалуйста, ― пригласил я нерешительного посетителя.
На пороге остановилась женщина чуть старше 30 лет. В руках у нее была медицинская карта.
– Проходите, присаживайтесь. ― Я встал, как обычно, приветствуя посетительницу, и протянул руку за картой.
Женщина отдала мне ее и присела на краешек стула. Я вгляделся в пациентку перед тем, как посмотреть карту. Располагающие черты лица, светлые волосы, убранные в хвост, удобная неяркая одежда.
– Анна Полонская. Красиво звучит, ― сказал я, заглянув в карту.
– Это фамилия мужа, ― тихо ответила женщина. ― Я просто Попова.
– Тоже прекрасно, ― сказал я. ― Что вас ко мне привело? Чем я могу помочь?
Анна посмотрела на меня так, будто бы в моем кабинете стоял огромный слон, а я не замечал его и удивлялся ― откуда этот звук, кто это так топает?
– Ну вы же сами все видите, доктор.
– Хотел бы услышать от вас, ― я старался говорить как можно мягче. Пациентам иногда кажется, что я знаю, как они должны выглядеть. Но дело в том, что для меня важно увидеть тело человека его собственными глазами – это поможет понять не только проблему, но и ожидания от операции.
Было заметно, что Анне трудно говорить.
– Растолстела еще во время беременности. Потом родила, а вес не ушел. Пока кормила, вообще разнесло. Ни во что не влезаю, джинсы нормальные купить в магазине ― проблема. Стараюсь поддерживать диету, тренироваться дома, но получается не очень. А в фитнес-клуб ходить нет времени, ребенок совсем маленький. ― Пациентка говорила оправдываясь, как будто признавалась в страшном преступлении.
– У вас мальчик или девочка?
– Сын. ― На этом слове лицо женщины посветлело.
– Сколько ему?
– Почти полтора года.
– Послушайте, Анна, здесь нет ничего смертельного, это поправимо. Так бывает, что женщина во время беременности набирает существенный вес, чтобы малышу хватало питательных веществ. Кормление грудью ― тоже непростая история, требует ресурсов организма. Рождение ребенка на время меняет женщину, это нормально. К тому же прибавка в весе не такая значительная, как вам самой кажется. ― Анна недоверчиво посмотрела на меня. Словно она ждала обвинений, едких замечаний и удивилась, услышав другое. ― Давайте мы посмотрим, что именно вас не устраивает.
Анна прошла за ширму. Она очень долго там раздевалась, а потом и вовсе затихла.
– Если вы готовы, выходите, пожалуйста. Хочу сказать, что меня очень сложно удивить.
Анна вышла из-за ширмы и встала перед зеркалом. Она не знала куда деть руки, поджала губу и даже немного втянула живот ― было видно, что ей неловко. Она никак не осмеливалась начать, и я решил ее подбодрить:
– Анна, наша с вами задача сейчас ― проговорить, что мы хотим поправить. Значит, вы должны показать, что именно вас не устраивает.
– Бедра, ― еле слышно ответила пациентка, ― это же кошмар какой-то. Живот огромный, даже и не втягивается, прямо как у беременной на пятом месяце. Я похожа на огромный шар, но не воздушный, такой жир взлететь не может.
– Не все так страшно, как вам кажется, ― повторил я, стараясь поддержать Анну. ― Я бы предложил провести абдоминопластику с липосакцией живота. Это позволит убрать лишнюю кожу, которая самостоятельно, к сожалению, не сократится. Мы уменьшим толщину подкожного жира и укрепим мышцы. Животик станет подтянутым. Шов будет проходить максимально низко. Ну и чтобы получить выраженную талию, предлагаю выполнить липосакцию пояснично-боковых зон и спины.
Прямо на пациентке я показал, где будет располагаться шов: так низко, что мне пришлось слегка опустить верхний край белья.
Анна ловила мои слова как завороженная. С такими широко раскрытыми глазами маленький ребенок слушает новую сказку. Я поворачивал Анну, чтобы с разных сторон показать, в каких местах буду убирать объемы.
“ Неожиданно мне пришла в голову мысль, что зеркало в моем кабинете – это зеркало времени. Глядя в него, пациенты могут представить себя в скором будущем. „
― А бедра? ― тихо спросила она.
– На бедрах, в так называемой зоне галифе, у многих женщин расположены жировые ловушки. Если сесть на диету, вы похудеете, но отсюда объем уйдет в последнюю очередь. То есть уменьшится грудь, ягодицы могут стать более плоскими, и только потом начнет уходить жир из ловушек.
– А, знаю ― ни груди, ни попы, и лицо грустное, ― пошутила она, и мы вместе рассмеялись.
Я продолжил:
– Тут тоже можно провести липосакцию. Будет отличный вид со спины. Получим красивые линии, плавные и изогнутые.
– Было бы здорово. Я еще хотела поподробнее узнать, как делают липосакцию. Жутковатое слово.
– Ничего жуткого в самой липосакции нет. Через проколы под кожу вводится физраствор. Спустя 15–20 минут в отверстие вставляется канюля ― тонкая трубочка с маленьким отверстием на конце. Через нее и убирается лишний жир.
– То есть этот раствор, который вы введете, как бы сделает жир более жидким?
– Нет, раствор перед удалением жира нам нужен для того, чтобы снизить кровопотерю до минимума, ― там содержится еще и адреналин, который сузит сосуды на время.
Анна неуверенно кивнула ― было видно, что она немного растерялась.
– Я понимаю, что такое количество информации усвоить и проанализировать сложно. Распишу вам пошаговый план будущей операции. Если возникнут вопросы, пишите либо мне, либо моему личному администратору Ольге, я дам вам контакты. Стесняться не надо, можете спрашивать все что угодно. Понадобится еще одна личная консультация ― приходите. Сейчас вы взволнованы, а завтра, возможно, захочется что-нибудь уточнить. Так что по этому поводу нервничать не стоит. Да и по любому другому ― тоже. Я не хочу сказать, что это простые операции, таких в принципе нет. Но в нашей клинике они проводятся ежедневно.
– Спасибо, ― уже громче сказала Анна. ― Я подумаю. Вы правда считаете, что все это может сделать меня нормальной?
– Анна, вы и так нормальны. Вы стали мамой, и это замечательно. В наших силах внести некоторые коррективы в вашу фигуру. Она не будет ровно такой же, как до родов, но я уверен, что результат вам понравится. К тому же после операции форму поддерживать намного легче.
– Спасибо, ― повторила женщина и ушла за ширму одеваться.
Когда пациентка прощалась, ее настроение заметно улучшилось. Мне показалось, что за ширмой она уже приняла решение.
В случае Анны Полонской я не ошибся. Повторной консультации не потребовалось.
Очередь на операцию довольно большая, можно ждать два-три месяца и даже больше. Очень редко возникают свободные окошки, в случае если пациент переносит операцию по тем или иным причинам. Такое окошко досталось Анне. Она мне не писала, все уточняла у Ольги, быстро сдала все анализы[1]. И вот в один прекрасный понедельник мы встретились в операционной.
Операционная в нашей клинике пластической хирургии сильно отличается от операционной в районной больнице, где я начинал свою хирургическую практику. Когда стал работать с таким оборудованием, то испытывал чувство, будто читал книгу из серии научной фантастики, а потом увидел на улице такой же звездолет вместо трамвая. Но постепенно я освоился в операционной, о которой раньше мог только мечтать.
Для персонала в операционную существует свой вход, а для пациентов ― свой. Как в театре: артисты через гримерку выходят на сцену, а зрители видят ее из зала.
Обычно я вхожу в операционную, когда пациенту уже обработали зону хирургического вмешательства и уложили его на стол. Но бывает, что я заранее развешиваю здесь фотографии зон, которые подлежат коррекции. Это необходимо потому, что лежа тело выглядит совсем не так, как если бы человек стоял. А мне нужна верная картинка перед глазами. К тому же иногда очень интересно наблюдать за пациентом, входящим в операционную. Мне показалось, что Анна пришла на операцию гораздо увереннее, чем на первичную консультацию ко мне в кабинет.
Анестезиолог и сестра-анестезистка уже стояли в изголовье, готовые погрузить пациентку в наркоз. Анну уложили на стол.
– Вам не холодно? Если что, мы вас согреем, ― обратилась к Анне операционная сестра.
– Спасибо. Все хорошо, ― ответила пациентка. Она казалась совершенно спокойной, даже удивительно. Анна улыбалась так, что на душе становилось теплее. Анестезиолог приступил к работе. Анна медленно погрузилась в «сон», и операция началась.
После того как хирург скажет заветные слова «Всем спасибо. Операция закончена» и назовет текущее время, пациент еще остается под наркозом, все датчики продолжают отслеживать его состояние. В конце на операционном столе пациентке надевают специальное компрессионное белье, это неотъемлемая часть при пластических операциях. Оно необходимо, в первую очередь чтобы не было массивных отеков и кожа лучше сокращалась.
Облачить человека в такое белье ― процесс непростой, приходится попотеть. Это все равно что надевать костюм для дайвинга. На спящего человека. Еще и промахнуться на пару размеров. Делать это без наркоза ― значит причинить неудобства пациенту, который только-только приходит в себя.
И вот через некоторое время, когда Анна уже одета в компрессию, подача наркоза прекращается. Пациентка медленно просыпается, окидывает всех взглядом и приходит в себя. А после уже самостоятельно перебирается на каталку.
* * *
Аня вновь проснулась в палате после операции. В голове слегка шумело, как будто накануне выпила шампанского. Постепенно сознание прояснилось, она вспомнила операционную, доброжелательных людей, необычную круглую люстру с пятью лампочками над операционным столом. На этом ее воспоминания прерывались.
И вдруг Аня осознала, что она теперь совсем другая. У нее перехватило дыхание. Неужели? Ужасно хотелось проверить. Рукой она откинула одеяло и увидела свои ноги в черном компрессионном белье. Даже так было очевидно ― это совсем не те окорочка, с которыми она приехала в клинику. Аня осторожно потрогала живот. Никакого вываливающегося дрожжевого теста! Такое пульсирующее радостное ощущение было у нее, наверное, только в детстве в Новый год.
Она почувствовала, что хочет в туалет, и встала. Было больновато, но Аня не обращала внимания. В такой эйфории она чувствовала, что может добежать до Владивостока. Правда, через несколько шагов поняла, что хорошо бы этот Владивосток находился на том же этаже.
* * *
Я вошел в палату именно в тот момент, когда Анна встала.
– Здорово, что вы уже встаете! Залеживаться не нужно. Как себя чувствуете? ― Я был слегка удивлен – такую прыть у прооперированной пациентки увидишь нечасто.
– Спасибо огромное, Артем Владимирович, я прекрасно себя чувствую. Можно я быстро в туалет сбегаю? ― Аня улыбалась.
– Бегать я вам не разрешаю, но можно медленно и осторожно идти.
– А домой когда? ― спросила Аня. ― Я ужасно соскучилась по ребенку, по мужу.
– Анна, вы здесь только со вчерашнего дня. Мы вам сделали липосакцию, полную абдоминопластику, да еще и диастаз ушили. Это не процедура, а все-таки операция. Так что домой вы пойдете завтра или послезавтра, в зависимости от самочувствия. В редких случаях выписываю на четвертый день. Если вы почувствуете, что боль усиливается, не терпите, нажмите на кнопку на пульте и скажите о своем состоянии медсестре. Если понадобится, сестра позовет меня.
Она, улыбнувшись, кивнула:
– Разберусь, спасибо. ― И в одной этой реплике я услышал столько уверенности, сколько не было раньше и во всем, что она говорила на первичном приеме.
Через полгода Анна прислала мне семейные фотографии с отдыха. Сложно поверить ― вот эта невероятная женщина в купальнике никак не могла раздеться за ширмой и выйти ко мне? Фото с мужем Анна тоже прислала. Они ― прекрасная пара, хоть на обложку глянцевого журнала помещай.
От этих фотографий мне стало тепло на душе. Возможно, в пластической хирургии я не спасаю жизни, но делаю важное дело. Я вернул женщину к себе самой, открыл новую, светлую страницу в ее судьбе.