– Послушай, – робко перебила жена, – разве есть такое слово – «замерзавец»?
– Ну да! Человек, который быстро замерзает – суть замерзавец. Пишу дальше: «Прошу вас очень, – сказал тот молодой господин. – Подайте мне один застегай с немножечком poisson bien frais[3] и одну рюмку рабиновку».
– Что это такое – рабиновка?
– Это такое… du водка.
– А по-моему, это еврейская фамилия: Рабиновка – жена Рабиновича.
– Ты так думаешь?.. Гм! Как, однако, трудно писать по-русски!
И принялся грызть перо.
Грыз до утра.
И еще год пронесся над писателем и его женой.
Писатель пополнел, округлел, завел свой auto[4], вообще, та вечерняя газета, где он вел парижскую хронику, щедро оплачивала его – «сет селебр рюсс»[5].
Однажды он возвращался вечером из ресторана, где оркестр ни с того ни с сего сыграл «Боже, царя храни»… Знакомая мелодия навеяла целый рой мыслей о России…
«О, нотр повр Рюсси![6] – печально думал он. – Когда я приходить домой, я что-нибудь будить писать о наша славненькая матучка Руссия».