Аркади Мартин
Пустошь, что зовется миром
– А кроме того, – продолжила она, оторвав зубами кусок от своего хлеба, – враг, который осмелился атаковать нас, был полностью нейтрализован. Мы не находимся в активной боевой ситуации, Двенадцать Термояд. Или вы считаете, что я стала бы рисковать вами и капитаном Флота, приглашая вас к себе на борт во время сражения?
– Нет, – ответила Шестнадцать Мунрайз, пресекая движением руки попытку заговорить со стороны своего подчиненного. – Даже если бы у вас было вдвое больше легионов, вы бы не стали выключать из игры один из них ради какого-то жалкого стратегического обеда, яотлек. Не настолько же вы глупы…
Это было слишком для женщины, которая формально подчинялась ей.
– Глупость не принадлежит к тем оскорблениям, которые мне обычно выкрикивают, – сказала она, отрывая еще один кусок хлеба. Хлеб был великолепно кислым на вкус, с корочкой достаточно твердой, чтобы повредить мягкое нёбо. За едой она могла показать зубы. Девять Гибискус уловила немного укоризненное выражение на лице Двадцать Цикады, но приличия вовсе не принадлежали к тем качествам, которые она сейчас желала демонстрировать. Нет, ей требовалось ощущение быстрого движения, жажды.
– Голограмма боя уже на вашем шаттле, сможете изучить по пути назад, капитан Флота, – продолжила она. – Двадцать четвертый прибудет на позицию и присоединится к атаке, если металлорастворяющие плевки от этих существ в нашу сторону продолжатся. Мы будем готовы, с вашей квалифицированной помощью. Двадцать Цикада, включите запись.
Она предупреждала его, что сделает это, и не из соображений жестокости. Она отметила, что Двадцать Цикада не съел ни крошки, только сделал обязательный глоток звездоблеска, и надеялась, что сможет удержать свой хлеб в желудке, где тому и полагалось находиться.
– Вы перехватили передачу?.. – начала было Шестнадцать Мунрайз, но в этот момент воздух снова наполнился ужасающим шумом инородцев, и Девять Гибискус получила удовольствие от вида другой женщины, побледневшей больше своего стандартного цвета. Она резко сжала челюсти, ощутив приток желчи.
Когда все закончилось, Девять Гибискус сказала:
– Я послала запрос на переводчика из министерства информации.
– Тут нужен не переводчик, а веерный огневой вал, – сказал Двенадцать Термояд. – Тот, кто производит такой звук, не должен существовать.
– Предполагаю, то же самое они думают о вас и обо мне, – сказал Двадцать Цикада голосом столь же сухим, как испаряющийся в бокале алкоголь. – Мы попытаемся поговорить с ними и узнать, вдруг есть что-то другое, что они могли бы получить от нас. Если только вам не нравится смотреть, как пилоты «Осколков» растворяются в своих кораблях, икантлос-прайм.
Девять Гибискус и мечтать не могла о лучшем заместителе, чем тот, который у нее был. Он не смотрел на нее, но она знала: ему об этом известно.
Шестнадцать Мунрайз положила ладони на стол. Уж не дрожат ли ее руки? – подумала Девять Гибискус. Или же Шестнадцать Мунрайз пытается предъявить свое право на пространство – прикасается к кораблю Девять Гибискус, кладет на него ладони?
– Яотлек, – сказала она, вкладывая в голос самый высокий уровень официоза. – Если даже оставить в стороне мнение подавляющего большинства Двадцать четвертого, который я здесь представляю, что переговоры с чем-то, что говорит таким вот образом, являются пустой тратой всего нашего времени, – на кой черт вам это долбаное министерство информации?
– А что – вы сами хотите поговорить с ними?
– Я бы хотела стрелять по ним. Без вмешательства кучки манипулятивных прохиндеев.
Ничто в личном деле капитана Двадцать четвертого не наводило Девять Гибискус на мысль, что та более кровожадна, чем средний тейкскалаанский солдат. «Я бы их расстреляла», – подумала она. Что говорить, она бы расстреляла что угодно, приблизившееся к ней, включая и Шестнадцать Мунрайз собственной персоной. Ни одна из Шести Раскинутых Ладоней не была в восторге от министерства информации – информационники были гражданскими. Глаза бюрократии за пределами гиперврат, где Город не может увидеть. Глаза довольно часто смотрели на корабли Флота, тайно докладывали тому, кто был их хозяином – то ли министерству информации, которое оплело своими сетями безопасные планеты, согласно слухам, ходившим во Флоте, то ли Всему Тейкскалаану в лице императора, если верить пропаганде, которую распространяло министерство. Девять Гибискус обычно не верила пропаганде.
Министерство состояло из манипулятивных прохиндеев – словечко, произнесенное Шестнадцать Мунрайз, вполне сойдет, – но в ее легионе не было никого, кто мог бы научиться говорить с инородцами, обращавшими в пустыни планеты, населенные людьми.
И Шестнадцать Мунрайз, с ее прозрачной демонстрацией силы через озабоченное письмо, не вызывала доверия как союзник. С ее мгновенным негативом в адрес министерства информации, так похожим на разговор представителей Третьей Ладони, разведки Флота, с их привычкой подозревать в шпионской работе всех остальных. Третья Ладонь никогда не входила в число подразделений, с которыми Девять Гибискус нравилось сотрудничать. Они были обструкционистами, настаивали на использовании только их методов, только их людей каждый раз, когда то или иное подразделение Флота уклонялось от прямого боевого столкновения или логистики, и предпринимали открытые психологические манипуляции. Девять Гибискус предпочитала отдавать те приказы, которые она так или иначе отдала бы, и не спрашивать разрешения у ближайшего политического чиновника.
Шестнадцать Мунрайз была, конечно, капитаном Флота, а не политическим чиновником, но… Девять Гибискус решила проверить ее послужной список на начальном этапе карьеры – кто знает, вдруг та когда-то подвизалась на этом поприще? Как бы то ни было, Девять Гибискус не могла позволить себе роскошь согласиться с ней. Не теперь. А может быть, и никогда.
– Министерство информации, – сказала Девять Гибискус, – имеет опыт разговоров с инородцами. Дерьмо вроде «Писем с нуминозного фронтира», ксенофильной поэзии и философии не может засрать мозги главе министерства информации, потому что они засраны изначально. Пусть дипломатией занимаются они – это сэкономит нам время, которое можно будет потратить на получение максимального количества разведсведений, пока будем маневрировать. Я хочу, чтобы вы привели «Параболическую компрессию» на встречу с «Грузиком для колеса» с полным комплектом ваших «Осколков» и крейсером-невидимкой… как он называется, Двадцать Цикада? Высокоскоростной.
– «Обожженный фрагмент фарфора», – сказал Двадцать Цикада ровным, как у ИИ[5] на облачной привязке, голосом. – Это прекрасный корабль, капитан Флота, вы должны гордиться таким приобретением. Где вы его взяли? Выторговали у Шестого Легиона?..
– Вы бы знали об этом, Пчелиный Рой, разве нет? – сказала Шестнадцать Мунрайз.
Черт бы ее взял, она не желала отступать ни на дюйм! Девять Гибискус шарахнула об стол своим бокалом со звездоблеском, оставив на дне лишь долю Императора – последний глоток.
– Он бы знал, – сказала она. – Мы собираемся вернуть себе Пелоа-2, даже если в темноте поджидают другие плюющиеся корабли. Вы присоединитесь к нам на «Обожженном фрагменте фарфора». Для проведения необходимой экспертизы обращайтесь к Десятому, хотя уверена, у вас есть соответствующий персонал. Это тейкскалаанский сектор. Давайте не забывать об этом в ожидании министерства информации.
– Это подачка, – сказала Шестнадцать Мунрайз ровным голосом. – Я же не дура, яотлек.
– Напротив, капитан Флота. Вы достаточно умны, чтобы понимать, что я делаю и что вы будете выглядеть победителем при встрече с соучастниками вашего заговора в Семнадцатом и Шестом легионах. Вот действие, о котором вы просили. Вот мой план столкновения в большем масштабе. Вы получаете и то, и другое. Ну что, приступаем к работе?
Шестнадцать Мунрайз заставила ждать, затягивая напряженность между ними на еще несколько долгих и уродливых мгновений, после чего одним глотком допила содержимое бокала со звездоблеском. Последние капли пролились на стол и засверкали, как вражеский плевок.
– Двадцать четвертый выполнит ваш приказ, яотлек, – сказала она. – Для нас большая честь служить империи. Ваше гостеприимство было безукоризненным, вы мне очень напоминаете министра Девять Тягу.
Бывшего министра Девять Тягу, ее экс-начальника. В этом явно крылась суть слов Шестнадцать Мунрайз. Девять Гибискус не вполне понимала, чего та добивается. Пока не понимала, потому что отчасти в ушах все еще стрекотал чужеродный шум, а на ее глазах испарялся лучший алкоголь в империи, символический жест снятия напряжения. Пока не понимала, но в этом точно заключалась политика министерства здесь, на конце света; далеко тянувшиеся Ладони имели значение для политики в той же мере, что и огневая мощь. Это вызывало что-то вроде сожаления. Она не стала ничего говорить, только улыбнулась, ее глаза были широко открыты, когда она допивала собственную порцию звездоблеска. Подумала заученным назубок – «Пусть Его Великолепие увидит тысячу звезд» и тут же внутренне поправилась. «Ее Великолепие».
– Четвертая смена, – сказала она Двадцать Цикаде вслед уходящим гостям. Восемнадцать часов прошло. – Смените экипаж на «Острие ножа» и подготовьте «Спящую цитадель» для продвижения капитана Флота в систему Пелоа.
* * *
Было нечто поистине прекрасное в том, как люди из космопорта Сокровенной области Города мгновенно убрались с пути Три Саргасс теперь, когда на ней была одежда специального уполномоченного. Тейкскалаанцы любили форму: идеально подогнанный костюм, сверкающий разными оттенками цвета. Яркость и пламя министерства информации никогда прежде не подводили ее, если нужно было произвести впечатление, – но перед костюмом уполномоченного с некоторым отзвуком военной формы, целиком сшитым из ткани цвета пламени, люди цепенели. Она была миниатюрной, а ее грудная клетка никогда не обещала стать достаточно широкой, чтобы ею можно было хвастаться, ей не светили ни мощные легкие оратора, ни его содержание – по крайней мере в физическом смысле, сколько бы стихов она ни декламировала при дворе. И несмотря на это, абсолютно никто не осмелился встать у нее на пути, хотя Сокровенная область была, как обычно, переполнена людскими толпами. Предприниматели, грузовые паллеты, солдаты, тысячи и тысячи тейкскалаанцев улетали к звездам, как семена, подхваченные ветром. Голова кружилась, глядя на них. Ею овладевало точно то же, что и во времена, когда она была еще практиканткой и прогуливала занятия: великолепное нарастающее ощущение, будто она сделала что-то наказуемое, но ей это сошло с рук.
Только это было целиком, полностью и совершенно законным. Она сама дала согласие.
Стоит отметить, что, сделав это, она оставила самовоспроизводящееся сообщение «Отсутствую» на двери своего кабинета, начертанное веселыми корявыми символическими знаками, и отправилась на свою квартиру, чтобы собрать нижнее белье и средства для волос, а также получить посылку с пятью одинаковыми униформами уполномоченного по неограниченному кругу вопросов. Все это время она подчеркнуто игнорировала все коммюнике, поступавшие через облачную привязку или инфокарты, потому что они могли иметь противоречащие приказы. Кроме того, она не стала мыть посуду перед отбытием в космопорт и неведомые края, но в этом не было ничего необычного. Она всю неделю не мыла посуду.
Тревожная мысль кольнула ее: оставление посуды немытой на целую неделю было стандартным признаком усталости агента министерства информации, небрежение посудой перед трехмесячной командировкой в зону боевых действий было одним из тех знаков, на которые хороший следователь непременно обратит внимание. Три Саргасс могла точно представить этот разговор: «Вы на самом деле не собирались возвращаться, асекрета, верно?» – задал вопрос воображаемый следователь, а воображаемой будущей Три Саргасс пришлось бы пожать плечами и сказать: «Я не думала об этом, я готовилась служить Тейкскалаану», а потом им двоим предстояло решать, лжет она или нет.
Ничто из этого не было проблемой в текущий момент, и размышлять об этом было неприятно. Три Саргасс прошла через группу космических туристов, покидающих борт пассажирского лайнера, разбрасывая их, как листья, прошла мимо огромных, вкусно пахнущих контейнеров с фруктами в колючей кожице, выгружаемых на паллеты, прямо к кораблю, который должен был доставить ее к первой остановке маршрута быстрее, чем любой другой из имеющихся в настоящий момент в порту Сокровенной области. Это был военный корабль. «Цветочный узор» специализировался на доставке лекарств и медицинского оборудования; он покидал Город с грузами, имеющими крайне ограниченный срок годности – как сильнодействующие ботанические лекарства прямо из лабораторий министерства науки, которые быстро выходили из строя, если задерживались на складах. Или с органами для трансплантации, как на данном конкретном корабле. С сердцами. Хорошими, свежими сердцами на льду, которые – если ее быстрая грубая прикидка близка к истине – явно были в избытке в Городе, но в дефиците на малой планете рядом с первыми гипервратами, через которые и собиралась пролететь Три Саргасс.
Она проморгала направление облачной привязки микродвижениями глаза и так же глазами набрала послание капитану «Цветочного узора»: «официальный представитель правительства прибыл вас побеспокоить». Он не заставил себя долго ждать – двери ангара вскоре сложились мембранным веером. Вид у него был загнанный. «Отлично», – подумала Три Саргасс.
– Капитан Восемнадцать Гравитация, – сказала она, – я специальный уполномоченный Три Саргасс, и мне нужно, чтобы вы взяли меня вместе с вашим грузом, когда покинете орбиту.
– Уполномоченный, – он моргнул и склонился над кончиками пальцев, что давало ему достаточно времени, чтобы взять себя в руки.
– Мой корабль занимается медицинским снабжением, – продолжил он, выпрямившись. – Я не могу отклоняться от маршрута. Мой груз чувствителен ко времени. Я знаю, что по закону обязан доставлять уполномоченных туда, куда им надо, но…
– Вы направляетесь в систему Калатл. Мне тоже туда нужно, капитан. Вы в этом космопорту стартуете раньше остальных кораблей. – Иногда Три Саргасс было очень трудно не улыбаться варварской улыбкой, весело обнажая зубы. Она явно научилась этому у Махит. Тем не менее позыв остался нереализованным – Три Саргасс его подавила.
– В таком случае я буду вынужден поместить вас в довольно тесный бокс в трюме, – сказал капитан Восемнадцать Гравитация, – если не возражаете. У нас нет пассажирских кают. Весь экипаж – я, мой первый заместитель и еще техник-икспланатль.
– Я очень миниатюрная, – довольно сказала Три Саргас. – Я сожмусь. Дайте мне место между коробками с сердцами, и меня это устроит.
Пару мгновений капитан, казалось, пытался сочинить ответ в таком же духе, но потом сдался.
– Мы покидаем орбиту через час сорок семь – прошу прощения, сорок шесть минут, – сказал он. – Если вы втиснетесь между сердцами через час и тридцать минут, то вы сможете перемещаться вместе с нами туда, куда будем перемещаться мы, Уполномоченный.
– Отлично, – ответила Три Саргасс. – Ваша услуга Тейкскалаану и Ее Великолепию Девятнадцать Тесло делает вам честь! До скорого.
Одного часа и тридцати минут вполне хватило, чтобы перекусить в одном из многочисленных баров космопорта, – Три Саргасс почувствовала, что в этом есть необходимость, если она не хочет в неподходящий момент задуматься о карпаччо[6] из сердца медицинского назначения. «Тейкскалаан поглощает», – подумала она, а потом одернула себя: нет, Махит говорила совсем не так. Она спросит у нее, как именно, когда доберется до станции Лсел.
Лсел лежал на пути к войне. Фактически станция располагалась рядом с войной, как это и предполагала варвар, когда давала координаты их врага, считая это малой ценой за свободу ее станции и полагая, что существующие опасности оправдывают ее поступок. Так что Лсел в общем-то представлялся логичной остановкой, в особенности если предполагалось, что Три Саргасс должна научиться говорить с инородцами, – а именно это она и планировала сделать. Она могла использовать инородца, который умеет хорошо разговаривать с людьми. Варвары были следующими ближайшими к инородцам существами, а Махит была лучшей из варваров, каких когда-либо встречала Три Саргасс. К тому же Три Саргасс по ней скучала.
Исходя из предположения, что ей нескоро еще придется есть нормальную еду в Городе, она заказала в баре густой суп с лапшой, маслом чили и кусочками копченой говядины. Она развлекалась, рисуя свой маршрут с помощью одной из графически-векторных программ в облачной привязке: сперва до ближайших гиперврат на «Цветочном узоре», оттуда еще через несколько гиперврат на корабле, который окажется самым быстрым на данной остановке, потом сложное конечное плечо в обход двухмесячного маршрута на досветовых скоростях (обычная продолжительность пути до Лсела). Добравшись до места, она выйдет не в те врата, и ей придется убеждать того, кто пилотировал корабль, доставить ее на станцию. Не те врата – Махит называла их «Дальние врата» – расположены гораздо ближе к Лселу, чем те, через которые обычно летали на станцию с территорий, надлежащим образом контролируемых Тейкскалааном. Дальние врата располагались за пределами владений Империи, и ей придется пересаживаться на нетейкскалаанские корабли, чтобы хоть каким-то образом добраться до станции, в особенности со стороны, не контролируемой Империей. Сторона Анхамематских врат являлась территорией, номинально контролируемой конфедерацией Верашк-Талай, имевшей абсурдную, по мнению Три Саргасс, привычку избирать себе руководителей народным голосованием. Пространство Верашк-Талай было плохо картографировано, и Анхамематские гиперврата вели в места, где какие-то непостижимые инородцы портили жизнь новому яотлеку Флота, творили такие дела, что пришлось обратиться за помощью в министерство информации, отдав предпочтение ему, а не военно-разведывательной службе Третьей Ладони…
– Добрый вечер, Три Саргасс, – раздался чей-то голос у нее за спиной, и вилка со звоном выпала из ее пальцев. Она повернулась.
– Вам стоит снижать интенсивность реакций испуга в зависимости от места, где вы находитесь, – сказала Пять Агат, когда-то лучшая ученица Девятнадцать Тесло и ее старший адъютант, а теперь одна из ее эзуазуакатов – одна из ее самых преданных слуг, принесших присягу. Стиль одежды Пять Агат с повышением ее статуса не изменился. На ней по-прежнему было белое одеяние, как и на всех людях Девятнадцать Тесло – в подражание прежнему фирменному стилю их госпожи.
– Ваше превоходительство, – сказала Три Саргасс с наивысшей официозностью, какую ей удалось изобразить с лапшой во рту.
– Прожуйте свою пищу, – сказала ей Пять Агат, и Три Саргасс подумала, что та говорит с ней точно таким же тоном, с каким обращается к своему маленькому сыну Два Картограф – отсутствующе родительским. Три Саргасс один раз видела этого малыша, во время мятежа три месяца назад. Он был очень здоровый и умный для ребенка, который по желанию матери родился из матки. Она дожевала лапшу и проглотила.
– Что я могу для вас сделать, ваше превосходство?
– У Ее Великолепия к вам вопрос.
Ее первая реакция была абсолютно ужасающей: «Если я отправлюсь во Дворец-Земля, то опоздаю на корабль». Абсурдная мысль. Ее император хотела поговорить с ней, а она заботится исключительно о собственном отходе – в некоторой мере недозволенном – от всех обязанностей, которыми этот самый император наделил ее, проявляя свою благосклонность? Что-то с ней было не так, даже сама эта эмоция. Лучше сделать вид, что никаких задних мыслей у нее нет.
– Конечно, – сказала она и поманила ближайшего официанта. – Я только оплачу счет, а потом…
– В этом нет нужды, – сказала Пять Агат. – Вопрос вам могу задать я сама, а вы можете доесть ваше блюдо.
– Спрашивайте.
– Император хочет знать ваше мнение об Одиннадцать Лавре.
Три Саргасс моргнула, попыталась вызвать в уме весь список ее знакомых с именем Одиннадцать Лавр, мнение о котором хотела узнать император: решительно отвергла практиканта асекрету, служащего секретарем на восьмом этаже министерства, а также поэта-оратора, который месяцами потрясал столицу внутренними рифмами и умер, когда Три Саргасс было тринадцать, – после чего у нее остался только третий заместитель министра войны. Технически Три Саргасс имела тот же ранг, что и замминистра, хотя это тоже казалось нелепостью: Одиннадцать Лавр был героем войны, а она… она была только самой собой. Пока.
– Третья Ладонь? – спросила она, чтобы отсеять сомнения. Конечно, Третья Ладонь, избегаемый всеми мастер военного шпионажа, тот, которого по какой-то причине обходила стороной яотлек Девять Гибискус, предпочитая обращаться в министерство информации с его дипломатами.
– Если бы Девятнадцать Тесло хотела узнать ваши литературные предпочтения, то она отправила бы к вам порученца получше меня, – сказала Пять Агат с убийственной иронией. – Ненавижу этого поэта. Да, речь о замминистра. Вы его знаете?
– Я с ним пересекалась, – сказала Три Саргасс. – Мы если и говорили, то только по служебным делам. Вы – или Ее Великолепие – хотите узнать мое профессиональное мнение о нем, мнение министерства информации? Потому что если да, то я не смогу продолжать этот разговор в баре космопорта.
Пять Агат отрицательно покачала головой – нет, значит, это не профессиональный вопрос.
– Готовы ли вы поклясться на крови, что говорите правду, уполномоченный? Вы никогда не говорили с Одиннадцать Лавром на личные темы?
Профессиональный вопрос был бы для Три Саргасс менее тревожным. А тут речь шла о чем-то темном: сам факт, что эзуазуакат просит ее принести клятву на крови в отсутствие у нее до этого каких-либо личных отношений с третьим заместителем министра войны, вызвал у Три Саргасс ощущение, будто у нее закружилась голова. Она упала во времени на три месяца назад, в дни, когда кризис престолонаследия сотрясал Тейкскалаан, уже стоявший на пороге гражданской войны, а она наблюдала смерть прежнего императора во всех подробностях на экране. Он был опустошен в храме солнца так, словно вылили воду из стакана, оставив всюду красные лужи. Съеденная ею лапша теперь свинцом лежала в ее желудке.
– Я готова поклясться, – сказала она. – Здесь или в любом месте, где пожелаете вы или Ее Великолепие. Я его не знаю, никогда не общалась с ним на личные темы. – Она подняла руку ладонью вверх. На ладони не было шрамов. Пока. Она бы предпочла никогда не приносить настолько серьезных клятв, чтобы требовалось надрезать ладонь. Даже ее клятва двухмесячной давности с Махит и Девятнадцать Тесло затянулась до невидимости. Организм не обращал внимания на размер обещания – только на глубину пореза.
– В этом нет нужды. Ваших слов достаточно, – сказала Пять Агат. – Вы там поосторожнее на передовой, Три Саргасс. Ее Великолепие хорошего мнения о вас, и мы все очень переживаем, когда она теряет кого-то, кого любит.
– Как это ужасно, – сказала Три Саргасс, но вовремя замолчала. Потом добавила: – Я удостоилась высокой чести?
– Поспешите на ваш корабль, – сказала Пять Агат. – «Цветочный узор»? У вас есть двадцать минут. Я бы на вашем месте бежала бегом. Насчет счета не беспокойтесь. Правительство заплатит.
Они, похоже, все время следили за ней, с того момента, когда она ответила согласием на запрос яотлека. Городские камеры наблюдения были излюбленным инструментом Девятнадцать Тесло и раньше, а теперь, когда она стала императором, у нее открылся доступ ко всему – к алгоритмам, к технике, к Солнечным, городской полиции, мимо которой прошла Три Саргасс на пути в космопорт. Полиция имела общую разновидность доступа к алгоритмам, размышлять о которых у Три Саргасс не было ни малейшего желания. Все их глаза одинаковы, и ко всем имеет доступ император. Это выглядело почти великодушно. Почти. Если бы Три Саргасс приняла мысль, что она под защитой, а не под наблюдением.
Возможно, увидев ее импульсивное решение, император задумалась, не подкупил ли ее Одиннадцать Лавр? Какая сложная мысль. Нужно ей будет подумать над этим во время перелета. Время у нее будет, может, не в избытке, но достаточно. Военное министерство было одной из дырявых и едва залатанных частей правительства, оно все еще волновалось после ранней и столь вовремя случившейся отставки прежнего министра Девять Тяги. Три Саргасс оценила этот ход как способ дать Девять Тяге возможность убраться из Города без вреда для репутации, прежде чем ее уволит новый император, знавшая, что министр в критический момент поддерживала генерала из числа мятежников…
Большинство заместителей министра тоже ушло – на их место новый министр поставила новых людей. Остался только Одиннадцать Лавр. Может быть, за этим ничего и не стояло. А может быть, именно в этом и был сокрыт смысл.
– Спасибо за предупреждение, – сказала она Пять Агат. – И за оплату счета.
А потом побежала сломя голову, пока ее не остановил кто-нибудь еще.
