Ариша Зима
Однажды…
Вечером Настя принесла пару объявлений о трудоустройстве. Учиться в этом году я не планировала. Прописки, как и специальности, у меня не было, поэтому приличная работа мне не светила. Моя новая жизнь началась с мытья грязной посуды и уборки с редкими прогулками по центральным паркам и площадям мегаполиса по выходным дням. Я начинала работать в 5 утра и заканчивала около полуночи. Переезжая в метро с одного места работы на другое, я всегда спала. Иногда путала дни недели. Чтобы наладить отношения с родными, стала писать им письма, в которые вкладывала свое фото с красивыми видами на заднем плане. Мои истории про новый мир мне пришлось существенно приукрасить, расписывая прекрасные будни и очень насыщенные и веселые выходные. На самом деле мое счастье появлялось тогда, когда я могла 9 часов подряд поспать, вытянув на кровати ноги. Родители искренне радовались моим успехам, но никогда не предлагали вернуться домой.
Зима в тот год была длинной и слякотной, унылые будни не отличались от выходных дней. Настя старалась взять меня с собой на вечеринки к друзьям, но после нескольких глотков горячительных напитков я всегда засыпала. Поэтому вскоре я перестала посещать увеселительные мероприятия. Иногда мое одиночество украшал Миша, который приходил в кафе, где я работала первую половину дня, и втихаря угощал вкусняшками, присланными из деревни.
К тому времени Настя существенно продвинулась в отношениях с Алексеем, поэтому не нуждалась больше в обществе деревенщины. Но мне Миша напоминал мой дом, в котором было тихо уютно и тепло. Высокий, немного нескладный юноша обладал приятным голосом. Он всегда мог развеселить меня, рассказывая истории из своего детства. Про то, как он ухаживал за живностью, которую содержали родители, чтобы накопить денег на учебу сыну. Про учительницу химии, на уроках которой Миша однажды по неосторожности чуть не сжег школу. Химичка ему поставила тогда «кол». Таких оценок вообще-то в школе не ставили. Его дружескую заботу и общение я принимала благодарно. Если мы не виделись больше недели – скучала.
Зная, что Миша по-прежнему тайно влюблен в Настю, попыток сблизиться с ним я не предпринимала.
Весна принесла мне затяжную простуду. Вместо цветущих садов из-под снега появились груды мусора, город снова удивил меня серостью, тяжелым пробуждением от зимней спячки. Соседи по дому боролись лишь за место на автостоянке. Если машины появлялась на чужом месте, ссоры иногда переходила в драки.
Рядом с огромной трубой, которая виднелась из окна комнаты, где я жила, построили еще одну. Не хватало третьего источника дыма, чтобы окончательно получить прозвище «Горизонт Змея Горыныча». Кашель не давал мне покоя ни днем, ни ночью. От постоянной усталости болело тело, от слепой тоски – душа.
По ночам стала сниться мама, которая гладила мои волосы, папа, выразительно читающий Есенина, Илья, высаживающий тюльпаны во дворе дома. По утрам картинка таяла, я снова ехала на работу в метро вместе с обладателями серых лиц и равнодушных взглядов. В этом огромном городе мне было одиноко, холодно и неуютно.
Однажды я сидела на лавочке и ждала свою маршрутку, чтобы отправиться на вечерню смену в кафе (надоело толкаться в метро). Допив кофе, я думала: выбросить стаканчик сейчас или когда буду спешить к транспорту, но силы покинули меня, и я сидела, тупо уставившись в одну точку. Когда через несколько минут в мой стаканчик полетела чья-то мелочь, поняла, что измученная, больная, худющая я больше напоминаю нищенку, нежели человека, у которого исполнилась мечта о другой, счастливой жизни. Слезы наполнили мои глаза, я встала с лавки и поехала на работу предупредить, что увольняюсь. Получив расчет, я отправилась собирать чемодан в дорогу домой…
Качаясь в купе, я придумывала речь для родителей. Но никак не могла решить, с чего начать. Наконец сон сморил меня. Проводница растолкала меня, когда поезд подъезжал к моему родному городу. Двери вагона распахнулись, и я почувствовала забытый сладкий запах цветущей акации. Вокзал тонул в яркой зелени и цветах.
Взяв такси, я попросила покатать меня по городу. Водитель пытался провести мне что-то вроде экскурсии. Я не стала его прерывать. Было забавно, что он рассказывает мне знакомую историю родного города, напоминающего красивую шкатулку с сюрпризом внутри. Разноцветное покрывало вновь раскинулось повсюду, петуньи обвивали столбы, тюльпаны украшали землю. Слезы снова текли по моим щекам. Через час я подъехала к дому и с ужасом обнаружила, что заброшенный дом с надписью был снесен…
Рассчитавшись с таксистом, я побежала домой. Своими ключами открыла дверь, но дом был пуст. В комнатах все было по-старому, тепло и уютно, с особым родным запахом. Бросив вещи, я решила сбегать в парк, где раньше родители часто гуляли, и не ошиблась. Около фонтана папа читал маме стихи, а она ела мороженное, облитое шоколадом. Я хотела подкрасться незамеченной, но отец обнаружил меня и онемел от неожиданности. Мама встала с лавочки, и я увидела, что она…беременна. От удивления я замерла. Через мгновение мы бросились в объятия друг друга и заплакали…
Вечером состоялся грандиозный ужин, на котором меня ни о чем не спрашивали. По моему худому лицу, изможденному виду все поняли, что моя новая жизнь оказалась несладкой. Все без исключения были очень рады, что я вернулась. Мы просили прощения друг у друга, снова плакали, а утром решили сходить на кладбище к Илье. Папа рассказал, что сам был удивлен прыти городских служб по сносу здания, но остался благодарен им за сохраненные яблоневые деревья.
Всю ночь окно моей комнаты было открытым. Сидя на подоконнике, я не могла надышаться волнующим ароматом сирени и понимала, что уже не смогу быть счастливой, если за окном буду видеть трубы, дым, асфальт и редкие деревья. Впервые за долгие годы фраза: «Много в нашей жизни зависит от того, что мы видим из окна своего дома», – приобрела для меня новый смысл. Теперь мне не нужно каждый день видеть эти слова перед собой, они остались в моем сердце навсегда…
Когда схлынул первый восторг, меня словно кольнуло. Вдруг я поняла, часть сердца, мне больше не принадлежит, я оставила его в сером большом городе юноше, который никогда не станет моим. Знакомая тоска сдавила мне сердце. Однако первые лучи солнышка сморили меня, и я уснула…
Проснулась от прикосновения маминых рук. Нежные ласковые ладони гладили мои волосы как когда-то во сне. Мама поцеловала меня в макушку, предложила позавтракать, после отправиться на кладбище к брату. Приятный сладковатый аромат блинчиков доносился из кухни. За последние девять месяцев я не завтракала, сидя за столом. Утренний кофе бодрил по пути на работу, бутерброд появлялся где-то в перерывах между заказами посетителей. А теперь передо мной был накрыт почти царский стол, в честь моего возвращения мама достала роскошный чайный сервиз, подаренный выпускниками ее класса, и белую скатерть с кружевами. С огромным аппетитом я набросилась на домашние яства, чем вызвала волну изумления моих родных.
Перед тем как отправиться навестить Илью, мы решили прогуляться до цветочного рыночка, чтобы купить рассаду анютиных глазок, которые особенно обожал братик. По пути на кладбище нам встретилась директор школы, где работали мои родители. Она шла в сопровождении своей подобострастной, состоящей из двух завучей, «свиты». Женщины с трудом натянули на свои лица подобие улыбки и спросили о цели моего визита. В памяти мгновенно вспыхнули картинки юности, когда эти «боги школьного Олимпа» смеялись над заслугами брата, его любовью к своему городу, своей земле. Их фраза, небрежно сказанная когда-то в учительской: «У нищих и планы нищенские», – снова обожгла мою душу, теперь я хотела ответить грубостью типа – какое ваше дело. Но мама, увидев гнев в моих глазах, прижала меня покрепче и ответила, что мое возвращение связано с прибавлением в семье, когда будущий ребеночек окрепнет, я определюсь с планами на дальнейшую жизнь. Она поцеловала меня в щеку, женщины выдавили из себя «понятно», и мы отправились дальше. Несколько минут я не могла успокоиться. Гнев душил мое сердце. Мама умоляла не обижаться на несчастных людей. Она рассказала, что когда-то возлюбленным директрисы был партийный босс местного разлива. Об их порочной связи знал весь городок, но в те времена молодой амбициозной учительнице английского языка было все равно, она твердо и настойчиво добивалась своей цели стать директором школы. Чтобы сохранить семью и прекратить пересуды, супруга босса, воспользовавшись связями влиятельного отца, смогла добиться перевода мужа на работу в другой регион. Чтобы не поднимать лишнего шума, молодой англичанке дали должность директора школы. К своим пятидесяти годам у нее не было ни семьи, ни своих детей, зато всю грудь украшали медали за заслуги в образовательной деятельности. После работы дома ее поджидали около двадцати кошек. Директриса была одинокой, несчастной стареющей дамой.
Слова мамы меня не тронули. Мне вовсе не было жалко эту женщину. Ведь в своем одиночестве она была виновата сама. Желчь, зависть и обида на весь мир превратили ее в жесткого, циничного человека. Узнав историю ее жизни, я в очередной раз убедилась, что таких людей нельзя допускать к формированию детских душ. Я видела своих родителей, которые, потеряв любимого сына, смогли сохранить душевное тепло и любовь учеников. Помнила брата, обладающего талантом за пять минут увлечь собеседников своими идеями и планами, никогда не принимающего чужую злобу или насмешки. Теперь я наверняка знала, что многое в нашей жизни зависит от того, что мы видим из окна своего дома. Подойдя к могиле брата, пообещала, что продолжу традицию семьи дарить свет и тепло людям, воспитывать в детях преданность к своей земле. Для этого я решила поступить в педагогический институт, который в свое время закончил Илья.
После успешного прохождения вступительных экзаменов наш дом снова наполнился радостью. На свет появился младший брат, которого по моей просьбе назвали Мишей. Чтобы помочь маме с малышом, я перевелась на заочное отделение. Прежде я и предположить не могла, как много сил требует уход за маленьким ребенком. Правда, эта суета дарила умиротворение в душе. Мы помнили Илью, маленький Мишутка не занял его место, но благодаря новому человечку боль и горе стало потихоньку отступать.
Дни стали мелькать, будто картинки за окном поезда. Я опомниться не успела, как Мишутка отпраздновал свой первый год рождения. Успешно пройдя летнюю сессию, я устроилась на работу в пришкольный лагерь помощником вожатой. Дети тянулись ко мне как цветочки к солнышку. Впервые я поняла, что чувствую себя на своем месте. С родителями мы давно не вспоминали о моем побеге из дома, но мне все чаще становилось стыдно за свое малодушие. Только теперь, держа на руках маленького Мишутку, росшего на моих глазах, мне стало понятно, как больно я сделала своим родным. Их умение любить и прощать меня восхищало до глубины души. Кроме женского счастья, я мечтала сохранить их пример в своем сердце и никогда не ожесточаться. В своих фантазиях я рисовала красивый дом с огромным палисадником, любимого мужчину рядом и детей, которых буду любить так же сильно, как меня любили родители. Один вопрос тревожил мою душу: «Где же тот самый мужчина, которого я так жду?» Вскоре судьба ответила на этот вопрос. Ранним июльским утром с поезда на станции нашего городка сошел молодой парень приятной наружности. Он приехал из серого, унылого большого города, из моего, как мне казалось, далекого прошлого. Миша, а это был он, отправился на поиски той же наивной девчонки, приехавшей когда-то покорять большой город.
Мы встретились в парке, когда я гуляла с Мишуткой. Его первыми словами были: «Я приехал за тобой…» Мы обнялись, будто любили друг друга всю жизнь. Первый поцелуй привел меня в восторг. Сердце от волнения буквально выпрыгивало из груди. Миша рассказал, как прожил этот год в разлуке со мной, как после моего отъезда понял, что потерял не друга, а любимую девушку. Он никак не мог решиться приехать, боялся, что я вышла замуж. А когда увидел меня с ребенком, то оторопел и подумал, что опоздал. Я обняла своего возлюбленного, объяснила, что этот цветочек, мирно спящий в коляске, приходится мне родным братом.
Миша остался гостить в доме моих родителей. Они приняли его как родного, знали, что именно его я так долго ждала, но в их лицах я увидела тревогу, ведь Миша объявил, что приехал за мной. Его родители смогли накопить деньги на небольшую квартиру в городе, где Миша учился, поэтому нам не придется болтаться по коммунальным квартирам или общежитиям.
Папа с мамой не стали давить на меня, они дали возможность самой выбрать свой путь. Две недели, которые мы провели с Мишей, напоминали сказку. Мы много гуляли, кормили лебедей, любили друг друга, наслаждались цветением жасмина и друг другом. Будущему архитектору понравился наш городок, он отметил, что его строили с большой любовью. Но пришло время что-то решать. Моя душа снова стала метаться перед выбором: жить с долгожданным любимым человеком там, в городе асфальта, машин и дымящихся труб или остаться здесь, в красивой резной шкатулке одной…
«Много в нашей жизни зависит от того, что мы видим из окна своего дома», – эта фраза неоновыми буквами освещала мое сердце, я не смогла уехать от мамы, которая еще нуждалась в помощи с маленьким Мишуткой и пожилыми бабушками и дедушками. Не смогла оставить детишек, с которыми работала в пришкольном лагере. В любовь на расстоянии я тоже не верила, поэтому перед самым отъездом предложила Мише расстаться и забыть меня навсегда. Он обнял меня, назвал глупышкой и сказал, что сам влюбился в этот город. Миша принял мой выбор остаться. И еще он решил, что мы станем мужем и женой.
Прошло несколько лет, прежде чем мы поженились. Его родители тяжело приняли выбор сына продать квартиру и купить дом в нашем городке. Они мечтали видеть свое чадо в крупной архитектурной компании, рядом с длинноногой куклой из столичной семьи. Миша устроился в проектное предприятие нашего городка. Еще студентом на практике он достраивал храм, который начинал строить мой брат Илья. Затем проектировал новую школу, в которой впоследствии мой папа стал директором, а мы с мамой любимыми учителями. Миша стал прекрасным отцом наших детей. В юбилейный день рождения города организовал в парке установку изящной конструкции с надписью, в которую, как и вся моя семья, верил всем сердцем: «Многое в нашей жизни зависит от того, что мы видим из окна своего дома!!!» Теперь все знают имя архитектора, которому обязаны увековечением этого философского изречения, сопровождавшего меня с самого рождения.
Однажды в субботу
В детстве мне всегда хотелось быстрей вырасти. Тогда мне казалось, что быть взрослым, значит быть свободным во всем. Это ВСЕ заключалось в том, чтобы ложиться спать, когда захочется, есть сладости вместо супа, не носить шапку в ледяной ветер и стужу, гулять где вздумается. Но чем старше я становился, тем отчетливей понимал, что настоящую свободу могут подарить лишь два крыла – работа, дарящая радость, и любимая женщина.
Настоящим испытанием моей жизни стало желание не только найти эти крылья, но и сохранить их… Моя прошлая жизнь лежала передо мной покрытой пылью толстой книгой, которую предстояло прочитать и переосмыслить. Иначе бы депрессия добила меня окончательно.
Помню, как тогда меня буквально терзали мысли, рожденные одиночеством, болью от потери близких людей. Свои крылья я сломал из-за собственной глупости.
Очень хорошо помню, как мне удалось удержать в памяти тот день, когда я принял окончательное решение попытаться восстановить разрушенное. Это была суббота.
Прошло ровно полгода после потери близких мне людей. Я зашел в спальню отца и матери, в которую не заходил несколько месяцев. На шкафу увидел знакомый силуэт скрипичного футляра. Усевшись на пол и положив футляр на колени, смахнул с него пыль, глубоко вздохнул и стал открывать на нем замки. Левый поддался легко, правый начал заедать как в минуту нашей первой встречи. Грустно улыбнувшись, по старой привычке я стукнул кулаком по кожуху сверху, замок мигом открылся. Еще секунда, и вот она, красивая печальная «Итальянка», оказалась в моих руках (так мама называла мой инструмент).
Нежно погладив гриф скрипки, я вдруг ощутил, как мое сердце стало биться чаще, и по рукам пробежала легкая дрожь. Придя в себя, я достал смычок, встал в центр комнаты и, к своему удивлению, безошибочно, с легкостью стал играть Антонио Вивальди «Летняя гроза». Комната наполнилась звуками, я закрыл глаза и почувствовал, как по щекам побежали слезы. В голове закружились картинки событий, с которых началась вся эта история…
Мои родители с юных лет мечтали быть актерами, оба безуспешно пытались несколько раз поступить в разные театральные вузы, но так и не смогли покорить своими талантами строгих знатоков театрального дела. Но жизнь без театра они себе не представляли. Папа выучился на декоратора-бутафора, мама стала гримером.
Познакомились они в театре. Молодые люди, смирившиеся со своей судьбой, быстро нашли общий язык. Вскоре полюбили друг друга. Папа всегда смотрел на маму как на божество, считал, что она чудесно пела. Мама в отце видела настоящего актера, которому просто не дали шанс из-за его фамилии – Ефремов. Она была убеждена, что в театральном мире двух Ефремовых быть не могло, поэтому талантливому мужу была уготована судьба украшать сцену, на которой он, по маминому разумению, должен был блистать.
Папа смеялся над теорией мамы, обнимал, называл своей богиней… Так время от времени его тщеславие получало маленький подарок от любимой женщины.
Над моей судьбой несостоявшиеся артисты решили потрудиться с особым рвением. Театральный мир для меня был закрыт, мама решила сделать из меня великого музыканта. Переговоров со мной не велось, а когда мне исполнилось четыре года, мама отвела меня на прослушивание.
В музыкальной школе ей объяснили, что прием ведется лишь с пяти лет, но мама уговорила директрису сделать для нас исключение. В музыкальную школу я поступил на год раньше других детей. Музыкальная школа оказалась лишь началом моего творческого пути.
В шесть лет меня записали на бальные танцы. Я рос за кулисами, часто бывал на сцене театра, где служили мои родители (слово «работать» они так и не приняли). Поэтому мир искусства для меня был родным. Усмешки сверстников по поводу девчачьих увлечений меня вовсе не трогали.
Как любому нормальному ребенку, в летние каникулы мне хотелось гонять мяч в школьном дворе, вместо изнурительной игры на скрипке или выступлений в оздоровительных лагерях с танцевальной программой. Но родители оказались непреклонны, они утверждали, что мальчишеские игры приводят только к травмам и проблемам. Уважающий себя человек обязан посвятить себя без остатка только искусству.
Хореография не стала моей судьбой, но позже она позволила без труда научиться охмурять девчонок на дискотеках. Приобретя великолепную осанку и отличное танцевальное умение, я мог закружить в вальсе любую понравившуюся мне девочку, на зависть моим сверстникам-топтунам. Так я называл танцоров, движения которых больше напоминали топтание на одном месте. Это помогло мне раньше всех в классе познать женщину.
На вечере встречи выпускников я выступал с номером от школы и произвел впечатление на красивую двадцатипятилетнюю выпускницу прошлых лет. На дискотеке я несколько раз приглашал на танец эту шикарную брюнетку, с которой под покровом ночи в классе английского языка я познал язык страсти…
После окончания банкета за красоткой приехал ее жених. Мне было не по себе, я даже решил побороться за нее. Но девушка улыбнулась, прикоснувшись к своим губам указательным пальцем, попросила не выдавать нашего секрета и удалилась под руку с мужчиной, которому с такой легкостью изменила.
Эта история меня ошеломила. Но послевкусие от прикосновения к взрослой жизни было слаще, чем горечь от проявления легкомыслия представительницы женского пола. Ощущения от полыхнувшей страсти наполнили мою игру на скрипке иным звучанием. Перемены ощутила даже мама и сумела заставить меня все рассказать.
Со мной была проведена разъяснительная беседа по поводу отношений с девушками, важности достойного выбора и указан перечень качеств и характеристик будущей жены.
В театре наступили трудные времена. Гастроли почти прекратились, репертуар давно не менялся. Актеры, чтобы выжить, стали петь в ресторанах, вести свадьбы, сниматься в телевизионных рекламах. Родители негативно отзывались о таких подработках. Каждый яростно утверждал, что искусство надо уважать и только тогда можно достичь каких-то высот. Танцуя перед жующей публикой или играя в переходах метро, исполнитель плюет в лицо искусству, унижает собственное достоинство.
Любые попытки поспорить с родными заканчивались грандиозным скандалом. По моему мнению, важно было дарить искусство в любой форме и виде, главное – делать это хорошо, от души, без халтуры.
После моих слов мама бралась за сердце, папа метался в поисках корвалола. Напоследок мама выкрикивала: «Узнаю или увижу, что ты играешь на улице за милостыню, – прокляну!» Дальше следовала тирада о том, что меня вырастили для большой сцены, а не для подворотни. Потом были обильные слезы мамы, глубокие вздохи отца. Иногда споры заканчивались обсуждением выбора моей будущей жены.
Несмотря на то, что у меня не было даже невесты, мама любила ставить ультиматумы на эту тему: «В доме не потерплю безродную простушку!» Мне оставалось улыбаться и задаваться вопросом: откуда у моих родителей столько амбиций? Оба приехали из таких махровых деревень, которых на карте моего географического атласа просто не было. А судя по разговорам, передо мной сидела чета дворян с приличной родословной. Во избежание кровопролития я сдавался первым и уходил прогуляться, чтобы все смогли хоть немного успокоиться.
После окончания с отличием музыкального училища я успешно поступил в государственную консерваторию. Однако к тому времени я стал ощущать в себе талант к аранжировке музыки.
Позже меня пленил новый подход к звучанию классики. Подключая бас-гитару и ударные инструменты, можно было сделать из любой нудной классической композиции зажигательное современное произведение. Академическое образование все больше тяготило меня. Найдя союзников по убеждениям, я устроился работать в звукозаписывающую студию и ушел из консерватории. Естественно, дома случился небывалый скандал…
Преодолеть напряжение удалось после окончания гастролей театра, где трудились мои родители. К тому времени новым художественным руководителем очага культуры был назначен молодой, предприимчивый, талантливый мужчина, который быстро наладил вопросы финансирования служителей Мельпомены, организовал регулярные обменные гастроли и смог вывести учреждение на новый уровень развития.
После почти месячной разлуки никому не хотелось спорить и ссориться. За ужином родители наперебой рассказывали о курьезах, случившихся на сцене и за кулисами, я – о тонкостях новой и очень интересной работы. Моя информация, хоть и со скрипом, но все же была принята родными. В доме снова наступил мир, правда, как оказалось, ненадолго…
Рядом со студией, где я работал, располагалось кафе, где безумно вкусно готовили горячие закуски и выпечку, к тому же бесподобно варили кофе. В скором времени я стал постоянным клиентом, которого обслуживала лучшая официантка. Ее фото висело на доске почета кафе. Девушку звали Лейла. Обрамленные пушистыми черными ресницами большие голубые глаза моей новой знакомой диссонировали с черными густыми волосами, всегда аккуратно собранными в тугую необычно заплетенную косу.
Лейла была приветливой и улыбчивой. Несмотря на природную скромность и воспитанность, она не давала себя в обиду. Девушка нравилась многим посетителям, поэтому, чтобы пригласить ее на свидание, потребовалось применить не только свое обаяние, но и смекалку.
В те дни в нашей студии записывались начинающие рок-исполнители. Молодые, горячие музыкальные романтики с радостью поменяли имя героини своей песни на Лейлу и дописали слова приглашения на свидание. Группа зашла в кафе, но все немного перенервничали, перепутали слова, бас-гитарист вообще заиграл другую мелодию. Посетители и Лейла начали смеяться, чтобы прекратить какофонию, моя избранница согласилась поужинать со мной вечером.
Как оказалось, необычным именем назвал ее отец. Он был из Баку, страстно влюбился в маму Лейлы – молодую голубоглазую выпускницу детского дома. Восточный «падишах» водил ее маму по ресторанам. Заказывал роскошные угощения. Он так красиво ухаживал за невинной девчонкой, которая ничего слаще пареной репы не ела, что устоять было невозможно. Вскоре молодая пара сняла квартиру, а через девять месяцев родилась дочь.
Через год отец Лейлы сообщил, что возвращается домой, чтобы жениться, поскольку родители уже подобрали невесту. На вопрос: «А как же мы?» – мужчина сухо ответил, что если бы родился сын, то он обязательно бы женился на маме. Так мама Лейлы осталась одна. Пройдя нелегкий путь детского дома, она не собиралась дарить своей дочери ту же судьбу, поэтому мужественно приняла единственно верное решение – бороться за свою маленькую семью.
Неожиданно у мамы Лейлы нашлась родственница, которая оставила ей небольшую квартиру на окраине города в наследство. Так у семьи появился свой дом. Мама Лейлы сначала работала в детском садике, куда устроила ребенка, потом перешла работать в детский дом, находящийся неподалеку от их квартиры. Лейла после школы поступила заочно на юридическое отделение, чтобы выжить, устроилась работать в кафе и раз в неделю мыла подъезды своего дома. Я смотрел на этого ангела и не мог поверить, что в такой хрупкой и нежной девушке столько силы и желания выкарабкаться из нищеты.
После ужина мы решили прогуляться. Лейла рассказала, как они живут с мамой. Слушая ее, я понимал, что моя прежняя жизнь была иной. Я не помнил, чтобы голодал когда-нибудь или не мог выйти на улицу из-за отсутствия зимней обуви. Решение бытовых вопросов, которым я вообще не придавал значения, для этой девочки были практически волшебством.
Прогулявшись по парку, я заметил, что Лейла совсем продрогла. На дворе март пел арию первой капели. Я предложил проводить Лейлу на такси, на что получил бурный отказ. По ее мнению, было безрассудно платить за такси, когда есть метро, наполненное своим очарованием и особым миром.
Когда мы спустились в метро, Лейла взяла меня под руку и сказала, что у нее здесь есть дело. Народ привычным потоком хлынул в вагоны, но Лейла стала двигаться к выходу. Я ничего не понял, ведь мы просто вышли на другую сторону перрона, но спорить не стал.
И вдруг на выходе я услышал звучание аккордеона. Мой профессиональный слух безошибочно определил, что играет профессионал. Подойдя поближе, я увидел скромно одетую бабушку, которая невероятно виртуозно играла на этом тяжеловесном инструменте. За годы обучения музыке я благодарил маму, что играю на скрипке, легком и милом инструменте. Помню измученных потных ребят, которые тащили на себе на каждое занятие неподъемный «гроб» с баяном или аккордеоном.
После слов благодарности мама всегда заключала, что только она знает, что для меня лучше.
На удивление в руках сухонькой женщины инструмент не выглядел таким уж тяжелым. Она двигалась, будто на сцене, концертные постановочные позы я безошибочно признал. Лейла достала свои чаевые и бросила в чехол. Мне показалось это странным, ведь семья Лейлы сама нуждалась. Моя спутница, будто услышав мысли, сказала, что бабе Нине эти деньги нужнее, потому что у нее тяжелая судьба.
Бабушка прекратила играть, поздоровалась с нами, поблагодарила свою благотворительницу за помощь и спросила, какую для нас сыграть мелодию. Я растерянно пожал плечами, тогда бабушка сыграла прекрасное танго, которое прежде я не слышал. Мы еще немного постояли и отправились домой.
Подходя к подъезду Лейлы, я понял, что влюбился в нее. Впереди предстояла серьезная битва с родителями, ведь принять мою Лейлу с ее родословной они не собирались.
Мои опасения оказались не напрасными. Убеждения и разговоры о моей Лейле мама даже не хотела слушать. Она вспомнила, с каким трудом приняла мой уход из консерватории. Но на этот раз она не собиралась сдаваться. После громких продолжительных выяснения отношений мама заключила: «Выбирай: или мы, или она!» Мама всегда была импульсивной женщиной, но в этой ситуации меня смущала позиция отца, который просто молчал, опустив голову. В сердцах я собрал вещи и отправился ночевать в студию, где частенько после работы приходилось оставаться на ночлег.
Утром друзья помогли подобрать маленькую квартирку в аренду, где я смог начать свою самостоятельную жизнь, полную радости и счастья. Мама Лейлы приняла меня без лишних слов. Маленькая, худенькая, измученная бесконечными бытовыми проблемами и бедностью женщина не потеряла с возрастом привлекательности и чувство юмора.
Наш роман с Лейлой развивался стремительно, через месяц мы стали жить вместе. По вечерам я забирал Лейлу из кафе, мы делали лишний круг и каждый вечер слушали бабушку Нину.
Со временем я стал обнаруживать в доме всякую безделицу типа брелочков, статуэток, свистулек и прочей ерунды. Оказалось, моя избранница каждый день покупала этот хлам в переходах метро. Денег мне было вовсе не жалко, но я не мог понять, как такой практичной девушке могут пригодиться эти покупки. На что Лейла, взяв в свои ладони мое лицо, глядя на меня широко открытыми глазами, сказала, что эти продавцы – нищие люди, но им стыдно просить милостыню, и нет ничего предосудительного в том, чтобы немного подыграть им, не унижая их достоинства. Ведь она платила за труд.
Такие простые слова, но они перевернули все в моей душе. Через какое-то время я и сам стал приносить в дом потертые книги и элементы старинных хрустальных люстр.
Наши дни пролетали стремительно, я не успел моргнуть глазом, как с Лейлой мы отметили шесть месяцев нашей совместной жизни. В душе осталась горечь только от того, что родители так и не приняли Лейлу, и мы прервали с ними отношения.
Но вскоре нам предстояло встретиться, правда, в больнице. Машина родителей попала в автокатастрофу, это был несчастный случай.
Мне позвонили из театра и предупредили, что отец находится в коме, мама с множественными переломами тоже лежит в реанимации.
Бросив все, я отправился в стационар. Меня пустили в палату мамы. Зрелище было не для слабонервных: гипс, трубки, аппараты. Она пришла в сознание и узнала меня. Стала плакать, спрашивала про отца. Потом замолчала, сосредоточилась и потребовала дать обещание, что Лейла никогда не станет моей женой. Я был потрясен тем, что в такую минуту мама думала только о своем уязвленном тщеславии. Чтобы не тревожить маму, я сказал: «Обещаю». Через пять дней она умерла, папа умер через месяц…